- Воистину чурбан ты, барабанный староста, коли не думаешь о судьбах отечества! - так воспламенился государь гневом, что и во мне искра проблеснула. Нашелся, что ответить.
- А за меня, - говорю, - Петр Алексеич, мой барабан думает!
Государь только рот разинул. Но, право дело, красиво разинул - по-царски.
Вещий барабан
Не врал я о барабане-то. Да и не посмел бы с государем шутки шутить. Барабан мой - друг и приятель! Одни мы с ним в этом скорбном мире.
Поверите ли, пребывал я как-то в домишке своем - дрема после трапезы, сладок сон овеял. И слышу голосок. Будто бы телячий: "Беги, друг Ивашка! Беги, балда, за порог!"
"Куда? - вопрошаю во сне. - Бежать-то куда?"
А голосок прямо в ухо сверчит: "Из дому, дурья башка! Как бы поздно не было!"
Да так настойчиво, убедительно, что выскочил я на двор. Стою, как сруб колодезный, и не пойму: то ли сон, то ли горячка, то ли другая злая напасть.
И в сей наикратчайший миг ударил в дом огонь небесный. Сейчас пламенем объяло! И тронул меня крылом, прояснив сознание, тихий ангел жертвенности.
Бросился я в огонь за барабаном. Божьей милостью уцелели мы с ним. С тех пор неразлучимы. Во всем послушаюсь вещего барабана. Он худого не присоветует.
Одного покуда уразуметь не могу. Ровно полночью безлунной на корме фрегата "Крепость" молвил барабан три слова: "Помни, восемьдесят восемь".
Да впрочем, он и пошутить горазд.
Утро мудренее
А как любил государь наш Петр Алексеич от барабанной дроби пробуждаться!
В памятное то утро ударил я по телячьей коже - по-по-по-дъем-днем!
Размежил государь очи.
- Бенилюкс, - вымолвил спросонок. Потряс головой и вздохнул. - Где мы? Что мы? Что видим и сотворяем? Пора в дорогу - о том и сны пророчат.
Светла мысль государева даже со сна. Что заря утренняя.
- Учись, Ивашка, иностранным языкам, - говорил Петр Алексеич, одеваясь. - Велика польза от сей науки. Андрей Виниус мне уроки дает - шпрехен зи дойч? Йа-йа!
- Я, - говорю, - я не прочь. Да ведь барабан мой и так на любом языке балабанит. Его речь каждому понятна.
- Ох-да-да, - крякнул государь. - Погружена страна наша в невежество. Богатырь безногий на печи. Ну да я лекарем стану!
- Помни, батюшка первую заповедь целителя, - сказал вошедший Никита Зотов. - Не навреди!
- А хуже некуда! Сильные средства применю. В пляс пустится!
- Верное дело - банька, - подсказал я. - Да сон глубокий.
- Вот уж дудки! - вскричал Петр так, что галки да вороны стаями ринулись с дерев. - Пробуждаться! И маршем марш!
- Куда прикажешь, государь?
Совсем недолго подумал Петр Алексеич:
- В Европу! Великое посольство снарядим. Пока Протасьев на Воронеже корабли стряпает, оглядимся по сторонам.
А белый свет повсюду одинаков
Хорошее, конечно, дело - на белый свет поглядеть. И для души, верно, польза.
Снарядили царское посольство на славу. Денег выдали из казны немало. Мехами да белорыбицей снабдили. А главное - восемь десятков ведер малинового и вишневого меда. В ту пору я был до него большой охотник!
А все-таки, скажу по чести, меня и медом в Европу не заманишь. Жутковато ехать за тридевять земель. Да и то сказать - на Руси, что ли, белый свет темнее иноземного?! А хоть и потемнее! Все одно, по мне так лучше из дому в окошко глядеть, пусть и невелико размером.
Занемог я вроде перед самым отбытием Великого посольства. Да и остался с барабаном на печи!
Вспоминали мы, конечно, о Петре Алексеиче не раз. Грустили даже - как он там на чужбине? Но время, как говорится, быстро скачет и того быстрее - летит легкой пташечкой. Вернулся наш государь жив-здоров, невредим с виду. Да только не думаю, что пошел ему на пользу свет заморский.
