- Я знаю, тебе стало гораздо легче теперь, когда ты выплеснула все свое раздражение, - сказал кузен Джимми. - Еще пончик?
Со вздохом покорности судьбе Эмили убрала ноги от печки и придвинулась к столу. Кувшин с пончиками стоял между ней и кузеном Джимми. Она была очень голодна.
- Рут хорошо тебя кормит? - озабоченно спросил кузен Джимми.
- О да. По меньшей мере одну традицию Молодого Месяца тетя Рут сохранила. Еды у нее много и еда хорошая. Но перекусить на ходу или вечером - ни-ни!
- А ты всегда любила съесть что-нибудь вкусненькое перед сном, не так ли? Но ведь у тебя был с собой целый ящик печенья и сластей, когда ты уезжала отсюда после каникул?
- Тетя Рут его конфисковала. То есть она убрала его в буфетную и выдает мне его содержимое только в конце обеда. Эти пончики ужасно вкусные. И всегда есть что-то дерзкое и волнующее в том, чтобы есть в самый неподходящий час, как сейчас, правда? Как случилось, что вы не спите в такое время, кузен Джимми?
- Корова заболела. Решил, что лучше мне посидеть и приглядеть за ней.
- Мне повезло, что вы оказались здесь. О, я уже образумилась, кузен Джимми. Конечно, вы думаете, что я поступила как дурочка.
- Каждый человек в определенном смысле дурак, - сказал кузен Джимми.
- Что ж, я вернусь и проглочу горькую пилюлю даже не поморщившись.
- Приляг на диван и вздремни. На рассвете я запрягу серую кобылу и отвезу тебя обратно.
- Нет, так не пойдет. По нескольким причинам. Во-первых, дороги такие, что трудно проехать - и на колесах, и на полозьях. Во-вторых, мы не сможем отъехать так, чтобы тетя Элизабет не услышала. Но если она услышит, то все узнает... а я этого не хочу. Мой глупый поступок останется вечной, глубокой тайной между нами, кузен Джимми.
- Тогда как же ты собираешься вернуться в Шрузбури?
- Пешком.
- Пешком? В Шрузбури? Среди ночи?
- Разве я не пришла из Шрузбури среди ночи? Я смогу сделать то же самое снова, и это будет ничуть не тяжелее, чем трястись по этим ужасным дорогам в повозке, запряженной серой кобылой. Конечно, я надену на ноги что-нибудь покрепче этих туфелек. Я по глупости испортила ваш рождественский подарок. Здесь в чулане есть пара моих старых ботинок. Я надену их... и мое старое пальто. К рассвету я буду в Шрузбури. Я отправлюсь в путь, как только мы доедим пончики. Давайте прикончим их, кузен Джимми.
Кузен Джимми согласился. В конце концов, Эмили - молодая и крепкая девушка, ночь тихая, а чем меньше Элизабет будет знать о произошедшем, тем лучше для всех заинтересованных лиц. Со вздохом облегчения - как все славно разрешилось, а сначала он так боялся, что наткнется на "гранитную жилу" в характере Эмили... и тогда, пиши пропало!- кузен Джимми принялся за пончики.
- Как тебе пишется? - поинтересовался он.
- Я написала довольно много в последнее время... правда, в моей комнате довольно холодно по утрам, но я так люблю писать... моя заветная мечта - создать когда-нибудь что-нибудь стоящее.
- Создашь. Непременно. Тебя не сталкивали в колодец, - сказал кузен Джимми.
Эмили погладила его лежавшую на столе руку. Никто не понимал лучше, чем она, что мог бы создать кузен Джимми, если бы его не столкнули в колодец.
Когда в кувшине не осталось ни одного пончика, Эмили облачилась в свои старые ботинки и плащ. Это был весьма потрепанный наряд, но в старой, тускло освещенной свечами комнате ее свежее лицо сияло над ним как звезда.
Кузен Джимми взглянул на нее снизу вверх и подумал о том, какое она талантливое, красивое, веселое существо и как досадно, что ей приходится терпеть столько неприятностей.
- Высокая и величественная... высокая и величественная, как все наши женщины, - пробормотал он задумчиво, а потом добавил: - Кроме Рут.
