Бабушка подняла фартук к глазам, дедушка задумчиво смотрит в окно, Сема ждет.
- Ну, Сема, смотри, будь хорошим парнем! Не потеряй кусочек от твоего папы! Ну, посмотри на меня, молодой человек… Вот так. Теперь ты уже знаешь, из чего нельзя делать змея, а? Знаешь?.. Ну, давай свою руку!
- Прощай, Моисей, - тихо говорит Сема.
- Почему - прощай? - спрашивает Моисей и поднимает Сему к самому потолку. - Почему - прощай? "До свиданья" надо говорить. - И, взяв чемодан, быстро выходит на улицу.
Лазарь, Сема и бабушка выбегают вслед за ним.
- Будь здоров, Моисей! - кричат они. - Будь счастлив, Моисей! Удачи, Моисей!..
Но Моисей уже не слышит их.
"ГОСТИ"
Дедушка пьет шестой стакан чаю. Ему жарко, и после каждого глотка он останавливается и затевает с бабушкой политический спор. Он предсказывает, что будет с Россией через год, но бабушка упорно не хочет верить в его пророчества. Тогда он обращается к Семе. И Старый Нос, гордый этим признанием, усердно поддакивает деду.
- В воздухе, - говорит дедушка, - пахнет войной. И какой войной! Сколько в этом году истощаются? Сотни! А почему? Не хотят служить в царской армии. Все надоело! Фишман выбил Шнееру все зубы - и Шнеер теперь молится на Фишмана. Ты подумай, что делается! Человек остался без зубов - и он радуется. В каждом доме что-то нюхают, пьют крепкий чай и сидят ночи напролет. Зачем? Не хотят служить.
- Ну так что? - упорствует бабушка. - Ну так что?
- Сема, посмотри на нее. Она не понимает - что! Будь я сейчас на месте Вильгельма, что бы я сделал?
- Ой, Абрам! Почему ты должен думать за кайзера? Почему Вильгельм не думает, что бы он делал на твоем месте?
- Потому что это труднее, - смеется дедушка. - Сколько бы он ни думал, он бы ничего не придумал!
- Так я и знала: у тебя все карманы набиты шуточками.
- Конечно. Если б шуточки можно было разменивать на деньги, я был бы самый богатый человек… Какой сегодня день?
- Среда.
- Ну да, среда. Я бы хотел знать, где сейчас Моисей. А? Ой, это голова!
- Лучше б он сидел на одном месте, - не соглашается бабушка. - В его годы уже пора иметь свой дом.
- Ай, ты выдумываешь! Человек старается, чтобы люди перестали плакать, чтобы люди жили как люди. Так это плохо?
- Кол исроэл еш логем хейлек леойлом габо - тихо говорит бабушка.
- Спасибо тебе! На том свете! А если я хочу получить свою долю на этом? Сема должен радоваться оттого, что на том свете ему будет хорошо? А глик от им гетрофен!
- Я не знаю, зачем при ребенке говорить такие вещи!
- Все равно узнает. Так пусть лучше узнает раньше, чем позже!
- А ну, что с тобой говорить! - машет рукой бабушка. - Ты сына испортил, ты внуку тоже голову забьешь!
- Я сына испортил? Это мне больше всего нравится! Я испортил? Ты думаешь…
- Хорошо. Пусть будет по-твоему! Идем лучше спать. Мальчик уже еле сидит.
Но дедушка не может успокоиться. Из темноты доносится его горячий шепот. Дедушка продолжает спор в постели:
- Если б я был на месте Вильгельма…
Но Сема не слышит, что бы сделал дедушка на месте германского императора. Сон берет свое. Сема закрывает глаза: он видит дедушку на троне, в мантии и с короной на лысеющей голове. Дедушка сидит на троне, держит в руках листок рисовой бумаги и, поплевывая, скручивает папироску.
* * *
Ночью раздается стук - один, другой, третий. Сема прислушивается. Бабушка тормошит деда:
- Абрам, ты слышишь? Кто-то стучит!
- А, брось, тебе кажется! - огрызается дедушка. - Вдруг ночью к тебе придут! - и поворачивается к стенке.
