- Слушай-ка, что он за парнишка, Венька Балашов?
Ну что я ему мог ответить? Я сам его мало знаю. Если не считать двух-трех разговоров… Кто его знает, вроде ничего парень, только злой какой-то и похоже - затюканный.
- А что? - спросил я.
- Видишь, какое дело. Похоже, у него серьезные неприятности намечаются. Хотелось бы знать… - сказал батя задумчиво.
- Это что, я за ним следить должен, что ли? - спросил я. - Ты участковый, ты и следи.
- Ладно, - сердито сказал батя. - Сыпь в школу. А насчет "следить" вечером поговорим. - Повернулся и ушел за ширму. Рассердился.
А в самом деле, что, я на своих ребят капать должен, если у меня отец милиционер? Дудки! И пусть не обижается. А Венька что, Венька - парень как парень. Вон, даже Машка с ним дружить хочет. Правда, может быть, это она мне со злости сказала.
Во дворе я встретил Ольгу. Передник у нее был в пыли и нос в пыли, а коленки расцарапаны. Сама злая и чуть не плакала. А Повидло был ужасно виноватый и подлизывался к ней всячески.
- Ты чего? - спросил я.
- "Чего, чего", - сердито сказала она. - Не могу я с этим… Повидлкой гулять. Увидел на той стороне какую-то шавку - ка-а-к рванет. Я через барьер и через кусты перелетела. И на пу-у-узе через всю Моховую проехала. Вот теперь опоздаю из-за тебя.
Мне стало ее ужасно жалко, и я не выдержал. Взял у нее поводок, вытянул разок Повидло вдоль спины, ухватил Ольгу за руку и понесся с ней домой. Смазал ей коленки йодом, вымыл мордаху, заставил переодеть передник, помог портфель собрать, опять схватил за руку, и мы вместе понеслись в школу. И по дороге я думал, что опять у меня что-то не так получается. Мишка-то ведь еще дрыхнет. Несправедливо!
Уже совсем неподалеку от школы мне опять подставил ножку тот вчерашний парень с собачьими зубами и черными, как дырки, глазами. На этот раз я не упал - дерево помогло, я в него и врезался. А тип этот ухватил меня за плечо.
- Опять торопишься, Веснушка, - сказал он.
Дались ему мои веснушки!
- Беги, - сказал я Ольге. - Опоздаешь.
- А ты? - спросила она.
- Я сейчас, - сказал я.
Она побежала, но несколько раз оглядывалась. А у самой школы остановилась и некоторое время смотрела на нас. Видно, что-то ей не понравилось. Я махнул ей портфелем, и она нехотя пошла в школу.
- Ну, чего тебе? - спросил я у парня.
- Ты чего же уговор не выполняешь? - спросил он, оскалившись.
- Да ведь ты же сам ушел! - заорал я. - Я в садик вместе с твоим Фуфлой приходил, а тебя уже не было.
- А ты бы подождал, Веснушечка, подождал бы, - пропищал он. - Так вот давай-ка сейчас сгоняй. А я вон на том углу подожду.
- Да пошел ты! - сказал я. - Я в школу опаздываю. И что я тебе, посыльный, что ли?
Он стиснул мне плечо, как вчера, и тут уж я чуть не запищал. И в это время на той стороне улицы я увидел Веньку Жука, а он увидел меня с этим типом. Он остановился как вкопанный, а потом мне показалось, что он хочет драпануть - как-то он странно дернулся взад и вперед. В общем, явно испугался чего-то. Но потом довольно решительно направился к нам. И тут парень тоже заметил его. Он сразу выпустил мое плечо и уставился на Веньку. А Жук подошел как-то боком и стал рядом со мной.
- Приехал? - спросил он мрачно.
- Кто приехал? - пропищал парень. - А ты кто такой? Меня знаешь?
Голос у него был такой, что я вдруг испугался. Но Венька и бровью не повел.
- Чего тебе от него надо? - спросил он и кивнул на меня.
- А ты кто такой, - опять спросил парень, - чтобы меня допрашивать?
- Ладно, кончай, - отрезал Венька зло, повернулся ко мне и сказал: - Ты иди.