Почти бунт
У государя, понятно, заботы государственные. Что ему один человек - к примеру Ивашка Хитрой, - когда о целой стране приходится думать? Ну а мои заботы перед царственными - все равно что свистулька перед барабаном.
Вернулся Петр Алексеич из чужих земель с виду такой же, как и прежде. Да что-то, пожалуй, все же изменилось в нем. Эдак в уме поперевернулось.
Встретил государь меня ласково:
- Жив, Ивашка! Душа твоя барабанная! Рад видеть! А борода-то у тебя славная. Откройся, как взрастил такую?
Чудно, думаю! Испокон веков с бородой хожу. Холю-лелею. Может, спутал меня государь с кем-нибудь? Немудрено после Европы-то.
- К бороде особый подход нужен, - отвечаю степенно. - Расчесывать три раза на дню. Маслицем прибрызгивать. Бороду растить не то что капусту!
Покачал головою Петр:
- Эх, время понапрасну! Ну, облегчу тебе жизнь!
И охнуть я не успел, как отхватил государь ножницами мою бороду. Хорошо, подбородок цел остался.
- Вот как славно! И помолодел лет на тридцать!
А я стою истуканом. Не знаю, что сказать. Борода под ногами. Точь-в-точь кобылий хвост. Поднял и за пазухой схоронил. А в голове такое смятение. Почти бунт!
Мысли бродят вольные. Самому страшно, как без царя разболтался.
Петр уж и не глядит на меня. Ходит кругом, ножницами пощелкивает, будто цапля клювом.
- Собирайся, Ивашка! На Воронеж - корабли принимать! - и взглянул мельком. - Ты чего дрожишь?
- Знобит, государь. Лихоманка вроде напала. Зябко без бороды жить.
- Э, пустое! - Уже в мыслях своих далеко был. Не терпелось увидеть воронежский флот. Знамо дело - государственные заботы.
А я бороду за пазухой поглаживаю. Жалею. Столько лет вместе! Неужто и это к пользе государства - личину оголять?
Нет-нет, лучше и не думать. Мысли бунт порождают.
Облако сомнения
По раскисшей осенней дороге далеко не уедешь. На дворе октябрь-грязник. Целую неделю добирались до Воронежа.
Государь отвык, видно, от такой езды. Сильно досадовал:
- Вот уж мука несказанная! Что тебе ураган у аглицких берегов?! Наши дороги куда как мощнее. Надобно перемастерить Россию. Иначе так и будем в грязи сидеть.
"Это, - думаю, - не бороды смахивать. Тут в один миг самые острые ножницы затупятся!"
С грехом пополам приползли в город Воронеж. Петр не мешкая к реке направился. Вышел на крутой берег. А внизу-то, под ногами, реки нету! Всё в мачтах корабельных - эдакая красота! Русский флот в колыбели. Вот сейчас поднимут корабли паруса и полетят в дальние страны.
- Гляди, господин адмирал! - подталкивал государь иноземца Крейса. - Не хуже, чем в Амстердаме! Признайся, не ожидал такого?
- Да-да, - равнодушно кивнул адмирал, не очень-то понимавший этот восторг.
"Российский абсурд, - говорил он своим хмурым видом. - Корабельная верфь среди степей, вдали от моря. Чушь и бессмыслица!"
- Принимай флотилию, герр Крейс! - приказал счастливый государь. - Проведи осмотр изрядный.
Об изрядности да тщательности голландцу не нужно напоминать. Адмирал каждый корабль обследовал, как опытный ветеринар корову, - от носа до кормы, от киля до грот-мачты. Не так они были хороши, как то казалось с высокого берега.
Одни слишком валкие. Другие и вовсе неспособны к водному ходу. Крейс покачивал головой, загибал длинные сухие пальцы.
- Исправлять корпуса. Иные заново переделать. Усилить оснастку. Пушек добавить. И много, очень много больших и мелких поправок!
