Еще большую ценность творчество Паскаля Киньяра представляет для тех, кто изучает историю Древней Греции и Рима, мифологию этого периода, а также искусство Франции XVII в. Любой роман Киньяра - ценный источник знаний о том или ином периоде истории, с каждой страницей мы узнаем Киньяра как мудрого мыслителя, культуролога, искусствоведа. Произведения Киньяра любопытны и уникальны слиянием документальности и полета фантазии автора, умением сочетать в себе достоверность фактов с талантом писателя преподнести материал с помощью увлекательной сюжетной линии. Киньяр - автор, способный угодить практически любому читателю: любителям историй о несчастной любви, просто поклонникам истории, тем, кто ищет прекрасно организованный текст, и кто готов оценить красоту слова и тонкость мысли. В конце концов тем, кому глубоко небезразлична размеренность и тишина, кто ищет покоя в современном суетливом мире, как и сам автор - Паскаль Киньяр.
Литература
1. Библиотека рецензий [Электронный ресурс]. URL: http://www. livelib.ru/book/1000458539
2. Биографии известных личностей [Электронный ресурс]. URL: http://www.people.su/71008
3. Вилла "Амалия" [Видеозапись]: фильм / реж. Бенуа Жако, комп. Бруно Куле; в ролях: Изабель Юппер, Жан-Юг Англад, Ксавье Бовуа; 2009.
4. Все утра мира [Видеозапись]: фильм / реж. Ален Корно, комп. Ж. Саваль, Ф. Куперен, Ж.-Б. Люлли, М. Маре, Сент-Коломб; в ролях: Жерар Депардье, Жан-Пьер Марьель, Гийом Депардье; кинокомпания Canal+, 1992.
5. Лариса Залесова-Докторова статья "Гонкуровская премия 2002 года, или "Внутренняя Монголия" Паскаля Киньяра". Журнальный зал [Электронный ресурс] // Ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический независимый журнал "Звезда". 2003. № 6. URL: http://magazines.russ. ru/zvezda/2003/6/doktor.html
6. Каталог книг [Электронный ресурс]. URL: http://knigian.net/ istoricheskaya-proza/zapiski-na-tablichkah-apronenii-avitsii-2.html
7. Киньяр П. Альбуций / пер. с фр. И. Волевич. СПб., 2005.
8. Киньяр П. Вилла "Амалия" / пер. с фр. И. Волевич. СПб., 2007.
9. Киньяр П. Все утра мира / пер. с фр. И. Волевич. СПб., 2007.
10. РИА НОВОСТИ - информационный портал / статья "Роман гонкуровского лауреата Киньяра "Вилла Амалия" выйдет в России" 28.06.2011 [Электронный ресурс]. URL: http://ria.ru/ weekend_books/20110628/394678033.html
Мишель Уэльбек
А. В. Татаринов
Конечно, у Мишеля Уэльбека есть биография: рождается в 1956 г., не вызвав большого интереса у отца и матери; заканчивает Национальный агрономический институт, а потом становится профессиональным кинематографистом; женится, зачинает сына, плавает в пространстве безработицы, депрессии, окончательно сформировавшегося развода; пишет стихи, эссе. Получает относительную известность после выхода первого романа "Расширение пространства борьбы". Известность перерастает в славу после публикации в 1998 г. романа "Элементарные частицы". Вслед за ними: "Платформа", "Возможность острова", "Карта и территория". Эти тексты и есть его истинная биография, превращающая рядового аутсайдера в одного из самых влиятельных мыслителей эпохи.