Эмили засмеялась... и "скорчила рожицу".
- В нашем предстоящем разговоре тете Рут не помешает ее рост. Этого случая ей хватит, чтобы пилить меня до конца года. Но не беспокойтесь, дорогой кузен Джимми, я теперь нескоро совершу очередную глупость. Этот взрыв гнева очистил атмосферу. Тете Элизабет покажется ужасным, что вы в одиночку съели целый кувшин пончиков - вы, жадный кузен Джимми.
- Тебе нужна новая записная книжка?
- Пока нет. Последняя, которую вы подарили мне, исписана только до середины. Мне надолго хватает записной книжки, когда я не пишу рассказов. А как бы я хотела их сейчас писать, кузен Джимми.
- Придет время... придет, - ободрил ее кузен Джимми. - Подожди немного... только подожди немного. Если мы не гонимся за тем, чего хотим, желаемое иногда само догоняет нас. "Мудростью устрояется дом и разумом утверждается. И с уменьем внутренности его наполняются всяким драгоценным и прекрасным имуществом"... Да, Эмили, "всяким драгоценным и приятным имуществом". Притчи, глава двадцать четвертая, стих третий и четвертый.
Он выпустил Эмили из дома, задвинул засов на двери и, погасив все свечи, кроме одной, несколько мгновений постоял в задумчивости, глядя на последний огонек, а затем, радуясь, что Элизабет его не слышит, с чувством произнес:
- Пошла она, эта Рут Даттон... пошла она... - Но храбрость изменила ему, и он закончил: -...в рай!
Эмили возвращалась в Шрузбури при ярком лунном свете. Она ожидала, что теперь, когда ее не гонят в дорогу гнев и запальчивость, обратный путь покажется ей печальным и утомительным. Но, к ее удивлению, ночная прогулка превратилась в "чудо красоты" - а Эмили принадлежала к тем "вечным рабам прекрасного", которые одновременно являются "властителями мира" и о которых поет в своих песнях Карман[52]. Она очень устала, но это проявлялось - что часто случалось с ней, когда она бывала переутомлена - лишь в некоторой экзальтации чувств и воображения. Мысль работала быстро и четко. Всю дорогу Эмили вела сама с собой остроумные разговоры и сочинила так много эпиграмм, что была приятно удивлена своими способностями. Было так радостно снова чувствовать себя бодрой, полной жизни и огня. Она была одна, но не чувствовала себя одинокой.
Шагая в лунном свете, она разыгрывала целое представление. В этой ночи было очарование неистовства, необузданности, находившее отклик в самой глубине души Эмили, где таилось стремление жить, руководствуясь только собственными желаниями и страстями - стремление бродяги и поэта, гения и глупца.
Большие ели, освободившиеся от груза снега, вольно, буйно и радостно взмахивали своими лапами над залитыми луной полями. Существовало ли когда-нибудь в мире нечто более прекрасное, чем черные тени этих стройных серых кленов, лежащие на дороге под ее ногами? Дома, мимо которых она проходила, были полны тайн. Ей нравилось думать о людях, которые спят в этих домах и видят во сне то, в чем отказала им реальная жизнь... и о милых маленьких детских ручках, красиво сложенных во сне... и о сердцах, которые, возможно, бодрствуют в печали и горе... о пустых объятиях, раскрытых навстречу равнодушной ночи... и всё это в то время, как она, Эмили, проносится в этот предрассветный час мимо, словно призрак смерти.
И было легко представить, что вокруг есть и другие существа - не смертные, не люди. Она всегда жила где-то поблизости от страны фей, а теперь вступила в пределы этой страны. В камышах на болоте зловеще насвистывала Женщина-ветер... из елового лесочка доносился восхитительный и зловещий смех сов... кто-то прыжками пересек дорожку прямо перед ней - может быть, кролик, а может быть, маленький эльф... деревья обрели прелестные, но пугающие очертания, каких никогда не имели днем. Сухие стебли прошлогоднего чертополоха под изгородями казались компаниями гоблинов, встрепанная желтая береза - лукавым сатиром, искривленные пни на открытом склоне холма - Паном, играющим среди теней на своей свирели в окружении смеющихся фавнов... шаги древних богов эхом отдавались вокруг Эмили. Было приятно верить, что эти боги существуют.
