- Этой нет… - вздохнула Катя. - Ее купил один князь и взял с собой в кругосветное путешествие на корабле. От морского воздуха краски почернели…
- Какие люди разные… - покачала головой бабушка. - Один красоту творит для людей, а другой эту красоту губит. Небось, помер этот князь, и на могилу к нему никто не ходит. А чего же он при жизни думал? Надо было честно жить…
- Ой, - встрепенулась Катя. - Я же у вас так долго сижу. А мама меня на полчаса отпустила. Только свинку проведать. Я К вам еще приду - принесу смородиновых листьев, с ними такой вкусный чай…
Дедушка с бабушкой провожали Катю до дверей, как взрослого гостя. Пока она спускалась по лестнице, они приговаривали:
- Ты к нам обязательно приходи. Еще что-нибудь интересное расскажешь. Мы всегда дома…
Глава 13
Если бы среди многих книг в библиотеке была "Жизнь Ромы Бабурина", то на одной из страниц он мог бы прочесть, что ни в коем случае не надо во второй раз встречаться с фотокорреспондентом Артуром Воронухиным. Но Рома этого не знал.
Как все, шел он первого сентября в школу. Как всем, смотрели ему вслед из окна родители. Опустим подробности встречи с одноклассниками. Конечно, первого сентября все было очень празднично. Прозвенела медным колокольчиком маленькая первоклассница и возвестила о том, что в жизни каждого школьника началась новая эпоха.
В жизни Ромы Бабурина она обозначалась цифрой "5" на кабинете математики. На двери этого кабинета блестела табличка "5а". Но за дверью этого кабинета Рому поджидала неприятная неожиданность. Переехал в другой город Ромин сосед по парте Ваня Трушечкин. Они сидели вместе с первого класса, очень ладили. Рома растерянно поставил на свободный стул свой портфель, но тут подлетела Оляпкина и сказала:
- Здесь буду сидеть я!
И, не дождавшись Роминого согласия, стала выкладывать на парту учебники и тетрадки.
Рома недовольно засопел. Он вспомнил сказку про лису и зайца. Лиса попросилась только хвостик погреть, а потом и заяц на улице оказался. Так и Оляпкина. Сначала подарила свинку и съела именинный торт, потом в гости пришла и очаровала дедушку с бабушкой. А теперь сидит рядом…
Рома услышал за спиной чей-то ехидный шепоток и отодвинулся на самый край парты.
Прозвенел обычный школьный электрический звонок, и утихло чувство праздника. Показалось, что каникулы были давным-давно и сегодня не первый школьный день.
Вошла учительница с классным журналом. Поздоровалась. Долго всех рассматривала, всеми восхищалась. Только Оляпкиной осталась недовольна. Ее сильно короткой прической.
- Надо бы тебе, Катя, отрастить косички… Косички с бантами очень девочку украшают!
Оляпкина ничего не ответила на это. Она запустила в волосы руку и взъерошила их изо всех сил. Все засмеялись. Учительница отвернулась к доске и написала длинное-предлинное, как если бы построить в ряд весь пятый класс, уравнение. Все сразу стали серьезными и уткнулись в свои тетрадки.
- Начинаем повторение… - сказала Раиса Афанасьевна. - За лето все забыли, наверное… Сейчас кто-нибудь пойдет к доске, и будем вспоминать все вместе.
- Я пойду! - подскочил на парте Рома.
- Бабурин открывает навигацию… - ехидно заметил Дудкин.
- Что ж, я считаю - это справедливо… - обрадовалась учительница. - Первый ученик первый идет к доске…
Рома поспешно схватил мел. Здесь, далеко от Оляпкиной, он чувствовал себя в безопасности.
Цифры и неизвестные собирались в скобки, тут же распадались их компании, они менялись местами и находили новых друзей. Отношения в уравнении напоминали отношения ребят в классе. Вот уж почти вся доска исписана, а все еще не конец. Рома, закусив губу, продолжает стучать мелом. Все поражаются - лето прошло, вечность целая, а Бабурин ничего не забыл. За это стоит его уважать.
