Глава пятнадцатая. Мой дед
Ушёл я от бабки Анны и так обрадовался, точно из омута вынырнул. Меня даже смех одолел, как она об пол головой билась. Я не выдержал и сказал деду:
- Не изба у неё, а настоящая молельня. И кому она молится? Всем известно, что бога выдумали. За небом космос, а не рай.
- А ты, оказывается, шибко учёный, - недовольным голосом сказал дед.
Я удивился. Мне казалось, что дед безбожник, чего же он тогда защищает её? Неужели и он верующий? Вот это новость. Но мне не хотелось выяснять, верит ли мой дед в бога, и я сказал:
- До учёного мне ещё далеко. Пока я только в пятый класс перешёл.
- А бабушка Анна и трёх не кончила… - вздохнул дед. То ли оттого, что ему стало жалко малограмотную бабку, то ли у него заныла поясница, которую он гладил рукой.
- Что же она дальше не училась? - спросил я.
- Отец не пустил, - ответил дед. - Пришли мы, помню, к нему… Я тогда уже комсомольцем был, а она только во второй класс ходила. Крутой мужик был! "Не ваша, сказал, забота". Попытались мы ему растолковать, что Советская власть всех, даже стариков, грамоте обучает, - не помогло. Выгнал нас и Анну прибил. Ну, а как девкой стала, какое ученье. Замуж рано отдали. Трёх сыновей вырастила, и все на войне погибли. - Дед помолчал, вздохнул и договорил: - С последним столько горя хлебнула, всю жизнь не вычерпает…
Я насторожился. Может, сейчас дед объяснит, что означали слова бабки: "Такое несчастье с Ванюшенькой-то приключилось…" Но дед, вместо того чтобы рассказывать дальше, начал разбирать себе постель. Неужели на этом весь наш разговор кончится?
- А что с её последним сыном случилось? - осторожно спросил я.
- Самим бы узнать, да дознаться не у кого, - ответил дед и сказал самому себе: - Много ещё война загадок нам оставила.
Я тут же зацепился за эту фразу:
- Зимой к нам на пионерский сбор один военный приходил. Он рассказывал, как пропал без вести, а потом объявился. Его уже все погибшим считали, а он, оказывается, очень долго выходил из окружения. - Этим я как будто немножко расшевелил деда.
- В войну солдат без вести тьма-тьмущая пропала, - сказал он и выпил стакан бабкиного настоя.
Нет, совсем я его не расшевелил. Он уже одеяло на голову натянул.
- А почему Анна Кирилловна со своим сыном горя хлебнула? - спросил я напрямик, отчаявшись в своих дипломатических способностях.
Дед подоткнул под себя одеяло, положил повыше подушку и вдруг объявил довольно сухо:
- Разговор этот не для забавы.
Этим он меня ужасно огорошил. Я даже растерялся.
- А я всерьёз интересуюсь, - не зная, что ответить, сказал я.
Дед молчал. И я перестал его спрашивать. Если не верит, так пусть не рассказывает. Тоже мне тайна! Я и без него всё завтра от Яши или Женьки узнаю.
- Коли всерьёз, так скажу тебе вот что, - неожиданно заявил дед. - Иван, сын её младший, был в партизанском отряде. А опосля, как немцы нашу деревню заняли, по заданию Советской власти стал в деревне старостой.
- В фашистском тылу нашим разведчиком был? - уточнил я.
- Поначалу вроде бы так, - согласился дед. - А вскорости поползли слухи, будто Иван в самом деле немцам продался. Гибель его уж очень непонятной была. Перед самым приходом наших застрелил себя в лесу. Военные врачи это определили.
- Зачем же он стрелялся? - не понял я.
- Может, совесть заела, что врагу подсоблял, а может, ещё что. Не дознались мы. Не у кого было. Кто из партизан с ним связь держал, погибли все. Занялся было один человек это дело распутать, да концов так и не нашёл.
"Один человек", - улыбнулся я в темноту. Мне-то уже известно, что это мой дедушка. Правильно он поступил. Я бы тоже обязательно стал выяснять, почему вдруг наш человек, да ещё молодой, предал Родину.
