- Ну, а теперь хватит, - вмешался Арифрон. - Можете все идти.
Когда потрясенный Гефест и все остальные рабы ушли, Арифрон повернулся к младшему сыну.
- Что за нелепое поведение! - недовольно сказал он. - Как можешь ты плакать из-за раба?
- У него доброе сердце, муж мой, - заступилась за мальчика Эригона.
- Сердце тут совершенно ни при чем. Я даровал рабу свободу за доблестный поступок и верную службу, хотя и заплатил за него большие деньги. Никто не посмеет сказать, что в доме Арифрона не ценят добродетели. Но чтобы из-за этого мальчик заплакал, словно женщина? Неслыханно!
- Прости ему эту ошибку, отец, - вмешался Каллий, - он еще станет таким, как должно. Ведь ты сам говорил мне, что доволен им, что он теперь ведет себя, как следует греческому юноше.
- Это правда, - успокаиваясь, сказал Арифрон и улыбнулся своему герою-сыну. - Ступайте теперь все к своим делам. Можешь идти в палестру, Лин…
Не поднимая глаз, мальчик вышел. Проводив его взглядом, Каллий тихо заметил:
- Ты не думаешь, отец, что Лину уже не нужно другого педагога?
- Да он сильно вырос. Пожалуй, достаточно будет, чтобы его сопровождал кто-нибудь из молодых рабов.
Мимо окна торопливо прошел Лин. За ним, неся копье, диск и стригил, невозмутимо, как всегда, шел Гефест…
* * *
Никто не узнал, о чем говорили Лин и Гефест, когда остались одни, да никого это и не интересовало. Женщины занимались своими делами, Каллий ушел с друзьями, а Арифрон, в сопровождении агорастов, отправился, как обычно, на рынок. Нужно было купить гораздо больше продуктов, чем всегда, потому что счастливый дом олимпионика привлекал множество гостей. Арифрон решил даже нанять особого, искусного повара, флейтистов и танцовщицу, чтобы развлекать приглашенных на вечернем пиру.
Почти три часа провел на рынке заботливый хозяин, переходя из ряда в ряд. Он выбрал самых лучших толстых угрей, упитанных кальмаров, крупных устриц, свиную тушу, несколько плетенок с сыром и множество разнообразных фруктов. Корзины агорастов становились все тяжелее. Лишь около десяти часов утра хозяин отослал покупки домой, а сам завернул к цирюльнику, в парикмахерскую, где, конечно, встретил многих своих друзей. Такие встречи в парикмахерских, в парфюмерных и других лавках были обычным времяпрепровождением афинян после рынка, потому что здесь они узнавали все новости. Особенно осведомленными считались цирюльники, которые знали решительно все!
От цирюльника Арифрон зашел в гимнасий, где его, отца олимпионика, встретили бурными приветствиями и расспросами, а оттуда - в бани, чтобы принять ванну перед обедом.
Все эти дела заняли большую часть дня, и, вернувшись, он застал всю семью уже в сборе. После домашнего обеда Арифрон приказал позвать Гефеста.
- Итак, Гефест, - сказал он, - глашатаи уже объявили о твоем освобождении. Теперь остается решить, как устроить твою жизнь. Мой сын считает, что следует купить для тебя мастерскую, и я с ним согласен. Скажи, какую именно ты предпочитаешь?
Гефест стоял, не поднимая глаз. Руки его заметно дрожали, дрогнули и губы, но он продолжал молчать.
- Не бойся, - ласково улыбнулся Каллий, - я заплачу, сколько потребуется. Тебе нужно только выбрать, что тебе больше по вкусу - гончарная мастерская, кузница или что-нибудь другое?
Педагог умоляюще взглянул на Каллия, судорожно прижал руки к груди, но продолжал молчать.
