Я пошел слоняться по дому. Это было все равно что бродить по мебельному магазину, набитому новенькими вещами. Того и гляди, откуда-нибудь вынырнет продавец и прошипит, что экспонаты запрещено трогать руками. И хотя дом был большой и просторный, мне казалось, что я в нем задыхаюсь.
Вскоре заявилась та самая девчонка, которую я встретил в ванной. Волосы у нее уже высохли. Она чмокнула Торстенсона в щеку. Я увидел это в одном из зеркал, они были развешаны по всему дому. Видать, он без зеркал жить не мог.
- Лассе! - позвал Торстенсон. - Ты ведь уже познакомился с Лолло?
- Угу, - пробурчал я, и зеркало запотело от моего дыхания.
- Вот и отлично! Уверен, вы подружитесь. Вы ведь почти одногодки.
- Ясное дело.
- Класс! - поддакнула Лолло.
Я укрылся за каким-то цветком, что были наставлены в здоровенных горшках по всему дому. Лолло уселась за пианино. Ну и здорово же у нее пальцы работали! Быстрее, чем у кассирши в супермаркете. Она играла не хуже, чем по радио. По мне-то пусть играет сколько влезет. Я стоял за цветком и слушал, пока мама меня не позвала.
- Сбегай, пожалуйста, в магазин, купи помидоров, - попросила она.
Наконец-то я мог убраться из этого дома!
Это был тот самый магазин, в который мы обычно ходили за покупками, если надо было купить не только молоко и всякую мелочь, продававшуюся в магазинчике напротив. Я чувствовал себя здесь как дома.
Я прошелся мимо полок и прилавков, вдыхая ароматы хлеба, фруктов, мокрых шуб, жареных цыплят, сыра и рыбы.
Над головой распевали громкоговорители. Сколько раз мы слонялись здесь с Пнем и Данне после школы! Мы сбегали по эскалатору в подвальный этаж, читали тайком газеты с комиксами и всякие книжки да подбрасывали незаметно в корзинки зазевавшихся покупателей всякие товары, которые те и не собирались покупать.
Я изрядно там потолкался, но наконец выбрал несколько здоровенных спелых помидоров и встал в очередь к кудрявой кассирше. У нее были классные толстые губы, и она была самой медлительной и самой красивой из всех кассирш.
Я уже протянул было ей мои помидоры, как вдруг кто-то схватил меня сзади за джинсовую куртку.
- Эй, это никак ты, парнишка? - услышал я чей-то голос. - Неужто тебя одного в магазин отпустили?
Я оглянулся и увидел перед собой дружелюбную физиономию того самого таксиста. Похоже, он здорово обрадовался, повстречав меня снова. Я с трудом удержался, чтобы не уткнуться носом в его фирменную куртку.
- Деддили-гнубб-блаа, - закивал я.
Он же решил, что я придурошный. Не хотелось его разочаровывать.
- Ну-ка, давай я тебе подсоблю, малец, - предложил он. - Давай расплатимся, и я подброшу тебя до дому.
- Пенги-пенг-брум-брум, - пролопотал я.
Таксист страшно обрадовался.
- Вот-вот, верно, - приговаривал он, словно я был гением каким-то. - Пенги-пенг-брум-брум!
На нас стали уже оборачиваться. Но мне было наплевать. Давненько я так не веселился! Таксист выудил кошелек из моего заднего кармана и приготовился расплачиваться.
- Отличные помидоры, - похвалил он. - Ням-ням!
- Чего? - переспросила толстогубая кассирша.
- Ням-ням, - повторил шофер и указал на пакет с помидорами, лежавший у кассы.
- Мумси-пюмси, - улыбнулся я и закатил для пущей достоверности глаза.
Когда я их снова опустил, то увидел, что у соседней кассы стоит Тина и таращится на меня во все глаза. Нет, ей-богу, я просто чемпион мира среди идиотов! Я посмотрел на помидоры, и щеки мои стали вдруг такими же красными - словно я хамелеон какой.
- Семь семьдесят, - прошелестела кассирша своими толстыми губами.
- Тсс! - зашипел я на Тину.
