Так он прошел за ней до развилки шоссе. Здесь кончался булыжник и ответвлялись две проселочные дороги. Нюрка свернула влево и зашагала по малонаезженной колее, вившейся среди заболоченных полей, поросших густым кустарником. Кисея тумана еще не сошла с болот. Ромке легко было двигаться неприметно.
Подойдя к дремучему лесу, в котором огромные разлапистые ели создавали полумглу, Нюрка неожиданно исчезла. Мальчишка хотел было сделать перебежку, чтобы не упустить ее из вида, как вдруг услышал звяканье уздечек и фырканье лошади.
Он припал к земле и, прячась за молодыми елочками, почти ползком подобрался к двум высоким валунам. Тут, прижимаясь к замшелому камню, Ромка высунул голову и сквозь ветви куста разглядел деревенскую подводу. На ней сидели два человека: мужчина и женщина в серых домотканых куртках и охотничьих сапогах. Они, видимо, завтракали, потому что Нюрка пожелала им приятного аппетита.
Мужчина сразу же соскочил с подводы и, вытащив из сена большую бутыль, оплетенную лозой, отошел к зарослям ельника.
Вскоре до слуха Ромки донеслось бульканье переливаемой жидкости Женщина, сидевшая на подводе, приподнявшись на колени, вертела головой во все стороны и прислушивалась.
Минут через десять хуторянин помог Нюре приладить на плечи кузов, затем всыпал в него для маскировки немного картофеля и, проводив ее до дороги, стоял там до тех пор, пока она не удалилась на изрядное расстояние.
Быстро вернувшись к подводе, хуторянин вытащил из сена еще более объемистую бутыль, оплетенную лозой, захватил из ельника меньшую и понес их в глубь болота.
Ромка хотел было красться за ним, но одумался. Место впереди оказалось открытое, его могла заметить эстонка. И за валуном опасно было оставаться: возвращаясь, мужчина мог заглянуть туда.
Мальчишка переполз в ельник и уже из зарослей стал наблюдать за мужчиной.
Хуторянин прошел далеко. За чахлыми деревцами Ромка примечал мелькание его серой куртки. Потом и она сгинула среди березок.
Напрягая зрение, мальчишка всматривался, но самогонщик долго не показывался. Только минут через пятнадцать он как будто вырос из-за кочки.
Сломав для приметы одну из березок, мужчина быстрым шагом вернулся к лошади, снял с ее морды торбу с овсом и, взяв за уздечку, вывел на дорогу. Здесь он вскочил на подводу и покатил в сторону города.
Не мешкая, Ромка прошел к сломанной березке. В углублении за бугром обнаружил самогон, прикрытый мхом и валежником.
Начатую бутыль, в которой еще оставалось не менее полуведра мутноватой жидкости, он перепрятал: перенес к поваленной ветром ели и запихал под ветви. А полную бутыль поднять не смог. Для него она была слишком тяжелой. Как же хуторянин таскал такую тяжесть? Видно, сильный. Попадись - убьет.
Ромка помчался к Кривому озеру за Веней-сапожником.
Инвалид заждался его. Поймав на удочку пару плотичек и трех окуньков, он поставил жерлицы и, закурив, в беспокойстве корил себя, что на столь опасное дело послал мальчонку, а не пошел сам.
Увидев Ромку невредимым, сапожник в радости воскликнул:
- Ого, прилетел! Ну, как дела?
Мальчишка так запыхался, что не мог вымолвить слова.
- Попался, да? Гонятся за тобой? - допытывался Веня. - Вон стань за то дерево. Я их дубиной встречу.
- Не! - наконец удалось выговорить Ромке. - Увидел… Знаю, где прячут. Идем скорей, а то чухны вернутся.
Веня, ковыляя за ним, принялся расспрашивать, как Ромке удалось выследить самогонщиков. А тот, гордясь своей удалью, отвечал как бы нехотя, словно для него такие дела были привычным занятием.
- Молодец, - похваливал сапожник, - верно действовал, по-нашенски. Будь война, я бы тебя в разведчики взял.
Вернувшись к болоту, Ромка показал, где спрятана большая бутыль. Инвалид не утерпел, тут же зубами вытащил деревянную затычку, обернутую тряпицей, и прямо из горлышка попробовал крепость самогона.