Но стук повторяется, кто-то рвет дверь. Дедушка вскакивает с постели, торопливо натягивает брюки, зажигает свет и, взяв в руки коробку спичек, кряхтя и ругаясь, идет в коридор. Слышно: отодвигается тяжелый засов. Дедушка, побледневший, с синими, дрожащими губами, вводит в комнату трех человек в военной форме. Сема приподнимается на подушке. Одного он знает - этот офицер когда-то уводил папу, - бабушка показывала его Семе. Офицер садится к столу и тихо, скучающим голосом произносит:
- Старые знакомые… Вот я опять к вам. Не радуетесь? Знаю. Радости мало. Придется осмотреть ваш дворец, с вашего позволения, господин Гольдин.
- Прошу! - говорит дедушка. Он немного пришел в себя и, надев пиджак, присел рядом с офицером.
- Посторонних в квартире уже нет? - спрашивает офицер.
- И не было, ваше благородие.
- Ну, не дальше как вчера у вас накрывали стол на четыре персоны…
- У нас девять стульев, ваше благородие, это ничего не значит.
- Так, так… - Офицер выбивает трубку об ножку стола. - Ну, а квартирант-то ваш куда отбыл? Этот, как его…
- Соломон Айзман, - подсказывает дедушка. - Торговый человек, сегодня здесь - завтра там!
- Вы уверены, что он - Айзман?
- У евреев, ваше благородие, есть такой обряд - брис. Я у него на брисе не был.
- И другого имени его не знаете?
- Евреям при рождении дают несколько имен. Я, например, сразу и Аврам и Ицхок - Аврам-Ицхок. Может быть, он Шлойма-Янкель. Все может быть!
Офицер вынимает из кармана пакетик.
- Ну-ка, мальчик, скажи, - обращается он к Семе, - кто это?
Сема смотрит на карточку - перед ним Моисей, только без бороды, с бритой головой, в длинной серой шинели.
- Дайте посмотреть… - говорит Сема. - Ой, какое знакомое лицо! У нас в синагоге был шамес - так точно он!
Офицер забирает карточку и бережно прячет ее в карман.
- Так, так… Хорошая семья Гольдиных, - задумчиво говорит он, - отличная семья!
- Слава богу, - подтверждает дедушка.
- Вы думаете? Гм… Ваш сын не ошибся, выбрав вас в отцы.
- Я тоже не ошибся, выбрав его в сыновья, - говорит дед и, улыбаясь, закуривает папиросу.
- Да, с вами говорить легче. У вас уже опыт. С новичками труднее…
- Растет клиентура? - насмешливо спрашивает дедушка.
Но офицер не слышит его:
- Кончили?
- Ничего не обнаружено, ваше благородие, - отвечает один из спутников офицера.
- Плохо ищете!
- Все обыскано. Решительно все.
- Ну что ж, придется идти… Вы, - говорит офицер, обращаясь к дедушке, - приятный собеседник! С вашим сыном, например, говорить было невозможно - молчальник. Ну, а с вами, я думаю, выйдет легче.
- Немного.
- Ну вот: захватите пару белья, подушку. Побыстрее, мы уже заболтались с вами.
Бабушка вскакивает с постели. Тихий тон беседы обманул ее.
- Что такое, Авраам? Что такое, боже мой? Скажи скорее, что такое?
- Ша! Не волнуйся, - говорит дедушка и целует ее в лоб, - Ша! Наверно, донос. Все выяснится. Со мной им делать нечего!
Бабушка молчит. Схватившись руками за седую голову, она испуганно смотрит на офицера.
Дедушка целует Сему в побледневшие губы и тихо говорит:
- Ты теперь один мужчина в доме. Береги бабушку, внучек. Береги…
Но дедушка не договаривает: тяжелая рука офицера ложится на его плечо.
- Оставьте ваши жидовские штучки, старый клоун, - холодно говорит он, - Ступайте живо! Семеечка, черт бы вас побрал!
Сема увидел потемневшие дедушкины глаза, последний прощальный взгляд, взмах руки - и дверь захлопнулась. Сема выскочил на улицу: вдали слышалось мерное звяканье шпор… Дедушку увели.
У ТРОФИМА
Улицы были тихи, и синий туман стоял над местечком, когда Сема, наспех натянув куртку, побежал к Трофиму. Путь лежал через серую базарную площадь, мимо низеньких окраинных домишек - к реке. Здесь у жестянщика Фурмана снимал угол Трофим. Сема постучал в окно торопливо и громко. Со скрипом отворилась дверь. Заспанный хозяин сердито посмотрел на Сему:
- Что ты разбарабанился тут, мальчишка?
