Вопрос, действительно, был трудным. Целый день Эмили пыталась решить его, и ее сердце разрывалось на части. Майк нравился ей больше, в этом не было никакого сомнения; но она не могла оставить Задиру Сэл на милость Эллен. Эллен всегда испытывала неприязнь к Сэл, а вот Майк ей, пожалуй, нравился, и она всегда хорошо к нему относилась. Эллен предстояло вернуться в ее собственный маленький домик в Мейвуде, и ей нужна была кошка. Наконец вечером Эмили приняла мучительно неприятное решение: она возьмет Задиру Сэл.
- Лучше возьми котяру, - посоветовал кузен Джимми. - Не будет никаких хлопот с котятами.
- Джимми! - сурово оборвала его тетя Элизабет. Эмили удивилась этой суровости. Почему нельзя говорить о котятах? Но ей не понравилось, что Майка назвали "котярой". Почему-то это звучало оскорбительно.
Не понравились ей так же суета и шум сборов. Ей не хватало прежней тишины, милых, памятных разговоров с папой и казалось, что его уносит от нее, словно волной, наплыв всех этих Марри.
- А это что? - неожиданно спросила тетя Элизабет, на мгновение прервав упаковку вещей. Эмили подняла глаза и с ужасом увидела, что в руках у тети Элизабет старая желтая амбарная книга… что она открывает ее… что она читает ее. Эмили подскочила и выхватила книгу у нее из рук.
- Вы не должны читать это, тетя Элизабет, - воскликнула она раздраженно. - Это мое… мои личные бумаги.
- Фу-ты, ну-ты, мисс Старр, - сказала тетя Элизабет, пристально глядя на нее, - позволь мне сказать, что я имею право читать все твои записи. Я теперь отвечаю за тебя. И запомни, что я не потерплю никаких секретов и ничего сделанного исподтишка. У тебя тут явно что-то такое, что ты стыдишься показать, и я намерена это прочесть. Дай сюда книгу.
- Мне вовсе не стыдно! - воскликнула Эмили, пятясь и прижимая к груди свою драгоценную книгу. - Но я не позволю вам… и никому другому… читать это.
Тетя Элизабет шагнула к ней:
- Эмили Старр, ты слышишь, что я говорю? Дай мне книгу… сейчас же.
- Нет… нет! - Эмили повернулась и бросилась прочь. Она ни за что не позволит тете Элизабет прочесть это. Она подскочила к кухонной плите… распахнула дверцу духовки и… бросила книгу в пылающий огонь. Бумага загорелась, пламя весело полыхнуло. Эмили в муках отчаяния смотрела на огонь. Казалось, в нем горит часть ее самой. Но тетя Элизабет никогда не увидит страниц этой книги… не прочтет ни тех маленьких рассказов, которые она написала и прочитала папе… ни ее фантазий о Женщине-ветре и "Эмили в зеркале"… ни кошачьих диалогов… ни всего того, что она написала вчера вечером о клике Марри. Она следила, как листы съеживались и дрожали, словно им было больно, а потом почернели. На одном из них отчетливо проступила белая строчка: "Тетя Элизабет очень холодная и подменная". Что если тетя Элизабет видела это? Что, если она видит это сейчас! Эмили с опаской бросила взгляд через плечо. Нет, тетя Элизабет вернулась в комнату и хлопнула дверью так, что, будь на ее месте любой, не принадлежащий к семейству Марри, можно было бы употребить слово "грохнула". Амбарная книга превратилась в маленькую кучку белых пленок на пылающих углях. Эмили присела возле печи и заплакала. У нее было такое чувство, словно она утратила что-то бесконечно драгоценное. Мысль о том, что все те дорогие ее сердцу описания, вдруг исчезли, казалась совершенно ужасной. Никогда, никогда она не сможет написать все, что было, заново… это будет уже не то же самое; и, даже если бы она могла, она не решилась бы… она никогда больше не посмеет ничего написать, если все это непременно должна будет прочесть тетя Элизабет. Папа никогда не требовал, чтобы она показывала ему все, что пишет. Она сама любила читать ему свои записи… но, если у нее не было желания читать, он никогда не настаивал. Неожиданно Эмили, с еще блестящими на щеках слезами, написала в воображаемой амбарной книге строку: "Тетя Элизабет холодная и подменная; а еще она несправедливая".