- Нелёгкая доля обрушилась тогда на Анну Кирилловну, - сказал дед. - Совсем одна осталась. И в деревне на неё по-другому смотреть стали. У многих дети да мужья на фронте погибли. Сколько похоронных-то пришло… А тут рядом мать предателя. Отец её тогда ещё жив был. Всё внуков грех в церкви замаливал. Вот и Кирилловну помаленьку вовлёк…
Дед поворочался на кровати, покряхтел и замолчал. Лицо у него стало задумчивым. Наверное, вспомнил то далёкое время, когда ходил в райцентр защищать бабку Анну. А может, про свою военную жизнь вспомнил. Мама часто вспоминает, как дед в первый же месяц войны ушёл в народное ополчение и сражался с врагом, пока не получил тяжёлое ранение.
Но я плохой предсказатель. Дед, оказывается, думал обо мне. Помолчав немного, он сказал:
- Ты, Пётр, о людях с кондачка не суди. Анна Кирилловна в молодые-то годы на всю область знаменита была. Красной делегаткой со своими коровами на сельскохозяйственную выставку ездила. А вот в войну судьба к ней чёрной стороной обернулась. И силы сломила… Ты на будущее попомни: семь раз приглядись, а один выскажись. Тогда вернее будет.
Я молча кивнул деду головой.
Первый раз мы поговорили с ним по-человечески.
Глава шестнадцатая. Новая неприятность
Вот ведь как всё обернулось: вместо того чтобы самому жить на всём готовом и набираться сил после болезни, мне пришлось ухаживать за больным дедом. Правда, забот у меня было не много. Дед почти ни о чём не просил меня. Но я всё-таки старался кое-что сделать для него. Пусть знает, что я не такой бесчувственный, как он.
На другой день я сварил деду компот из сухих фруктов. Хотел ещё спросить у Вики с Верочкой, как кисель готовить, да не до него стало. Только я собрался к девчонкам, дедушка позвал меня и послал с запиской к председателю. Председателя я застал в правлении. Он прочитал записку и позвонил в больницу.
- Иди и скажи дедушке, что к нему приедет хороший врач, - обрадовал меня председатель.
Но когда я пришёл в Глебовку, хороший врач уже увёз дедушку в больницу. На скамейке у садика сидели сварливая тётя Клава и мать Яши - тётя Сима. Увидя меня, они наперебой заговорили:
- Ты не волнуйся…
- В больнице дедушка скорее поправится…
- Его сковал радикулит…
- Он не мог даже пошевелиться…
Тут сварливая тётя Клава перехватила инициативу и договорила до конца уже одна:
- Полежит в больнице и вылечится. Дома-то что за лечение! - Она протянула мне ключи и строго предупредила: - Смотри не потеряй.
- Ключи с собой всюду не таскай, - сказала тётя Сима, - а приспособь для них укромное местечко и оставляй там.
Ключи меня напугали. Как же я буду ночевать в избе без деда? Вот я и опять оказался совсем один среди чужих, малознакомых людей. Как бабка Анна. Правда, они не враги, но им всё равно нет до меня дела. Выполнила тётка Клава просьбу деда, передала ключи и уже занялась своим головастым Павлушкой, а про меня и забыла.
- Вечером, к восьми часам, приходи ужинать! - подхватив Павлушку на руки, крикнула мне тётя Клава, - Ждать себя не заставляй и искать тоже. Понял?
Я кивнул головой. Нет, всё-таки им до меня есть какое-то дело. От этого мне стало не так тоскливо. А когда я вспомнил, что вечером буду ужинать вместе с Викой, то даже чуть-чуть улыбнулся.
Дома я по-хозяйски прошёлся по горнице из угла в угол, обдумывая, чем бы заняться. И вдруг вспомнил: я же не написал ещё письмо маме! А она велела написать сразу, как приеду к дедушке. Даже конверт для ответа в чемодан положила. Ничего, зато сейчас я опишу всё, что со мной произошло в эти дни. Конечно, писать о том, как мы с Яшей дрессировали Османа или укрывали с тётей Симой под дождём скирды, не стоит. Мама с расстройства ещё сама заболеет. А о том, как хорошо я загорел и насчёт дедушки, рассказать всё очень важно.