Я хотел кое-что спросить, но он так посмотрел на меня, что я пошел. На ступеньках школы я обернулся и подумал, не вернуться ли мне. Уж больно не понравился мне этот тип. Сперва Фуфло, теперь Венька и батя… Венька что-то говорил парню, и тот вроде спокойно слушал. Потом Жук махнул рукой, и парень пошел от него прочь. А Венька, словно раздумывая - идти ему или не идти, - нехотя направился в школу.
Глава третья
В вестибюле я глянул на часы: до звонка еще пять минут, и я решил подождать Веньку "Что-то тут странное, - думал я. - Жук этого парня знает, это уж точно. Может, ему действительно помочь надо. Уж очень он мрачно и расстроенно выглядел". - Венька вошел в вестибюль, и я спросил его:
- Ты этого типа знаешь, что ли?
- Никого я не знаю, - буркнул он и начал подниматься по лестнице.
- Слушай, он Фуфлу знает, - сказал я, шагая за ним.
Венька остановился.
- Чего пристал?! - сказал он сквозь зубы. - Отвали! - И побежал наверх.
А потом на всех переменах он сразу выходил из класса, и я нигде не мог его найти. На последний урок он и совсем не пришел. А в школе, если честно говорить, мне было, в общем-то, не до него, потому что уважаемая Маша Басова выкинула такой номер, что я даже растерялся. И не один, а целых три номера.
Во-первых, она пересела на другую парту. Ушла от меня. Устроила какой-то там обмен, в результате которого со мной рядом оказался ухмыляющийся Аполошка, а сама она уселась на первую парту со своим Герасимом-Германом - Г. А., как она его называет. То, что она пересела и со мной даже не поздоровалась, - это ее дело. А вот то, что я мешал ей заниматься, - это уже не только ее дело. Она сказала об этом Ренате Петровне (литература), когда та спросила ее, почему она пересела.
- Это правда, Половинкин? - строго спросила Рената Петровна.
- Правда, - сказал я. - Наверно, правда. Раз она говорит.
- Хорошо, что ты признался, но плохо, что ты, едва придя в нашу школу, уже начинаешь мешать. Учти, наша школа… - И минут пять она говорила о том, какая это замечательная школа, и как надо дорожить ее честью, и каким надо быть, чтобы стать достойным этой чести, и что она надеется - коллектив возьмет меня в работу.
- Я его возьму в работу, - сказал Апологий.
Все заржали, а Рената сказала, что ничего смешного нет и Феофилактов, хотя тоже новенький, но, кажется, серьезный человек.
- Я серьезный, - сказал Аполошка, - и я беру обязательство исправить Половинкина к концу первой четверти.
- Надо раньше, - сказала Рената Петровна.
- Я хотел сказать, - Аполошка поднял палец, - до конца первой четверти. До!
- Правильно! - сказала Рената Петровна.
У меня аж скулы свело от злости. Я стоял, как болван, и даже влепить этому трясучке не мог. А все ухмылялись, и Машка, по-моему, даже хихикала.
- Уис-с-с-с-тити! - прошипел я сквозь зубы.
Аполошка вначале сделал круглые глаза, а потом вдруг изо всей силы хлопнул меня по спине.
- Ты чего?
- В чем дело? - спросила Рената.
- Он подавился, - сказал этот змей.
У Ренаты от удивления брови спрятались под прическу.
- Чем подавился? - спросила она.
- Яблоком, - сказала уистити.
Тут уж Машка захохотала, а Рената Петровна еще минут пять читала мне мораль о том, как нехорошо есть яблоки на уроках.
"Ну, погоди, обезьяна лопоухая, - думал я, - ты у меня еще не так трястись будешь". И строил всякие планы и, конечно, ничего не слышал, что было на уроке, и схватил еще одно замечание. Но, несмотря на это, я твердо решил по шее этому змею больше не давать, а, наоборот, делать вид, что мне тоже очень весело.
Как только прозвенел звонок и Рената Петровна вышла из класса, ребята окружили нас с Аполошкой - думали, наверно, что будет небольшая драчка. Но я сказал Апологию:
- А ты ничего парень, веселый. Давай пять.