Для Петра такой приговор - как удар кнутом. Значит, не славная флотилия поджидала в Воронеже, а инвалидная команда.
- Так ли всё, адмирал? Точно ли?
- Так точно, ваше величество, - холодно ответил Крейс.
Все думали, грянет скорая державная гроза, но Петр тихо опустился на какое-то бревно, глядя поверх голов в хмурое и низкое осеннее небо.
- Облако сомнения спустилось на мою душу, - прошептал он. - Увижу ль плоды труда своего? Или, подобно посадившему финик, так и не дождусь урожая? Овладела мной меланхолия…
Впервые видел я государя в такой слабости. Будто он только что лишился чего-то важного, необходимого. Ну как я бороды. Горько и страшно было глядеть на него.
Тут-то и подскочил окольничий Протасьев:
- Изволь, Петр Алексеич, целебного напитку испить. Хорошо от меланхолии!
Петр отодвинул чашу и уставился на окольничего, медленно возвращаясь от своих раздумий. Вдруг глаза его сверкнули, усики встопорщились, как рожки.
- Ага, Пррротасьев! - грянула все же с некоторой задержкой гроза. - Смастерил, дядя, на свою рожу глядя?! - Грохнула молния - царский кулак - окольничего по лбу. - Прочь с глаз моих! На конюшню - лошадей скрести!
Протасьева как сдуло. Будто штормовой ветер унес легкую лодчонку.
Да, так проходит мирская слава - повторю я вслед за древними мудрецами. И на этом, читатель, мы расстанемся с Протасьевым. Нам-то зачем на конюшню? Честных людей ждет в этой жизни более славное поприще.
А Петр долго не мог успокоиться. Мерил длинным шагом берег, не глядя на корабли, которые виновато покачивались на речной волне.
- Корабль - дело немалое. Доброго города стоит, - рассуждал сам с собою. - За строительством должен присматривать разумный человек. И без всякой корысти. Да где же его бескорыстного сыскать?
Уже ночь опустилась, а Петр все метался по высокому берегу, как черное облако сомнения.
Малое перемирие
На другой день прибыли в Воронеж товарищи государя по корабельному делу. Еще на Плещеевом озере вместе трудились. Теперь же кто из Амстердама, кто из Венеции, познав многие науки, явились начатое дело продолжать.
- Настало благое утро! - ожил Петр. - Мрак сомнения изгнан! Бей в барабан, Ивашка! Пойдем весной по морю гулять - с турками мириться.
А с турками к тому времени было заключено малое перемирие - всего на два года. Много условий поставили турки. Чтобы новые крепости русские не строили, чтобы старые не чинили. Чтобы то, чтобы се - иначе снова война! Поддерживал турецкие условия грозный флот.
Шаткое перемирие, когда с одной стороны сила, а с другой… Ну, теперь и у русских кораблей хватало! Можно было укрепить перемирие. С этой целью решил отправить государь в Царьград к турецкому султану посла Украинцева.
Турки, конечно, знали о воронежской верфи, да мало беспокоились. Моряки турецкие ручались, что ни один русский корабль не выйдет в Азовское море: множество песчаных отмелей-кошек в устье Дона. Через них только галеры пройдут. А галер султан не боялся. Что галеры? Мелочь, лодчонки! В общем, подумывал султан, сидя в Царьграде, как скорее вернуть крепость Азов. Мол, шайтан с ним, с этим перемирием, когда заранее ясно, чья возьмет.
Но Петр рассудил иначе.
- Морем пойдешь, Емельян Игнатьевич, - наставлял он Украинцева. - Загадаем туркам загадку! Ахнут, когда увидят русский корабль в своей столице. Призадумаются, стоит ли с нами воевать.
Государь как в воду глядел. Наперед знал, что будет.
Помню, и мне пророчил: "Доживешь, Ивашка, до восьмидесяти восьми лет. Если умным будешь. А поглупеешь, так и век протянешь".
Грустно жить вещему на этом свете.
Знакомый путь
К весне 1699 года под присмотром адмирала Крейса были исправлены все корабли.
- Готовы к походу, - кратко доложил Крейс.