"Элементарные частицы" - это история двух единоутробных братьев, которым во второй половине 90-х исполнилось сорок лет. Брошенные матерью, полностью отдавшейся удовольствиям, эпизодически навещаемые бестолковыми отцами, они ухитрились вырасти интеллигентами, правда, разного уровня. Брюно, с детства спрятавшийся от жестокости мира в сексуальной шизофрении, стал школьным преподавателем литературы. Лолиты интересовали преподавателя больше, чем литература, и его - жертву эротических психозов - в конце концов принял на пожизненное содержание уютный французский дурдом. Иная судьба у брата - Мишеля Джерзински, который предстал перед исчезающим миром людей гениальным ученым, осознавшим, что жизнь есть бессмысленное страдание, и что с этим страданием необходимо бороться, отказываясь от традиционного рождения. В принципе это - на своем уровне - понял и брат Брюно. Но лишь Мишелю удалось сделать понимание стратегией развития, которая положила конец историческому человечеству - "многострадальному и подлому роду, не слишком отличному от обезьян", тем не менее хранившему в себе "благородные чаяния". Пришли изначально спокойные клоны, ушли бесконечно истеричные люди.
В романе "Платформа" сорокалетний Мишель, своим охлаждением к жизни похожий на героев "Элементарных частиц", без драматических эмоций, с циничными комментариями хоронит безразличного ему отца и отправляется туристом в Таиланд, где знакомится с 27-летней Валери - перспективным менеджером туристического бизнеса. Вскоре выясняется, что лишь она способна дать ему единственно возможное счастье - интенсивнейшую радость совокупления, без взаимных обязательств, иногда в активном присутствии "третьих" (тоже сексуальных) лиц. Разнообразный секс без комплексов с приятным, теплым человеком - и это закон для прозы Уэльбека - рождает близость душ, почти семью, без детей, разумеется. Мишель "Платформы" тоже оказывается гением - он развивает идею секс-туризма, призванного вернуть дряхлеющим европейцам вкус к жизни. Герой и героиня вновь оказываются в Таиланде, собираются остаться здесь навсегда, но атака мусульман-террористов, уничтоживших в том числе и Валери, обеспечивает эсхатологический градус текста.
Роман "Возможность острова" в композиционном плане несколько сложнее. Основной повествователь - наш современник Даниель. Его текст комментируют из далекого постчеловеческого будущего два клона-потомка Даниеля под номерами 24 и 25. Даниель - профессиональный юморист, заработавший циничными скетчами солидное состояние, которое позволяет ему обеспеченно скучать в достаточно вялых поисках новых сексуальных приключений. С годами, - а в романе Даниелю значительно больше сорока, - публичная жизнь юмориста начинает смертельно надоедать, впрочем, как и весь мир в целом. Исключение - женщины. Сначала появляется уже немолодая Изабель. Она "любила любовь, но не любила секс". Одно время все-таки занималась им, потом начала стесняться своего стареющего тела, потом стала пить, победила алкоголь морфием, благо денег работа в гламурных журналах принесла много. Расставание с Даниелем и самоубийство завершили обычный для героинь Уэльбека путь. Эстер - еще одна женщина героя - "любила секс, но не любила любовь". Отчасти это связано с ее молодостью. Сначала она много и разнообразно спала с Даниелем, принося ему, как было замечено выше, единственно возможное счастье. Потом ушла. Даниель оказался в секте элохимитов, обещавших бессмертие, достижимое научным путем. Чтобы это бессмертие состоялось, человек вместе со своими страстями должен исчезнуть. Тогда на смену человеку придут его бесстрастные, по-своему счастливые неолюди. Так и происходит, причем личность Даниеля и оставленные им воспоминания - в основе нового мира. То, что этот мир далек от идеала, показывают записи далеких клонированных потомков. "Вечность, которая по безысходности ни в какое сравнение не идет с античным царством теней. Вечность, в которую, по Уэльбеку, неумолимо скатывается человечество", - комментирует финал романа Н. Александров [2].