Аполошка здорово удивился.
- Ты молодец, - продолжал я, - остроумный. Вот бы мне так. А то я ненаходчивый какой-то. Вот ты бы меня и поучил - раз уж взял шефство, а? А то я совсем тюфяк какой-то.
Апологий полупал глазами, а потом захихикал от удовольствия. Поверил. Он похлопал меня по плечу и сказал очень важно:
- Положись на меня, Половинка. Со мной ты станешь человеком!
И я пожал его руку, а ребята смотрели на меня с сожалением. Решили, наверно, что я дурачок какой-то. А Машка даже кулаком по парте стукнула со злости и опять назвала меня не то Караваевым, не то Каратаевым. Она второй раз меня так называет - первый, когда я пришел к ней насчет Веньки Балашова поговорить, а второй - сейчас. Надо будет узнать у кого-нибудь, кто такой этот Караваев-Каратаев. Спрошу у дяди Саши, пожалуй. А уистити-Аполошку я и сам пе-ре-вос-пи-таю. И думаю, не я с ним, а он со мной человеком станет. А Маша… Маша… ну, что ж Маша…
Немножко меня утешило, что Татьяна на перемене подошла ко мне и сказала, что я вел себя совершенно правильно.
- Игон… игно-рируй, - сказала она.
- Что, что?
- Не обращай внимания, значит. Будь выше.
- Ага, - сказал я.
- С такими - так и надо. Тогда они отлипнут.
Я хотел ей сказать, что еще сделаю из этой уистити человека, но ее зачем-то позвал наш Великий Староста - Герасим-Герман-Герка - Г. А., и она отошла. Интересно, почему это я, кажется, начинаю злиться на этого Г. А.? Он ведь ничего мне не сделал, наоборот, даже и внимания на меня не обращает, будто меня и в классе совсем нет. Мне, конечно, на его внимание начихать, но почему-то я все-таки злюсь.
Я не успел про это додумать, как Маша Басова выкинула второй номер. Ко мне вдруг подошли Зоенька и Юлька - есть у нас такие волнистые попугайчики-неразлучники: все время парой ходят и чирикают.
- Сеня, - прочирикали они хором, - мы тебе что-то хотим сказать.
- Валяйте, - сказал я.
- Ты нам нравишься, Сеня, - сказали они и опустили глазки.
- Вот еще… - сказал я.
- Правда, правда, - сказали они, - ты очень, - они хихикнули, - очень-очень-очень… мужественный и добрый. И ты нам нравишься.
- Очень приятно, - сказал я.
- Мы тебя приглашаем в кафе-мороженое, - сказали они.
- Спасибо, - сказал я вежливо, - но я занят.
- Ах-ах-ах, - прочирикали они, - какая-какая-какая жалость! А мы так-так-так надеялись.
- Он стесняется, - услышал я за спиной чей-то ехидный голос.
Обернулся, а там стоит М. Басова и ухмыляется во весь рот. И я почему-то только сейчас заметил, что на глазу у нее нет повязки. Ничего, с двумя глазами она тоже выглядит неплохо. Даже лучше, чем с одним.
- Он стесняется, - повторила Маша.
- Но почему же? - хором прочирикали попугайчики.
- У него, наверное, нет денег, а мороженое он очень любит. Прямо жить не может без мороженого. Уж я-то знаю.
Ах, вот в чем дело. Ну, ладно, М. Басова, посмотрим, что ты сейчас скажешь. И когда Зоенька и Юлька, или Юленька и Зойка - как их там - пропищали хором, что раз они меня приглашают, значит, они и угощают, и что это необязательно, чтобы обязательно мальчик в наше время угощал, я сказал совершенно спокойно:
- Верно, верно, это Маша здорово заметила - я очень люблю мороженое. Прямо жить без него не могу. И я вас сам приглашаю в девятнадцать ноль-ноль в кафе-мороженое "Гном" на Литейном проспекте. Насчет денег не беспокойтесь - я угощаю. Маша, и ты, конечно, тоже приходи. - Я поклонился, как рыцарь какой-нибудь, и даже ножкой шаркнул.
