Конечно, она пережила тяжелое время по возвращении в школу, когда были наконец объявлены результаты экзаменов. Она не стала одной из тех четырех, которые гордо носили свои "звездочки" и которым завидовали остальные, а тетя Рут своими разговорами несколько недель растравляла ее рану. Тетя Рут считала, что неудача Эмили - удар по семейному престижу, и говорила об этом с горечью. В целом Эмили чувствовала, что новый год начался для нее очень неудачно. Его первый месяц стал неприятным периодом в ее жизни, о котором она впоследствии не любила вспоминать. Она была очень одинока. Илзи не могла заходить к ней, и, хотя она сама, всякий раз делая над собой усилие, все же ходила к Илзи, разрыв между ними постепенно становился все заметнее. Илзи по-прежнему не проявляла ни малейших признаков того, что чувствует это... впрочем, они редко теперь оставались наедине. В комнате Илзи всегда присутствовало множество девочек, было много шума, смеха, шуток и болтовни о школьных делах - всё вполне невинно и даже весело, но так непохоже на прежнюю душевную близость и дружеское взаимопонимание с Илзи. Прежде они часто шутили, что вполне могли бы гулять или сидеть часами вдвоем, не говоря ни слова и очень довольные тем, как славно проводят время. Теперь они никогда не погружались в такое приятельское молчание: если им случалось остаться наедине, обе весело болтали о пустяках, словно каждая втайне боялась, что может наступить тишина, которая выдаст их истинные чувства.
У Эмили глубоко горевала о потерянной дружбе. Каждую ночь ее подушка была мокрой от слез. Однако изменить что-либо в отношениях Илзи было не в ее силах. Как она ни старалась, прогнать поселившееся в ее душе сомнение не удавалось. Она предприняла немало искренних попыток переубедить саму себя. Она каждый день твердила себе, что Илзи Бернли никак не могла сыграть с ней такую жестокую шутку... что Илзи просто не способна на такое, и тогда шла прямо к Илзи с решительным намерением быть такой, какой всегда была прежде со своей единственной подругой. Но это приводило лишь к тому, что она становилась неестественно сердечной и дружелюбной... даже сентиментальной... и была похожа на саму себя не больше, чем на Эвелин Блейк. Илзи держалась точно так же сердечно и дружелюбно... и трещина в их отношениях становилась еще шире и глубже.
"Илзи никогда теперь не накидывается на меня с оскорблениями", - с грустью думала Эмили.
И это было правдой. Илзи относилась к Эмили с неизменным добродушием и держалась в рамках непривычной вежливости, ни разу не проявив прежнего необузданного нрава. Эмили чувствовала, что для нее нет теперь ничего более желанного, чем новая бурная вспышка ярости со стороны Илзи. Такая вспышка помогла бы сломать лед отчуждения между ними и позволить с новой силой проявиться прежним чувствам любви и привязанности.
Ситуацию усугубляло и то, что Эвелин Блейк было прекрасно известно о состоянии отношений между Илзи и Эмили. Насмешливое выражение ее длинных карих глаз и скрытая издевка в случайно оброненных словах говорили о том, что она все знает и радуется. Для Эмили это был нож острый: она чувствовала свою полную беззащитность перед злорадством врага. Эвелин была из тех девушек, у которых всегда вызывает зависть и недовольство дружба между другими девушками, а дружба Илзи и Эмили ее особенно раздражала. Эта дружба была такой полной, такой глубокой - в ней не оставалось места ни для кого другого. А Эвелин было неприятно сознавать, что куда-то ей нет доступа, что существует какой-то прекрасный закрытый сад, в который ей не войти. Поэтому ее чрезвычайно радовала мысль о том, что этой, так раздражающей ее своей красотой, дружбе между двумя девушками, которых она втайне ненавидела, пришел конец.
Глава 9
Прекраснейший миг
Эмили спустилась из своей комнаты в гостиную, еле передвигая ноги и чувствуя, что жизнь лишена всех красок и музыки и тянется перед ней однообразной, скучной серой полосой. Но десять минут спустя она уже видела вокруг одни радуги, а унылая пустыня ее будущего цвела яркими розами.
