Я тоже видел впереди что-то белое - это был воротник Ноэля, который сзади совсем выбился.
Так мы преследовали медведя среди деревьев, и вдруг он пропал с глаз, а мы наткнулись на какую-то стену посреди парка - голову даю на отсечение, что раньше тут не было никакой стены. Ноэля по-прежнему нигде не было видно, а в стене мы обнаружили дверь, и эта дверь была открыта - поэтому мы вошли.
- Здесь, в горной пещере укрылся медведь! - сказал Освальд. - За ним - мой добрый меч наготове!
Я схватил зонтик - Дора всегда берет зонтик с собой, на случай дождя, потому что у Ноэля от любого пустяка начинается бронхит, - и мы вошли.
По ту сторону стены был конный двор, мы никого не увидели, но слышали, как кто-то чистит в конюшне лошадь и посвистывает, так что мы прошли мимо на цыпочках и Алиса прошептала:
- Здесь прячется Чудовищный Змей - я слышу его злобное шипение. Смелее вперед!
На цыпочках мы миновали мощеный двор и дошли до другой стены, в которой тоже была дверь. Потихоньку мы миновали и эту дверь, и я подумал: "Уж это настоящее приключение!" Мы вошли в заросли, в глубине которых что-то белело. Дора сказала, что там спрятался белый медведь. Так всегда с Дорой - когда всем игра уже надоела, она вдруг вспоминает, что тоже участвует в ней. Ничего плохого я сказать не хочу, я очень люблю Дору, не говоря уж о том, как она заботилась обо мне, когда у меня был бронхит. Неблагодарность смертный грех, но ведь и правду не скроешь.
- Это не медведь, - коротко сказал ей Освальд, и мы все пошли дальше, по-прежнему ступая на цыпочках. Тропинка, изогнувшись, вывела нас на поляну, а там-то и был Ноэль. Воротничок у него, как я уже говорил, отстегнулся, а на лице по-прежнему было чернильное пятно - оно было у него на лице, еще когда мы выходили из дому, но он не позволил Доре его умыть, к тому же теперь у него еще и шнурок развязался. Он стоял и глядел на какую-то девочку - смешнее этой девчонки я в жизни никого не видел.
Она была похожа на фарфоровую куколку, из тех, которые продаются за шесть пенсов - личико белое, волосы желтые и туго стянутые в две косички, лоб у нее был очень большой, а щеки выступали так, что у нее под каждым глазом было словно по полочке. Глаза маленькие, голубые, одета она была в черное платье, а башмачки на пуговках доходили ей почти до колен. Ножки у нее были совсем тоненькие. Она сидела в шезлонге, лаская голубого котенка - не ярко голубого, разумеется, а такого, как карандаш на изломе. Мы подошли поближе и услышали, как она спрашивает Ноэля:
- Кто вы, мальчик?
Ноэль совсем позабыл про белого медведя и вошел в свою любимую роль:
- Я - Принц Камаралзаман.
Девчонке это, похоже, понравилось.
- Я сперва подумала, что вы - просто мальчик, - сказала она. Тут она заметила и всех нас и спросила:
- А вы все тоже Принцы и Принцессы?
Само собой, мы все ответили "да", и она сказала:
- Я тоже принцесса, - и очень здорово она это сказала, так, как будто все было по правде, а не понарошку, и нам это понравилось, поскольку мало кто из ребят умеет вот так сходу включиться в игру, прежде, чем им все дотошно растолкуют. Да и тогда они говорят, что "будут" львом, или там колдуньей, или королем. А эта девочка сказала не "я буду принцессой", а просто "я принцесса". Потом она поглядела на Освальда и сказала: - По-моему, я видела вас в Бадене.
Освальд, само собой, сказал:
- Да-да, а как же.
У нее был какой-то смешной голосок, и она странно выговаривала слова, тщательно отделяя их друг от друга, совсем не так, как говорим мы.
Г. О. спросил ее, как зовут кошку и она сказала:
- Катинька.