Раиса Афанасьевна, прислонившись к шкафу, смотрит на Рому с обожанием. Такая улыбка светится в учительских глазах, будто стоит она не в классе, а сидит в мягком кресле из красного бархата в концертном зале и слушает прекрасную песню Сольвейг. Но не суждено было прозвучать последним аккордам. Дверь со скрипом отворилась и в класс ворвался фотокорреспондент Воронухин. Все встали, и в затянутом фиолетовой дымкой объективе фотоаппарата, болтавшегося на корреспондентском животе, отразился весь пятый класс. Лицам в стеклянном кружочке было тесно, как семечкам в подсолнухе.
- Минуточку! - Воронухин сделал дирижерский жест. - С разрешения директора я щелкну один кадрик… - он начал листать свою записную книжку. - Так… так… Это не то… Вот! Бабурин - есть?
- Есть… - сказала Раиса Афанасьевна. - Это наш лучший ученик. Он как раз у доски…
Воронухин обернулся, всматриваясь в красное от волнения и перепачканное мелом Ромино лицо.
- А не встречались ли мы с тобой при странных обстоятельствах… - заговорщицки подмигнул Воронухин, имея в виду поиски портфеля в собачьей будке.
- Встречались… - улыбнулся Рома.
- Ну вот и снова встретились… - усмехнулся корреспондент, опустившись на колено и настраивая фотоаппарат. - Ты, старик, молодец! Честно говоря, глядя на тебя не подумаешь…
Рома засмущался, стал тереть переносицу рукой и вконец перепачкался мелом.
- Это не годится… - скривился Воронухин. - Что ты с собой сделал? Дети, ототрите товарища!
Пятый класс кинулся искать носовые платки, но первой к доске выскочила Леля Генералова, привстала на цыпочки и начала тереть Ромино лицо кружевным платком.
Все взгляды были устремлены на Рому. Раиса Афанасьевна и не заметила, что изо всех сил тянет руку Катя Оляпкина. Она подняла ее так высоко, что из белого манжета был виден худой локоть.
- Что случилось, Оляпкина? - спросила наконец учительница.
- У меня ужасно болит зуб… - прошепелявила Катя. - Можно мне пойти к врачу и зуб вырвать?
- Пожалуйста… - пожала плечами Раиса Афанасьевна. И подумала, глядя вслед Кате: "Бывают же такие невезучие люди… Только у Оляпкиной мог разболеться зуб первого сентября…"
- Теперь совсем другое дело… - сказал Воронухин. - Теперь пойдет. Только жалко, что без шлема, но зато фон колоритный - доска, исписанная примерами…
Он несколько раз щелкнул Рому. Сделал замечание по поводу выражения лица: "Ну, что ты стоишь, будто между лопатками воткнули канцелярскую кнопку? Улыбнись!" Рома в узкую полоску вытянул рот. Глаза при этом оставались серьезными.
- Шире улыбайся, веселей! - махал руками Воронухин. - Ты же победитель, на тебя область смотрит!
Полоска рта удлинилась еще на сантиметр. Это был предел Роминой улыбки.
- Ладно… - Воронухин захлопнул фотоаппарат. - Пойдет!
Он попрощался и исчез. Раиса Митрофановна всплеснула от восторга руками и сказала:
- Мы все должны гордиться! Ученика нашей школы сфотографировали для газеты…
Рома присел на корточки и начал писать ответ в самом уголке доски. Вернулась Оляпкина. Глаза ее были полны слез, крылья белого фартука свалились с плеч и беспомощно висели внизу. Катя держалась за щеку двумя руками сразу.
- Оляпка, что это с тобой делали? - не удержался Дудкин.
- Тише, Юра… - Раиса Афанасьевна погладила Катю по спине. - Человеку зуб вырвали. Ты должен знать, что это такое…
Все знали, что это такое. Поэтому поежились, переживая давний страх.
- Собирайся-ка, ты, Катюша, домой, - сказала учительница. - Кто-нибудь из ребят тебя проводит! Ты с кем сидишь? С Ромой? Вот и прекрасно. Сейчас он получит первую пятерку и отведет тебя домой.