Причиной этого чудесного превращения стало тоненькое письмецо, которое вручила ей, с характерным смешком, тетя Рут. К письму был приложен журнал, но Эмили сначала не обратила на него внимания. Она увидела на уголке конверта адрес известной цветочной фирмы и, прикоснувшись к нему, сразу почувствовала, какое оно многообещающе тонкое - такое непохожее на обычные пухлые письма, приносившие назад отвергнутые редакторами стихи.
Ее сердце отчаянно забилось, когда она разорвала его и бросила взгляд на отпечатанный на машинке текст.
"Мисс Эмили Б. Старр
Шрузбури, остров Принца Эдуарда,
Канада
Дорогая мисс Старр!
С большим удовольствием сообщаем Вам, что Ваше стихотворение "Совиный смех" было принято к публикации в журнале "Сад и лес". Оно напечатано в последнем номере нашего журнала, экземпляр которого прилагается к этому письму. В Ваших стихах звучит искреннее, глубокое чувство, и мы будем рады познакомиться с Вашими новыми произведениями.
Не в наших правилах платить наличными за опубликованные материалы, но Вы можете выбрать семена цветов из нашего каталога на общую сумму в два доллара, и эти семена будут высланы на Ваш адрес.
С благодарностью,
остаемся
искренне Ваши
Томас Е. Карлтон и Кº".
Эмили уронила письмо и дрожащими пальцами схватила журнал. У нее закружилась голова... буквы плясали перед ее глазами... что-то стиснуло ей горло... ведь там, на первой странице, в красивой рамке из замысловатых завитков было ее стихотворение - "Совиный смех", Эмили Берд Старр.
Для нее это был первый глоток из чаши успеха, так что нам не стоит смотреть на нее как на глупенькую девочку, даже если он опьянил ее. Она унесла письмо и журнал в свою комнату, чтобы там с жадной радостью рассмотреть получше то и другое, - в блаженном неведении о том, как усиленно фыркает по этому поводу тетя Рут. У тети Рут вызвали большие подозрения эти внезапно раскрасневшиеся щеки, сияющие глаза и восторженный вид существа, оторвавшегося от земли.
Поднявшись к себе, Эмили села и прочитала свое стихотворение, словно никогда не видела его прежде. Там, конечно же, оказалась опечатка наборщика, увидев которую она содрогнулась - какой ужас! "волнолуние" вместо "полнолуние"!- но это было ее стихотворение... ее.. напечатанное в настоящем журнале.
И за него ей заплатили! Разумеется, чек стал бы более приятным гонораром: два доллара, заработанные собственным пером, показались бы Эмили настоящим богатством. Но какое удовольствие получат они с кузеном Джимми, выбирая семена! В воображении она уже видела прекрасную клумбу, которая появится следующим летом в Молодом Месяце - половодье красных, лиловых, голубых и золотистых цветов.
А как это там написано в письме? "В Ваших стихах звучит искреннее, глубокое чувство, и мы будем рады познакомиться с Вашими новыми произведениями".
О блаженство... о восторг! Мир принадлежал ей... Альпийская тропа была почти пройдена... что значили еще всего лишь несколько шагов к вершине?
Эмили не могла оставаться в темной маленькой комнате с гнетуще низким потолком и недружелюбной мебелью. Похоронное выражение лица лорда Байрона было оскорбительно для ее радости. Эмили торопливо накинула пальто и поспешила в Край Стройности.
Когда она проходила через кухню, тетя Рут, которую, естественно, одолевали подозрения, еще более глубокие, чем обычно, спросила с вкрадчивым сарказмом:
- Дом горит? Или гавань?