Потом Дикки предложил:
- Давайте отойдем подальше от окна, а то когда играешь под окном, кто-нибудь в доме обязательно выглянет и велит прекратить.
Принцесса очень аккуратно опустила на землю кошку и сказала:
- Мне не разрешают сходить с травы.
- Какая жалость, - посочувствовала ей Дора.
- Но раз вы этого хотите, я пойду с вами.
- Нет-нет, не надо делать того, чего вам не разрешают, - сказала Дора, но тут Дикки сказал, что по ту сторону кустов есть еще много травы, и ее отделяет от нас только узкая дорожка, так что я перенес Принцессу через дорожку, чтобы ей не пришлось сойти с травы. Там мы все уселись, и принцесса спросила нас, любим ли мы "драже" (я посмотрел в словаре Альбертова дяди и знаю теперь, что писать это слово надо с одним "ж").
Мы сказали: скорее всего - нет, а она вытащила из кармана настоящую серебряную коробочку и показала нам эти драже - попросту говоря, это были шоколадные горошины, и мы съели по две каждый. Потом мы спросили ее, как ее зовут, и она начала, и ей понадобилось минут пять, чтобы дойти до конца. Г. О. утверждает, что у нее было целых пятьдесят имен, но Дикки умеет считать лучше, чем кто-либо из нас, и он говорит, что имен было всего восемнадцать. Сперва ее звали Полина, Александра, Алиса, потом Мери и Виктория - это мы все слышали, а в конце были еще Хильдегард Кунигунда такая-то Принцесса чего-то там еще.
Когда она закончила, Г. О. сказал: "Вот так здорово! Повторите еще раз!" и она повторила, только мы со второго раза не сумели всего запомнить. Потом мы сказали ей, как нас зовут, но наши имена показались ей слишком короткими, только Ноэль, когда до него дошла очередь, сказал что его зовут Принц Ноэль Камаралзаман Иван Константин Шарлеман Джеймс Джон Эдвард Биггс Максимилиан Бэстейбл Принц Льюисхэм, но тут она попросила его назваться снова и он, само собой, сумел правильно повторить только первые два имени, поскольку он все сочинял прямо на ходу.
Принцесса сказала ему:
- Вы уже такой большой мальчик, пора правильно знать свое имя. Она вообще была какая-то чересчур серьезная.
Она сказала, что она приходится пятой кузиной королеве Виктории. Мы, конечно, спросили, а где же остальные кузины, но она нас не поняла. Еще она сказала, что у них родство в седьмой степени, но этого уже никто не может понять, Освальд думает, может быть, родственники королевы Виктории только и знают, что надоедать ей, так что она разделила их на разные степени, в зависимости от того, насколько она их любит, и кого-то велела пускать к себе только раз в году, а кого-то - хоть каждый день. Наверное, эта девочка была из числа любимых родственниц, раз ее возвели в такую высокую степень. Похоже было, что она здорово этим гордится, но мы все-таки пожалели королеву, у которой столько докучливых родственников.
Потом эта девочка спросила, где же наши бонны и гувернантки, а мы ей сказали, что сейчас у нас никого нет. Она сказала:
- Однако, вам очень повезло! И вы пришли сюда совершенно одни?
- Да, - сказала Дора, - мы прошли через парк.
- Я готова вам позавидовать, - сказала девочка. Она сидела чинно выпрямившись, сложив ручки на коленях. - Я бы очень хотела побывать в парке. Там ходят ослики с белыми попонами. Я хотела на них покататься, но моя бонна ни за что мне не разрешит.
- Как хорошо, что у нас нет бонны, - сказал Г. О. - Мы катаемся на осликах всякий раз, когда у нас найдется лишний пени, а один раз я дал этому человеку еще один пенни, и он велел ослику скакать галопом.
- Я готова вам позавидовать, - повторила принцесса. Уголки губ у нее опустились, а щеки оттопырились так, что на них можно было бы положить монетку в шесть пенсов - если б она у нас нашлась.
- Ничего, - сказал Ноэль, - у меня есть при себе пенни. Пошли, покатаемся. Но девочка только качала головой и приговаривала, что этого делать нельзя.