Девочки раскрыли рты, а у М. Басовой глаза стали как щелочки и нос сморщился. Как будто сейчас чихнет.
- Будь здорова, - сказал я, и она, наверное, от неожиданности, действительно чихнула. Девчонки фыркнули, а я только зубы стиснул, чтобы не рассмеяться.
- Вы идите, - свирепо сказала Машка девчонкам. - А мне этому ррррыцарю паррру слов сказать надо.
Зоенька и Юлька, хихикая, отошли, а М. Басова надвинулась на меня, как грозовая туча.
- Опять твои штучки?! - зашипела она.
- Какие штучки?
- Такие!
- Я по-хорошему.
- Ты со всеми по-хорошему!
- Не со всеми.
- И всех яблоками угощаешь. Тебя мороженым, а ты яблоками… чужими.
- Почему чужими???
- Ты в "Мороженом" Татьяне мое яблоко отдал.
- Ты же его не взяла.
- Мало ли что!
- Знаешь, Басова, - сказал я, - ты, по-моему, все-таки… чокнутая.
На этом разговор кончился. Я опять нарочно поклонился - уж рыцарь, так рыцарь - и отошел. А потом обернулся и сказал:
- Так я жду в девятнадцать ноль-ноль. "Гном". Запомнила?
Она ничего не ответила, и я посмотрел на нее. У нее был какой-то странный вид: не то она заплакать собиралась, не то засмеяться. И она была такой… такая… что у меня даже сердце вдруг екнуло. Мне захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но я выдержал и ушел. "Один-один", - подумал я.
А третий номер, который она отколола, опять оказался в ее пользу, хотя впрочем, как считать…
На большой перемене в коридоре меня подозвали к себе Татьяна, Гриня Гринберг, Коля Матюшин и Петька Зворыкин. Они стояли у окна и о чем-то спорили. Когда я подошел, Гринька сразу спросил:
- Что ты все-таки думаешь насчет Веньки Балашова и его компании?
- Их надо в бараний рог скрутить, - сказал Петька Зворыкин.
- Шпаги наголо, господа, так, что ли? - спросил я, вспомнив, как Гриня кричал тогда в классе.
- А что ты предлагаешь, - закипятился он, - прощать им все, да? Машке фонарь подвесили. На Моховой проходу от них нет, а мы терпим!
- Из ста зайцев… - начала Татьяна.
- Хватит, - мрачно сказал Коля Матюшин. - Надо обсудить.
- Чего обсуждать! - завопил Зворыкин. - Собраться и врррезать им кэээк следует!
- Хвалилась синица море поджечь, - сказала Татьяна.
- Слушай, Шарова, - сердито сказал Гриня, - в самом деле, хватит нас пословицами удивлять. Не такие уж мы рохлики.
- Кто? Кто? - спросила Татьяна.
- Рохлики. От слова "рохля", - объяснил Гриша. - А ты, вместо того чтобы хихикать, предложила бы что-нибудь.
Татьяна стала сразу ужасно серьезной и сказала:
- Предлагаю организовать… С… О… Р.
- Чего, чего? - спросил Петька.
- СОР. Союз отважных рохликов, - сказала Татьяна.
Я засмеялся. Петька надулся. А Гриня сперва вроде обиделся, а потом махнул рукой и тоже засмеялся.
- Уж лучше БОР - боевой отряд рохликов, - сказал он, - а то СОР плохо звучит.
- Дремучий бор, - мрачно сказал Матюшин.
И тут все наперебой стали придумывать названия.
МОР - могучий отряд рохликов.
ЛОР - летучий отряд.
ГОР - гневный…
- Чепуха собачья, - сказала Татьяна. - "И как вы ни садитесь…"
- Опять пословицы, - сказал Матюшин.
- И почему собачья? - спросил я. - У меня есть собака…
И тут мне в голову пришла великая мысль: надо злить Повидлу. Натаскивать. Пусть рычит и показывает зубы. Клыки. Говорят, есть такие собаки, которые очень добрые, но охотятся на львов. Повидло - гроза Моховой! И пусть всякие шпаны берегут свои штаны! Ха-ха, опять стихи…
- Я не хотела обидеть собак, - сказала Татьяна. - Собаки…
- …лучшие друзья человека, - сказал Матюшин. - Мне надоели твои… цитаты.