Оляпкина замычала, затрясла головой, сметая в портфель учебники и тетрадки. Но Раиса Афанасьевна добавила строго:
- Нет-нет… Рома - твой сосед по парте, твой товарищ и не бросит тебя в беде…
Раиса Афанасьевна писала на доске домашнее задание, а пятый класс, вытянув шеи, наблюдал как идет через двор Катя Оляпкина, а за ней нехотя тащится исполнительный человек Рома Бабурин.
Глава 14
Возле серого пятиэтажного дома Оляпкина отпустила щеку, распрямила плечи и сказала:
- Идем теперь ко мне в гости…
У нее было веселое лицо, солнце из-за спины расцвечивало золотом каждый волосок ее разлохмаченной прически, и Оляпкина походила на одуванчик. Рома обиженно сказал:
- Значит, ты обманула весь наш класс… Постояла у кабинета врача, ухватилась за щеку, и все подумали, что тебе зуб вырвали…
Оляпкина сердито прищурила глаза. Рома аж присел, ожидая удара портфелем. Но Оляпкина открыла рот так широко, как зевают львы, сидя в цирке на тумбах, и он увидел, что вместо коренного зуба у Кати дырка.
- А чего ж ты веселишься? - смутился он.
- А чего же мне - плакать? Новый вырастет! Пошли в гости!
Рома поднялся вслед за Оляпкиной на самый последний этаж. Отсюда тянулась лестница на чердак. Металлические ступеньки исчезали в приоткрытом люке. Рома поежился. Он решил, что Оляпкина ступит сейчас на металлическую перекладину, позовет его за собой, и Рома в новой школьной форме обязательно попадет в какую-нибудь историю на чужом чердаке. Но ничего подобного не произошло. Оляпкина достала из портфеля маленький желтый ключик и открыла обычную дверь. Запахло красками, лаками и чем-то незнакомым.
- Прошу! - сказала Катя и включила в темном коридорчике свет.
Все стены в квартире были увешаны картинами. Картины не умещались и стояли прислоненные к стенам. Вдоль окна тянулся грубый стол, заваленный книгами, засушенными листьями, скрученными в трубочки листами, там стояли банки с кистями. Валялся красный мотоциклетный шлем, а посреди этого беспорядка восседал белый кот. Увидев Рому, он потянулся. Рома не понял - обрадовался кот его приходу или собирался сделать воинственный прыжок.
- Тимоша… - ласково сказала Оляпкина. - Скучно сидеть одному…
Кот спрыгнул со стола, и переставляя грациозно длинные белые лапы, подошел к Роме и потерся боком о брюки. На отглаженных новых брюках остались белые шерстинки.
- Это он линяет… - успокоила Рому Оляпкина. - Осень! Все линяют!
Рома увидел на стене странную небольшую картинку. Портрет Оляпкиной. Она стояла у окна, сложив на груди худые руки, а на голове Оляпкиной была красивая морская раковина. Она венчала ее, как корона.
А на плече сидела птичка. Черная птичка с коротким хвостом.
- Это что за птица… - растерянно спросил Рома, переводя взгляд с Оляпкиной-королевы на Оляпкину с вырванным зубом.
- Моя родственница! - засмеялась Катя. - Оляпка! Мы с мамой летом ездили по реке Анюй на этюды. И увидели эту птичку. Она очень здорово рыбачит и бегает по дну речки под водой. Она ничего не боится и никогда не унывает, а поет… фью-ци-ци… фью-ци-ци…
Белая кошка повела ушами и подозрительно покосилась на хозяйку.
- Как льдинки звенят, правда?
- Правда… - кивнул Рома.
- Чего ты стоишь-то, проходи! Смотри все, трогай! Называется, в гости пришел…
Оляпкина порылась в большой корзине, извлекла на свет тапочки - красный и синий в клетку. Она поставила их перед Ромой и серьезно сказала:
- Обувайся! Сейчас чего-нибудь поедим…
Рома обошел комнату. Комната большая, как класс. Может, так казалось, потому что здесь почти не было мебели. Длинный стол да кожаный диван. Отгороженный книжными полками, в углу стоял еще один стол. Видимо, там была кухня. Там звякала кастрюльками Катя.
- К сожалению, обеда нет… - сказала Катя. - Мама с утра уехала на ферму рисовать доярок. Зато есть бублики! Сейчас поджарим их на сковородке и они будут хрустеть!