Но шофер уже отсчитал денежки, сунул кошелек обратно в мой карман и подхватил меня под мышку.
- Вот так! - гаркнул он. - А теперь пошли к моей тачке, тррр-тррр!
Даже если Тина из всего этого ничегошеньки и не поняла, она не могла не заметить, каким дураком я себя чувствовал. И незаметно подмигнула мне, прежде чем я отчалил.
- Пуппинупп! - сказала она. - Увидимся!
Всю дорогу домой, сидя на переднем сиденье такси, я представлял себе Тинино лицо. А когда мы добрались, увидел вместо нее физиономию Лолло. Она глазела на меня из окна верхнего этажа и явно была недовольна: ездить на такси за какими-то помидорами - это уже чересчур.
- Ну что, управишься теперь сам? - спросил таксист.
Я кивнул.
Но это оказалось непросто.
Первый день моей новой жизни все никак не кончался. Предстояло еще пережить новоселье. Мама сказала мне, чтобы я взял себя в руки.
На ней было новое платье цвета маринованных огурцов - совсем в облипочку, и не догадаешься, что она ждет ребенка.
- Ладно, - пообещал я. - Буду тих как мышка.
Я бы предпочел вообще не выходить из своей комнаты. Так было бы надежнее. Но куда там! Хилдингу не терпелось нас всем представить.
- А вот и они, - с гордостью объявил он гостям, указывая на нас.
И все выпучились на нас и кинулись здороваться. Больше всего они таращились на мои волосы и на футболку с портретом Элвиса, которую мне подарил папа. Мама и этот Хилдинг были от нее не в восторге. Но они ничего не сказали. Только улыбались. А Элвис улыбался им в ответ.
Я уже было понадеялся, что все обойдется. Вот кончится ужин, и я тихонько смоюсь наверх к Блэки Лоулесу, мечтал я.
Но тут нагрянули еще гости.
Сначала я увидел только тетку. Она была похожа на русскую тяжелоатлетку-дискобольшу. Муж ее держался в тени. Но я узнал его голос. Еще бы - столько раз его слышал!
- Так где же новые члены вашей семьи? - произнес голос.
Тогда Торстенсон хлопнул гостя по плечу и потащил в нашу сторону.
- Лассе! - охнул гость.
- Так вы знакомы? - удивился Торстенсон.
- В общем - да, - сказал директор школы. - Знакомы.
Оказалось, что директор с Торстенсоном старые приятели - с самого детства. Хотя, конечно, в детстве они еще не были старыми. А теперь вот ходили парочкой и о чем-то перешептывались. Директор качал головой и, казалось, был чем-то озабочен. Наверняка они обо мне трепались.
Директору было что порассказать!
Мама вряд ли сообщила Торстенсону о моих школьных злоключениях. Вот директор теперь и наверстывал.
- Я только хочу объяснить, как обстоят дела, - услышал я его фразу, когда мы садились за стол.
Гадство!
Я подцепил на вилку кусочек мяса с тарелки и принялся жевать, стараясь успокоиться. Вдруг это поможет не хуже той Асповой жвачки без сахара.
- Можешь думать что угодно, - отвечал Торстенсон директору, - но Лассе вполне нормальный мальчик. Хотя ему и непросто жилось там, откуда он переехал. Он еще выправится, вот увидишь.
И он ослепительно улыбнулся. Я просто глазам своим не поверил.
- Что ж, посмотрим, - пробормотал директор. - Посмотрим.
К этому моменту кусок мяса превратился уже в волокнистый комок. Я попытался проглотить его, но он попал не в то горло.
Я поперхнулся, выскочил из-за стола и кинулся на кухню. При каждом вздохе в горле что-то свистело.
- Подожди, - сказала Лолло, - я тебе помогу.
Она обхватила меня сзади и сдавила грудную клетку. И откуда у нее такая силушка взялась! Кусок подскочил вверх и снова оказался во рту.
- Вот так, - сказала Лолло.
Но она не расцепляла рук, пока я переводил дух. Запах свежевымытых волос и аромат ее духов ударили мне в нос, и у меня закружилась голова.