- Первач, - определил он и хлебнул еще раз.
Опасаясь, что Веня упьется, Ромка сам заткнул бутыль и строго сказал:
- Давай унесем отсюда… и быстрей. Если чухна догонит, - убьет. Он здоровенный.
Ромка помог сапожнику взять бутыль на плечо и перенести на другую сторону болота. Там они сели отдохнуть.
Веня, не совладав с собой, опять хлебнул первача.
Ромкины опасения оправдались: после третьего глотка сапожника развезло. Он уже не мог поднять бутыль на плечо. Вдвоем они потащили ее волоком по бурой слежавшейся хвое. На пригорке инвалид остановился перевести дух.
- В горле сохнет, - сказал он. - Смочить надо.
- Больно часто у тебя сохнет, - сердито заметил Ромка. - Не смей больше лакать, упьешься!
Но разве остановишь Веню, когда столько спиртного в его руках? Накренив бутыль, он стал на колено, а деревянную ногу вытянул. После изрядного глотка руки сапожника дрогнули… бутыль выскользнула из них и покатилась вниз, поливая толстой струей землю.
Ромка нагнал бутыль уже в самом низу и, когда поставил ее на попа, увидел, что самогону осталось только на донышке. Теперь он мог сам поднять бутыль. Но как быть с Веней? Не оставлять же его пьяного в опасном месте? Чтобы избавиться от ноши, Ромка разыскал глубокую выемку под корягой, выгреб из нее сгнившие листья, опустил в яму плетенку с бутылью и прикрыл сухой хвоей.
Сделав пометку на белом стволе березы, мальчишка вернулся к неподвижному инвалиду. Тот лежал в неудобной позе, ткнувшись носом в землю. Ромка растолкал его и начал просить:
- Вставай… Пошли домой!
Веня не скоро поднял голову. Осоловело поглядев по сторонам, он спросил:
- А где самогон?
- Самогонки нет, ты всю вылил, - соврал мальчишка.
Ромка помог инвалиду подняться, но тот самостоятельно уже не мог держаться на ногах. Пришлось быть живой подпоркой. Повисая на Ромке, Веня едва передвигал ноги.
Мальчишка измучился, пока они добрели до тропы. Здесь сапожник заартачился:
- Дальше не пойду! Спать хочу, не мешай… Беги домой один.
Уложив инвалида в папоротник, Ромка побежал за помощью к братьям Зарухно.
Нико встретил его у калитки. Узнав, зачем прибежал Громачев, Нико свистнул брату и начал по-атамански распоряжаться:
- Ты, Ромка, слетай домой и принеси какие есть бутылки. Только чистые. Гурко, готовь тележку и поищи воронку.
Не прошло и получаса, как мальчишки, погрузив в тележку кузовки, наполненные пустыми бутылками, покатили в лес.
- В самом опасном месте оставлена меньшая бутыль, - по пути объяснил Ромка. - Первой надо забрать ее. Только не подумают ли чухны на Нюрку?
- Ну и пусть! - сказал Нико. - Тебе что - самогонщицу жалко?
- Не жалко, но чего она зря будет страдать.
- Можно снять с нее подозрение, - рассудил Гурко. - Оставим чухнам записку. Будто мы из банды Серого.
- Во! Правильно, - обрадовался Ромка.
По всем признакам эстонцы еще не возвращались на болото. Мальчишки быстро перелили самогон в небольшой бидончик, а пустую бутыль водворили на старое место. Гурко на листке бумаги написал: "Собака-ищейка унюхала ваш самогон. Спасибо от всей банды за то, что много оставили, когда-нибудь отблагодарим. Атаман Серый".
Эту записку он привязал к горлышку оставленной бутыли.
Затем мальчишки перенесли тележку и кузова на другую сторону болота и уже собрались двинуться по старому следу, как услышали с дороги скрип колес. Они притаились и стали наблюдать.
Хуторянин приехал не один: с ним на телеге сидели два перекупщика, которые не раз приходили к Зарухно.