На следующее утро, пока кузен Джимми привязывал сундуки к задку экипажа, а тетя Элизабет отдавала Эллен последние распоряжения, Эмили попрощалась со всеми: с Петушиной Сосной, с Адамом и Евой - "им так будет не хватать меня, когда я уеду; здесь не останется никого, кто любил бы их", - пробормотала она печально - и с разветвленной трещиной на кухонном окне… и со старым креслом… и с полосатой травой на клумбе… и с серебристыми леди-березками.
Потом она поднялась наверх и подошла к окну своей комнатки. Эмили всегда казалось, что это маленькое окно распахнуто в мир чудес. В сгоревшей амбарной книге был один фрагмент, которым она особенно гордилась, - "Аписание вида ис маево Акна". Она всегда сидела здесь и мечтала; вечером она обычно опускалась у этого окна на колени и читала свои простенькие молитвы. Иногда в него вливалось сияние звезд… иногда дождь бил по стеклу… иногда на подоконнике отдыхали маленькие воробышки и ласточки… иногда в него вплывали легкие ароматы цветущих яблонь и сирени… иногда Женщина-ветер смеялась, вздыхала, пела и насвистывала возле него… Эмили слышала ее в глубокой черноте ночей и в ярости белых метелей. Она не стала прощаться с Женщиной-ветром, так как знала, что та будет и в Молодом Месяце, но попрощалась с маленьким окном и зеленым холмом, который любила, и со своей населенной феями пустошью, и с маленькой "Эмили в зеркале". Может быть, в Молодом Месяце появится другая "Эмили в зеркале", но она не будет той же самой. А еще она сняла со стены и спрятала в карман картинку, вырезанную из модного журнала. На ней была изображена женщина в совершенно чудесном платье: сплошь белые кружева и венки из розовых бутонов, и длинный-предлинный шлейф из кружевных оборок, который, должно быть, был длиной в целую комнату. Эмили тысячу раз воображала себя королевой красоты в этом платье, гордо входящей в дверь бального зала.
Внизу ее уже ждали. С Эллен Грин Эмили попрощалась довольно равнодушно: Эллен и прежде никогда не нравилась ей, а сообщив в тот памятный вечер о предстоящей смерти отца, стала внушать и страх, и отвращение.
Эмили была изумлена, когда Эллен неожиданно разразилась слезами и принялась обнимать ее… умоляла непременно писать… называла ее "мое благословенное дитя".
- Я не ваше благословенное дитя, - сказала Эмили, - но я вам напишу. А вы будете хорошо обращаться с Майком?
- Похоже, тебе тяжелее расстаться с котом, чем со мной, - хмыкнула Эллен.
- Разумеется, - сказала Эмили, удивленная тем, что могут быть какие-то сомнения на этот счет.
Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы не заплакать, когда она прощалась с Майком, который лежал, свернувшись клубочком, на согретой солнцем травке у задней двери дома.
- Может быть, я еще увижу тебя когда-нибудь, - прошептала она, крепко обнимая его. - Я уверена, что все хорошие кошечки попадают на небеса.
Потом они отъехали в четырехместной коляске с откидным, обшитым бахромой верхом - такие всегда были у Марри из Молодого Месяца. Эмили еще никогда не ездила в столь великолепном экипаже. Она вообще мало ездила. Раз или два папа возил ее в Шарлоттаун, одолжив у мистера Хаббарда его старую открытую повозку и серого пони. Повозка была потрепанной, а пони медлительным, но папа всю дорогу беседовал с Эмили, превращая поездку в настоящее чудо.
Кузен Джимми и тетя Элизабет сидели впереди; последняя выглядела очень внушительно в своей черной кружевной шляпе и накидке. Тетя Лора и Эмили занимали заднее сиденье, на котором между ними стояла корзинка с жалобно мяукающей в ней Задирой Сэл.