- Может быть, тебе хочется поселиться в деревне и делать масло или вино? - вмешалась Эригона. - Можно построить для тебя давильню в нашем имении…
- Благодарю тебя, прекрасная госпожа, - глухо сказал наконец Гефест, - благодарю и тебя, почтенный Арифрон, и тебя, молодой хозяин Каллий, за вашу доброту и благодеяния, но… мне не нужно ни мастерской, ни кузницы, ни давильни!
- Не понимаю, - удивился Арифрон, - как же ты будешь жить? Или ты хочешь остаться у меня в доме? Что ж, можно и это. Оставайся вольнонаемным педагогом…
- Нет! Нет! - вскричал Гефест, и глаза его ярко блеснули.
Лин, зная, что сейчас произойдет, в ужасе прижал руки к губам.
- Будьте великодушны до конца! - продолжал Гефест. - Отпустите меня!
- Отпустить? Куда?
- Домой! К моему племени!
- В скифские степи?
- Да!
На мгновение Арифрон лишился дара речи. Это было неслыханно: облагодетельствованный раб отвергал все благодеяния и рвался куда-то в неизвестные, дикие места, стремясь навсегда покинуть тех, кому он всем обязан…
- Но… разве ты не знаешь, - наконец сказал он, - что вольноотпущенник обязан платить подать своему бывшему хозяину? Какую же подать сможешь ты вносить, если уедешь неведомо куда?
- Не знаю… Я не был там столько лет, неизвестно, кого найду в живых, будет ли у меня что-нибудь. Но я клянусь отправлять тебе с греческими кораблями все, все, что смогу!
- Пожалуйста, отец! - не выдержал Лин.
Арифрон, вспыхнув, резко обернулся к нему:
- Что я слышу? Так воспитал тебя твой педагог? Как осмелился ты заговорить в присутствии старших? Вон отсюда!
Лин, закрыв лицо руками, опрометью выбежал из комнаты.
Каллий, подойдя к разъяренному отцу, мягко опустил руку на его плечо.
- Пусть Гефест пока уйдет, - сказал он, - и разреши удалиться матери и сестрам. Нам надо поговорить…
По знаку Арифрона все, кроме Каллия, покинули комнату.
- Какая неблагодарность! - вскричал Арифрон. - Ты подумай, Каллий! Действительно, правильно говорят, что освобожденные рабы не сохраняют благодарности к хозяину! Подлый, дикий скиф!
- Отец… - мягко начал Каллий, - так ли уж тебе нужна благодарность Гефеста? Разве ты освободил его для этого? И потом… Может быть, будет даже хорошо, если он уедет…
- Что ты хочешь сказать?
- Видишь ли… Гефест был, конечно, хорошим педагогом, но мне кажется, что Лин излишне привязался к нему…
- Ты прав, мой Каллий. Я давно это заметил.
- Ну так вот. Братишка еще очень юн, Гефест был с ним всегда заботлив и ласков. А у Лина доброе, нежное сердце. Он и… полюбил его.
- Полюбил? Раба? Что ты такое говоришь, Каллий?
- Ну, пусть не полюбил, хотя ведь даже Одиссей был привязан к своей старой кормилице, а просто излишне благосклонен к нему. Если Гефест уедет, мальчик быстро забудет о нем. Да и зачем тебе нужна подать от педагога? Ведь мы же богаты!
- Мне его подать совсем не нужна. Что нам эти гроши? Но этого требуют законы Афин. Что скажут обо мне, если я их нарушу?
- Никто ничего не скажет, если ты сам объявишь, что решил послать вольноотпущенника по делам, ну, скажем, в Херсонес Таврический или в Пантикапей. Ведь у тебя есть там знакомые купцы?
- Есть, конечно.
- Ну и прекрасно. Давай не будем омрачать этих радостных дней из-за раба. Сделай это для меня…
- Будь по-твоему, мой Каллий, - вздохнул Арифрон, - тебе я не могу ни в чем отказать. Но, прости, решительно не понимаю, почему ты так заботишься о неблагодарном рабе?