- Человек так много теряет, когда становится скептиком, - пробормотала Эмили... и тут же, решив, что это довольно умное замечание, пожалела, что у нее нет с собой "книжки от Джимми", куда можно было бы записать такую отличную фразу.
Так, смыв всю горечь со своей души в воздушной купели весенней ночи и пульсируя с головы до ног вольным, непривычным, сладким воодушевлением, она подошла к дому тети Рут в тот час, когда туманные лиловые холмы к востоку от гавани стали обретать более четкие очертания под медленно белеющим небом. Она ожидала, что найдет дверь все еще запертой на замок, но дверная ручка, которой она коснулась, сразу же повернулась, и Эмили вошла в дом.
Тетя Рут уже встала и разводила огонь в кухне.
По пути из Молодого Месяца Эмили придумала десяток разных способов сказать то, что ей хотелось сказать... но теперь она не прибегла ни к одному из них. В последний момент ее осенила озорная мысль. Прежде чем тетя Рут успела - или захотела - заговорить, Эмили сказала:
- Тетя Рут, я вернулась и хочу сказать вам, что прощаю вас, но чтобы больше этого не было.
Сказать по правде, мистрис Рут Даттон испытала немалое облегчение, когда Эмили вернулась. Она боялась Элизабет и Лоры - ссоры в семействе Марри бывали весьма ожесточенными - и, совершенно искренне, боялась за саму Эмили, если та действительно пошла в Молодой Месяц в своих легких туфельках и тонком плаще. Нет, Рут Даттон не была извергом - она была всего лишь довольно глупой и упрямой курицей, пытающейся воспитывать жаворонка. Она действительно боялась, что Эмили может простудиться и заболеть чахоткой. А если бы Эмили решила совсем не возвращаться в Шрузбури... ох, "пошли бы такие разговоры"! А Рут Даттон терпеть не могла, когда обсуждали ее саму или ее поступки. Учитывая все это, она решила пропустить мимо ушей дерзкое приветствие Эмили.
- Ты всю ночь бродила по улицам? - мрачно спросила она.
- Ах, что вы, конечно нет. Я сходила в Молодой Месяц... побеседовала с кузеном Джимми и поела... а потом пошла обратно.
- Элизабет видела тебя? Или Лора?
- Нет. Они спали.
Миссис Даттон решила, что это, пожалуй, к лучшему.
-- Ну, - сказала она холодно, - ты проявила громадную неблагодарность, Эмили, но я прощаю тебя на этот раз... - Она вдруг оборвала фразу. Кажется, эти слова только что прозвучали? Прежде чем она придумала, чем их заменить, Эмили поднялась по лестнице и исчезла из вида. У мистрис Рут Даттон осталось неприятное ощущение, что, по какой-то непонятной причине, она не одержала в этом столкновении той победы, на которую была вправе рассчитывать.
Глава 11
Горы и долины
"28 апреля, 19~
Эти выходные я провела в Молодом Месяце и вернулась сегодня утром. А потому это печальный понедельник, и я тоскую по дому. Тетя Рут всегда также чуточку немного более невыносима... или кажется такой по сравнению с тетей Лорой и тетей Элизабет. Кузен Джимми в эти выходные не был таким милым, как обычно. Он несколько раз делался странным, как это с ним иногда случается, и был немного ворчлив по двум причинам: во-первых, несколько посаженных им молоденьких яблонь погибают - зимой их корни обгрызли мыши, а во-вторых, он не смог уговорить тетю Элизабет установить новые молочные сепараторы, которые используют все остальные в Блэр-Уотер. А я втайне рада, что она не согласилась. Не хочу, чтобы наша красивая старая молочня и блестящие коричневые молочные чаны исчезли ради какого-то усовершенствования. Не могу представить Молодой Месяц без молочни.