Когда они ехали по заросшей травой дорожке, Эмили оглянулась и подумала, что у старого коричневого домика в низине совершенно убитый горем вид. Ей ужасно захотелось броситься назад и утешить его. Несмотря на всю ее решимость сохранять мужество, на глаза вдруг навернулись слезы; но тетя Лора протянула руку в лайковой перчатке поверх корзинки Сэл и крепко, ласково сжала руку Эмили.
- О, я так люблю вас, тетя Лора, - прошептала Эмили.
А глаза у тети Лоры были очень, очень голубые, глубокие и добрые.
Глава 6
В молодом месяце
Поездка по цветущему июньскому миру доставила Эмили большое удовольствие. В экипаже никто почти ничего не говорил; даже Задира Сэл в отчаянии наконец затихла. Время от времени кузен Джимми делал какое-нибудь отрывочное замечание, но скорее обращался при этом к самому себе, чем к кому-либо другому. Иногда тетя Элизабет отвечала ему, иногда нет. Она всегда говорила очень решительно и не произносила лишних слов.
В Шарлоттауне они остановились в гостинице и пообедали. Эмили, у которой не было аппетита со дня папиной смерти, не могла есть ростбиф, поставленный перед ней гостиничной официанткой. Тогда тетя Элизабет что-то таинственно шепнула официантке, и та удалилась, а вскоре вернулась с блюдом деликатесной холодной курицы, нарезанной тонкими белыми ломтиками и по краям красиво обложенной фестончатыми листиками салата.
- А это ты можешь есть? - сурово, как у преступника на суде, спросила тетя Элизабет.
- Я… постараюсь, - прошептала Эмили.
Она была слишком испугана в тот момент, чтобы еще что-то добавить, но к тому времени, когда ей с трудом удалось проглотить несколько кусочков курицы, решила, что кое-что все же следует прояснить.
- Тетя Элизабет, - начала она.
- Ну, что? - Тетя Элизабет устремила взгляд своих голубовато-стальных глаз прямо в озабоченные глаза племянницы.
- Я хочу, чтобы вы знали вот что, - чопорно произнесла Эмили, заботливо подбирая слова, чтобы наверняка быть понятой правильно. - Я не ела ростбиф не потому, что он мне не нравится. Просто я совсем не хочу есть, а немного курицы съела только ради вас, из вежливости, а не потому, что она нравится мне больше, чем ростбиф.
- Дети должны есть все, что им дают, и никогда не воротить нос от хорошей, здоровой пищи, - заявила тетя Элизабет сурово. Было очевидно, что она все-таки ничего не поняла, и Эмили огорчилась.
После обеда тетя Элизабет объявила тете Лоре, что они пойдут за покупками.
- Мы должны купить кое-какие вещи для ребенка, - сказала она.
- О, пожалуйста, не называйте меня ребенком! - воскликнула Эмили. - У меня от этого такое чувство, словно я совсем ничья. Разве вам не нравится мое имя, тетя Элизабет? Мама считала его очень красивым. И мне не надо никаких "вещей". У меня и нижнее белье на смену есть… только заштопанное…
- Тс-с-с! - прошептал кузен Джимми, слегка толкнув ее ногой под столом.
Кузен Джимми имел в виду лишь то, что не надо отговаривать тетю Элизабет, раз уж она настроена на то, чтобы купить "вещи"; однако Эмили решила, что он упрекает ее за разговоры вслух о нижнем белье, и умолкла, сильно покраснев и смутившись. Тетя Элизабет, словно ничего не слышала, продолжила разговор с Лорой.
- Она не должна носить это дешевое черное платье в Блэр-Уотер. Оно как марля - хоть кисель через него цеди. И вообще нелепо требовать от десятилетнего ребенка, чтобы он носил траур. Я куплю ей хорошее белое платье с черным поясом, на выход, и какое-нибудь полотняное, в черно-белую клетку, для школы. Джимми, мы оставляем девочку с тобой. Пригляди за ней.