К сломанной березке сперва подошел хозяин. Мальчишки видели, как он поднял пустую бутыль и, недоумевая, стал разглядывать записку. Эстонец не умел читать по-русски. Он подозвал перекупщика. Тот прочитал записку и, с опаской оглядевшись, что-то стал объяснять…
И тут вдруг Гурко взбрело засунуть два пальца в рот и пронзительно свистнуть. Нико съездил ему по шее, заставив умолкнуть. Он полагал, что мужчины сейчас кинутся разыскивать их, а те испуганно переглянулись, поспешили к подводе. Тогда мальчишки уже втроем огласили лес свистом.
И взрослые верзилы, приняв озорников за пьяных бандитов, поторопились удрать. Мальчишки слышали, как они принялись нахлестывать коня. Телега затарахтела на неровной дороге.
Вволю нахохотавшись, ребята пошли разыскивать вторую бутыль. По пути Гурко заглянул под корни ели, видимо, поваленной ветром.
- Ребята! Здесь тоже что-то спрятано! - крикнул он. - Смотрите!
И Гурко замахал серебристым обрывком парчи.
Мальчишки подошли к яме, прикрытой кучей зеленых ветвей, и принялись их растаскивать. Вскоре они добрались до взрыхленной земли, из которой торчал край позолоченной иконы. Вытащив ее, они руками раскопали мох, перемешанный с землей, и наткнулись на большой узел. В парчовом стихаре была завернута церковная утварь: серебряные чаши, подсвечники, кресты, обломки украшений. Тут же лежала церковная кружка, наполненная нательными крестиками и ладанками.
- Кто-то церковь обокрал, - догадался Нико. - Надо быстрей заявить. Беги, Ромка, в милицию, а мы покараулим.
- В милиции могут не поверить, - сказал Ромка. - И вам здесь оставаться глупо: воры увидят - живьем не выпустят.
- Верно, - согласился Нико. - Тогда давайте оставим все как было, отвезем самогон и вместе сходим в милицию.
Они так и сделали: уложив церковную утварь на прежнее место, присыпали землей и закидали лапником. Затем отыскали вторую бутыль, погрузили ее на тележку и покатили домой.
Сапожника мальчишки нашли на той же поляне, где его оставил Ромка. Он спал, пуская пузыри.
- Пьян в стельку, - определил Гурко. - Будить не стоит.
Ради смеха Нико с Ромкой сняли с тележки большую бутыль, осторожно перелили из нее самогон в малые посудины и, оставив лишь чуточку на дне, уложили бутыль в объятия сапожнику.
- Пусть милуется! Подумает, что сам все выпил.
Привезенный самогон мальчишки спрятали на чердаке и условились никому о нем не говорить. Если родители или гости пошлют к Нюрке-самогонщице, ведь можно будет к ней не бегать, а свой принести. Деньги на кино пригодятся.
Подозреваемый
В милицию мальчишки не пошли, а решили все рассказать Живнину. Они знали, что он живет за рекой на Луговой улице, но не знали, в каком доме.
- Ничего, найдем, - уверил Нико. - В окна будем заглядывать.
Придя на Луговую улицу, они, стараясь не всполошить собак, принялись заглядывать в окна. Сквозь щели в занавесках мальчишки видели, как одни заречники ужинают, а другие моют ребятишек, готовят постели. Так они проверили восемь домов. В девятом, окна которого были раскрыты, Ромка наконец заметил Живнина.
Николай сидел за столиком и так сосредоточенно писал, что не услышал, как Ромка прокрался к окну и вскарабкался на завалинку.
- Здравствуйте, Николай Викторович, - шепотом сказал Громачев. - Я к вам по срочному делу.
Узнав своего "помощника", Живнин в ту же минуту погасил лампу и вполголоса пригласил войти.
Чтобы не потревожить соседей, Ромка пролез в комнату через окно и в нескольких словах рассказал о кладе, найденном в лесу.
- Эге! Значит, успели перебросить сюда, - словно обрадовавшись, воскликнул Николай. - А мы-то целую неделю вокруг Шестиозерья сновали. Думали, воры украденное по воде сплавят, чтобы ищейка не унюхала. Это хорошо, что вы наткнулись. Кто еще с тобой был?
- Нико и Гурко. Позвать их?
- Подожди. Кроме меня, вы никому об этом не рассказывали?
