- Ох, я не хочу об этом говорить... и думать тоже. Я постараюсь забыть эту историю. Никогда больше не говори со мной об этом, Илзи.
Глава 16
Все течет
"Шрузбури
3 октября, 19~
Я завершила сбор подписки на вверенной моим заботам части нашей прекрасной провинции - и оказалась лучшей из всех сборщиков... и заработала почти столько, сколько нужно, чтобы заплатить за все мои учебники в этом году. Когда я сказала об этом тете Рут, она не фыркнула. Я считаю, это фактом, заслуживающим упоминания.
Сегодня журнал "Мертон" вернул мой рассказ "Пески времен". Но отказ напечатан на пишущей машинке, а не в типографии. Почему-то напечатанный на машинке он выглядит не настолько оскорбительным, как вышедший из типографии. "Мы с интересом прочитали Ваш рассказ и очень сожалеем, что в настоящее время не можем принять его к публикации". Если "с интересом" не просто фигура речи, это несколько ободряет. Но, может быть, редакторы лишь пытались смягчить удар?
Мы с Илзи недавно узнали, что в "Черепе и Сове" есть девять вакантных мест и что мы включены в список тех, кто может претендовать на членство. Так что мы подали заявления. В школе принадлежность к "Черепу и Сове" считается большой честью.
Мой второй учебный год сейчас в полном разгаре, и я нахожу занятия очень интересными. Директор, мистер Харди, ведет на нашем курсе несколько предметов и как преподаватель нравится мне больше любого другого - если не считать мистера Карпентера. Его очень заинтересовало мое сочинение "Женщина, которая отшлепала короля". Он отметил его как лучшее и посвятил ему отдельный урок на занятиях по критическому литературному анализу. Эвелин Блейк - естественно - не сомневается, что я его откуда-то списала; она уверена, что читала его прежде. Эвелин в этом году носит новую прическу в стиле помпадур - на мой взгляд, ей это совсем не к лицу. Но, с другой стороны, надо признать, что единственная часть тела Эвелин, которая мне нравится, - это ее спина.
Насколько я могу судить, весь клан шрузбурских Мартинов гневается на меня. На прошлой неделе Салли Мартин венчалась в здешней англиканской церкви, и редактор "Таймс" попросил меня написать отчет об этом событии. Конечно, я пошла... хотя терпеть не могу писать отчеты о свадьбах. Мне всегда хочется сказать о них много такого, что говорить нельзя. Но свадьба Салли была красивой, как и она сама, и я составила доброжелательный, как мне казалось, отчет... и отдельно упомянула в нем великолепный букет невесты из роз и орхидей - первый в Шрузбури свадебный букет из орхидей. Я написала все совершенно четко, и нет никакого оправдания жалкому наборщику "Таймс", превратившему орхидеи в сардины. Конечно, каждый, кто обладает хотя бы толикой здравого смысла, сразу понял бы, что это всего лишь опечатка. Но Мартины упрямо держатся за абсурдную мысль, что это была глупая шутка и я нарочно написала сардины - так как, похоже, кто-то передал им одно из случайно оброненных мной замечаний: я сказала, что устала от обычных отчетов о свадьбах и хотела бы написать один из них по-новому. Да, я сказала это... но моя жажда оригинальности едва ли могла довести меня до того, чтобы сообщить о невесте, несущей букет из сардин! Тем не менее Мартины придерживаются именно такого мнения, и Стелла Мартин не пригласила меня на свою "наперсточную вечеринку"[72]... и тетя Рут говорит, что ее это ничуть не удивляет... а тетя Элизабет осуждает меня за безрассудство. Меня! Боже, пошли мне терпение!
********
5 октября, 19~
Сегодня вечером приходила миссис Брадшо - повидать меня.
К счастью, тети Рут не было дома... я говорю "к счастью", так как не хочу, чтобы тетя Рут узнала о моем странном сне и о том, как благодаря ему нашелся маленький Аллан Брадшо. Возможно, это "скрытность", как сказала бы тетя Рут, но, откровенно говоря, я не вынесла бы фырканья, удивленных возгласов и глубокомысленных рассуждений тети Рут на эту тему.