Уже десятого мая был отдан приказ - сниматься с якоря! Флотилия подняла паруса.
До сих пор не видывали такого русские реки. Восемнадцать сорокапушечных фрегатов, множество других военных судов! Да еще позади пятьсот стругов, доверху груженных провиантом и боеприпасами.
Медленно шел караван, прощаясь с рекой Воронеж, со своей колыбелью. Плыли мимо знакомые берега.
Три года назад по этому пути двигались военные галеры, и неведомо было русским полкам, славой или позором окончится битва с турками.
Вспоминал я те горячие дни. Как прошила пуля мой кафтан под мышкой. Как вскрикнул верный барабан, рассеченный саблей. Турки воины славные! Лучше с ними в мире жить.
Много донской воды утекло с тех пор в Азовское море. И мы уже не те, что прежде. Вот государь Петр Алексеич тогда капитаном звался, а теперь и вовсе - командор. В чине вырос!
Да и я нынче староста барабанный.
Деревья по берегам только что покрылись нежной листвой. Вода в реке прозрачна, и виднелось ровное песчаное дно, на которое неспешно наползали черные корабельные тени.
Различил я свой облик на зыбкой глади. Но не сразу догадался, кто есть сей безбородый. А поняв, достал бывшую бороду и пустил по водам, словно прошлое свое.
Грустно было глядеть, как вечное течение подхватило ее. Слезы навернулись. Но что толку, читатель, печалиться о прожитых годах, когда корабль влечет тебя в славное будущее?
И ударил я в барабан.
Тортуга
Часто останавливался наш караван. Разбивали на берегу шатры. Матросы ловили рыбу. Солдаты гуляли по лесу, аукаясь, как малые ребята.
Как-то на стоянке Петр Алексеич навестил адмирала Крейса. И - что за диво?! - увидел, как иноземные капитаны ловят в Дону черепах.
- Для какой нужды, господин адмирал, сих зверушек собираете?
- Деликатес! - воскликнул Крейс. - Изысканное блюдо - тортуга!
- А! Как же - едал в Лондоне, - не подал виду Петр. - Интересно, как ваши повара готовят, с какой подливой подают?
Вызнав рецепт, сразу откланялся.
Часу не прошло, как русские солдаты тоже наловили черепах. Сваленные у кухни, они упорно расползались, а царский повар Андрюха Мартынов ворча бродил вокруг, точно пастух.
- Нечисть костяная земноводная! На Руси и раков-то не едят - за грех почитают. Что делать с этими тварями? Жаркое в панцире? Или студень?
Тут бодрым шагом приблизился господин командор Петр Алексеич:
- Вари, Андрюха, по рецепту! Но тайно. И к столу подноси без уведомления.
В этот день был дан торжественный обед во славу русского флота. Собрались придворные вельможи, капитаны, офицеры. Под барабанную дробь, как на параде, появлялись разные блюда. Пирог с бараниной и кулич-недомерок. Квас и буза. Марципан и орел сахарный. А также попугай. Из сахару же. Особенно гости нахваливали лапшу.
- Чудится, из павлина сие блюдо! - одобрил Емельян Украинцев.
Никита Зотов заспорил:
- Э, нет! По тонкости вкуса - лебедь!
- Кабы не фазан?!
- Господа, нет ничего проще, - поднял руку Петр. - Узнаем птицу по перу. Подать сюда оперенье!
Мигом притащили с кухни черепашьи панцири.
- Дивно хороша птичка! - расхохотался государь. - Хоть и не летает. Зато ползает да плавает. Господа! Куда же вы?!
За столом случилось смятение. На многих как бы столбняк напал. Другие за животы схватились - бросились в кусты. Нетронутыми остались сладости - орел сахарный, а также попугай. Зато посол Украинцев побелел, будто мукой припудренный.
- Лекаря Яна Гови позвать! - встревожился Петр. - Эх, господа мореходы! Как девицы красные! За процветание флота можно без боязни и лягушку проглотить, закусив саламандрой. А черепаха - пища известная, корабельная. Тортуга! Привыкайте, господа к деликатесам.