- Мне надо запить, - пробормотал я.
- Я принесу, - вызвалась она.
Лолло плеснула воды в стакан и подала мне. Вода была газированной и сладковатой на вкус. Когда я пил, пузырьки щекотали горло.
- Выпей еще, - посоветовала она. - Это полезно для горла.
Я и сам это чувствовал. Постепенно все злое словно растворялось. Рядом со мной стояла Лолло. Она смотрела, как я пью. И в глазах ее уже не было прежней злобы.
Улыбка у нее была почти такой же красивой, как у Элвиса на моей футболке.
- А теперь пошли к гостям, - сказала она наконец. - Они, небось, уже волнуются, куда мы пропали.
- Ммм, - промычал я.
Лолло взяла меня под руку, когда мы входили в комнату. Взрослые заулыбались нам, словно никогда не видели более милой картины.
- Ну как? - спросил Хилдинг Торстенсон.
- Нормально, - ответил я. - Просто отпад.
Но немного погодя, когда гости наелись и перебрались в гостиную, я вдруг почувствовал, что со мной что-то не так. Свечи в подсвечниках вдруг все перемешались. Комната завертелась перед глазами, а пол под ногами заходил ходуном. Пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.
Все это время я чувствовал на себе неотступный взгляд зеленых глаз Лолло. В животе тоже все бурлило.
Я попытался добраться до лестницы, чтобы подняться в свою комнату, но зашатался и рухнул прямо на Торстенсонов горшок с цветами.
- Да он пьян! - воскликнул директор.
Лицо его парило над полом, он был возмущен.
- Он почти целую бутылку прикончил на кухне, - сообщила Лолло. - Я пыталась его остановить, да куда там!
Не помня себя, я ринулся на нее с кулаками. Что она такое мне подлила? Лолло стояла, облокотившись о пианино, я хотел наброситься на нее, но ноги мои понесли меня прямо в жаркие объятия мускулистой дискобольши.
- Пойдем, - сказала она и поволокла меня к кожаному дивану.
Там меня и уложили.
И все на меня таращились. Хотя у меня все плыло перед глазами, я заметил, что мама чуть не плачет. Да я и сам был готов расплакаться. Что делали мы среди всех этих людей?
Я закрыл глаза, надеясь, что гости вот-вот исчезнут.
- Папа, - прошептал я в темноту. - Мне плохо.
Я надеялся, что, когда открою глаза, то увижу его медвежье лицо. Мне так хотелось, чтобы он оказался рядом и положил холодную руку мне на лоб - он всегда так делал, когда я болел.
Но теперь его не было.
В ногах у меня стояли Торстенсон и директор. Они казались встревоженными. Разглядывали мои носки. На большом пальце зияла дырка. Для этих двоих это, поди, почти мировая катастрофа.
Я поискал взглядом маму. Но она скрылась куда-то в этом качающемся доме. Может, снова ушла в ночь, как делала это порой, когда не могла находиться с отцом под одной крышей? Но почему она не осталась со мной?
Я все время сглатывал, чтобы содержимое желудка не вырвалось назад - прямо на футболку с Элвисом. Вдалеке я различил Лолло. Она так и стояла у пианино, задрав нос, и поглядывала на меня. Заметив, что я смотрю на нее, она ухмыльнулась, а потом выпятила губы, словно увидела что-то приятное. Вот ведь гадина!
Я закрыл глаза. Вот бы вообще не открывать их снова! Так и лежать, пока не пройдет это верчение в комнате, пока не погаснут свечи и не разойдутся гости. Я постарался дышать ровно и тихо: пусть все решат, что я заснул.
Сквозь темноту я слышал голоса Торстенсона и директора.
- Кажется, заснул, бедняга, - сказал Торстенсон.
- Слава богу, - согласился директор. - Ты не представляешь, какую обузу на себя взвалил.
- Пустяки. Он скоро поправится.
- А потом? - наседал директор. - С этим парнем у тебя в доме не будет ни минуты покоя. Так и знай.
- Я за ним пригляжу, - сказал Торстенсон. - Я еще докажу, что он может быть совсем иным, не таким, как сейчас.