Если Милану Кундере - несомненному предшественнику автора "Элементарных частиц" - его герои интересны в возрасте "за тридцать", то Уэльбек отдает предпочтение тем, кто только что перешагнул сорокалетний рубеж. "Пожалуй, здесь все же дело в физиологии. В том, как начинают седеть волосы на груди, появляться морщины под глазами. Мужские функции, извините, начинают напоминать о себе и т. п. Мужчина принимается вдруг всматриваться в окружающую жизнь и приходит к некоторым итоговым для себя выводам, превращаясь в человека мыслящего из человека, как написал Уэльбек, не слишком отличного от обезьяны", - размышляет А. Шаталов [13]. Но за проблемами раннего мужского старения, не покидающими романы Уэльбека, просматривается авторское желание увидеть в искомом возрасте современную Европу. По мнению С. Потолицына, кризис "сорока лет" испытывает весь западный мир [8].
У Мишеля Уэльбека есть синдром Милана Кундеры - "все остывает", но Уэльбек добавляет: "Пусть остывает, мы его - остывающее - сексом и апокалиптической фантастикой!". Кундеровская нота пустоты и охлаждения усилена откровенностью и пессимистической футурологией. Вновь приходится констатировать силу и обаяние минора: гамлетовская интонация есть, но Гамлета нет, ибо нет ни Клавдия, ни Полония. Бороться не с кем, вражда кончилась, утрачен противник. Сила Гамлета в том, что череп Йорика - тяжкий момент, искушение, лик смерти, от которого еще есть силы уйти в борьбу. Здесь все уже прошло: череп Йорика - не острая боль, а нудный факт, известный всем. Гамлет Уэльбека понял, что Йорик - истина, стал жить с Офелией острой, почти катастрофической по интенсивности половой жизнью, пока не убедился, что Офелия стареет, да и ему уже не очень хочется.
Возможно ли совокупление на кладбище всемирных иллюзий? Если это Уэльбек, то да. Здесь слияние дряхлеющих тел, неслиянность уже упокоившихся душ. Читая Уэльбека, еще раз убеждаешься: Апокалипсис - это романтизация. "Жить не хочется", "все надоело"; эсхатология эту печальную интуицию возводит в эпос. Страдающий Вавилон, романтический Содом, грустный антихрист. Нет предсмертной битвы, но последнее поражение есть. Романы Уэльбека - о том, что попытка любви обречена. Несравненная сила, энергия и обреченность секса. Здесь минор становится особо впечатляющим: неразрешимость полового акта - или снова совокупиться, или уж навсегда исчезнуть в суициде. Есть жажда полного соединения при четком понимании конечности и все окутывающего небытия. Идет настойчивый поиск бессмертия в сексе. Найти не удается. Задача - "остановить себя", поэтому рожать не будем, будем себя клонировать.
"Все книги Уэльбека в этом жанре: звонки по случаю конца света, единый метатекст о Европе, весело разбросавшей все краеугольные камни", - справедливо пишет Е. Дьякова [4]. Но о присутствии эсхатологии в творчестве Уэльбека надо говорить осторожно: в современном Апокалипсисе - и в этом самое важное отличие от новозаветного "Откровения" - сюжет кризиса, осуждения и уничтожения человека очевиднее сюжета "Небесного Иерусалима" для спасенных праведников. Будем откровенны: второго сюжета нет вовсе. Нет, впрочем, и антихриста, нет красного дракона из XII главы "Апокалипсиса Иоанна", нет масштабных природных катастроф, нет ни Церкви, ни Христа, ни его второго пришествия. С. Дубин считает, что роман "Элементарные частицы" стал "первым заметным воплощением новейшего эсхатологического мифа во французской литературе" [3]. Н. Александров, соглашаясь с Дубиным, добавляет: "апокалипсис настоящего, увиденный из будущего" [1].