- Ни то, ни другое. В огне моя душа, - ответила Эмили с загадочной улыбкой. Она закрыла за собой дверь и сразу же забыла о тете Рут и обо всех других неприятных особах и вещах. Как красив был мир... как прекрасна жизнь... как чудесен Край Стройности! Молоденькие елочки по обе стороны узкой тропинки, были слегка припорошены снегом, словно - так подумала Эмили - кто-то шаловливо набросил вуали из воздушных кружев на суровых юных друидских жриц, давших зарок никогда не соблазниться подобными легкомысленными и пустыми украшениями. Эмили решила, что запишет эту фразу в свою "книжку от Джимми", когда вернется домой. Всё дальше и дальше легко бежала она к гребню холма. У нее было такое чувство, словно она летит. Неужели ее ноги касаются земли? Не может быть! На холме она задержалась и немного постояла - ликующая, счастливая, с молитвенно сложенными руками и полными мечты глазами. Солнце только что опустилось за горизонт. Вдали над скованной льдом гаванью громоздились ослепительные радужные массы громадных облаков. А за ней виднелись блестящие белые холмы с уже появившимися над ними первыми звездочками. Справа, в просвете между темными стволами старых елей виднелась восходящая в хрустальном вечернем воздухе огромная круглая луна.
- "В ваших стихах звучит искреннее, глубокое чувство", - пробормотала Эмили, снова вслушиваясь в звучание этой удивительной похвалы. - Они хотят получить мои новые произведения! О, если бы только папа мог увидеть мои стихи в печати!
Когда-то в старом домике, в Мейвуде, ее отец, склонившись над ней, когда она засыпала, сказал: "Она будет глубоко любить… и мучительно страдать... и у нее будут счастливейшие мгновения, вознаграждающие за страдания"…
И вот он настал - один из счастливейших моментов ее жизни. Она чувствовала удивительное воодушевление, волнующую сердце простую радость бытия. Творческие силы, дремавшие весь этот несчастный минувший месяц, вдруг снова пробудились и зажгли в ее душе очищающее пламя. Оно уничтожило все нездоровые, ядовитые, мучительные мысли и чувства. Эмили вдруг поняла, что Илзи не совершала того ужасного поступка. Она весело засмеялась - сама над собой.
- Какой же я была дурочкой! Ох, такой ужасной дурочкой! Конечно же, Илзи не пририсовывала мне никаких усов. Больше ничто нас не разделяет... все сомнения ушли... ушли... ушли! Я сейчас же пойду к ней и скажу об этом.
Эмили поспешила обратно по своей любимой узкой тропинке. Край Стройности лежал вокруг нее в лунном свете, таинственный, погруженный в глубокую тишину, какая всегда царит в зимних лесах. Эмили казалось, что она сама - часть этой красоты, очарования и волшебства. С неожиданным вздохом Женщины-ветра в тенистой просеке пришла "вспышка", и Эмили, с восторгом в душе, вприпрыжку побежала к Илзи.
Она застала Илзи одну... обняла ее... крепко прижала к себе.
- Илзи, прости меня! Я не должна была сомневаться в тебе... да, я сомневалась в тебе... но теперь знаю... знаю, что ты этого не делала. Пожалуйста, прости меня!
- Коза ты!- сказала Илзи.
Эмили очень понравилось, что ее назвали козой. Это была прежняя Илзи... ее Илзи.
- Ох, Илзи, я была так несчастна.
- Ну-ну, только не вой из-за этого, - сказала Илзи. - Мне самой было не слишком весело. Слушай, Эмили, я должна тебе кое-что сказать. Помалкивай и слушай. В тот день я встретила Эвелин в книжном магазине, и мы вернулись за какой-то книжкой, которая ей понадобилась, и обнаружили, что ты спишь на моей постели - да так крепко! Ты даже не шевельнулась, когда я ущипнула тебя за щеку. Тогда, просто из озорства, я взяла черный карандаш и сказала: "Вот нарисую ей сейчас усы!" Молчи! Эвелин сделала постную физиономию и сказала: "Что ты! Это было бы подлостью, разве ты так не считаешь?" У меня не было ни малейшего намерения рисовать тебе усы... я просто шутила... но эта козявка Эвелин так разозлила меня своей чертовой сверхдобродетельностью, что я решила сделать это... Заткнись!.. Я собиралась сразу разбудить тебя и подержать перед тобой зеркало - вот и все. Но прежде чем я успела это сделать, вошла Кейт Эррол и позвала нас с собой, и я бросила карандаш и вышла. Это все, Эмили, честное слово! Но потом мне было так стыдно за мою глупость... я сказала бы, что совесть меня замучила - если бы у меня была такая вещь, как совесть... я чувствовала, что, должно быть, это я подала идиотскую идею тому, кто ее осуществил, и потому тоже несу долю ответственности за случившееся. А потом я заметила, что ты не доверяешь мне... и это меня разозлило... не привело в ярость, понимаешь, но наполнило гадкой холодной тайной злостью. Я подумала, что ты не имеешь никакого права подозревать, будто я могла допустить, чтобы ты пошла в таком виде в класс. И я подумала, что, раз ты подозреваешь, то можешь продолжать подозревать и дальше... я не скажу ни слова в свое оправдание. Но, право, я безумно рада, что ты больше не воображаешь того, чего нет.