- Нет, вам первому.
- Очень хорошо. Не зря я тебя в помощники выбрал. Теперь зови своих ребят.
Когда пришли братья Зарухно, Живнин пошел с ними на кухню, там зажег свет и развернул карту уезда. Вместе с ребятами он нашел на ней лесную развилку дорог, вытянутое кишкой болото и примерно то место, где лежала с выдранными корнями елка. Пометив его красным кружком, Живнин поблагодарил мальчишек и предупредил:
- Дома о лесном кладе - ни гу-гу! И среди приятелей помалкивайте. Ворье всюду уши имеет.
- А нам с вами нельзя? - попросился Гурко. - Мы за собакой ходить будем. Я пять верст могу пробежать.
- Сегодня наша ищейка работает в другом месте, так что бегать не нужно. А засаду мы без вас устроим. Лучше отправляйтесь спать, а когда понадобитесь, я вас вызову.
* * *
Веня проснулся, когда в лесу уже светила луна. Голову сапожника словно стискивал обруч. Во рту пересохло так, что язык не ворочался. От ночной прохлады трясло.
Не понимая, где он находится, сапожник стал ощупывать землю вокруг себя. Потом, колыхнув бутыль и услышав всплеск, вспомнил, зачем он пришел в лес и кто с ним был.
- Где ж я мог мальчонку потерять? - попытался вслух размышлять Веня, но голос не подчинялся ему: из горла вырвалось лишь слабое шипение. И тяжелая голова плохо работала.
Веня попытался встать, но его так качнуло, что он ткнулся носом в жесткие елочные колючки.
"Без опохмелки не встать", - решил он.
Подтянув к себе бутыль, Веня откупорил ее зубами и выпил все, что было на донышке. Его передернуло от резкого запаха самогона, но тут же щекочущее тепло приятно разлилось внутри. Оно будоражило застоявшуюся кровь.
Поправив на культе ремешки деревянной ноги, Веня подполз к тонкой осине и, держась за нее, поднялся.
"Куда теперь идти? - не мог сообразить он. - И где же я все-таки мальчишку оставил?"
- Ром… Ромка! - крикнул он.
Язык у сапожника уже довольно сносно ворочался и голос был звонким, но никто ему не откликнулся. Только в кустах фыркнул ежик и затопал в сторону.
"Видно, ушел домой, - заключил Веня. - Поплетусь и я".
Нащупав тропу, сапожник заковылял по ней и запел песню: "Ночка темная, я боюся, проводи меня, Маруся…"
Не успел Веня спеть и одного куплета, как перед ним выросла темная фигура рослого человека, сидевшего в засаде.
- Ни с места! Руки вверх!
Яркий луч фонарика ослепил инвалида, но он не испугался, стал хорохориться:
- Ты кто такой, чтоб меня слепить? Лесничий, что ли?.. Не боюсь, где хочу, там и гуляю.
- Не шевелиться! - предупредил незнакомец, и Веня увидел в его руке маузер. Как ни был пьян сапожник, все же сообразил, что с ним не шутят.
- Ты кто, бандит или милиционер? В меня больше стрелять нельзя. Я и так инвалид.
Неожиданно на тропе появился еще один человек и с укором сказал:
- Зря шум поднял. Надо было пропустить.
- Так он же горлопанил, товарищ Живнин, - стал оправдываться милиционер. - Может, предупреждал кого.
- Это мы сейчас выясним. Что вы здесь делаете? - обратился к задержанному Николай.
- Блуждаю, - ответил сапожник. - Разве нельзя в лесу честному человеку заблудиться?
- Я с вами шутки шутить не намерен. Имя? Фамилия? Где проживаете?
- Вы что, никак Веню-сапожника не знаете? Вот так милиция! Да спроси за железной дорогой кого хочешь, он тебе и дом покажет, и про мою работу наговорит.
- Вы его знаете? - спросил Живнин у милиционера.
- Знаю, - ответил тот. - Не раз за буйство утихомиривал.
- Так что же вы все-таки в лесу делали? - принялся за свое следователь. - Может, на свидание к кому шли?