Когда мне удалось отвлечь кузена Джимми от грустных мыслей, мы изучили каталог цветочной компании мистера Карлтона и обсудили, что лучше всего выбрать на два доллара, которые я получила за "Совиный смех". Мы перепробовали десяток разных сочетаний цветов и формы клумбы и получили от этого удовольствия на несколько сотен долларов, но в конце концов остановились на длинной узкой клумбе астр: в центре будут бледно-лиловые, вокруг них белые, кайма из бледно-розовых, а по углам темно-лиловые. Я уверена, что получится красиво, и, глядя на сентябрьскую прелесть моей клумбы, я буду думать: "Это создала я силой своего воображения!"
Я сделала еще один шаг на "альпийской тропе". На прошлой неделе журнал "Дамы - дамам" принял мое стихотворение "Женщина-ветер" и вознаградил меня за это двумя подписками. Наличными - ни гроша... но, возможно, я еще дождусь и денежных гонораров. Я должна поскорее заработать столько денег, чтобы возместить тете Рут все ее расходы на мое проживание под ее кровом - все, до единого цента. Тогда она не сможет попрекать меня тем, что мое образование обходится ей слишком дорого. Не проходит и дня, чтобы она намекнула на это... "Нет, миссис Битти, в этом году я не могу пожертвовать на зарубежные миссии столько, сколько жертвую обычно: мои расходы, как вам известно, теперь значительно возросли"... "О нет, мистер Моррисон, хоть ваши новые товары и очень хороши, я не могу позволить себе новое шелковое платье этой весной"... "Этот диван следовало бы обить заново... он ужасно обтрепался... но об этом не может быть речи в этом году, да и в следующем тоже"... И так все время.
Но над моей душой тетя Рут невластна.
"Совиный смех" перепечатала в шрузбурская "Таймс" - все, как есть, прямо с "волнолунием". Эвелин Блейк, как я слышала, очень сомневается в том, что это я его написала... она уверена, что где-то читала именно это стихотворение несколько лет назад... Наилюбезнейшая Эвелин!
Тетя Элизабет вообще ничего об этом не сказала, но, по словам кузена Джимми, вырезала стихотворение из газеты и вложила в Библию, которую держит на столике возле своей кровати. Когда я сказала ей, что получу семян на два доллара за стихи, она ответила, что, вероятно, когда я пошлю за ними, получу известие о банкротстве фирмы!
У меня возникла мысль: а не послать ли в журнал "Счастливые часы" маленький рассказ о ребенке? Тот самый, который понравился мистеру Карпентеру. Хорошо бы отпечатать его на машинке. Но это невозможно, так что придется просто очень аккуратно его переписать. Интересно, хватит ли у меня дерзости послать им этот рассказ? Уж они-то точно заплатили бы за него наличными.
Дин скоро вернется домой. Как я буду рада его видеть! Интересно, найдет ли он, что я очень изменилась. Я стала заметно выше. Тетя Лора говорит, что скоро я должна буду носить по-настоящему длинные платья и делать высокую прическу, но тетя Элизабет считает, что пятнадцать - это еще слишком рано. Она говорит, что в наши дни пятнадцатилетние девушки не так женственны, как это было в ее время. Но я знаю, что на самом деле тетя Элизабет просто боится, что, если она позволит мне стать взрослой, я убегу из дома и выйду замуж - "как Джульет". Но я не спешу становиться взрослой. Гораздо приятнее так, как есть - ни то, ни се. Если мне хочется ребячиться, я могу ребячиться и не стыдиться даже самых глупых поступков, а если мне хочется выглядеть солидной, при моем новообретенном росте это совсем нетрудно.
Сегодня тихий дождливый вечер. Ивы на болоте покрылись пушистыми сережками, и молоденькие березки в Краю Стройности набросили на свои обнаженные ветви прозрачную лиловую вуаль. Пожалуй, я напишу стихотворение "Видение весны".
********
5 мая, 19~
В школе настоящая эпидемия весеннего стихоплетства. Эвелин напечатала в майском "Пере" свои стихи о цветах. Очень слабые рифмы.