- Ты думаешь, это сделала Эвелин Блейк?
- Нет. Она, конечно, вполне способна на такую подлость, но я просто не могу представить, как она могла бы это проделать. Она пошла вместе со мной и Кейт в магазин, а потом мы ушли и оставили ее там. Она была в классе через пятнадцать минут, так что думаю, у нее не было времени, чтобы вернуться в мою комнату. По правде сказать, я подозреваю во всем эту маленькую чертовку Мей Хилсон. Она на все способна, и я видела ее в передней, когда размахивала карандашом. Она накинулась на мою дурацкую идею, как кошка на молоко. Но Эвелин не могла этого сделать.
Эмили осталась при своем мнении, что Эвелин не только могла, но и сделала. Однако все это не имело значения, и огорчало ее лишь то, что тетя Рут по-прежнему была убеждена в виновности Илзи и переубедить ее не представлялось возможным.
- Обидно до жути!- заявила Илзи. - Здесь мы даже не можем поговорить по душам: у Мэри всегда такая толпа подруг и Эвелин Блейк вечно торчит здесь.
- Я еще выясню, кто это сделал, - сказала Эмили мрачно, - и заставлю тетю Рут уступить.
На следующий день Эвелин Блейк стала свидетельницей великолепной шумной ссоры между Илзи и Эмили. Во всяком случае, шумно бранилась Илзи; Эмили же сидела, скрестив ноги, со скучающим высокомерным выражением в полузакрытых глазах. Это зрелище должно было бы обрадовать девушку, которую раздражала дружба других девушек. Но Эвелин Блейк не обрадовалась. Илзи снова ссорилась с Эмили... следовательно, Илзи и Эмили были опять в прекрасных отношениях.
- Я так рада, что вы простили Илзи за эту подлую шутку, - сладким тоном сказала она Эмили на следующий день. - Конечно, это было просто безрассудством с ее стороны... я всегда это утверждала... она ни на миг не задумалась о том, что выставляет вас на посмешище. Такой уж у бедняжки Илзи нрав. Знаете, я пыталась остановить ее... разумеется, я не говорила вам этого прежде... мне не хотелось подливать масла в огонь... но я прямо заявила ей, что так поступать с подругой - ужасная подлость. Я думала, что сумела удержать ее от озорства. Это так мило с вашей стороны, Эмили, дорогая, простить ее. Вы добросердечнее, чем я. Боюсь, я никогда не смогла бы простить того, кто выставил меня на посмешище.
- Почему ты не придушила ее на месте? - спросила Илзи, когда услышала от Эмили об этом разговоре.
- Я просто прищурила глаза и смерила ее взглядом Марри, - сказала Эмили, - и это было для нее горше смерти.