Миссис Брадшо пришла поблагодарить меня. Я была очень смущена. В конце концов, какое я имею отношение к случившемуся? Мне совершенно не хочется думать или рассуждать об этом. Миссис Брадшо говорит, что маленький Аллан снова чувствует себя хорошо, хотя сидеть он смог только через неделю после того, как его нашли в кладовой дачи Скоуби. Она была очень бледна и говорила с большим чувством.
- Он умер был там, если бы вы не пришли, мисс Старр... и я тоже умерла бы. Я не смогла бы жить дальше... не зная... о, я никогда не забуду ужас, который пережила в те дни. Я должна была прийти и попытаться хотя бы отчасти выразить мою благодарность... вы уже ушли, когда я вернулась домой в то утро... и я чувствовала, что оказалась очень негостеприимной.
Тут она потеряла самообладание и расплакалась... и я тоже... и мы дружно поревели. Я очень рада и благодарна Богу, что Аллан нашелся, но мне всегда будет неприятно вспоминать о том, как это случилось.
********
Молодой Месяц
7 октября, 19~
Сегодня вечером я чудесно погуляла на кладбище возле озера. Можно подумать, что это не слишком веселое место для вечерней прогулки. Но мне нравится бродить по этому маленькому, усеянному могилами западному склону в приятной меланхолии, навеянной погожим осенним вечером. Мне нравится читать имена на надгробиях, и отмечать возраст умерших, и думать о любви, ненависти, надеждах или страхах, погребенных в каждой могиле. Это прекрасно... и совсем не печально. А вокруг лежали красные вспаханные поля и замерзшие, заросшие папоротниками лесные уголки, и все старые знакомые предметы, которые я люблю - люблю, как мне кажется, год от года все больше. Каждый раз, возвращаясь в Молодой Месяц на выходные, я нахожу, что эти предметы кажутся мне еще дороже - кажутся частью меня. Я люблю предметы совсем как людей. Мне кажется, тетя Элизабет испытывает те же чувства. Вот почему она не соглашается ни на какие перемены в Молодом Месяце. Я начинаю понимать ее лучше, чем прежде. И еще я думаю, что я сама ей тоже теперь нравлюсь. Сначала я была для нее всего лишь обременительным долгом, но теперь я нечто большее.
Я оставалась на кладбище, пока тусклые золотые сумерки, сгустившись, не превратили его странное, призрачное место. Тогда за мной пришел Тедди, и мы прогулялись вдвоем по лугу и Завтрашней Дороге. На самом деле это уже почти Сегодняшняя Дорога, так как деревья, которые растут вдоль нее, выше нашей головы, но мы по-прежнему зовем ее Завтрашней - отчасти по привычке, а отчасти потому, что, гуляя по ней, мы так много говорим о нашем завтрашнем дне и связанных с ним надеждах. Почему-то Тедди - единственный, с кем мне приятно говорить о моем "завтра" и моих честолюбивых мечтах. Ни с кем другим говорить об этом не хочется. Перри насмехается над моими литературными амбициями. Если я заговорю о писательской работе, он пожимает плечами: "Какой от этого прок?" А уж если человек сам не видит в этом "проку", ничего объяснить ему нельзя. Даже с Дином я не могу говорить на эту тему - с тех пор как однажды вечером он сказал мне с горечью: "Терпеть не могу слушать от тебя о твоем завтра - ведь оно не может быть моим завтра". Мне кажется, Дину в известном смысле неприятно думать о том, что я взрослею. Он не лишен характерной для Пристов жадности - нежелания делить что-либоили кого-либо, особенно друга, с кем-то еще... или с миром в целом. Я чувствую, что могу теперь положиться только на себя. Мне в последнее время кажется, что Дина уже не интересуют мои творческие устремления. Он даже, как я думаю, слегка над ними посмеивается. К примеру, мистер Карпентер пришел в восторг от моего рассказа "Женщина, которая отшлепала короля", и сказал мне, что получилось просто отлично, но Дин, когда прочел его, улыбнулся и сказал: "Неплохо для школьного сочинения, но..." - и снова улыбнулся. И его улыбка была не из тех, какие мне нравятся. Она была слишком уж "пристовской", как сказала бы тетя Элизабет. Я испытала - и продолжаю испытывать - ужасное унижение из-за этого. Этой улыбкой он, казалось, говорил: "Твоя писанина довольно занимательна, моя дорогая, и ты неплохо владеешь пером, но я оказал бы тебе медвежью услугу, если бы не дал понять, что такое умение не слишком много значит". Если это правда - что вполне вероятно, ведь Дин так умен и так много знает, - то я никогда не смогу создать ничего стоящего. Я не буду пописывать... я не хочу быть "очаровательной сочинительницей".