- Шарова, - сказал Гриня, - дело серьезное, а ты к нему относишься несерьезно.
- А чего это ты заговорил, как наш великий староста Герасим? - спросил я Гриню.
- Между прочим, - сказал Матюшин, - не мешало бы и его позвать. Все-таки…
- Дудки, - сказал Петька Зворыкин.
- Он по этому поводу пять собраний проведет, - сказал я.
- И примет решение, - сказал Гриня, - пойти в штаб ДНД и спросить у них - что они смотрят.
- И получится пшик, - сказал Зворыкин.
- Пшик, - сказал я.
- Хватит пшикать, - рассердился Матюшин. - Решайте, что будем делать, или я пошел.
- Ага, - сказала Татьяна, - кажется, вы разозлились. Есть план.
- Ну? - сказали все мы хором.
- Нужно смеяться, - сказала Татьяна.
- Ха-ха, - сказал Зворыкин.
- Петьку мы исключаем, - сказала Татьяна.
- Почему?! - завопил Зворыкин.
- У тебя нет чувства юмора.
- У меня?!
- У тебя. Нет.
- Ну и ладно. Зато… я драться могу.
- Не драться! - строго сказала Татьяна. - Кулаки - это слабость. А мы сильнее. Мы будем смеяться.
- Я, кажется, тебя понял, Шарова, - сказал Гриня. - Ты молодец!
- А я что говорил?! - сказал я.
- Ты ничего не говорил, - сказал Матюшин, - ты только хлопал ушами.
- Ну и хлопал, - сказал я.
- Не отвлекайтесь, - сказал Гриня. - Изложи, Шарова.
- Мы будем смеяться, - сказала Татьяна. - Они - лопухи. И они от нашего смеха завянут.
- Гыы! - выдал Зворыкин. - Ты что… того?
- Петя, - ласково сказала Татьяна, - все знают, что ты в классе самый сильный, самый смелый, самый веселый и самый умный.
- Да брось ты, - сказал Петька, и рот у него разъехался до ушей.
- Да, да, - сказала Татьяна, - об этом даже в "Вечернем Ленинграде" писали.
Мы все заржали, и до Петьки, кажется, дошло. Он сказал:
- Ну и ладно. А я их бить буду.
- Или они тебя, - сказала Татьяна.
- Партизан-одиночка, - сердито сказал Гриня. - А как мы будем смеяться, Шарова? Хором или по одному?
- При любом случае и по любому поводу, - сказала Татьяна. - И хором и поодиночке.
- И будем мы называться РС, - торжественно сказал я.
- Как? - спросил Матюшин.
- Я знаю, - сказал Петька, - РС - это реактивные снаряды. Так "катюши" в войну назывались. Вззззз! Бумц!
- Ничего подобного, - сказал я, - РС - это рохлики смеются.
- Отлично! - сказал Гриня. - Но все-таки нельзя допускать партизанщины. Неорганизованной. Надо, пожалуй, согласовать это с пионерской организацией.
- Я согласую, - сказал я, вспомнив, кто у нас председатель совета отряда (М. Басова).
- Ох! - сказала Татьяна. - Уж лучше я согласую.
- Ах! - сказал я. - Не понимаю…
- А я понимаю, - сказал Зворыкин, ухмыляясь. - Он…
- Он будет у нас командиром, - быстро сказала Татьяна.
- Он новенький, - сказал Матюшин.
- А ты старенький, - сказала Татьяна. - Кто за?
Все подняли руки. Даже Петька. Он, в общем-то, неплохой парень.
- Кто против? - спросила Татьяна уже просто так.
- Я! - сказал кто-то сзади.
Вот так! Конечно, это была М. Басова. Я знал, что она в долгу не останется.
- Ты все слышала? - спросил ее Гриня Гринберг.
- Я ничего не слышала, - сказала Маша, - но вы его куда-то выбрали. А его нельзя выбирать.