Глава 10
Минутное безумие
Ежегодно в начале апреля - когда ученики еще не ушли с головой в учебу в преддверии весенних экзаменов - в Шрузбурской средней школе устраивали концерт, доходы от которого шли на покупку книг для школьной библиотеки. Первоначально в тот год предполагалось составить обычную программу - музыкальные номера, чтение стихов и небольшие сценки для двух-трех исполнителей. Эмили попросили принять участие в одной из таких сценок, и она согласилась, получив от тети Рут неохотное позволение, которое, вероятно, не было дано, если бы просить о нем не пришла лично мисс Эйлмер. Мисс Эйлмер была внучкой сенатора Эйлмера, и только по этой причине тетя Рут пошла ей навстречу. Затем мисс Эйлмер предложила убрать из программы бо́льшую часть выступлений музыкантов и чтецов, а вместо них поставить короткую пьесу. Предложение с энтузиазмом поддержали все ученики, и в планы подготовки к концерту были внесены необходимые изменения. Эмили получила самую подходящую для нее роль, а потому глубоко заинтересовалась постановкой и наслаждалась репетициями, проходившими в здании школы по вечерам два раза в неделю под руководством мисс Эйлмер.
Предстоящая постановка вызвала в Шрузбури немалый ажиотаж. Никогда еще ученики местной средней школы не решались на осуществление столь масштабного проекта. Стало известно, что вечерним поездом из Шарлоттауна, чтобы посмотреть представление, приедет большая группа студентов королевской учительской семинарии. Услышав это, актеры взволновались не на шутку. Учащиеся королевской семинарии обладали большим опытом по части подобных постановок. Несомненно, они ехали критиковать. Так что каждый член труппы был одержим желанием добиться того, чтобы спектакль прошел не хуже, чем все те, которые ставили в семинарии, и прилагал все усилия для достижения этой заветной цели. В работе над ролями им помогала сестра Кейт Эррол, выпускница школы драматического искусства, и, когда наконец все было готово и настал вечер спектакля, во многих домах и пансионах Шрузбури царило глубокое волнение.
Стоя в своей маленькой, освещенной свечами комнате, Эмили смотрела на "Эмили в зеркале" с явным удовлетворением - удовлетворением, которое было вполне оправданно. Пепельно-розовое платье подчеркивало яркий румянец на щеках и темную глубину серых глаз, а маленький венок из серебряных листиков на черных волосах придавал ей вид юной дриады. Однако дриадой она себя не чувствовала. Тетя Рут велела ей снять кружевные чулки и надеть кашемировые... и даже попыталась заставить ее надеть шерстяные, но, потерпев поражение, взяла реванш, настояв на фланелевой нижней юбке.
"Какая она толстая и уродливая!"- с отвращением сказала про себя Эмили... имея в виду, разумеется, нижнюю юбку. Но юбки в те времена носили широкие, и стройная Эмили могла надеть даже толстую фланелевую нижнюю юбку без всякого ущерба для своей фигуры.
Она как раз застегивала на шее свое египетское ожерелье, когда в комнату вошла тетя Рут. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять, что тетя Рут разгневана.
- Эмили, только что ко мне заходила миссис Болл. Она сказала мне нечто совершенно невероятное. Ты собираешься сегодня играть в пьесе?
- Разумеется, это пьеса, тетя Рут. Вы не могли об этом не знать.
- Когда ты просила у меня позволения принять участие в концерте, ты говорила, что это будет всего лишь сценка, - ледяным тоном сказала тетя Рут.
- О... но мисс Эйлмер решила поставить вместо этого небольшую пьесу. Я думала, вы знаете об этом, тетя Рут... я была уверена, что вы знаете. Мне казалось, что я говорила вам об этом.
- Ничего ты мне не говорила... ты намеренно держала меня в неведении, так как знала, что я не позволю тебе играть в пьесе.
- Нет, вы ошибаетесь, тетя Рут, - серьезно возразила Эмили. - Я и не думала ничего скрывать. Конечно, мне не хотелось много говорить об этом с вами, так как я знала, что вы в целом неодобрительно относитесь к концерту.
Когда племянница говорила серьезно, тетя Рут всегда видела в этом признак дерзости.
- Только этого нам недоставало! Я, разумеется, всегда знала, что ты скрытная, но ни за что не поверила бы, что ты можешь быть настолько скрытной.
- Ничего подобного, тетя Рут!- нетерпеливо воскликнула Эмили. - Было бы глупо с моей стороны скрывать, что мы ставим пьесу, когда об этом говорят по всему Шрузбури. Я не понимаю, как вы могли не слышать об этом.