- Ваня! - позвал помощника Георгий Борисович. Шалыто выскочил из будки, сиял объявление и поспешил на зов.
- Зачем вы повесили этот дурацкий плакат? - строго спросил Ячменев.
- Потому что все время приходят звонить! - стал оправдываться помощник. - Я вынужден освобождать помещение и мокнуть под дождем…
Мимо детективов спешили в академию осиротевшие специалисты по истории культуры. По их лицам Ячменев не мог разобрать - знают они о своем сиротстве или еще нет.
Георгий Борисович вздохнул:
- Эксперт мне ничего не передавал?
- Он сказал, что на телефонной трубке нет никаких отпечатков пальцев. И убийца либо звонил вам из другого телефона, либо, когда звонил, надел перчатки. Либо, извините, Георгий Борисович, но эксперт просил передать, что вам все это приснилось!
- Поезжайте в лабораторию, Ваня, и скажите, что мне срочно нужна разорванная рукопись в склеенном виде.
Услав помощника, Ячменев зашел в телефонную будку и позвонил домой.
- Это я… - сказал он жене. - Аня встала?… Слушай, может, ты с ней поговорить, по-матерински? Пусть они отложат… Ну, хотя бы на месяц… Мало ли что произойдет за этот месяц… Ах, он уже здесь. Что это он притащился в такую рань?… У меня ничего… Ну, я же сказал, что постараюсь прийти…
Ячменев вернулся в особняк.
В вестибюле, разбившись на кучки, шушукались сотрудники. Их явно взбудоражила сенсационная новость. На вешалке висели мокрые плащи. По ним, как слезы, скатывались крупные капли. Казалось, плаща оплакивали покойника. Кроме плащей, никто не плакал. Ячменев неторопливо поднялся на второй этаж и наконец-то вошел в библиотеку.
Сейчас здесь не было ни души. Ячменев осмотрелся. Казалось, трудно найти более идеальное место для совершения преступления. Настольные лампы создавали располагающий к убийству полумрак. Из лабиринта, который образовывали книжные стеллажи, хищник мог подкрасться к намеченной жертве. Толстый мягкий ковер заглушал стук падающего тела.
Портрет Екатерины Второй работы неизвестного мастера XVIII столетия, старинные гравюры с видами Санкт-Петербурга, акварель Кузьмина из иллюстраций к "Евгению Онегину" и копия с картины Репина "Иван Грозный и сын его Иван", развешанные но степам библиотеки, увы, не могли поведать подробностей кровавой ночи, хотя они-то все отлично видели. Ячменев сразу заметил, что картина про Ивана Грозного, одетая в тяжелую бронзовую раму, висела криво.
На столе следователя ждали вещественные доказательства, подобранные возле мертвеца. Ячменев уселся на стул и приступил к исследованию. Начал он с камеи.
- Подделка, - сразу установил Георгий Борисович, - вырезана не из раковины, а на пластмассе. Работа грубая. Красная цена рублей шесть, ну семь. Принадлежит современной привлекательной женщине, у которой, как это часто бывает, нет денег на настоящие драгоценности.
С другой стороны, - усмехнулся Георгии Борисович, - хозяйка этой камеи может быть женщиной некрасивой и носит украшения для того, чтобы улучшить свою внешность. Однако камея могла принадлежать также и мужчине, который намеревался подарить эту безделушку женщине.
Ячменев отложил камею и стал изучать очки. Он их примерил.
- Приблизительно плюс три, - определил следователь, - возрастная дальнозоркость.
Он снял очки и внимательно разглядел оправу:
- Мужская… Однако теперь женщины с удовольствием носят мужские вещи - часы, брюки, свитеры. С тем же успехом они могут носить и мужские очка.
Следующим на очереди был крупный носовой платок в зеленую клетку со следами губной помады.
Принадлежит современному мужчине, - думал Ячменев, - скорее всего женатому. Прежде чем целоваться, он аккуратно стер помаду с женских губ. С другой стороны этот платок мог быть и женской собственностью…
И наконец, билет на скорый поезд Москва-Куйбышев. Билет равно мог принадлежать, мужчине и женщине, молодому человеку и пожилому, убийце и невиновному. Железнодорожный билет недвусмысленно рассказал Ячменеву, что кто-то собирался сегодня уехать в Куйбышев и неизвестно зачем.
Последнее вещественное доказательство - авоська с кефиром и ветчиннорубленой колбасой… исчезла!