Дора сказала, что она поступает правильно, раз она не делает того, что ей не велено, а потом мы все замолчали, и никто уже не знал, что говорить, пока наконец Алиса не сказала, что нам уже пора уходить.
- Не спешите, - сказала девочка, - на какой час заказана ваша карета?
- У нас карета волшебная, запряженная грифонами, она явится, как только мы этого пожелаем.
Девочка пристально посмотрела на него и сказала:
- Это из книжки.
Ноэль сказал, что ему, пожалуй, уже пора жениться, иначе мы опоздаем к чаю. Девочка сперва никак не могла понять, чего мы от нее хотим, но мы все ей растолковали и обвенчали их, причем носовой платок Доры послужил подвенечной фатой, а ободок с одной из пуговиц Г. О. как раз налез на ее мизинец.
Мы научили ее играть в жмурки и пятнашки и прятки, потому что она умела играть только в волан и серсо. Постепенно она вошла во вкус, начала смеяться и уже не была такой кукольной.
Она как раз была салкой и гналась за Дикки, как вдруг она остановилась на бегу, и вид у нее был такой, как будто она вот-вот заплачет. Мы тоже остановились и увидели двух леди с поджатыми губами и чересчур аккуратной прической. Одна из них сказала страшным голосом:
- Полина - с кем вы игр-раете? - ("Р" так и перекатывалось у нее в горле).
Девочка сказала, что мы принцы и принцессы - очень глупо, потому что такие вещи не стоит говорить взрослым, разве что самым близким друзьям.
Эта леди коротко рассмеялась - больше это было похоже на урчание цепного пса - и сказала:
- Принцы, подумать только! Самые обычные простолюдины!
Дора залилась краской и хотела ей что-то ответить, но тут девочка закричала:
- Простолюдины! Ну и что, я очень рада! Когда я вырасту, я буду играть только с ними!
Она подбежала к нам и стала целовать нас одного за другим, начиная с Алисы; когда очередь дошла до Г. О., та противная леди сказала:
- Ваше высочество - немедленно в дом!
А девочка ответила:
- Не пойду, не пойду, не пойду!
И леди сказала:
- Уилсон, унесите ее высочество!
Так эту девочку и уволокли, а она визжала, лягалась тоненькими ножками в высоких башмаках и все время выкрикивала:
- Простолюдины! Простолюдины! И очень хорошо! Простолюдины!
Противная леди посмотрела на нас и сказала:
- Немедленно убирайтесь, иначе я вызову полицию!
Мы ушли. Г. О. скорчил ей гримасу, и Алиса тоже, но Освальд вежливо поклонился ей и попросил прощения, на случай если мы чем-то ей помешали, ведь Освальда учили всегда быть вежливыми с леди, даже очень противными. Когда Дикки увидел, что я ей кланяюсь, он тоже поклонился, а теперь он говорит, что он поклонился первым, но уж это неправда. Будь я "простолюдином", я бы попросту сказал, что это вранье.
Мы все ушли, и, когда мы снова был по ту сторону стены, Дора сказала: Значит, это и вправду была принцесса. Подумать только - принцесса живет здесь!
- Должны же принцессы тоже где-то жить! - возразил Дикки.
- А я-то думала, это все понарошку. А она настоящая. Как жалко, что я сразу этого не поняла. Я бы задала ей кучу вопросов, - сказала Алиса.
Г. О. сказал, что лично он хотел бы знать, что она ест на обед, и есть ли у нее собственная корона.
Я тоже думал, что мы упустили верный шанс узнать множество подробностей о жизни королей и королев. Мне следовало с самого начала понять, что такая тупая с виду девочка не может так здорово играть.
Пройдя через парк, мы вернулись доимой и напились чаю с гренками.
Доедая свою порцию, Ноэль сказал: - Я бы охотно поделился с ней. Очень вкусно.
Произнося эти слова, он тяжело вздохнул и, хотя рот у него был битком набит хлебом, мы все-таки поняли, что он думает о своей принцессе. Он говорит, будто она была прекрасна как день, но мне еще не настолько изменила память, чтобы вот так взять и поверить в это.