У кузена Джимми был свой способ "приглядывать": он отвел ее в находившийся на той же улице ресторан и накормил мороженым. Эмили не так уж часто представлялся случай отведать мороженого, и ее, даже при отсутствии аппетита, не пришлось уговаривать съесть целых две вазочки. Кузен Джимми смотрел на нее с удовлетворением.
- Нет смысла покупать тебе что-то, что может попасться на глаза Элизабет, - сказал он. - Но того, что у тебя в желудке, она не увидит. Так что пользуйся случаем… кто знает, когда тебе представится новый.
- У вас никогда не бывает мороженого в Молодом Месяце?
Кузен Джимми отрицательно покачал головой.
- Твоя тетя Элизабет не любит новомодных прихотей. В доме все так, как было пятьдесят лет назад, хотя на ферме ей пришлось пойти на уступки. В доме - свечи, в молочне - огромные чаны ее бабушки. Но все же, киска, Молодой Месяц - очень хорошее место. Со временем оно тебе понравится.
- А феи там есть? - с надеждой спросила Эмили.
- В лесах их полно, - сказал кузен Джимми. - И на клумбах с водосборами в старом саду. Мы выращиваем там водосборы специально для фей.
Эмили счастливо вздохнула. О том, что фей в наши дни уже нигде нет, она знала лет с восьми, однако еще не совсем потеряла надежду, что несколько этих чудесных созданий все же могли оставаться в отдаленных, труднодоступных местах. А какое место могло быть более подходящим для фей, чем ферма, носящая название Молодой Месяц?
- Самые настоящие феи? - уточнила она.
- Ну, ты же знаешь, если бы фея была самой настоящей, она не была бы феей, - серьезно отвечал кузен Джимми. - Ну, сама скажи, могла бы?
Прежде чем Эмили успела обдумать этот вопрос, вернулись тети с покупками, и вскоре все вместе снова двинулись в путь. В Блэр-Уотер они приехали на закате: яркий свет заходящего солнца окрасил в розовые тона длинный песчаный берег и придал изгибам красноватой дороги и затененного елями холма удивительную четкость контуров. Эмили огляделась и нашла, что ее новое окружение ей нравится. Перед ней был большой дом, белевший сквозь вуаль молодой листвы высоких старых деревьев - не каких-то там недавно посаженных березок, но деревьев, которые любили эту ферму и были любимы тремя поколениями ее обитателей. Серебряные воды блестели сквозь темные ели - это было, как она догадалась, озеро Блэр-Уотер. Внизу, в долине, поднимался над кленовым леском высокий золотисто-белый шпиль церкви. Но все это не принесло "вспышки"… она пришла вместе со взглядом, случайно брошенным на маленькое, очаровательное и дружелюбное, чердачное окошко, которое виднелось среди увившего крышу плюща и прямо над которым, в опаловом небе, висел настоящий молодой месяц. Эмили все еще трепетала от восторга, внушенного этим тонким золотистым серпиком, когда кузен Джимми снял ее с экипажа и повел в кухню.
Там, сидя на длинной деревянной скамье, атласно гладкой от старости и тщательной чистки скребком, она наблюдала, как тетя Элизабет зажигает тут и там свечи в больших блестящих медных подсвечниках - на полке между окнами, на длинном столе в углу и на высоком кухонном буфете, с полок которого ей начали дружески подмигивать яркими отблесками длинные ряды голубых и белых тарелок. И с каждой очередной зажженной свечой, за оконным стеклом вспыхивала среди деревьев новая волшебная свечечка-отражение.
Такой кухни Эмили никогда еще не видела: темные деревянные стены и низкий потолок с идущими поперек черными балками, с которых свисали свиные окорока, пучки пряных трав, недавно связанные носки и варежки и еще много других предметов, ни названия, ни назначения которых Эмили не могла даже вообразить. Отшлифованный песком пол сверкал безукоризненной белизной, но доски за долгие годы отскребли до такой степени, что по всей его поверхности маленькими шишечками торчали сучки, а перед печью образовалась странная неглубокая ложбина. В одном углу потолка была большая квадратная дыра - черная и пугающая в свете свечей, так что от ее вида Эмили бросило в дрожь. Что-нибудь этакое вполне могло выскочить из такой дыры… что-нибудь, что вело бы себя не совсем обычным образом… ну, вы понимаете… И от колеблющегося пламени свечей так странно дрожали на стенах тени. Эмили еще не решила, нравится ей кухня Молодого Месяца или нет. Но это было очень интересное место. Она подумала, что хорошо было бы описать его в старой амбарной книге, если бы та не сгорела… подумала и вдруг почувствовала, что сейчас заплачет.