- Мне Трофима.
- "Трофима, Трофима"! - передразнил его Фурман. - Ты бы еще ночью пришел, мальчишка!
- Мне Трофима, - угрюмо повторил Сема.
Хозяин с недоумением взглянул на раннего гостя и ворчливо сказал:
- Хорошо! Увидишь твое счастье - Трофима.
Они прошли в дом. В комнате стоял кислый запах пеленок и сна. Окна были плотно закрыты. На постели, покрытой пестрым, сшитым из лоскутьев одеялом, лежали ребятишки, и мать их, раскинув руки, спала с открытым ртом. Мухи медленно ползали по ее бледному лицу, садились на нос и губы.
- Веселая картинка, а?
Сема оглянулся. Широкой рукой почесывая волосатую грудь, стоял Трофим, прислонившись плечом к стене.
- Чего это ты? - спросил он и громко зевнул. - Пойдем уж на кухню. Расскажешь.
В кухоньке Трофим сел на табурет и, подперев кулаками голову, приготовился слушать.
- Дедушку арестовали, - тихо сказал Сема.
- Как так, что ты мелешь?
- Арестовали, - грустно повторил Сема, - пришли и арестовали.
Трофим подошел к ведру, зачерпнул кружку воды, вылил себе на шею и вытерся краем рубахи.
- Так, так… - задумчиво повторил он, сощурив глаза и закусывая нижнюю губу. - Так! Долго сидели?
- Часа три. Про Моисея спрашивали. Как зовут его, спрашивали, где он.
Трофим улыбнулся:
- Это хорошо. Моисей-то не взят. Ищут.
- А зачем же дедушку?
- Допытаться хотят. Подтвердить подозрения.
- И он там был, - горячо зашептал Сема, схватив Трофима за руку, - я его лицо запомнил!
- Кто?
- Тот, что папу забрал. Офицер.
- Это хорошо, что лицо запомнил. Помнить надо!
- Если б я не был маленьким, если б я был сильный, как ты, Трофим, я бы… я бы, может быть, убил его.
- Ну и что дальше?
- Да, убил бы. Только мал я. Разве одолеть мне такого?
- Да ты уж и не мал вовсе, - строго сказал Трофим. - У нас, в местечке Эстерполе, мальчик был - полиция за него трех Трофимов отдаст! Огонь!
- Мальчик? Кто это? - с завистью спросил Сема.
- Мося Гольдштейн. Четырнадцать лет ему!
- А что он делает?
Но Трофим не ответил.
- Садись, поешь. Тощий ты какой.
Он поставил перед Семой тарелку с холодной картошкой, подвинул краюху хлеба и соль. Сема осторожно отломил ломтик.
- Да разве так едят парни? - рассердился Трофим. - Так птички клюют! Надо хлеба побольше, чтоб за обе щеки. Силу, брат, копят!
Сема послушно принялся за еду, стараясь глотать побольше. Трофим улыбался, поглядывая на него:
- Вот это я понимаю! А щи горячие с перчиком любишь?.. Нет? А с коня на коня прыгаешь?.. Нет? И в бабки не играешь?
Трофим вздохнул и неожиданно стал серьезным:
- Слушай, Старый Нос! Что офицера запомнил - это хорошо! Помнить надо. А что щи не любишь - это плохо! Любить надо. И с коня на коня прыгать надо. А то как же, - удивился Трофим, - без этого никак нельзя!..
- Я научусь, обязательно научусь, - успокоительно сказал Сема.
Из комнаты донесся крик детей. Утро началось. Сема напялил картуз и протянул руку Трофиму:
- Идти, что ли?
- Иди, дружок! Бабку утешь. Выпустят его. Подержат и выпустят… Денег вот у вас нет. Денег вам достать надо - это да…
- Я скоро сам зарабатывать буду, - уверенно сказал Сема.
- Ну вот, под твои заработки и занять надо! Дело верное! - засмеялся Трофим, открывая дверь.
Сема вышел на улицу. Маленькая девочка несла с колодца ведро воды. Вода судорожно плескалась, и ведро дрожало в ее слабой руке.
- Ну, давай поднесу! - услужливо предложил Сема.
- Не надо, - испуганно сказала девочка, точно боясь, что ведро будет украдено. - Иди ты, не надо!
Сема расстроился, плюнул и с чувством обиды на глупую девчонку медленно пошел домой.