- Эти предметы, - посмеивался Ячменев, - могли быть здесь забыты до убийства, во время убийства и после убийства. Их могли здесь оставить как убийцы, так я убитый, а также посторонние лица. Да, не быть мне великим следователем, который уже бы давно обо всем догадался!
Зазвонил телефон. Узнав голос начальника, Ячменев подумал - начинается!
Начальник напомнил Ячменеву, кого убили, какая ответственность легла на ячменевские плечи и что будет с Ячменевым и с ним, с начальником, если Ячменев быстро не разберется в этом деле.
Георгий Борисович испытывал раздражение и против начальника, и против убийц, и почему-то против убитого тоже.
- Я ценю ваше доверие, - сказал в трубку Ячменев, разыгрывая из себя дурака, - я счастлив, что именно мне поручили вести это сложное дело.
Он едва успел закончить разговор, как дверь приотворилась и в библиотеку заглянул молодой человек с внешностью киногероя из новомодного интеллектуального фильма. Некрасивый, но обаятельный, большегубый, по тонконогий, сутулый, но спортивный, положительный, но отрицательный. У него было маленькое умное лицо породистой обезьяны.
- Входите, входите! - пригласил Ячменев юношу. - Вы здесь что-нибудь потеряли?
- Вы, очевидно, следователь?
Ячменев кивнул:
- Меня зовут Георгием Борисовичем.
- А я Антон Варламов, младший научный сотрудник. Мне нужно взять кое-какие материалы для некролога.
Ячменев скользнул по Антону ленивым взглядом, взял носовой платок в зеленую клеточку и, затаив дыхание, протянул ему:
- Возьмите. Это ваш…
Антон усмехнулся, коротко поблагодарил и сунул платок в карман.
Ячменев облегченно вздохнул: "Как это я угадал, что платок принадлежит ему. Все-таки я не полный болван…"
- Платок надо выстирать! - посоветовал следователь. - На нем губная помада!
- Вы очень наблюдательны! - оценил Антон, роясь в письменном столе. - Я непременно воспользуюсь вашим советом.
Отыскав нужные бумаги, младший научный сотрудник направился к выходу.
- Извините меня, пожалуйста, - задержал юношу Ячменев, - мне хотелось бы знать, каким образом ваш носовой платок оказался возле убитого Зубарева?
Антон не выразил ни удивления, ни испуга.
- С удовольствием вам объясню, - дружелюбно на чал он, - когда я вошел в библиотеку, была половина первого ночи, и я никак не рассчитывал встретить здесь Зубарева, тем более мертвого. От неожиданности я выронил носовой платок, который держал в руках…
- Звучит весьма убедительно, - насмешливо сказал Ячменев, - мне остается узнать, что вам понадобилось в научной библиотеке в первом часу ночи?
- Я человек холостой! - весело объяснил младший научный сотрудник.
"А я молодец! - подумал Ячменев. - Решил, что владелец платка - женатый".
- Вы хотите сказать, что были здесь с женщиной? - заметил Ячменев, вспоминая при этом, что ему звонили как раз двое - мужчина и женщина.
В библиотеке появилась старуха комендант.
- Антон! - бесцеремонно прервала она допрос - Вносите десять рублей!
- На что? - удивился Антон.
- На венок!
- Почему так много? Обычно собирают по два рубля.
- Это смотря кто умирает, - философски сказала бывшая дворянка. - Каждому своя цена!
Возразить было нечего, и Антон нехотя отдал десятку.
- Распишитесь! - Надежда Дмитриевна протянула ему ведомость.
- Когда и получаю деньги, я допускаю, что должен расписаться, - Антон покорно поставил подпись, - но почему я должен расписываться, когда отдаю деньги?
- А вдруг я их украду? - и старуха ушла.
- Вернемся к нашему разговору! - предложил Георгий Борисович.
- С кем я здесь был - это мое дело! - заговорил Антон. - Но я облегчу вашу задачу. У меня с Зубаревым сложились отвратительные отношения. Наш шеф придерживался в науке противоположных со мною взглядов. Вернее, он их не имел. Он был беспринципен!
Антон повторил тезис убийцы. Интонация тоже совпадала. Ячменев внутренне насторожился.
- Кроме того, - продолжал Антон, - Зубарев забраковал мою книгу и собирался выжить меня из академии! Когда вы, товарищ следователь, пожелаете меня арестовать - я к вашим услугам! Я работаю в кабинете номер семь!