- И как же ты этого добьешься?
- Не знаю. Но готов спорить, что через четыре месяца он станет примерным учеником, может быть, даже самым лучшим в классе.
- О’кей, - кивнул директор. - Только ты проиграешь.
- Посмотрим, - ответил Торстенсон.
Я так никогда и не узнал, какую цену они назначили за мою голову. Потому что тут вернулась мама. Она принесла мокрое полотенце и обтерла им мое лицо. Потом помогла мне подняться по лестнице в мою комнату.
- Что ты такое учудил? - спросила она, когда я улегся на металлическую кровать.
- Это не я.
Но мама мне не поверила. Она стояла надо мной, словно я был пациентом в больнице Святого Йорана. Прежде чем уйти, она все же чмокнула меня в лоб.
- Не хочу я здесь жить, - пробормотал я.
- Замолчи, - сказала мама. - Постарайся уснуть.
Но у меня ничего не выходило. Я лежал без сна, таращился в потолок и ждал, пока остановится это мировое круговращение. Я чувствовал, как подо мной ворочается в своей коробке Блэки. Я нажал кнопку магнитофона, чтобы Элвис спел нам.
"Funny how time slips away", - пел он, а время шло и шло.
Глава шестая
Я смотрю на мир новыми глазами, засыпаю с головой, полной пены, и отвечаю на телефонный звонок с Северного полюса
Никогда в жизни не сделать им из меня пай-мальчика!
Так я решил, едва проснулся на следующий день после этого поганого праздника. Голова просто разламывалась.
Но я и представить себе не мог, что меня ждет впереди!
Вечно я пляшу под чужую дудку! Уже через пару дней мы сидели с Торстенсоном на диване, он обнимал меня за плечи, а перед нами на полированном до блеска журнальном столике лежала груда учебников, которые я в жизни не открывал. Пока на улице валил снег, я невпопад отвечал на Торстенсоновы вопросы. А он только посмеивался, словно это его ужасно веселило. Он был не из тех, кто легко сдается.
Лолло все время околачивалась поблизости. Я психовал, потому что спиной чувствовал на себе взгляд ее зеленющих глаз. Она не пропускала ни одного моего идиотского ответа. Стоило мне промямлить хоть слово, как тут же раздавалось ее фырканье.
Я вообще ничегошеньки не знал.
Ну и пусть: нечего ей надо мной смеяться!
- Неужели ты надеешься хоть что-то ему втемяшить? - не выдержала Лолло. - Да он же полный придурок! Вообще ни бум-бум!
Меня эта ее фразочка так взбесила, что я из последних сил напряг мозги. Но и это не помогло. Чем больше я старался, тем большим идиотом себя чувствовал. Когда я пытался читать, буквы и цифры пускались в пляс по бумаге. Я выпучивал глаза, чтобы заставить их стоять на месте.
- В чем дело? - спросил Торстенсон.
- Ни в чем, просто у меня глаза такие.
Тогда-то он и смекнул, что у меня слабое зрение, и потащил меня к окулисту. Там мне всеми возможными способами проверяли глаза.
Когда мы вернулись, Лолло уже и след простыл.
Она укатила к своей маме до конца рождественских каникул. Я заявил Торстенсону, что не стану корпеть над книжками и отвечать на его вопросы, если эта девчонка будет торчать в той же комнате. Он меня понял. И прямо все ей выложил. Тогда она живенько собрала свои вещички и умотала к мамуле.
А мы с Торстенсоном оставались вдвоем, пока мама была на работе. Постепенно я привык к тому, что он то и дело хлопал меня по спине, привык заниматься за журнальным столом и вообще к моему новому дому. Я здорово умею привыкать ко всему. И все это время я старался не думать о том, о чем мне думать не хотелось.
- Ну вот, теперь осталось только немного подшлифовать.
- А-а-у-у, - захныкал я.
- Тебе надо научиться точно выражать свои мысли, - наставил меня Торстенсон. - Язык - это самое главное.
