* * *
Ночью Сережа долго не мог уснуть на сеновале. Вытирая горькие скупые слезы, он обдумывал планы мести полицаю и всем Рейнсонам. Когда обида несколько улеглась, он решил: "Если ударят хоть раз, подожгу дом и убегу! С Ильей вместе!" Потом мысли его приняли другое направление. "Отчего это старик с Мартином всполошились, когда я в столовую заглянул? О чем у них разговор шел? Бояться им, вроде, некого… Интересно, где я Карклиса видеть мог?".
Теряясь в догадках, он стал перебирать всех, с кем встречался после приезда в Прибалтику. В памяти всплыла громоздкая, как шкаф, фигура в черном пальто, и угловатый, будто вырубленный топором из дерева, подбородок. "На квартире у Гирта!.. - Сергей даже приподнялся от неожиданной догадки. - Неужели это тот самый знакомый Петрониса, что вошел в дом Гирта с собакой? А может, я ошибаюсь?.."
Вспомнил встречу с ним в фойе ДКА, и уверенность его еще больше окрепла: "Гардеробщик! Нашим, гад, прикидывался, а на самом деле - кулак, с фашистами заодно!".
Мысль о Карклисе не оставляла его и назавтра. Ему очень хотелось убедиться, что не ошибся, но увидеть приезжего утром не удалось. Расспрашивать Петра он не посмел. В тот день хозяйский сын был особенно раздражителен, угрюм, часто без всякой причины кричал и придирался.
Перед обедом случилось одно происшествие, едва не стоившее Сергею жизни.
Возили снопы к риге. Обычно скирду Петр укладывал сам, но сегодня кладь поднялась высоко, залезать было трудно, и он заставлял после каждого воза взбираться на нее Сергея. Мальчуган выбрал сторону пониже и залезал и спрыгивал постоянно в одном месте.
Так было и на этот раз. Уложив поданные снопы, он задом начал сползать с клади. Краем глаза он заметил, как внизу под ним промелькнул Петр. Чтобы не оцарапать лицо о колючие комли снопов, Сергей, соскальзывая, перевернулся боком к скирде. Он уже упруго поджал ноги, чтобы приземлиться, как вдруг - что-то с силой рвануло за рубашку вверх и опрокинуло на землю. У самых глаз сверкнули острые блестящие рога вил…
Ошеломленный мальчик поднялся. Упавшие вилы валялись под ногами. На животе болтались края разорванной рубашки, ныло ушибленное плечо.
Оглянулся: Петра рядом не было. "Убить хотел! - опалила его страшная догадка. - Вилы подставил, чтобы я животом напоролся!"… В ушах зазвенело, как от близкого разрыва бомбы. Хотелось кричать и бежать прочь, а ноги будто пристыли к земле.
Из-за стога выглянула круглая низколобая голова хозяйского сына.
Поняв, что русский парнишка невредим, Петр вышел смелее; нагловатая полуулыбка кривила толстогубый рот.
Испуг в сердце Сергея сменился бешенством.
- Ты - что? - опасливо попятился Петр, заметив, как работник, не спуская с него остановившихся глаз, тянется за вилами.
- Хотел убить… - шептал Сергей, задыхаясь, - подставил, чтоб я животом напоролся!..
- Дурак, я тебе сейчас по морде! Что городишь? - трусливо и злобно заорал Петр, отбегая.
На крик вышел хозяин:
- Чего грызетесь? Почему не возите?
Петр бросился к отцу с жалобами. Говорил он на латышском языке, но по его жестам и отдельным знакомым словам Сергей понял, что он рассказывает о случившемся так, будто во всем виноват сам русский, а его, Петра, обвиняет.
- Врешь! - тяжело дышал Сергей. - Вил там не было. Они на телеге лежали. Ты нарочно мне подставил, я видел!
- Что ж ты прыгал на них, если видел? - оскалился хозяйский сын. Теперь, когда рядом находился отец, он готов был кинуться на своего противника с кулаками.
Яков посмотрел на стог, на вилы, на разорванную рубаху Сергея и выругался:
- Кол тебе в горло! Глядеть надо было, куда лезешь! Рубаху разорвал, что носить будешь?.. А тебе шкуру надо спустить, - обернулся он к сыну. - Не знаешь, что вилы вверх рогами нельзя ставить! Ступай за снопами!
Петр поспешно вскочил на бричку и покатил в поле.