- А зачем вы на себя наговариваете? - спросил Ячменев, которому понравился подозрительный молодой человек.
- Лучше это сделать самому, чем ждать, пока это сделают твои друзья! - сказал Антон. - Извините, мне не когда, я должен писать некролог об этом карьеристе!
- О мертвых дурно не говорят!
- О ком же тогда говорить дурно? - улыбнулся Антон. - О живых опасно, о мертвых неприлично…
После ухода Антона Ячменев некоторое время посидел в задумчивости, а потом, хотя он находился в библиотеке как будто один, спросил:
- Что вы на это скажете, Фомин?
- Этот тип его и убил! - донесся приглушенный голос Зиновия.
- Вы в каком шкафу? - спросил следователь, пытаясь по направлению голоса сориентироваться.
- Я в четырнадцатом, там, где Тургенев и турецкая литература!
- Зачем вы туда залезли? - устало спросил Ячменев.
- У нас свой метод, Георгий Борисович, а у меня свой! Этот Антон приходил сюда, - помощник продолжал разговаривать из своего тайника, - потому что злодея всегда влечет на место преступления! Выпустите меня отсюда, Георгий Борисович! Пожалуйста! - добавил он жалобно.
- А почему вы не можете сами вылезти?
- Кто-то меня запер!
- Кто? - поразился Георгий Борисович.
- Кроме вас и Антона, здесь никого не было! - с упреком сказал Фомин.
Ячменев поднялся, отыскал четырнадцатый шкаф и подергал дверцу. Она не поддавалась, а в замочной скважине не было ключа.
- Скажите, Зиновий, - спросил Георгий Борисович, - а вы не заперлись изнутри, ну, для полной конспирации?
- Я знаю, что вы считаете меня дураком! - грустно отозвался помощник.
- Вы преувеличиваете, - любезно сказал Ячменев, вглядываясь в мутное стекло, за которым проглядывали тома Тургенева, а за ними в темноте слабо светились глаза, замурованного сыщика. - Я вас вроде бы не запирал. Антон к шкафу не подходил… И авоська с продуктами пропала…
- Она не пропала, - утешил его Фомин. - Я ее за окно выставил, чтобы колбаса не испортилась.
Ячменев отошел от шкафа, достал из-за окна кефир и почти четыреста граммов ветчиннорубленой колбасы.
- Зиновий, вы не хотите поесть? - спросил заботливый начальник. - Эта колбаса пахнет так соблазнительно…
- Я никогда не ем на работе! - гордо ответил Фомин.
- А я, кажется, съем это вещественное доказательство! - признался следователь, который при виде еды ощутил мучительный приступ голода, - все равно колбаса не додержится до суда!
- Приятного аппетита! - в голосе Зиновия прозвучало неодобрение служебному проступку начальника.
"Эта авоська принадлежит женщине, муж которой бывает за границей, - подумал Ячменев, принимаясь за бесплатный завтрак. - Авоська иностранного происхождения… С другой стороны, мужчины у нас тоже ходят с авоськами…" Дверь приоткрылась, и в библиотеку скорбно вползла поблекшая женщина, одетая во все зарубежное. Она уставилась на Ячменева кроткими коричневыми глазами.
- Почему вы пьете мой кефир и едите колбасу, которую я купила для собаки?
Застигнутый на месте преступления, Ячменев покраснел, а в книжном шкафу Фомин подавил в себе мстительный смех.
- Извините, - пробормотал следователь, давясь колбасой, - мне очень хотелось есть. Я вам верну… сего дня же…
Женщина робко присела на краешек стула возле двери и пригорюнилась:
- Беда никогда не приходит одна… Мало того, что убили мужа, мой Атос остался без колбасы…
- Значит, вы жена Зубарева?
- Вдова! - уточнила посетительница.
- Сочувствую вашему горю!
- Да, большое горе… - не стала спорить вдова. - Я рассказала Атосу, он так плакал… Сверху приходили соседи, спрашивали, что случилось с собакой.
- Собаки часто переживают глубже, чем люди! - заметил Ячменев, внимательно изучая вдову. - Скажите, пожалуйста, как ваша сумка с едой оказалась здесь, в библиотеке?
- Очень просто, - с грустью объяснила вдова, - я приходила сюда за Сергеем Ивановичем где-то в начале первого ночи…
У. Ячменева перехватило дыхание, а в духоте книжного шкафа Фомин и без того едва дышал.