Оляпкина включила электрическую плитку, поставила на нее сковороду, втиснула три бублика с маком и накрыла крышкой.
Рому удивило, что в доме нет обеда. Он знал, что его бабушка по случаю первого сентября жарит утку с яблоками и еще с вечера поставила тесто на пироги. И в обычные дни Рому всегда ждал горячий обед. Вот, наверное, почему Оляпкина такая тощая - лопатки торчат, как крылья у общипанной курицы. Поэтому, наверное, и косы у нее не растут. И на физкультуре она стоит последняя.
- У тебя мама художница? - спросил Рома.
- Художница… - грустно сказала Катя. - Все думают, что художники только и делают, что на выставках возле своих картин стоят. А это, знаешь, какая работа трудная… Мама, как рыболов, то караулит в лесу, как желтеют клены, то как журавли выводят своих птенцов кормить на скошенное поле… В резиновых сапогах, а этюдник какой тяжелый… Надо хоть суп сварить к вечеру… Она ведь и не позавтракала толком.
Оляпкина совсем по-взрослому вздохнула.
- И тебе, Тимошка, есть хочется? Погоди, сбегаю, куплю молока…
Роме даже жалко стало Оляпкину. Ведь если бы ему вырвали зуб, то он лежал бы на диване, дедушка с бабушкой сидели вокруг и через каждые пять минут спрашивали про здоровье. А бедная Катя должна бежать за молоком и варить суп к вечеру.
- Давай я молока куплю… - предложил он.
- Давай… - не удивилась Катя и загремела деревянной шкатулкой. Она достала из нее мятый рубль и высыпала на стол мелочь.
- Вот… Хватит на бутылку молока, на батон и еще можно купить два плавленых сырка…
Она отодвинула копейки на край стола.
- Пожалуй, купи один сырок и тогда на пять яиц хватит… Скоро мама получит деньги за картину и мы будем жить богато.
Рома ходил по гастроному мимо витрин с колбасой и лотков с пирожными, видел, как продавец разрезает большие головки сыра на треугольники в дырках, волочил за собой пластмассовую корзинку с молоком и сырками и думал, что если бы у него было много денег, он купил бы Оляпкиной сто арбузов, все пирожные, вагон яблок - пусть ест на здоровье, пусть вырастет у нее коса, как у Лели Генераловой.
Тимошка с Оляпкиной радостно встретили его. Катя налила коту молока, и он начал лакать, обмакивая в молоко розовый язычок.
Катя сняла школьную форму и была теперь в зеленом комбинезоне и линялом оранжевом свитере. Мальчишка-третьеклассник да и только… Она усадила Рому за стол, где остывал чай в керамических чашках и сияли золотой корочкой бублики. Рома сосредоточенно ел бублики и не знал, о чем говорить.
- Ты, наверное, недоволен, что я с тобой села… - спросила Оляпкина. - Я могу завтра пересесть…
- Да нет… - покраснел Рома. - Мне все равно одному скучно!
Он обвел глазами стену и увидел странную картину. Оляпкина в красном шлеме и зеленом комбинезоне в маленьком автомобильчике летела над крышами и деревом с круглой кроной.
- Это ты? - кивнул Рома. - В автомобиле?
- Я… - опустила глаза Катя. - Мамины фантазии… Я ведь в жизни на картинге не ездила…
- На чем?
- На картинге… Мама нарисовала летящий картинг…
- А это тот шлем… - кивнул Рома на длинный стол.
- Это мамин шлем… - еще больше смутилась Оляпкина. - А хочешь, я тебя нарисую?
Рома неуверенно пожал плечами, но Оляпкина уже поставила посреди комнаты стул.
- Садись удобно и не шевелись!
Она прикрепила к мольберту большой белый лист, взяла уголек из коробки, склонила голову набок и долго всматривалась в Ромино лицо. Наконец голова Оляпкиной исчезла за мольбертом и уголек зачиркал по бумаге.
Это не очень-то приятно - позировать. Сидишь - не шелохнешься, а Оляпкина высовывается из-за мольберта и рассматривает, какие у тебя глаза, уши, нос… Смотрит-смотрит, а потом нарисует какую-нибудь рожу. От нее всего можно ожидать. Но лицо у Кати было такое, будто она играла на скрипке.