- Во, правильно! - обрадовался Веня. - С Нюрой свидеться хотел. Я с ее бидончиками любовь кручу. - И ему вдруг вздумалось опять затянуть старую песню:
- "Провожала, жалко стало…"
Но закончить ее не удалось, так как милиционер, заткнув кляпом раскрытый рот, зашипел:
- Нишкни!
- Уложите его спать, - приказал Живнин. - Пусть протрезвится.
Вене связали руки и уложили на сухой мох под соснами. Он попытался было высвободиться и, ничего не добившись, устало затих.
* * *
"Случайно или умышленно появился сапожник в лесу? - размышлял Живнин, сидя в засаде. - Его могли напоить воры и направить по тропе, а сами идти на расстоянии и прислушиваться. Неопытный милиционер попался на примитивную удочку. И я не учел все варианты при инструктаже. Чго же теперь предпринять: забрать краденое и выждать?"
Проснувшись, Веня попробовал шевельнуть здоровой ногой - она ему не подчинялась. Руки тоже словно прилипли к телу и затекли. Выплюнув изо рта остатки кляпа - какие-то волокна, - сапожник жалобным голосом попросил:
- Ребятки! Нет ли чего опохмелиться? Рукой и ногой шевельнуть не могу.
- Развяжите его, - приказал Живнин. - И дайте попить.
Милиционер, развязав Веню, приложил к его рту горлышко фляги. Полагая, что его угощают спиртным, сапожник присосался к фляге, запрокинул голову и… содрогнулся. От теплой, пахнувшей болотом воды его чуть не вырвало.
- Фу, какая гадость! - воскликнул он и, сплюнув, закашлялся.
Живнин начал допрос издалека:
- Где ногу потерял?
- Под Ямбургом… Бандиты Булак-Балаховича раздробили.
- Значит, был бойцом Красной Армии?
- А то как же! Взводом разведки командовал, именные часы имею, - принялся хвастать Веня.
- Где же эти часы?
- Пропил, - сокрушенно признался сапожник. - А все из-за гада мельника, которого Ян Янычем кличут. Лийв - фамилия его. Он прикидывается добряком, а сам оборотень, кулацкая морда! До войны я у него на все руки был. Приводные ремни сшивал, мешки ворочал, жернова запускал. А пришел без ноги, он даже осевок пожалел. "Не годишься теперь мне. Да и платить нечем". Ишь гад какой! А сам крестьян, которые зерно привозят, батрачить заставляет. И вроде не кулак, наемной силы не имеет. Но я его еще выведу на чистую воду.
Видя, что арестованный сильно уклонился от вопроса, Живнин его перебил:
- Кто вас вчера напоил?
- Никто, сам малость выпил.
- Где самогон брали?
- Нашел в лесу. - Заметив, что ответ вызвал ухмылку не только у следователя, но и у милиционеров, сапожник для убедительности добавил:
- Не верите, Ромку спросите, он со мной был.
- Какой Ромка?
- Соседский мальчишка. Мы с ним рыбу пошли ловить и заметили, как чухны самогон прячут.
Говоря про это, Веня не хотел подводить Нюрку, ведь ее товар мог ему еще пригодиться.
- А когда вы церковный клад нашли? - полюбопытствовал Живнин.
- Какой клад? Никакого клада не видал. Я живцов ловил, жерлицы ставил.
Николай на всякий случай решил проверить, не выдумывает ли сапожник. Милицейские лошади были скрыты в зарослях ольхи. Один из милиционеров сбегал в низину и привел двух коней.
Живнин помог Вене вскарабкаться на спокойного гнедого жеребца, а себе взял молодого, горячего.
Отдохнув за ночь, кони, выбравшись на проселок, понеслись вскачь. Николаю пришлось придерживать своего Вихря, чтобы не потерять в пути еще не протрезвевшего сапожника.
К озеру они прискакали быстро. Живнин, соскочив с коня, хотел было помочь Вене, но тот сам соскользнул на землю. Ведь он когда-то был лихим кавалеристом.
Жерлица у ручья оказалась размотанной. Отвязав дрожащими руками рогатку от кола, Веня дернул шнур, но живой тяжести не ощутил. Пустой крючок шел, цепляясь за траву.
- Видно, щуренок сожрал наживку, - определил сапожник и, смотав шнур, направился к другой жерлице.