Снова помешала допросу Надежда Дмитриевна.
- Мария Никитична! - обратилась она к вдове. - Вносите десять рублей!
- На что?
- На венок! - бесстрастно сообщила комендантша, словно не зная, с кем разговаривает.
- Почему там много? - возмутилась вдова. - Всегда собирают по два рубля! И потом, - спохватилась оно, - я ведь пострадавшая! Все-таки мой муж умер, а не чей-нибудь!
- Это верно! - Надежда Дмитриевна не стала оспаривать факты. - Но вы же здесь работаете. Я думаю, будет справедливо, - пришла она к неожиданному выводу, - сделать вам скидку пятьдесят процентов!
Ячменев только развел руками.
Мария Никитична безропотно внесла пятерку и расписалась в ведомости.
Когда за комендантшей закрылась дверь, Георгий Борисович вернулся к допросу.
- Я подозревала, - начала рассказывать хозяйка Атоса, - что Сергей Иванович находился здесь не один…
- Вы его ревновали? - стараясь быть деликатным, спросил Георгий Борисович.
- Всю жизнь, - призналась вдова. - Но я ни разу не имела доказательств его измены. Когда я вчера сюда зашла, и вон в том кресле увидела Сергея Ивановича погибшим, я так огорчилась, что позабыла сумку и вся в слезах побежала к Атосу делиться несчастьем…
- Вы кем работаете?
- Я средний научный сотрудник. Мой профиль - Гоголь, Щедрин и другие. Одним словом, сатира, но ни в коем случае не позже девятнадцатого века.
- Понятно! - сказал Ячменев.
- Можно, я возьму свою авоську? - спросила женщина, убитая горем. - Сергей Иванович привез ее из Новой Зеландии…
- Конечно, - спохватился следователь и с торжеством подумал: "Опять я не промахнулся".
Вдова поднялась, чтобы уйти, но Георгий Борисович задержал ее:
- Какие отношения были у Сергея Ивановича с Антоном Варламовым?
- Он любил его, как младшего брата. Он всех любил. У него было щедрое сердце.
Когда вдова ушла, Фомин сказал из шкафа:
- Она убивала вместе с Антоном! Наверно, у них роман!
- Что вы! - воскликнул Ячменев, теперь уже без помех, доедая собачью колбасу. - Вдова старше Антона лет на двадцать.
- Вы отстали от жизни, Георгий Борисович! - поделился знаниями Зиновий. - Это теперь очень модно, когда кто-то из двоих, женщина или мужчина, старше на двадцать или на тридцать лет. Кстати, вы заметили, что эта особа не переживает смерть мужа, а говорит исключительно о собаке!
Теперь уже Ячменев поделился с помощником тонким пониманием человеческой психологии:
- Люди в трауре часто ведут себя не по правилам. Вы, Зиновий, забываете, что такое подтекст. У этой несчастной женщины текст - это собака, а подтекст - потеря мужа. На подобном приеме строится вся современная литература. Люди думают одно, говорят совершенно другое, а читатель должен догадываться.
- Я тут сейчас листаю Тургенева, - сказал Фомин, - так у него говорят то, что думают. Выпустите меня отсюда, Георгий Борисович, я задыхаюсь от недостатка кислорода.
Ячменев вынул ключ из первого попавшегося шкафа и вставил в замочную скважину дверки, за которой томился Фомин. Через мгновение пленник вылез на волю.
Первыми словами свободного гражданина были:
- Разрешите выйти в туалет?
В тот момент, когда Фомин закрыл за собой дверь, фарфоровая ваза сорвалась со шкафа номер шесть, пролетела в трех миллиметрах от головы следователя, ударилась об пол и перестала существовать как произведение искусства первой половины девятнадцатого столетия.
Ячменев не отскочил, не побледнел, не покрылся испариной. Он спокойно взглянул наверх, потом перевел глаза вниз на осколки цветного фарфора и задумался.
Когда вернулся повеселевший Фомин, Ячменев укоризненно сказал:
- Зачем же так хлопать дверью? Видите, от сотрясения упала ваза. Чуть в меня не угодила!
Фомин мгновенно оценил обстановку:
- Я никогда не хлопаю дверьми. Это невоспитанно. Я их закрываю аккуратно. По-моему, на вас, Георгий Борисович, было совершено покушение!
- Но в библиотеке никого не было, - возразил Ячменев.