- Да не о рабе я забочусь, отец. Что мне Гефест? Я и не замечал его никогда. Но мне хочется, чтобы Лин считал тебя великодушным…
- Гм… - неопределенно протянул отец. - Ладно, только ты уж сам устраивай все это. Денег я, понятно, дам, сколько понадобится.
- Конечно, конечно! Ты просто не думай больше о Гефесте. Скоро мы отправим его к тем дикарям, к которым он так стремится! А сейчас пойдем переодеваться - ведь скоро уже начнут собираться гости!
Вечером, поправляя венок из сельдерея на голове, Арифрон рассказывал друзьям о своем решении отослать вольноотпущенника в Пантикапей.
Один из пирующих выразил мнение, что рабство, быть может, не всегда справедливо.
Арифрон в блестящей речи опроверг эту точку зрения.
Как животное ниже человека, сказал он, так и человек, стоящий ниже себе подобных, является рабом по природе, и ничем другим он быть не может. Да и для него самого рабское состояние лучше всякого другого.
Но вообще не следует держать в доме слишком много рабов.
Это создает лишние осложнения.
Гости подняли чаши, прославляя мудрость хозяина.
* * *
В задней части дома, в небольшой комнате тускло горел маленький светильник. Заплаканный Лин все еще всхлипывал, уткнувшись носом в подушку, а Гефест сидел на полу около его ложа и ласково поглаживал ноги мальчика.
- Не надо плакать, молодой хозяин Лин, - тихо говорил он, - отец не будет долго сердиться…
- Да я не оттого плачу, Гефест. Мне… мне тебя жалко…
- Молодой хозяин Лин так добр ко мне. Я никогда, никогда не забуду этого, что бы ни случилось со мной потом.
- Может быть, Каллий упросит отца?
- Кто знает!
- А тебе не жаль будет покинуть нас, Гефест? - Все мое сердце останется с молодым хозяином… Но ведь там мой народ, моя родина!
- Это правда, - задумчиво сказал Лин. - Конечно, это не то что Афины, но…
- Нет, это не то что Афины, - улыбнулся Гефест, но не успел ничего больше сказать. Откинув занавеску, в комнату стремительно вошел Каллий. Гефест и Лин вскочили.
- Послушай, Гефест, - начал Каллий, бросив быстрый взгляд на заплаканные глаза Лина, - отец согласен отпустить тебя!
- Да благословят вас боги! - громко воскликнул Гефест, поднимая к небу руки.
- Но как же ты будешь жить там? Ведь ты все-таки немного образован, привык к жизни в богатом греческом доме, а твои соплеменники просто дикари!
- Это верно, молодой хозяин Каллий, - слегка насмешливо согласился Гефест. - Они, конечно, дикари по сравнению с афинянами. Но я такой же скиф, как они. А если я чему-нибудь научился здесь за все эти годы, разве не будет для меня великой радостью передать свои знания им?
Каллий изумленно смотрел на педагога. Мысли и чувства, которые высказывал этот варвар, были поистине почти достойны просвещенного эллина. Ведь верность своему отечеству считалась у греков самой высшей доблестью.
- Ну, вот что, - продолжал юноша, - через неделю из Пирея в Пантикапей отплывает корабль знакомого отцу купца. Я заплачу за твой проезд и дам тебе денег на дорогу, так что собирайся.
Гефест, опустив засиявшие глаза, низко-низко склонился перед Каллием.
- Каллий! - жалобно и тихо проговорил Лин.
- Что, братишка?
- Я… я никогда не видел Пирея…
Каллий слегка нахмурился, но потом рассмеялся.
- Ах ты хитрец, - потрепал он спутанные кудри мальчика. - Ну, хорошо, хорошо, я покажу тебе нашу гавань. Кстати, и поручим заботам купца твоего Гефестам! - И, продолжая весело смеяться, юноша быстро вышел.