Глава седьмая, в которой мы становимся разбойниками
После того дня, как мы повстречали принцессу, Ноэль еще долго надоедал нам. Он все хотел снова вернуться на то место в парке, а нам, хотя мы и сходили несколько раз, чтобы он успокоился, было не до того; дверь эту отыскать нам больше не удалось, да и с самого начала всем, кроме него, было ясно, что найти ее не удастся.
Мы решили, что надо что-нибудь сделать, чтобы пробудить Ноэля от того отчаяния, в которое герои обычно впадают в случае неудачи. К тому же у нас и деньги все вышли. Фунт и восемь шиллингов, которые мы добыли на счастливой охоте, не могут восстановить пришедший в упадок Дом Предков (во всяком случае, восстановить его надолго). К тому же у папы как раз был день рождения, и мы почти все истратили на подарки. Мы купили ему пресс-папье (стеклянный пирожок) у которого внизу была нарисована Льюисхэмская церковь; промокательную бумагу, коробочку засахаренных фруктов и подставку для ручек из слоновой кости: если заглянуть в нее через отверстие сверху, на дне можно разглядеть изображение парка Гринвич. Папа страшно обрадовался и удивился, а еще больше он удивился, когда узнал, как Ноэль и Освальд заработали эти деньги. А весь остаток денег мы потратили пятого ноября на хлопушки: мы купили шесть огненных колес и четыре ракеты, две свечки - зеленую и красную; бурак за шесть пенсов, две римские свечи, по шиллингу, итальянскую огненную струю, волшебный фонтан и карусель, которая стоила целых восемнадцать пенсов, но вполне оправдала эти расходы.
А вот шутихи и маленькие хлопушки покупать не стоит. Конечно, они дешевы, и первые две-три дюжины идут легко, но все-таки они успевают здорово надоесть, прежде чем изведешь всю кучу на шесть пенсов. Если б их можно было бросить в огонь, тогда другое дело, но кто ж такое разрешит.
Когда в доме полно хлопушек, дождаться вечера ой как трудно, и мы бы, наверное, запустили их прямо с утра, тем более что день был очень пасмурный, но папа пообещал, что присоединится к нам в восемь часов, после того, как он пообедает, а обижать его мы не хотели.
Итак, у нас накопилось уже три причины, почему нам следовало попробовать тот способ, который Г. О. предложил для восстановления пришедшего в упадок Дома Предков, но была у нас и четвертая причина, самая главная. Как вы помните, Дора говорила, что разбойниками быть нехорошо, но на пятое ноября она как раз уехала к своей крестной в Струд, в Глочестер. Мы решили, что стать разбойниками нам надо как раз на то время, пока ее нет, поскольку больше никто не считал, что это так уж плохо. И мы решили во что бы то ни стало попробовать.
Мы собрали военный совет и подробно проработали весь план. Г. О. стал капитаном, поскольку идея принадлежала ему; Освальд был лейтенантом - по-моему, он поступил по справедливости, позволив Г. О. стать капитаном, но, как-никак, после Доры Освальд - самый старший.
План был таков: мы все отправляемся в парк. Дом наш стоит на Льюисхэм роуд, и это совсем недалеко от парка, если пройти мимо кондитерской, через сады больницы и повернуть сперва налево, а потом направо. Так можно сразу выйти на тот холм, где за железной оградой стоят пушки, и летом по вторникам вечерами играет оркестр.
Там мы должны были засесть в кустах и поджидать ничего не подозревающих путешественников. Когда путник приблизится к нам, мы велим ему сдаться, притащим его домой и бросим в самую глубокую темницу в подземелье нашего замка; закуем его в цепи и потребуем выкуп с его друзей. Может быть, вы полагаете, что цепей у нас не было, но тут вы ошибаетесь: пока Дом наших Предков не пришел в упадок, мы держали двух собак, которые сидели во дворе на цепи.