А Перри! Он также ощутил ежегодный "весенний порыв", как это называет мистер Карпентер, и написал нечто ужасное под названием "Старый фермер на посеве". Он послал это произведение в "Перо", и там его действительно напечатали - в юмористической колонке. Перри очень гордится этим и не понимает, что выставил себя ослом. Илзи побледнела от ярости, когда прочитала этот опус, и с тех пор с Перри не разговаривает. Она заявила, что он не заслуживает того, чтобы с ним общались. Илзи слишком сурова к бедному Перри. Но все же, когда я читаю его стихотворение, особенно вот это четверостишие:
Я пахал, боронил и сеял,
Я сделал все что мог,
А теперь ухожу я с поля,
Остальное пусть делает Бог,
мне самой хочется его убить. Перри никак не может понять, чем оно нам не нравится.
- Все в рифму, разве не так?
О, да, все в рифму!
Илзи также очень разозлилась на Перри недавно из-за того, что он пришел в школу с одной единственной пуговицей на куртке - все остальные были оторваны. Я сама не смогла этого вынести и, когда мы вышли из класса, шепнула Перри, чтобы на закате он пришел на пять минут к Папоротниковому пруду, где я его буду ждать. Вечером я тихонько вышла из дома с иголкой, ниткой и пуговицами и пришила их ему. Он сказал, что не понимает, почему ему нельзя было подождать до пятницы - тогда их пришила бы ему дома тетя Том. Я строго спросила его:
- А почему ты сам их не пришьешь?
- У меня нет ни пуговиц, ни денег на пуговицы, - сказал он в ответ, - но это пустяки. Придет время, когда у меня, если захочу, будут золотые пуговицы.
Тетя Рут увидела, как я возвращалась с нитками и ножницами, и, конечно, пожелала узнать "где, что и почему". Когда я рассказала ей всю историю, она заявила:
- Тебе ни к чему было этим заниматься. Пусть Перри Миллеру пришивают пуговицы его друзья.
- Я его лучший друг, - ответила я.
- Не пойму, откуда у тебя такие непритязательные вкусы, - фыркнула тетя Рут.
********
7 мая, 19~
Сегодня после школы Тедди отвез нас на лодке на другую сторону гавани собирать перелески на еловых пустошах вдоль реки Грин. Мы набрали полные корзинки и великолепно провели целый час, бродя по пустошам под дружеский шепот окружавших нас маленьких елочек. Как кто-то сказал о землянике, так я скажу о перелесках: "Бог мог сделать цветы душистее этих, но так и не сделал".
Когда мы возвращались домой, на дюны опустился густой белый туман и быстро заполнил всю гавань. Но Тедди греб в том направлении, откуда доносились свистки поездов, так что никакой опасности для нас не было, и я нашла эту прогулку по воде в тумане совершенно чудесной. Казалось, что мы плывем по белому морю в полнейшей тишине. Не было слышно ни звука, кроме слабого стона волн на дюнах, зова далеких морских глубин и тихого плеска весел, опускающихся в прозрачную воду. Мы были одни в мире дымки на безбрежном, окутанном молочно-белой завесой море. Иногда, всего лишь на миг, поток прохладного воздуха приподнимал эту завесу, и тогда туманные берега надвигались на нас со всех сторон, словно призраки. Затем непроницаемая белизна снова закрывала все вокруг. Было похоже на то, что мы ищем какой-то незнакомый, заколдованный берег, который все удаляется и удаляется. Мне было по-настоящему жаль, когда мы наконец причалили и все кончилось, но, вернувшись домой, я обнаружила, что тетя Рут не на шутку взволновалась из-за тумана.
- Я знала, что мне не следовало тебя отпускать, - заявила она.
- Да никакой опасности вовсе не было, тетя Рут, - запротестовала я, - и только посмотрите на мои прелестные цветы.
Но тетя Рут не пожелала даже взглянуть на мои перелески.
- Никакой опасности - это в белом-то тумане! А если бы вы заблудились и ветер поднялся, прежде чем вам удалось бы добраться до суши?
- Как можно заблудиться на маленькой шрузбурской гавани, тетя Рут? - улыбнулась я. - Туман был чудесен, просто чудесен. Казалось, мы путешествуем за край планеты в глубины космоса.
Я говорила с энтузиазмом и, вероятно, выглядела немного дико с каплями тумана на волосах, так что тетя Рут сказала с холодной жалостью:
- Прискорбно, Эмили, что ты такая впечатлительная.