- Ступай в дом, рубаху зашей, - хмуро бросил старик мальчугану. - Да смотри, не болтай зря… - В последних словах Рейнсона слышалась угроза…
Подходя к дому, Сергей издали заметил возле крыльца зеленый велосипед Мартина. "Вернулся!" - с досадой подумал он о полицае, который рано утром с винтовкой за плечами уехал на своей машине. Чтобы не встретиться еще с одним ненавистным человеком, мальчик решил не заходить в дом за иглой, а обогнуть малинник у сарая и через ворота пробраться во двор, где обычно днем возились женщины.
Но как раз около малинника он и наткнулся на полицая. Мартин и Карклис сидели под развесистой вишней у плетня и о чем-то тихо разговаривали. Внезапно увидев их перед собой, Сергей на секунду остановился, будто наскочил на дерево. Мужчины повернули к нему головы. Взгляд мальчика мгновенно скользнул по лицу гостя Рейнсонов. "Тот самый!" - промелькнуло у него в мозгу. Он заметил и знакомый угловатый подбородок, который так ясно припомнил прошлой ночью, и то, как дрогнули мясистые щеки Карклиса, когда он встретился с ним глазами.
Не успел Мартин угрюмо промычать какое-то ругательство, как мальчуган круто повернулся и пошел прочь.
Карклис издал вслед ему чуть слышный свист:
- О-о, знакомый!
- Вот как! - полицай вопросительно посмотрел на собеседника. - Встречались?
- Да, представь себе! Хорошо знаю его отца.
- Он - кто?
- В чинах небольших - майор. Но командовал важной артиллерийской частью. Из-за него я чуть не погиб. А одного моего знакомого при его содействии взяли в последнюю ночь перед войной.
Мартин выругался.
- Живой… майор этот?
- Едва ли. Недалеко от границы находился. Немцы их там накрыли в первый же день.
- Земля ему колом! Скоро и сынок за ним отправится.
- Думаешь убрать?.. Стоит ли о такую букашку руки марать?
- Не я, немцы. Сегодня приказ в комендатуру поступил: собрать всех этих русских щенят, что у латышей, и отправить в Даугавпилс.
- В лагерь?
- Приютом называется. Обыкновенная морилка. Немцы - мастера по этой части, ни один живой оттуда не выйдет.
- Ну так - другое дело, - усмехнулся Карклис и, меняя тон на деловой, продолжал разговор, прерванный появлением мальчика. - Из надежных людей, прежде всего айзсаргов сколачивай группу. Друг друга они на всякий случай знать не должны. Устраивай их на службу в полицию, в комендатуры. Используй все возможности, чтобы войти в доверие к немцам: помогай им вылавливать коммунистов, выявлять активных сторонников советской власти. Но повторяю: такие дела надо делать с умом. В народе не должны знать об этом. Чтобы побольше привлечь к себе латышей, при всяком удобном случае помогай крестьянам прятать хлеб от заготовок, укрывать скот. Словом, делай так, чтобы и немцы тебе доверяли, и латыши считали своим. Понятно?.. Когда Америка вступит в войну против Гитлера, у нас должны быть силы, готовые не допустить восстановления Советов в Латвии.
* * *
Зашив рубашку, Сергей не пошел в поле, а забрался на сеновал и задумался. Что делать? Мама велела дожидаться прихода своих здесь, но разве она знала, у каких зверей живет ее сын? Да если бы и знала, ведь плохо-то ему одному. У Ильи хозяин хороший, у Инны с Наташей - тоже ничего, только бабка ворчит. Имеет ли он, Сергей, право уговаривать друзей на рискованный побег? А вдруг поймают? Он уже слышал, что пойманных русских латыши-полицаи, набранные из кулаков, даже не водят в комендатуру, а убивают прямо на месте…
Сегодня хозяйскому сыну не удалось посадить его на вилы, завтра он придумает что-нибудь другое. "Раз богатые - значит, все равно фашисты!" - вспомнил Сергей слова Рудиса.
Обедать он не пошел. После полудня хозяин позвал на работу, но мальчуган сказал, что болен, и наотрез отказался идти с ним. Как ни ругался, как ни угрожал старик, Сергей с сенной клади не слез.
- Болею я и все, - упрямо твердил он.
- Болеешь, кол тебе в горло! Ладно, и жрать не проси, пока не выздоровеешь! - отрезал Рейнсон, закрывая ворота.