Но Тедди говорит со мной совсем иначе. В этот вечер он был в безумном восторге, и я тоже пришла в восторг, когда услышала от него новости. Он отправил два из своих рисунков на выставку в Шарлоттаун в сентябре, и мистер Луэс из Монреаля предложил ему пятьдесят долларов за каждый. Это позволит ему заплатить за стол и жилье в Шрузбури в следующую зиму и уменьшит расходы для миссис Кент. Впрочем, она не обрадовалась, когда он сказал ей об этом. Она сказала: "О, ты думаешь, что теперь не зависишь от меня", - и заплакала. Тедди очень обиделся: у него ничего такого и в мыслях не было. Бедная миссис Кент! Ей, должно быть, ужасно одиноко. Существует какая-то странная преграда между ней и ее родней. Я не захожу на Пижмовый Холм очень, очень давно. Один раз летом я пошла туда с тетей Лорой, которая узнала, что миссис Кент заболела. Миссис Кент чувствовала себя лучше и смогла встать. Она поговорила с тетей Лорой, но ни разу не обратилась ко мне, только иногда смотрела на меня, и в ее глазах был необычный, тлеющий огонь. Но, когда мы поднялись, чтобы уйти, она заговорила... и сказала:
- Ты уже очень высокая. Скоро ты станешь взрослой женщиной... и украдешь у какой-нибудь другой женщины ее сына.
На обратном пути тетя Лора сказала, что миссис Кент всегда была странной, но в последнее время становится еще страннее.
- По мнению некоторых, что-то не в порядке с ее рассудком, - заметила она.
- Думаю, дело не в ее рассудке. Что-то не в порядке с ее душой, - сказала я.
- Эмили, дорогая, как ты можешь говорить такое! Это ужасно!- содрогнулась тетя Лора.
Почему? Не понимаю. Если не в порядке могут быть тела и рассудки, почему этого не может быть с душами? Иногда я совершенно уверена - так, словно кто-то мне об этом сказал, - что в прошлом миссис Кент получила какую-то ужасную душевную рану, которая никак не может зажить. Я хотела бы, чтобы эта женщина не испытывала ко мне такой ненависти. Мне больно думать, что мать Тедди меня ненавидит. Почему я так отношусь к этому? Не знаю. Дин для меня такой же дорогой друг, как Тедди, однако мне и дела не было бы, даже если бы все остальные члены клана Пристов меня возненавидели.
********
19 октября, 19~
Илзи и другие семеро, подавшие заявления, были избраны в общество "Черепа и Совы". Забаллотировали лишь меня. Мы были извещены об этом в понедельник.
Конечно, я знаю, что это дело рук Эвелин Блейк. Никто другой не мог этого сделать. Илзи в ярости: она разорвала на кусочки извещение о своем избрании и послала обрывки секретарю с язвительной запиской, в которой отказалась от членства в "Черепе и Сове" и с презрением отозвалась о деятельности этого общества в целом.
Эвелин встретила меня сегодня в раздевалке и заверила в том, что она голосовала и за Илзи, и за меня.
- Разве кто-то говорит, будто это не так? - спросила я, великолепно подражая манерам тети Элизабет.
- Да... Илзи, - раздраженно заявила Эвелин. - Она очень нахально говорила со мной об этом. Хочешь знать, кто, по моему мнению, бросил черный шар при голосовании?
Я взглянула Эвелин прямо в глаза.