Он говорил, как наша школьная библиотекарша, она заявлялась в класс с кипами книг, которые невозможно было читать, и пускалась в разглагольствования о языке, и, похоже, всерьез считала, что мы не в состоянии говорить по-шведски.
- О-о-йе! - запротестовал я.
Торстенсон деловито склонился надо мной. Он был весь в зеленом. Утреннее солнце проникало сквозь тонкие белые хлопковые занавески, которые мама нагладила, и отражалось в стеклянном шкафчике с орудиями пытки. Я с открытым ртом сидел в кресле, а на груди у меня болталась дурацкая бумажная салфетка. В углу рта свешивалась слюноотводная трубка, она то и дело присасывалась к щеке.
- Конечно, нам еще придется поработать, - сказал Торстенсон. - Но все будет хорошо. За последние дни ты здорово подтянулся.
- Й-оом, - согласился я.
И верно. Фразочка Лолло о том, что я-де полный придурок, задела меня за живое. Я ей еще покажу! Я мысленно представил себе тех, кто все эти годы считали меня полным нулем. Таких было немало. Но прежде я не обращал на них внимания. Тогда у меня был отец. А теперь мне захотелось доказать им, что мы с отцом не хуже других.
- Теперь можешь прополоскать рот, - сказал Торстенсон.
Я выплюнул изо рта множество мелких крошек. Торстенсон там вдосталь поскоблил и счистил зубной камень. Когда я осушил стакан, он снял с крюка сверло бормашины, натянул на него резиновый валик, по вкусу напоминавший мятные таблетки, и принялся водить им по зубам.
- Вот так, - заключил Торстенсон, - теперь готово.
Он повесил сверло на место и выключил лампу.
Я провел языком по зубам. Я не узнавал собственный рот! Все было ровно и гладко.
Что он там такое сделал? Маме он удалил темный зуб, который так нравился отцу, а на его место поставил белый фарфоровый. Так что с ангельской улыбкой было покончено.
- А теперь давай-ка съездим в город, - предложил Торстенсон. - Пора тебе посмотреть на мир новыми глазами.
- Ладно, - согласился я и вымученно улыбнулся мятными зубами.
Поезд метро с ревом и скрипом мчался к центру города. Какие-то мальчишки кинули снежок в окно, мы с Пнем и Данне тоже когда-то этим развлекались. Я смотрел сквозь снежные разводы на снег, падавший на припорошенные крыши. Мы ехали через Энскеде-Горд мимо бойни, на которой работал отец. Но была суббота, так что его там не было.
Я смотрел на знакомое здание и понимал, что не скоро его снова увижу.
Мы ехали забирать выписанные мне очки.
- Никак не могу понять, - проговорил Торстенсон.
- Что?
- Как никто прежде этого не заметил!
- Чего?
- Да что у тебя зрение не в порядке. Просто возмутительно! - Торстенсон выкрикнул это так громко, словно решил, что я и глухой к тому же.
- А, это, - протянул я.
- Не удивительно, что у тебя все не ладилось, - проворчал Торстенсон.
Он посмотрел на меня тем влажным взглядом, который появлялся у него всякий раз, когда он задумывался о том, как несладко мне жилось прежде. Ему и впрямь было меня жалко. Я догадывался, что он во всем винит отца.
- Бедняга! - вздохнул Торстенсон. - Хорошо, что наконец нашелся тот, кто это заметил.
Когда Торстенсон принялся говорить, что у меня не в порядке зрение, я поначалу и не понял, о чем это он. Я-то думал, буквы и цифры у всех так прыгают перед глазами. Как изображение в нашем стареньком черно-белом телевизоре.
- Неужели тебе ни разу не проверяли зрение? - не унимался Торстенсон.
- Что-то не помню, - соврал я.
Но я все отлично помнил. Уж не знаю, как мне удавалось выкручиваться. Не пойдешь ведь и не станешь просить: выпишите мне очки.
Торстенсон внимательно меня оглядел.
- Пожалуй, надо подобрать тебе и другую одежду, - заметил он в конце концов. - Раз уж мы все равно выбрались в город.
- Да ладно, ни к чему это.
- Пригодится, - возразил Торстенсон. - Но первым делом - очки.