Мы вышли довольно поздно после обеда, поскольку мы полагали, что сумерки лучше подходят для засады. Сгустился туман, мы довольно долго просидели в кустах, но все путники были или взрослыми, или приютскими детьми. Со взрослыми, тем более незнакомыми, связываться не стоило, а требовать выкупа с родственников этих бедных детишек не станет ни один настоящий бандит.
Как я уже говорил, было Пятое Ноября. Именно поэтому нам и удалось в конце концов поиграть в разбойников, поскольку в другой день наш ни о чем не подозревающий путник не попался бы нам в руки и даже не вышел бы из дому: ему не разрешали уходить, потому что он был простужен. Но он удрал, чтобы посмотреть, как будут жечь чучело Гая Фокса, и он даже не надел пальто или куртку, хотя день был очень сырой и уже вечерело, так что он сам виноват.
Мы уже хотели возвращаться домой к чаю, когда заприметили его. Он бежал за чучелом Гая Фокса через всю деревню (почему-то Блэкхит называют деревней) и теперь возвращался, едва волоча ноги и громко чихая.
- Тш-ш - я вижу запоздалого путника! - прошептал Освальд.
- Завяжите лошадям морды и взведите курки ваших пистолетов! - прошептала Алиса. Она всегда играет, как будто она тоже мальчишка, и Элайза даже постригла ей волосы покороче. Элайзу нетрудно уговорить сделать что-нибудь, как нам нравится.
- Подкрадемся и схватим его! - предложил Ноэль. - Тьма окутала нас: наши деяния укрыты от людского глаза.
Мы выскочили из засады и окружили ни о чем не подозревающего путника. То был Альберт, который живет в соседнем доме, и он сперва даже испугался, пока не разглядел нас.
- Сдавайся! - грозным голосом произнес Освальд, хватая за руку ни о чем не подозревающего путника. Альберт, который живет по соседству, сказал: - Ладно, ладно, я сдаюсь, нечего выворачивать мне руку!
Мы объяснили ему, что сопротивление бесполезно, да он, конечно, и сам это понимал. Мы крепко схватили его за обе руки и повели его домой, плотной толпой окружив его.
Он хотел рассказать нам, как сжигали чучело, но мы объяснили ему, что пленник не имеет права разговаривать со стражей, тем более, что ему было велено сидеть дома с простудой, а не бегать за чучелом.
Мы уже подходили к дому, и тут он сказал:
- Ну и ладно - не буду вам ничего рассказывать. Потом пожалеете. Такого чучела вы в жизни своей не видели!
- Сам ты чучело! - сказал Г. О. Так, конечно, нельзя, и Освальд тут же сделал ему замечание, как велит ему долг старшего брата. Но ведь Г. О. еще маленький и не все понимает, к тому же у него это действительно вышло смешно.
Альберт, который живет по соседству, обиделся и сказал:
- Вы все очень плохо воспитаны, и я пошел домой пить чай. Отпустите меня сейчас же!
Алиса сказала ему - вполне вежливо, - что он не может уйти домой пить чай, потому что он должен пойти с нами.
- Не пойду, - сказал Альберт. - Я хочу домой. Отпустите, отпустите. Я очень простужен. Из-за вас я заболею. - Он даже попытался кашлять, что было совсем глупо, потому что мы с ним уже виделись утром, и тогда он сказал нам, что его не пускают гулять из-за насморка. Поскольку раскашляться у него не получилось, он снова завел: - Отпустите! Мне уже и так плохо!
- Раньше надо было лечить свой насморк! - сказал ему Дикки. - А теперь ты пойдешь с нами.
- Не глупи! - посоветовал ему Ноэль. - Мы же с самого начала объяснили тебе, что сопротивление бесполезно. Нас пятеро, а ты один. Ты должен сдаться, и в этом нет никакого урона для твоей чести.
Тут Элайза как раз открыла дверь, и мы поняли, что лучше быстрее втащить Альберта в дом, не тратя время на препирательства. И вообще, разбойники не ведут длинных переговоров со своими пленниками.
Мы привели его в детскую, и Г. О. запрыгал вокруг него, приговаривая:
- Вот теперь ты настоящий пленник и узник!