- Нет, в этом нет необходимости. Я знаю, кто положил его... - И я отвернулась и отошла от нее.
Большинство Черепов и Сов в большом негодовании из-за случившегося - особенно разгневаны Черепа. А вот одна или две Совы, как я слышала, восторженно ухали по этому поводу: такой отказ, на их взгляд, - хорошая пилюля от "гордости Марри". И, конечно, несколько второкурсниц и первокурсниц, не попавших в число привилегированных девяти злорадно ликовали или препротивно сочувствовали.
Тетя Рут также услышала об этом сегодня и пожелала узнать, почему меня забаллотировали.
********
Молодой Месяц
5 ноября, 19~
Этот день мы с тетей Лорой посвятили одной из традиций Молодого Месяца: она учила, а я училась, как укладывать соленые огурчики в стеклянные банки особыми узорами. Мы засолили целую кадку огурцов, и, когда тетя Элизабет пришла взглянуть на них, она не могла отличить те банки, которые заполнила тетя Лора, от тех, которые заполнила я.
И вечер сегодня тоже был восхитительный. Я замечательно провела время, гуляя в одиночестве по саду, чарующему колдовской прелестью погожего ноябрьского вечера. На закате разразилась небольшая снежная буря, но небо быстро прояснилось, так что все вокруг лежало лишь слегка прикрытое снежком, а воздух был чистым и бодряще холодным. Почти все цветы - включая и мои чудесные астры, которые радовали меня своей красотой всю осень, - две недели назад замерзли и почернели, но клумбы все еще обрамлены буйно цветущим, белым, словно снег, алиссумом. Над верхушками деревьев всходила большая, дымчато-красная полная осенняя луна. Небо на западе за белыми холмами, на которых растут несколько темных деревьев, горело желтовато-красным огнем. Снег преобразил мертвый пейзаж поздней осени, лишив его странной, глубокой печали, и склоны холмов и луга старой фермы в слабом первом лунном свете превратились в сказочную страну. Припорошенная снегом крыша старого дома искрилась и сверкала. Освещенные окна пылали как драгоценности. Дом выглядел точь-в-точь как на какой-нибудь рождественской открытке. Над кухней едва виднелся вьющийся из трубы серо-голубой дым. В воздухе ощущался приятный запах тлеющих осенних листьев: это догорали костры, которые развел возле ведущей к дому дорожки кузен Джимми. Были в саду и мои кошки - крадущиеся, с глазами призраков, именно такие, какие должны быть в такое время и в таком месте. Сумерки - так удачно названные в английском языке "кошачьей порой" - единственное время, когда кошки проявляют свою истинную природу. Задира Сэл, худая и блестящая, казалась не кошкой, а серебристым призраком кошки. Ром выглядел как темно-серый, прячущийся среди теней тигр. Он явно "дает вселенной образ кота"[73]: он не снисходит ни до кого... и никогда не говорит слишком много. Они напрыгивали на мои ноги, отпрыгивали, резвились и катались по земле... и были просто частью того вечера и того заколдованного места, так что совсем не мешали моим размышлениям. Я прошлась по дорожкам вокруг солнечных часов и летней беседки в приподнятом настроении. Такой воздух, каким я дышала в тот час, всегда немного пьянит меня. Я посмеялась над собой: разве не глупо огорчаться из-за того, что меня не выбрали "Совой"? Совой! Да я чувствую себя юным орлом, воспарившим прямо к солнцу. Передо мной весь мир, которым я могу любоваться, который могу изучать, и я была в восторге от этого. Будущее принадлежало мне... и прошлое тоже. Я чувствовала себя так, словно жила здесь всегда... словно я делила радости и печали всех, кто жил и любил в этом старом доме. У меня было такое чувство, словно я буду жить всегда... всегда... всегда... в тот час я верила в бессмертие. Я не просто верила в него... я его чувствовала.
Дин застал меня там, в саду: он подошел ко мне сзади, совсем близко, прежде чем я заметила его присутствие.