Три крепости
- Тортуга, господа! Тортуга! - веселился командор Петр. - К Азову подходим!
Было раннее лазоревое утро, когда впереди по правую руку показалась крепость Азов. Блеснул огонь над нею, и прикатился пушечный грохот. А над крепостной стеною всплыли пороховые облачка.
- Сердце тает, как слышу залпы русских орудий! - возбужденно говорил государь, стоя на носу фрегата "Апостол Петр". - Право, небесная музыка! Думаю, подобную играют ангелы в раю для царей и полководцев.
В прошлый раз, хорошо помню, музыка под Азовом была иная - турецкие пушки прицельно били по нашим полкам. А теперь врата крепости распахнуты. Милости просим, гости московские!
Не узнать крепость. Новые бастионы, укрепления. Мудрено их штурмовать. Верная опора на границе русского государства.
Все осмотрел с пристрастием Петр Алексеич. Где надо, ногой постучал. Где-то пальцем ковырнул. А в одном месте сдул со стены степную пыль и погладил нежно камень тесаный, солнцем прогретый. Порадовала государя русская крепость.
Вскоре на легкой бригантине вышел Петр в Азовское море. Спешил взглянуть на гавань под Таганрогом…
На море, замечал я, у государя нашего всегда душа пела. На берегу - горяч, грозен. Если что не так, голову снесет. В лучшем случае зуботычин и оплеух раздарит. А на морских волнах приветлив да ласков. Бывало, веселится как дитя. Если позволительно сказать такое о великом государе, то Петр Алексеич был существом земноводным. А того точнее - водоземным! Или попросту водоемным. Эдакий морской владыка Нептун.
Вернулся он из Таганрога бодрее прежнего. Строительство идет полным ходом. Крепостные стены еще не завершены, но берег уже щетинится орудийными батареями. Насыпаны в море две длинные косы - защищают корабельное пристанище от волн и ветра. Тишина да покой в гавани. Славный морской дом. Вернее - крепость!
Все поздравляли Петра, и он даже по суше ходил с миром на челе. Отныне на рубежах России есть два верных оплота, две крепости. А еще одна, третья - фрегат "Крепость", - отправится с послом Украинцевым прямо к султану в гости. Теперь уж можно по-свойски с ним беседовать. И сила для того есть, и ума вроде достаточно.
Хотя посчитал Петр Алексеич, что послу Украинцеву следует еще ума добавить.
- Первое запомни крепко, Емельян Игнатьич, - быть вечному миру! Второе - если султан на вечный мир не пойдет, предложить перемирие на двадцать пять лет. Третье - если султан заупрямится сверх меры, не захочет мира без возвращения Азова, предложи по окончании нынешнего перемирия вновь собраться на переговоры. Лучше дело отложить, чем сразу загубить.
- Все выполню, господин командор, - отвечал Украинцев. - В точности!
- И еще запомни раз и навсегда - о возвращении Азова речи быть не может! Сердцем будь тверд, Емельян Игнатьич. Кто такой посол? Неприступная крепость на чужой земле! Гляди, чтобы хитростью не взяли.
Сражение с кошками
Не терпелось Петру вывести весь свой флот в Азовское море. Да вот беда - лежат на пути кошки! Выставили из воды песчаные спины, греются на солнышке. Только что не мурлычут.
- Хоть из пушек по ним бей! - досадовал государь. - Верно служат туркам. Ох, не люблю я кошек - ни домашних, ни диких, ни песчаных.
В этом месте надобно остановиться, дабы молвить истину. Сам батюшка Петр Алексеич сильно был лицом похож на кота. Известные его портреты не передают или умышленно избегают этого сходства, поскольку живописным мастерам была, очевидно, ведома нелюбовь царя к ласкательному и скрытному животному. Но вот и сейчас - окину мысленным взором государя - ничего не скажешь, вылитый кот-батюшка! Не в умаление его памяти, а только ради достоверности сие писано. Хотя забудем, читатель, и - далее…
Стоя на палубе, Петр взывал:
- Святой Никола! Покровитель мореходов! Выручай! Окажи скорую помощь!