Письмо я писал долго. Сначала, правда, застрял. Только и вертелось в уме: "Здравствуйте, дорогие мама и папа", но потом расписался. Сообщил, что смотрел кино в Старой деревне и был на сенокосе. Потом описал, как меня тут все рассматривали и удивлялись, что у моей мамы уже такой большущий сын. А ей просили передать привет и желали успехов в работе. Тётя Клава была очень рада, что мама добилась своего и стала работать в газете. Оказывается, она ещё в школе лучше всех писала сочинения, а тётя Клава списывала их у мамы. Тётя Клава тоже хотела поступить в институт, но всё откладывала, да так и не поступила. Может, оттого она и сердитая. Словом, написал обо всех деревенских новостях. Только после этого перешёл к дедушкиной болезни. А в конце письма всё-таки приписал: "Если дедушка пролежит долго, я приеду обратно. А то опоздаю в лагерь и на вторую смену. Целую, буду ждать ответа". И размашисто подписался.
После этого я заклеил конверт с письмом, отнёс его в почтовый ящик, который висел на сельпо, и побежал ужинать к тёте Клаве.
Как только я пришёл, тётя Клава посадила нас всех за стол и принесла полную миску вареников. Мы тотчас разложили их по тарелкам. За ужином тётя Клава не была такой сварливой и грубой, как на улице. Должно быть, она очень любила угощать и потому закормила меня до отвала. Жаль только, что сразу после ужина она велела мне приходить утром завтракать. Этим она одновременно дала понять, что мне пора уходить, а Вике с Верочкой готовиться ко сну.
Я сказал: "Спасибо", и ушёл. Правда, мама всегда говорила, что уходить из гостей сразу после угощения неприлично. Но тётя Клава, очевидно, не знала этого правила.
На улице почти стемнело. Небо за избами на противоположной стороне затянулось тучами. Уже стали не видны рыжие косяки ржи, а деревья на лесной опушке казались огромными, высоченными пиками, защищавшими вход в тёмную, таинственную крепость. Макушки сосен колыхал ветер, и чудилось, будто пики готовятся к сражению.
Во многих окнах уже горел свет, и на них были задёрнуты занавески. На соседнем с нами дворе отец Яши тесал топором колья для изгороди. Он сидел на бревне, таком же толстом и неуклюжем, как сам. Глядя на него, мне почему-то вспомнился снеговик, который всю зиму стоял у нас на школьном дворе. Интересно, какой Яшин отец был в мои годы?
Небо за его спиной стало уже совсем тёмным. Хмурые тучи съели все синие кусочки, и я заторопился домой.
Плохо всё-таки быть одному. Скучно и… страшновато. Ведь я ещё ни разу не ночевал без взрослых. Может, попроситься переночевать у тёти Симы? Нет, расстелю сейчас постель и поскорее усну.
Но только я кончил возиться с простынёй и одеялом, как кто-то вошёл на крыльцо и зашаркал ногами. Я приоткрыл дверь из горницы и громко спросил:
- Кто там?
Мне никто не ответил. Я подошёл к двери, которая вела в сени, и посмотрел в щель между досками. Вроде бы никого. Но тут снова кто-то зашаркал по крыльцу ногами… Я послушал и догадался: это ветер хлопал незакрытыми ставнями окошка в сенях. Вот выяснил, и сразу стало нестрашно. Да, если на страх себя настраивать, каждый ухват лешим обернётся. Вон рукомойник в углу у печки на робота похож. А сама печка - настоящая берлога. Надо её пасть заслонкой прикрыть… Батюшки, а половицы-то как скрипят! Точно больные стонут. Спать, спать скорее!..
Я выключил свет и сразу очутился в такой жуткой темноте, что мне даже показалось, будто я не свет выключил, а глаза повязал себе чёрным-пречёрным платком.