Спустя часа полтора из-под застрехи сарая, где ребята тайком проделали дыру, чтобы попадать на сеновал, не заходя во двор, показалась взъерошенная голова задыхавшегося Рудиса.
- Сережка, ты здесь?
- Что такое?
- Слазь, к тебе - Илья!
- Где он?
- В березнике у перекрестка.
- Почему далеко… Ты бы его сюда, на старое место привел.
- Звал. Не идет. Сказал, чтобы ты быстрей к нему бежал. Какое-то срочное дело.
- Постой, сегодня такое случилось!.. Потом расскажу. Надо чтоб никто не видел, как я слезу.
- Сейчас посмотрю. - Пастух спустился со стены и глянул за угол. - Никого. Прыгай.
Рудис отправился к стаду, а Сергей, осмотревшись, шмыгнул за плетнем к бане, откуда по кустам и низинкам можно было скрытно пробраться к указанному пастухом березняку около перекрестка дорог.
Но Илья уже оказался в леске за баней, где они встречались раньше. Заметив приятеля, он отчаянно засигналил ему руками и тут же сам бросился навстречу.
- Ой, знаешь, что я принес!.. - захлебываясь, выпалил он горячим шепотом и выхватил из-за пазухи пожелтевший лист бумаги, - листовку! Самую настоящую. Ко всем гражданам… Верка стащила!..
Пока Сергей разворачивал бумагу, сложенную в маленький квадратик, Илья успел рассказать, как с помощью дяди Ивана узнал про Иннину подругу Веру, жившую у волостного писаря, и как Вера стащила с письменного стола хозяина листовку, обнаруженную при обыске у кого-то из задержанных.
- Ох, ей и попало! - без передышки продолжал сыпать Илья. - Вся спина в синяках! Писарь пытал, хозяйка за волосы таскала, чтобы Верка призналась и отдала. А Верка - молодец, говорит, ничего не знаю!..
"Ко всем гражданам временно оккупированной территории Советского Союза", - пробежал Сережа глазами заголовок. В обращении говорилось, что успехи немецкой армии временны, объясняются внезапностью нападения на СССР, что стоят они гитлеровцам огромных потерь в живой силе и технике, и что коварный враг несомненно будет разбит. Коммунистическая партия призывала население районов, захваченных фашистскими войсками, организовывать партизанские отряды, уничтожать гитлеровцев и их пособников, поджигать склады, разрушать мосты, портить проволочную связь.
Волнение, охватившее Сергея с того момента, как он взял в руки листовку, росло с каждой прочитанной строкой. Местами, на сгибах, бумага почернела и потерлась, но он сердцем угадывал, что там написано. Родина звала к мужеству и борьбе!..
"Кровь за кровь! Смерть за смерть! Вперед, за нашу победу!" - со слезами на глазах прочел он вслух последние слова обращения.
- Значит, бежим! - тормошил его нетерпеливый Илья, готовый, кажется, прямо сейчас отправиться в путь. - Верка согласна, я спрашивал…
- Пошли к Инне, договориться надо. Вот бы про остальных наших ребят узнать!
- Ни про кого больше не слышно. Садык с Фатиком раньше нас могли удрать.
Инну листовка тоже взволновала. Но еще больше девочка обрадовалась, услыхав про Веру. Она пристала к Илье с просьбой, чтобы тот помог встретиться с подругой.
- Потом! - отмахивался Илья. - Главное сейчас - договориться.
- О чем?
- Ясно: когда бежим!
Инна опустила руки и погрустнела.
- Что же ты и теперь - против? - рассердился Илья. - Тут же прямо сказано, - выхватил он у девочки листовку и ударил по бумаге пальцем. - Помогайте Красной Армии, организуйте партизанские отряды, бейте, жгите, ломайте все в тылу у фашистов! А как мы поможем, если будем отсиживаться? Что тут жечь и ломать, когда близко ни одного фашиста нет?..
- Ну, фашисты и здесь имеются, - хмуро заметил Сергей. - Знал бы ты, у кого я живу!
Он рассказал друзьям про вчерашнее беспричинное озлобление на него пьяного полицая и про сегодняшний случай с вилами.
Инна озабоченно прикусила нижнюю губу.
- А ты говоришь - сидеть! - укорил ее Илья. - Бежать надо, нечего трусить.
- Я не трушу, - тихо произнесла девочка. - Да как с Наташей быть? Не оставишь у чужих людей.
- Зачем оставлять? С собой возьмем.