- Если благословения скифа могут принести счастье, ты будешь счастлив, как бессмертные боги, мой мальчик, - серьезно и проникновенно сказал Гефест, впервые обращаясь так к Лину, - а любовь моя к тебе не угаснет никогда, пока я жив!
И неожиданно раб-педагог и эллинский мальчик знатного рода крепко-крепко обнялись…
Глава XV
Будь счастлив, Гефест!
Повозка быстро катилась по колеям, вырытым в твердой, каменистой почве, и так тряслась, что нельзя было говорить без риска прикусить язык. Поэтому Лину не удалось подробно расспросить Каллия о Длинных Стенах, между которыми шла дорога. Впрочем, он учил в школе их историю и знал, что они охраняют путь в Афинскую гавань - Пирей. В Пирее стоял весь военный флот, основа морского могущества Афин, в Пирее же находилась и пристань для торговых кораблей.
На центральной площади города, у рынка, повозка остановилась.
- Ступай в съестные ряды, - обернулся Каллий к скромно сидевшему позади Гефесту, - и купи себе еды на дорогу, да побольше - плыть придется долго. А потом приходи в торговую гавань. Спросишь там, где стоит корабль купца Глаукона.
- Хорошо, молодой хозяин.
- Эй, Питтак, - окликнул юноша возницу, - видишь вон ту харчевню?
- Где нарисована отварная телячья голова и ножки? - Ну да. Оставь там пока лошадей и помоги Гефесту донести покупки до пристани. Затем возвращайся сюда и жди нас.
- Слушаюсь, хозяин.
- Мы пойдем дальше пешком. Теперь уже близко, да и проехать в такой толпе трудно!
Улицы, как лучи, расходились от рынка во все стороны.
Боги, какой шум! Никогда еще не приходилось Лину слышать такого!
Даже на Олимпийском стадионе было, пожалуй, потише. Множество людей, бурно жестикулируя и перекрикивая друг друга, спорили на разных языках. Сгибаясь под тяжестью тюков с товарами, толкались и переругивались носильщики и грузчики. Они несли кожаные мешки с зерном, громадные глиняные бочки - осы, наполненные соленой рыбой, свертки бычьих шкур, корзины с миндалем и фигами, пухлые, перевязанные ремнями охапки шерсти и льна. Смуглые иноземцы в странных, непривычных одеждах яростно торговались с владельцами многочисленных лавок и мастерских.
Чем ближе к порту, тем оглушительнее становился шум. С кораблей сгружали строительный лес, и бревна с грохотом катились по настилу пристани.
- Куда мы идем, Каллий? - спросил Лин.
- К торговой гавани. Она называется Эмпорий. Военный порт мы посмотрим потом.
Большая дамба для причала торговых кораблей отходила от самого центра набережной.
- Видишь большое здание против дамбы? - указал Каллий.
- Да, а что это такое?
- Это знаменитая Дигма, центр международной торговли. Здесь купцы выставляют образцы привезенных товаров. Здесь же можно обменять иноземные деньги на греческие или взять в долг, под залог товаров и кораблей. Наверное, там мы найдем и Глаукона.
- Сколько здесь народу!
- Еще бы! Афины торгуют со всем миром. Из Египта везут к нам подвесные паруса и папирусы, из Ливии - слоновую кость, с родины Гефеста - пшеницу и соленую рыбу, из Финикии - муку, из Карфагена - ковры… Да всего не перечесть и за целый день! А вот и Глаукон!
- Приветствую сына почтенного Арифрона, знаменитого олимпионика Каллия! - почтительно поклонился толстый, богато одетый человек.
- Здравствуй, Глаукон! Отец шлет тебе привет и просит взять на корабль нашего вольноотпущенника Гефеста, которого он посылает в Пантикапей. Вот письмо от отца, а вот и деньги за проезд!