- Ты улыбаешься, - сказал он. - Мне нравится, когда я вижу женщину, улыбающуюся своим мыслям. Должно быть, ее мысли невинны и приятны. Был ли этот день добр к вам, любезная леди?
- Очень добр... а этот вечер - его лучший подарок. Я так счастлива в этот вечер, Дин... просто ощущать, что живешь, - настоящее счастье. У меня такое чувство, словно я мчусь на колеснице, запряженной звездами. Я хотела бы, чтобы такое настроение было у меня всегда. Я так уверена в себе в этот вечер... так уверена в моем будущем. Я не боюсь ничего. На пиру мирского успеха я, возможно, не буду почетным гостем, но присутствие на нем мне обеспечено.
- Когда я шел к тебе по дорожке, ты выглядела как настоящая провидица, - сказал Дин, - в белом лунном свете, неподвижная и восторженная. Твоя кожа напоминает лепесток нарцисса. Ты без смущения могла бы держать у лица белую розу... лишь немногие женщины могут на это решиться. Ты знаешь, Звезда, что очень хорошенькой тебя назвать нельзя, но твое лицо наводит людей на красивые мысли... а это гораздо более редкий дар, чем простая красота.
Мне нравятся комплименты Дина. Они всегда отличаются от комплиментов других людей. А еще мне нравится, когда меня называют женщиной.
- Вы сделаете меня тщеславной, - сказала я.
- Нет, тебе, с твоим чувством юмора, это не грозит, - возразил Дин. - Женщина с чувством юмора не бывает тщеславной. Даже самая злая фея в мире не могла бы дать одному младенцу при крещении сразу два таких недостатка.
- Вы считаете чувство юмора недостатком? - удивилась я.
- Разумеется. Женщине, у которой есть чувство юмора, некуда спрятаться от беспощадной правды о себе. Она не может утешаться надеждой на то, что ее превратно поняли, и с удовольствием жаловаться на судьбу. Она не может со спокойной душой осуждать всякого, кто отличается от нее. Нет, Эмили, женщине с чувством юмора не позавидуешь.
Мне никогда не приходило взглянуть на чувство юмора с такой точки зрения. Мы присели на каменную скамью и обстоятельно обсудили этот вопрос. Дин не собирается никуда уезжать в эту зиму. Я рада - если бы он уехал, мне его ужасно не хватало бы. Если я не могу побеседовать по душам с Дином хотя бы раз в две недели, жизнь кажется бесцветной. В наших разговорах так много красок, а с другой стороны Дин может так выразительно молчать. Часть сегодняшнего вечера он был именно так красноречиво молчалив: мы просто задумчиво сидели сумерках и тишине старого сада и слышали мысли друг друга. В остальное время он рассказывал мне старые сказки далеких стран и великолепных восточных базаров. А еще он расспрашивал меня обо мне, моей учебе и жизни. Приятно иметь дело с мужчиной, который предоставляет мне возможность иногда поговорить о себе самой.
- Что ты читала в последнее время? - спросил он.
- Сегодня вечером, когда я заполнила все банки солеными огурчиками, я прочитала несколько стихотворений миссис Браунинг[74]. Ее произведения входят в программу по английскому языку в этом году. Мое любимое - "Баллада о коричневых четках"... и я гораздо больше сочувствую Оноре[75], чем сама поэтесса.
- Естественно, - сказал Дин. - Ведь ты сама живешь прежде всего чувствами. Ты тоже променяла бы рай на любовь, как это сделала Онора.
- Я никого не полюблю... Полюбить значит стать рабыней, - сказала я.
Как только я произнесла эти слова, мне стало стыдно за себя... ведь я сказала это просто так - чтобы порисоваться. На самом деле я вовсе не думаю, что полюбить значит стать рабыней... во всяком случае, у Марри это не так. Но Дин принял мои слова всерьез.
- Что ж, в этом мире любой человек должен быть рабом чего-либо, - сказал он. - Никто не свободен. Возможно, все же, о дочь Звезд, любовь - самый снисходительный хозяин... куда снисходительнее, чем ненависть... или страх... или необходимость... или честолюбие... или гордость. Между прочим, как твои успехи по части любовных диалогов в новых рассказах?