- Ты дурной, Илька. Разве же ей пройти такое расстояние?
- Я тоже думал об этом, - сказал Сергей. - Лучше всего нам удрать на лошади. Запрягу ночью в телегу Буланого и укатим. Тогда пешком, может быть, идти не придется до самого фронта.
Инна вздохнула и отрицательно покачала головой.
- Нет. Наташу брать в такую дорогу опасно. Волей-неволей мне с ней оставаться. Буду здесь наших ждать.
Побег
…Ночь. Товарный вагон набит людьми. Так тесно, что сидят и лежат по очереди. Двери заперты - страшная духота. Открыт только один люк, переплетенный колючей проволокой, но это мало освежает воздух: в вагоне сто пленных женщин.
Стучат колеса; вздрагивает, скрипит и лязгает им в такт полуразбитый вагон. Кто-то задыхающимся голосом в бреду выкрикивает только одно слово:
- Пустите! Пустите! Пустите!
Возле открытого люка сгрудилось несколько человек. Среди них Ольга Павловна, Мария Ильинична и Людмила Николаевна. Высокая смуглая женщина в военной гимнастерке со знаками отличия военврача стоит на чьих-то коленях и с помощью железного костыля пытается перекрутить колючую проволоку. Работа эта началась давно. Уже болтаются порванные концы. Руки женщины покрыты глубокими царапинами. Когда она останавливается, чтобы передохнуть, поддерживающие снизу подруги снимают ее.
- Ну как?
- Трудно… Проволока туго натянута, никак не скрутить.
- Пустите меня, - говорит Пахомова стоящим у люка.
- Куда вам, вы уже все пальцы себе изодрали.
- Пустите!
Ей уступают.
Ольга Павловна работает, стиснув зубы. Пот ест глаза. Тело дрожит от нечеловеческого напряжения. Костыль срывается. Колючие шипы рвут кожу. С израненных рук капает кровь.
Наконец, после долгих усилий ей удается повернуть костыль и свить две проволоки вместе. Работать теперь удобнее, но требуется физическая сила. Чтобы не думать о боли и усталости, Пахомова начинает считать, сколько раз повернет костыль вокруг оси.
…Четыре. Пять. Шесть… Пальцы ломит в суставах, как при ревматизме. "Ничего. Потерплю еще до десяти", - решает она и продолжает крутить.
- …Девять… Десять…! Нет, еще раз… И еще… Есть!
Путь на волю почти свободен: осталось порвать только две проволоки. Шум и радостные возгласы поднимают с пола тех, кто отдыхал. Волнение перекидывается дальше.
Поезд замедлил ход. Выглянувшая наружу Мария Ильинична видит впереди станционные огни.
Наскоро, кое-как, соединили болтавшиеся концы порванной проволоки, чтобы во время стоянки гитлеровцы не заметили подготовки к побегу. Все притихли.
На станции поезд стоял недолго. Минут через пять двинулись дальше.
Едва под колесами прогремели последние стрелки, в вагоне опять поднялся шум. Если раньше мало кто верил в возможность почти голыми руками порвать толстую колючую проволоку, то теперь всем хотелось быть поближе к люку. Теснота мешала Самохиной и Людмиле Николаевне, которые трудились вдвоем.
- Товарищи, не напирайте! - властным голосом успокаивала пленных женщина-врач. - Чтобы бежать, нужна дисциплина. Слушать мою команду!..
Пока она наводила порядок, Мария Ильинична с матерью Наташи скрутили из полотенец и сорочек толстый жгут, прикрепили его к стенке вагона.
- Пора!
Первой вылезла Ольга Павловна, за ней по очереди должны были прыгать Самохина, Исаева и другие. Решившись, Пахомова уже не испытывала страха, только под сердцем волнующий холод. В уме неотвязно в такт перестуку колес толкалось одно слово о сыне: "Увижу, увижу, увижу…"
Ей помогли пролезть в люк. На прощанье врач сжала ее руку:
- Прощайте! Меня не ждите. Я останусь, пока не высажу всех.
Ольга Павловна ухватилась за канат и повисла над черной, как бездна землей.
Гремело железо внизу. Ветер трепал волосы и платье, сек лицо песком.
Несколько секунд женщина летела рядом с вагоном, постепенно сползая по канату. Когда канат кончился, она, оттолкнувшись от стенки, разжала пальцы. Земля с грохотом вырвалась из-под ног, смешалась со звездами, закружилась в неистовом вихре….