- У тебя лоб красивый… - сказала неожиданно Катя. - Мужественный, как у летчика-испытателя…
У Ромы от этих слов зачесалось под лопаткой, и он заерзал на стуле.
- Еще немножко… - успокоила его Оляпкина. И зачиркала углем изо всех сил, даже черная пыль на пол посыпалась.
Рома вдруг спохватился - он же совсем забыл о времени! Дома его ждут, беспокоятся, а он рассиживает на стуле. Где-то тикали часы. Рома вытянул шею и увидел будильник на длинном столе. Его стрелки показывали начало пятого…
Рома вскочил со стула.
- Я опаздываю! - и схватился за портфель.
- Как… - удивилась Оляпкина. - И тебе неинтересно увидеть свой портрет?
Рома не без трепета подошел к мольберту и увидел себя… У него было решительное лицо. Таким Рома помнил себя только раз. Когда в прошлом году дедушке, собравшемуся его провожать, сказал:
- Я уже большой!
Но откуда про это знала Оляпкина?
- Нравится? - с волнением спросила Катя.
- Да… - выдохнул Рома.
- Я его повешу вот сюда… - она вытащила кнопки и поволокла портрет к стене. Но Рома не видел, куда Катя повесила его портрет, потому что мчался вниз, перепрыгивая через ступеньки. Уже на улице догнал его голос Оляпкиной:
- Я очень-очень виновата! Прости меня!
Странная это Оляпкина… Наверное, боится, что из-за нее Роме дома попадет.
Глава 15
Рома прибежал домой и увидел родителей, которые стояли одновременно сердитые и расстроенные у дверных косяков. Деда в шляпе, готового идти на поиски. Он услышал, как охает в комнате бабушка и верещит Шуша, будто плачет навзрыд.
- Где ты был? - хором спросили все и выразительно взглянули на ходики.
Рома никак не мог отдышаться, и для слов оставались маленькие паузы.
- Я… отводил… вырвали зуб… тот фотограф…
- Что? - ужаснулась мама. - Фотограф вырвал тебе зуб? А что у тебя с формой? У тебя все брюки в белом пуху…
- Дайте мальчишке отдышаться… - заступился за внука дед. - Он уже не маленький, в пятом классе… У него тоже могут быть свои дела.
Загремела в кухне бабушка, запахло жареной уткой.
Отец велел сесть Роме на пылесос и дышать по системе йогов. Это когда выдох длиннее вдоха. Рома подышал, успокоился и сказал:
- Меня сегодня фотографировали для газеты…
- Ну? - присел от удивления дед.
- Молодец! - сказали родители. - И как же тебя сфотографировали?
- Я у доски уравнение решал…
- И что же?
- Решил на пятерку…
- Так не про это ведь спрашивают… - сказал дед. - Спрашивают, как сымали…
- Обыкновенно… Только фотограф почему-то сказал: "Жалко, что ты без шлема".
- Это ты чего-нибудь не разобрался… - сказал отец.
- Я все разобрался. Он так и сказал. Тот фотограф, помнишь, дед… Воронухин…
- Ну-у… - удивился Михаил Митрофанович. - Петушистый…
- Какой? - не поняла мать.
- Петушистый. Так - какая-то шапчонка на макушке. И он тебя узнал?
- Узнал… Я говорит, старик, честно говоря, от тебя не ожидал…
- Чего не ожидал? - не понял дед.
- Не знаю, наверное, что пятерку поставят…
- Прямо так стариком тебя и назвал? - ужаснулась бабушка.
- Сам старик! - сердито сказал дед. - Молодой, а борода чуть не до пупка…
- Почему же… - не согласилась мать. - И с бородами бывают хорошие люди…
Отец посмотрел на маму, будто видел ее в первый раз, а потом провел по подбородку, выбритому до синевы.
- И тебя столько времени фотографировали? Четыре часа? - спохватилась мама.
- Нет… - сказал Рома. - Я же сказал - Оляпкиной вырвали зуб, и учительница велела отвести ее домой.
- Она же не в другом городе живет? - ехидно спросил папа.
- В нашем… - опустил голову Рома.
- А чего же ты вместо обеда к ужину явился?