Первыми прояснились два окна, потом сверкнуло зеркало над комодом. Я протянул вперёд руки и дошёл до кровати. Раз - и юркнул под одеяло. Только разве сейчас уснёшь? Буду думать о чём-нибудь весёлом. Как в последний раз ходил с мамой в цирк. Там ещё львы с укротителем выступали. Хорошо бы осенью ещё пойти. С мамой или всем классом. Только я об этом подумал, как дверь в горницу отворилась, и в неё верхом на тигре въехал Яша. Я отскочил к стене, но Яша сказал:
"Не бойсь. При мне он тебя не тронет. Садись сзади, и мчим в Москву. Я буду приёмной комиссии показываться. Может, в ученики к дрессировщику возьмут".
"А мне зачем ехать?" - спросил я, косясь на тигра.
"При тебе я бойчей", - ответил Яша. Вот чудак! Живого хищника не боится, а приёмной комиссии испугался.
Яша пододвинулся, освободив мне место на спине тигра. Я сел. Тигр по приказу Яши обмотал нас хвостом, чтоб не упали, и помчался в Москву. Лесом, вдоль шоссе. А по Москве тигр бежал парками, перескакивая из одного в другой гигантскими прыжками.
Экзамены почему-то проходили не в цирке, а в зоосаде, на площадке молодняка. Но как только мы вместе с тигром появились на этой самой площадке, зверята и вся приёмная комиссия бросились наутёк. С перепугу кто-то наскочил на меня и так толкнул, что сбил с ног. Я полетел и свалился… с постели.
Ну и сон мне приснился! Захочешь - не придумаешь.
Глава семнадцатая. Позавтракали
Проснулся я и понял, что это не тигр рычит, а гром громыхает. По крыше и окнам стучал дождь. То и дело сверкала молния. Но гром меня не испугал. Я ужасно обрадовался свету и наступлению утра. Я побежал к окну, отворил его и увидел Яшу. Он тоже стоял у раскрытого окна.
- Здравствуй! - закричал я. - Мне приснился сон, будто мы с тобой ехали в цирк верхом на тигре. Ты там экзамены держал на дрессировщика.
- Кабы наяву, - отозвался Яша и спросил: - Чего делаешь?
- Ничего, - ответил я. - Сейчас пойду к тёте Клаве чай пить, а как дождь кончится, к деду в больницу поеду.
- Айда вместе! - вызвался Яша.
- Айда! - обрадовался я.
- Тогда мчим к завхозу. Возьмём, чего выпишет, и порядок.
- А чего он выпишет? Он разве врач?
- Какой врач? - засмеялся Яша. - Накладную на продукты выпишет. Больным положено.
- После сходим, - возразил я, - тётя Клава меня завтракать ждёт.
- После его дома не застанем, - объяснил Яша. - На весь день по делам закатится. Пойдёшь без гостинцев.
Я вздохнул. Если так, то надо идти к завхозу. Вынул я из ящика на ограде свежие газеты и пошёл за Яшей. Хорошо хоть, что дождь кончился.
На воротах палисадника завхоза висела дощечка с надписью "Во дворе злая собака". Но Яша спокойно открыл щеколду и позвал меня:
- Заходи. Это так, для острастки. Зажирел их Барбос, нипочём не тронет.
Мы вошли во двор, заваленный брёвнами и тёсом. Из-за них даже собачью конуру не было видно.
- Избу расширять задумал, - сказал Яша про завхоза, - трёхстенку пристраивает. Хозяйственный человек!
В сенях было чисто. Под потолком висели свежие берёзовые веники. Они пахли приятным, сладковатым запахом.
- Надо же, сколько наломал! - покачал я головой. - Ведь это тоже браконьерство.
Но Яша на этот раз был другого мнения.
- Для коз на зиму запасает, - объяснил он. - У него три дойные козы.
- Кто там? - спросил из-за большой, обшитой клеёнкой двери женский голос.
- До Матвея Палыча мы, - солидно сказал Яша и потянул тяжёлую дверь на себя.
У завхоза в доме мне понравилось. Никаких старинных буфетов и сундуков. Широкая тахта с полированной спинкой, стол на тоненьких ножках, два низких кресла, телевизор на тумбочке. Настоящая городская обстановка.
Завхоз сидел на подоконнике и брился. Он выключил электробритву, чтоб не шумела, и спросил нас:
- С чем пожаловали, герои?