- Я рад услужить почтенному Арифрону. Мы снимаемся с якоря через два часа, погрузка уже заканчивается.
- Вот и прекрасно! Кстати, Глаукон, Гефест дельный работник и отец его очень ценит, так что обращайся с ним хорошо!
- Конечно, конечно, прекрасный Каллий!
Лин крепко сжал руку брата.
- Какой ты добрый! - растроганно сказал мальчик.
- Ну, пройдемся пока немного, братишка. До свидания, Глаукон, мы еще увидимся!
* * *
Вокруг Дигмы шумела и волновалась толпа. Любопытные афиняне расспрашивали купцов обо всем: сколько стоят продукты на разных рынках Черного и Средиземного морей, какие случились в этом году кораблекрушения, какие необыкновенные страны существуют на свете, где и какие произошли чудеса, кто с кем в дружбе или в ссоре.
Со всех сторон только и слышалось: "Ти неотерон?", "Ти неотерон?" ("Что нового?").
Шум и крики пестрой, разноязыкой толпы сливались со стуком топоров и визгом пил на соседних верфях, а из окружающих Эмпорий гостиниц и харчевен слышались звуки флейт и песни подгулявших моряков.
- У нас есть еще время, - сказал Каллий, - пойдем я покажу тебе наш флот.
Войдя в военный порт, Лин невольно ахнул. Мощные, грозные, стояли у причалов триеры, и на верхней части кормы у каждой возвышался шест с фигурой богини Афины, а рядом сверкал позолоченный гребень. На носу, над самой водой, угрожающе торчал металлический клюв.
- Какая масса кораблей, Каллий!
- Ну, это только маленькая часть флота. Ведь здесь их не больше нескольких десятков.
- А сколько же всего?
- Около четырехсот.
- Где же остальные?
- Одни несут охрану, другие в походе, а большинство сушится в доках.
- Как сушатся? Почему?
- Они ведь плоскодонные, и если находятся в воде слишком долго, днище разбухает и начинает гнить. Поэтому надо их время от времени просушивать…
- Наверное, на такой громадине помещается куча людей?
- Да, не меньше двухсот человек, а то и больше. Вот, считай: сто семьдесят гребцов, которые сидят в три-четыре ряда, несколько десятков офицеров во главе с командиром - триерархом, да еще десять - двенадцать солдат морской пехоты. Солдаты должны находиться на палубе в полном вооружении.
- А где сидит кормчий?
- В будке на корме. Оттуда он, при помощи канатов, управляет двумя кормилами в виде больших лопат.
- А зачем эта острая штука на носу?
- Для удара по неприятельскому кораблю во время боя.
- Здорово!
- Да, мальчик. Афины - мощная морская держава, самая могучая в мире. Ты можешь гордиться своей родиной!
- Скажи, Каллий, а где я буду служить, когда мне исполнится восемнадцать лет? На этих кораблях?
- Нет. Воинскую повинность отбывают в сухопутных войсках. Ты будешь, как был и я, гоплитом. Помнишь их?
- Еще бы!
- Ну, а теперь пора вернуться в Эмпорий. Скоро корабль Глаукона отплывает. Кстати, вот тебе кошелек.
- Зачем?
- Отдай его Гефесту. Ведь ты решил участвовать в следующих Играх, правда? Пусть Гефест приедет, если захочет на тебя посмотреть…
- О Каллий!
- Пойдем, пойдем!
Гефест уже ждал их у корабля, совсем не похожего на стройные, мощные триеры. Как и все торговые суда, корабль Глаукона был до того широк, что его ширина равнялась четвертой части длины.
На палубе еще шла суматоха - втаскивали и укладывали последние тюки, вносили сосуды с пресной водой и запасы провианта. Гефест стоял рядом с трапом, напряженно вглядываясь в толпу. Когда показались Каллий и Лин, черные глаза скифа просияли.
- Я думал, молодые хозяева уехали домой, - тихо сказал он.