Эсхатологические мысли роман "Элементарные частицы" подсказывает постоянно. Утрата и исчезновение - закон нашего жестокого мира, не имеющего никакого нравственного смысла: родители бросают своих детей; черви пожирают труп; рыдает мальчик Брюно, которого плохие одноклассники измазали в дерьме; вот умер кенарь Мишеля, и теперь его надо просто выбросить в мусорник. Обнаруживаются исторические основы близкого футурологического конца: в 1974 г. приняты законы о разводе по обоюдному согласию; закон, разрешающий аборты; чуть позже получила одобрение эвтаназия. Познание людского удела происходит экзистенциально, как в сцене перезахоронения бабушки Мишеля: "Он успел увидеть череп, замаранный грязью, с пустыми глазницами, с которого свисали клочья седых волос, разрозненные позвонки, смешанные с землей. Он понял. <…> Значит, вот оно как. Двадцать лет спустя остаются косточки, перемешанные с землей, и масса седых волос, невероятно густых и живых. Он снова увидел свою бабушку, как она вышивала, сидя перед телевизором, как шла на кухню. Так вот к чему все сводится".
Герои пребывают в мире вражды и смерти. Это исходная мысль автора, а также итог познания героев. Христианство не помогает, да и никто не обращается к его помощи. Фигуру священника здесь трудно представить. Угадывается отдаленный свет библейских архетипов. Но это не Иов: нет здесь мировой скорби в контексте личной трагедии, нет фабулы изломанной судьбы. Скорее, это Екклезиаст: печаль есть, мировая скорбь - на высоком уровне, а вот страданий, вызванных внешними, объективными причинами, нет. Поэтому и преображения нет, как нет и воскресения. Здесь мудрецы - 40-летние старцы печального финала. Те, кто старше, в сюжет и речь не попадают, авторов не интересуют. Впрочем, в ветхозаветном "Екклезиасте" есть Бог, оставляющий философу надежду. Этого нельзя сказать о мире Уэльбека.
То, что человек состарился и уходит, ясно и в романе "Платформа": "Только я собрался принять ванну, как туда заявился таракан. Выбрал подходящее время, лучше не придумаешь. Скользил по кафелю, черт такой; я стал искать глазами тапок, хотя в душе понимал, что шансов разделаться с ним у меня немного. Стоит ли бороться? С тараканами, с хандрой? <…> Мы обречены. Тараканы совокупляются весьма неуклюже и, похоже, без особой радости, зато делают это часто, и мутация происходит у них очень быстро; мы против них бессильны". Появление Валери позволило герою вернуть на время душевное здоровье. Но едва успело прийти счастье гармоничного слияния с женщиной, как бытие отвечает террористической атакой: Уэльбек подробно, с натуралистическими деталями описывает, как "агонизирующих людей" "разорвало изнутри". Исламисты так же неумолимы и бесчеловечны, как саранча, подобная коням, как звезда полынь, отравившая треть вод.
В романе "Возможность острова" картина конца еще более объемна. Есть и коллективный суицид утративших молодость: "Уродливое, одряхлевшее старческое тело уже сделалось предметом единодушного отвращения". Есть и природное соответствие людским несчастьям: "Таяние ледников случилось в конце Первого сокращения и привело к снижению населения планеты с четырнадцати миллиардов до семисот миллионов человек. Второе Сокращение было более постепенным; оно шло на протяжении Великой Засухи и продолжается в наши дни. Третье сокращение будет окончательным; оно еще предстоит". Есть и превращение тоталитарной секты в идеологию масс: "Элохимизм шагал, так сказать, в ногу с потребительским капитализмом, который, сделав молодость высшей, исключительно желанной ценностью, тем самым подорвал почтение к традициям и культ предков, поскольку сулил возможность навечно сохранить эту самую молодость и связанные с нею удовольствия.