Яша объяснил, зачем мы пришли.
- Как - в больницу увезли? - удивился завхоз и крикнул жене: - Катя, Николая Ивановича-то в больницу взяли!
- Видела я вчера, - отозвалась она из кухни.
- Мы к нему собрались, - сказал Яша и попросил: - Выпишите накладную на продукты.
Завхоз сокрушённо закачал головой.
- Ох-хо-хо!.. Вот так целый день. Одному то дай, другому это. Как белка в колесе… - пожаловался он неизвестно кому.
- Ты хоть добрейся, - высунулась из кухни жена.
Завхоз огорчённо развёл руками:
- Целый день вот так, целый день…
Мне не понравились его причитания, и я сказал:
- Если не можете, не давайте.
- Молод ещё указывать, - строго сказал мне завхоз и достал из-под стола свой толстый, большущий портфель. Он вынул из него какие-то квитанции, повертел одну в руках и что-то написал на ней. - Топайте к деду Василию, - протягивая Яше квитанцию, сказал завхоз.
Мы побежали на другой конец деревни, где находилась колхозная кладовая.
- Вот жмот, - посмотрев накладную, высказался Яша, - не мог десяток яиц дать!
Кладовщик был старый-старый. На вид ему можно было дать лет сто. А сколько на самом деле, никто не знал.
- Он деда Акима старший брат. Когда дед Аким в люльке качался, он уже сватался, - пояснил мне Яша и закричал во всё горло: - Дедушка, отпусти продукты!
Старик посмотрел на Яшу так, точно видел его первый раз в жизни, потом достал из кармана пиджака длинными, костлявыми пальцами большой белый платок, вытер им набежавшие на глаза от старости слезинки, громко высморкался и аккуратно убрал платок обратно. Только после этого уже из другого кармана он вынул очечник. Нацепив очки на кончик длинного носа, кладовщик отставил от себя на вытянутую руку поданную Яшей накладную и прочитал вслух, медленно, как первоклассник:
- Две-сти пятьдесят граммов око-ро-ка, триста тво-ро-га, пять штук яиц… Уф-ф-ф… - выдохнул он, точно мешок с плеч сбросил.
Кладовщик положил квитанцию на стол, спрятал очки в очечник и снова сел на скамью. Воцарилось молчание.
- Что ж ты не отпускаешь нам, деду? - подождав немного, закричал Яша.
- Тара где? - даже не поворачиваясь к нему, спросил кладовщик.
Яша хлопнул себя по лбу и выскочил из кладовки.
- Я счас! - крикнул он.
Пока Яша бегал, старик качал головой и тихо причитал:
- Тара в нашем деле важнее всего… Без тары как отпустишь?
- Вот она, тара, - объявил Яша, отдавая кладовщику две стеклянные банки.
Дед повертел их, постучал пальцем по стеклу, не побиты ли, а потом вернул Яше со словами:
- Тара теперича исть, а председательского крючка нетути.
- Какого крючка? - удивился Яша.
Дед объяснил:
- Тут, милки, такое дело-то: на прошлом собрании узаконили, чтоб поверх Матвея Палыча ставил свою закорючку председатель. Усек? А то завхоз иным разом не по делу продукт базарит. У вас всё законно. Продукт больному человеку. Только вот как без закорючки?
- Что ж, нам в Старую деревню за ней бежать? - возмутился Яша.
А я подумал: вот почему завхоз так неохотно выписывал нам продукты. Без председательской подписи всё равно могут не дать.
- Ты, малец, не тереби меня, чисто лён, - сказал кладовщик. - Разве я тебя гоню туда? Я только в уме прикидываю: будет мне пропорция или нет.
- Наверное, будет, раз без подписи нельзя, - высказался я.
Яша свирепо зыркнул в мою сторону глазами, а дед-кладовщик смешно так засмеялся, даже его совсем белые, как полоски бумаги, брови запрыгали.
- Чей же ты такой будешь, что самому себе вред говоришь? - спросил меня кладовщик.
- Внук он Николая Ивановича Шкилёва, - сказал Яша.