ХАЗОКЕ
Бабушка искала заработка. В длинном черном платье с вытянувшимся желтым лицом бродила она по местечку. Сема уныло шел за ней. Он не верил в успех поисков и с тревогой смотрел на бабку. Она шла медленно, тяжело дыша, едва передвигая ноги.
- Может быть, мы вернемся?
- Куда? - спрашивала бабушка.
- Домой.
- Что нас ждет дома?
Сема не находил ответа.
- Я уже стала совсем слепая! - виновато сказала бабушка. - Посмотри, кажется, здесь живет Фейга?
- Здесь.
Они вошли в дом. Хозяйка встретила их у самых дверей. Размахивая полотенцем, она гнала мух из комнаты.
- Хорошо, хоть тебя застали, - сказал Сема.
Фейга ему не ответила. Тяжело хлопнув полотенцем по столу, она зашибла нескольких запоздавших мух.
- Ужас, - воскликнула она, обращаясь к бабушке, - покоя от них нет!
- Мне бы твои заботы, - ответила бабушка.
- А что еще?
- Сестра должна была б знать: Авраама забрали.
- Это я знаю, - спокойно сказала Фейга. - Так что, нужно сесть на пол и плакать? Бог даст, обойдется.
- Что же делать? - спросил Сема.
Фейга заходила по комнате. Двоюродная сестра бабушки была деловым человеком. Ее муж - фантазер и выдумщик Лейба, одержимый идеей строительства сахарных заводов, - всю жизнь писал письма исправнику, губернатору и в министерство. Он заслужил насмешливое прозвище "заводчик" и умер совсем молодым, не дождавшись ответа. У Фейги на руках остались дети; она сумела их вырастить. Фейга работала банщицей и этим кормила семью.
- Что делать? - повторила Фейга, положив на стол белые, пахнущие мылом руки. - Ты ж не имеешь никакой хазоке!
Бабушка тяжело вздохнула. У нее было хазоке на горе - и больше ничего… Хазоке - это наследственное право на место. По старинным обычаям, оно передавалось от отца к сыну, от матери к дочери, из рода в род. Если отец был служкой в синагоге, то и сын мог продолжать дело отца. Мать Фейги была банщицей - и Фейга продолжала ее ремесло. Никто не смел посягнуть на это доходное место при бане. Обычай охранял ее тщедушное право. За хазоке цеплялись зубами. Если торговка кореньями промышляла у лавки Шолоша, то это было ее место. Никто не смел уже стать здесь. Это ее хазоке, ее право! Слепой нищий, стоявший на выгодном месте, у железных ворот на базаре, имел свое хазоке. Он был владельцем этого места, он мог передать свое нищее счастье сыну или продать за хорошие деньги право собирать подаяние именно здесь, у железных ворот. Сам раввин следил за исполнением обычая. Раввин умел утешить: у вас нет денег, ваши дети босы, ваш дом пуст - не смейте жаловаться, не прогневайте бога. Ведь у вас же есть хазоке, а у других нет и этого! Каждому внушалось, что он чем-то владеет, что он чему-то хозяин. Нищий, побиравшийся у аптеки, завидовал нищему, стоявшему на базаре, но первый не смел прогнать последнего. Сам раввин следил за порядком. Что значит прогнать? Ведь это его хазоке, его наследство - место у железных ворот; еще отец слепого здесь протягивал руку. Слепой нищий - хозяин!
Так жили люди. Если у них не было денег - это горе. Но если у них было хотя бы хазоке… Но у бабушки ничего не было: ни хазоке, ни денег. Отец ей ничего не оставил. Он и не имел ничего - даже места у железных ворот! Теперь она могла лишь купить у кого-нибудь наследственное право. Но где взять денег и на что способны ее старые руки?
- Не надо унывать, - утешает Фейга, - я подумаю. Может быть, купим хазоке. Знаешь у кого?
- У кого? - спрашивает бабушка.
- У Злоты. Она скубит курицы в резницкой. И она уже не хочет скубить. У нее сын - приказчик. И она продаст свое место - чтоб я так жила! И ты будешь сама себе хозяйка. Разве ты не сможешь поскубить утку или очистить гуся? - весело спрашивает Фейга.
Но бабушка не верит в такое счастье:
- На это ведь тоже нужны деньги.
- Достанем. Потом ты выплатишь.