Что же все-таки случилось? Нечего стало есть? Замучили войны? Или демоны прорвали тонкую границу духовного и физического миров? Нет, все серьезнее: нельзя сохранить молодость, с половым наслаждением постепенно приходится расставаться, никак не кончаются деньги, а ведь уже нет никакого желания превращать их в товары и услуги. Нет ни одного героя, способного позитивно воспринимать мир. Мировые религии персонально не выражены, их просто не видят. О них еще способны говорить, но отчужденно, как говорят о чем-то далеком, ненужном и небезопасном. Антихриста, в принципе, тоже нет, потому что присутствие этого эсхатологического персонажа предполагает динамизм личности, четкое движение в мире добра и зла, в пространстве этических конфликтов. Здесь такое движение уже невозможно. Конец человечества оборачивается радикальным упрощением, обесцвечиванием западного литературного героя: вместо любви - психофизиология секса, вместо борьбы - размышление о всеуничтожающей смерти, вместо поисков смысла - псалом о бессмыслии. Тем, кто готов склониться к мрачным выводам героев Уэльбека, надо напомнить, что "сладковатый душок якобы гибнущей цивилизации был ходовым ароматом во все времена" [3].
Игра в декаданс имеет свой психологический контекст. Слово об Апокалипсисе - всеобщей катастрофе - позволяет раствориться в предсмертном коллективизме. И раз не удалось человечеству, по мнению Уэльбека, соединиться в делах добра, в служении свету, то хотя бы единение в гибели создаст образ нашего общего памятника - судя по всему, кладбищенского. Есть что-то пронзительное в том, что предлагает нам французский писатель: чувствовать себя человеком и созерцать при этом свежую могилу человечества, а, значит, в определенной мере, и свою. Это негативный вариант соборности: в смерти нашей мы едины! Здесь близкое устранение мира людей снимает вопрос о правых и виноватых, "ибо забудут и мудрого, и глупого". Если существует обаяние безответственности, то оно здесь.
Уэльбек и его герои далеки от христианства. "Я не только никогда не исповедовал никакой религии, но даже возможности такой никогда не рассматривал", - признается Даниель из "Возможности острова". Но о Боге - точнее, о его отсутствии, о "неспасении" - здесь рассуждать любят. Оппозиция чувств и состояний, восходящих к архетипическим образам ада и рая, появляется часто. "Чему уподобить Бога?" - спрашивает себя главный герой "Платформы". Ответ не предполагает специальной теологической подготовки: "Когда я доводил Валери до оргазма, когда тело ее содрогалось в моих объятиях, меня порой охватывало мгновенное, но пронзительное ощущение, что я поднимаюсь на новый, совершенно иной уровень сознания, где не существует зла. В минуты, когда ее плоть прорывалась к наслаждению, время останавливалось, а я чувствовал себя богом, повелевающим бурями".
Увы, но божественное в этом мире длится недолго и познается в интенсивности полового акта. В сексе герои обнаруживают не только мимолетное счастье, но и причину безысходных страданий, начало ненужной старости, где совокупление живет лишь в воспоминаниях, в рефлексии. Для героя эта рефлексия завершается выбором самоубийства, для человечества - созданием мира, в котором нет места страдающему и любящему человеку.
Еще один вариант замены христианства - влечение к пустоте. Если монотеизм - плохо, то буддизм - хорошо. Как Апокалипсис может быть романтизацией воли к гибели, достойной сценической площадкой для собственного угасания, так и буддизм в этом художественном мире способен скрывать, поднимая на философский уровень, сильнейшую страсть к исходу из жизни, исчезновению. Эсхатология Уэльбека использует привычные для европейца христианские понятия, но помещает их в контекст мышления, напоминающего буддизм: не второе пришествие и суд, а сознательный отказ человечества от тех страстей, которые и есть жизнь. В постапокалиптическом неочеловечестве, которое стало последней стадией угасания жизни в романе "Возможность острова", восточная философия востребована: "Размышляя о смерти, мы достигли того состояния духа, к которому, как гласят тексты цейлонских монахов, стремились буддисты "малой колесницы"; наша жизнь, исчезая, "подобна задутой свече". А еще мы можем сказать, вслед за Верховной Сестрой, что наши поколения сменяют друг друга, "подобно страницам листаемой книги"".