- Озябла? - ласково спросила тетя Лора. - Эти июньские вечера все еще такие промозглые. Пойдем в гостиную. Джимми уже развел там огонь в печи.
Эмили, отчаянно стараясь сохранить самообладание, пошла в гостиную, которая оказалась гораздо веселее, чем кухня: на полу полосатые домотканые половики, на столе ярко-красная скатерть, стены оклеены красивыми обоями с ромбовидным узором, а на окнах шторы из чудесного красноватого дамаста с узором в виде рассыпанных по нему белых папоротничков. Все это выглядело совершенно великолепно и внушительно… и очень в духе Марри. Эмили никогда прежде не видела таких штор. Но лучше всего была открытая печь, в которой весело горели поленья. Приветливые отблески и вспышки огня смягчали призрачный свет свечей, превращая его во что-то теплое, розовато-золотистое. Эмили согрела ноги перед печью и почувствовала, как ее интерес к окружающему снова оживает. Какие прелестные дверцы с витражными стеклышками у двух маленьких шкафчиков, стоящих по концам высокой, черной и блестящей каминной полки! Какую забавную, восхитительную тень отбрасывает резной орнамент крышки буфета на стену за ним… точь-в-точь профиль негра, решила Эмили. Какие тайны могут скрываться за стеклянными дверками книжного шкафа, занавешенными мебельным ситцем! Книги были друзьями Эмили повсюду, где бы она их ни находила. Она подскочила к книжному шкафу и открыла дверцу. Но прежде чем ей удалось разглядеть что-либо кроме корешков довольно массивных томов, вошла тетя Элизабет с кружкой молока и тарелкой, на которой лежали два маленьких овсяных печенья.
- Эмили, - сказала тетя Элизабет строго, - закрой шкаф. Помни, что ты не должна трогать вещи, которые тебе не принадлежат.
- Я думала, книги принадлежат всем, - возразила Эмили.
- Наши - нет, - сказала тетя Элизабет, ухитрившись создать впечатление, что в Молодом Месяце все книги совершенно особые. - Вот твой ужин, Эмили. Мы все так устали, что лишь немного перекусим. Поешь, и ляжем спать.
Эмили выпила молоко и проглотила печенье, все еще глазея по сторонам. Какие красивые обои с гирляндами роз в золоченых ромбах! Эмили задумалась, сможет ли она "увидеть их в воздухе". Она попыталась… да, может! Вот они прямо перед ее глазами: маленький сказочный узор, подвешенный в воздухе, словно ширма. Эмили обнаружила у себя эту необычную способность, когда ей было лет шесть. Определенным движением глазных мышц, которое она никогда нё могла описать, ей удавалось воспроизвести крошечную копию рисунка обоев в воздухе перед собой… она могла удерживать узор там и смотреть на него так долго, как ей хотелось… могла по собственному желанию перемещать его туда и сюда, делать больше или меньше, словно он удалялся или приближался. "Разглядывать обои в воздухе" было одним из ее любимых тайных развлечений в каждой новой для нее комнате, куда ей случалось попасть. А из этих обоев в гостиной Молодого Месяца получились самые великолепные "воздушные обои", какие ей только доводилось видеть.
- Что ты так странно таращишься в пустоту? - спросила неожиданно вернувшаяся тетя Элизабет.
Эмили съежилась. Она ничего не могла объяснить тете Элизабет… тетя Элизабет поведет себя, как Эллен Грин, и назовет ее сумасшедшей.
- Я… я ни на что не таращилась.
- Не спорь. Я говорю, что ты таращилась, - возразила тетя Элизабет. - Больше этого не делай. У тебя от этого неестественное выражение лица. Пойдем наверх. Спать будешь со мной.