- Давайте убирайтесь! - сказал Юрка.
- Сам ты убирайся!
- Давай-давай! - подзадоривал Гайворонский.
- Ну хорошо, не спорьте, садитесь на задние парты, - согласилась учительница.
Ребята кинулись в конец класса, расселись и замерли.
Первая задача была про сад, где росла тысяча фруктовых деревьев, среди них - столько-то яблонь; груш на столько-то меньше; остальные вишни; сколько чего было в саду.
Галина Владимировна сидела за своим столом, трое учеников разместились за первой партой. Валерке часто приходилось помогать, поэтому он знал, с чего начать эту помощь и как продолжать, чтобы и явно не подсказывать, но и не темнить. Пока первая парта колдовала над фруктовыми деревьями, задние уже расправились с ними и шушукались. Юрка вдруг пересел ближе и поманил остальных, так что, когда "главные учителя" разобрались, сколько чего было в саду, задние парты были пустыми.
Из школы Юрка, Валерка, Катя и Неля вышли вместе. Баева жила неподалеку, и метров сто ей было по пути с ребятами.
- Я чувствую, что Катя еще не скоро нас догонит, - заметила Баева. - Потому что болезнь не просто прогулы, а гораздо хуже.
- Скоро, - сказал Юрка.
- Нет, я чувствую, что не скоро.
- А ты больше ничего не чувствуешь? - спросил Юрка.
Уловив что-то недоброе в его тоне, Неля посмотрела на Юрку внимательно и настороженно.
- А что еще?
- А что я тебя тресну!
- За что?
- За попа.
- Нет уж, без твоей затрещины обойдусь. - И Неля перебежала дорогу.
- Ничего, Катьк, догонишь. Меня-то в два счета. Не знаю, как Валерку, а меня - у-у!.. Да если я еще сдам чуть-чуть, так совсем.
- Чудак. Зачем сдавать-то? - Катя непонимающе и с еле заметной улыбкой посмотрела на Юрку.
- Нет, я, конечно, не нарочно. Ну, а вдруг так получится?
Добираться до дому можно было двумя путями: во-первых, по одной из улиц и затем огородами; во-вторых, по железнодорожной линии и затем на свою улицу. Мальчишки пошли было улицей, но вдруг вдали Юрка увидел знакомую фигуру трясуна, двигавшуюся навстречу, и торопливо утянул друзей в переулок, который вел к железнодорожной линии. Мальчишка почувствовал, как Кате будет неприятно и, может быть, даже страшно увидеть этого убогого человека, который, разумеется, сразу напомнит ей и старуху нищенку, и хождение по вагонам, и наверняка еще что-нибудь темное, не известное пока им, мальчишкам. И потом, Кате просто нелегко будет перелезать через несколько заборов и петлять по огородам.
Юрка, балансируя раскинутыми руками, семенил по одному рельсу, Валерка - по другому. Катя шла сбоку, по тропинке.
Юрке хотелось многое узнать от девочки, но все эти вопросы были явно каверзными, каковых Галина Владимировна просила не задавать. Но в каверзности одного из вопросов мальчишка усомнился и после некоторого колебания задал его:
- Катьк, а та бабка рядом с вами живет?
- Нет, в городе.
Юрка остановился и свистнул. Катя посмотрела на него.
- Мы же ее однажды видели в вашем огороде.
- Она просто приезжала.
Валерка заморгал другу, мол, не надо говорить на эту тему, но Юрка не смотрел на него.
И тогда Валерка открыто вмешался:
- А у тебя, Кать, все учебники есть?
- Все.
- Тогда хорошо.
В том месте, где линия поворачивала и уходила через сырую переваловскую низину к возвышенности Нового города, начиналась, собственно, их родная улица. Первым стоял дом Фомки Лукина, несколько отодвинутый в глубь участка, с огородом перед окнами, разделенным пополам дорожкой к калитке.
Когда ребята проходили мимо этой калитки, из-за нее высунулась рожа Фомки и прокричала:
- Учители-мучители!.. Женихи и невеста!
- Вот дурак-то! - вырвалось у Валерки.
А Юрку точно кто укусил. Он бросил сумку, быстро схватил валявшуюся рядом четвертушку кирпича и со всей силы врезал ее в калитку.
- Ма-ма! - заорал Фомка, отступая. В руках у него был лук со стрелой.
- Бежимте! - испугалась Катя.
- Нечего бежать. Сам заработал. - Юрка поднял сумку и не спеша вытер ее о планки забора. - А мать прибежит, так я и матери…
Фомка издали трахнул в забор комком земли, который рассыпался на крошки. Катя охнула и согнулась, зажав рукавом один глаз.
- Попало? - спросил Юрка и тут же понял, что, конечно, попало.
Юрка снова швырнул сумку и кинулся к калитке. Она оказалась незапертой. И мальчишка помчался прямо к Фомке. Тот, на какой-то миг опешив, сперва непонимающе глядел на приближающегося Юрку, затем вдруг выронил из рук стрелу с луком и бросился в сени. Юрка - за ним. С воплем Фомка заскочил в комнату и спрятался за мать, которая что-то разглаживала на столе. Юрка прыгнул через порог, слегка оттолкнул женщину, почти не осознавая, что делает, и закатил Фомке оплеушину. Мальчишка закричал благим матом и сел на пол, но, прежде чем мать его осмыслила происшедшее, Юрка уже был таков.
- Вот теперь бежим, - запыхавшись, выговорил он. - Скорей!
Пролетев метров тридцать по скользкой дороге и обляпав себя грязью, они шмыгнули в переулок и затаились за углом. Когда Лукина с ругательствами выскочила из калитки, улица была пуста.
- Уж не померещилось ли? - с недоумением прошептала женщина, но донесшийся из сеней трубный рев сына, вышедшего посмотреть, пойманы или нет обидчики, рассеял сомнения, и она еще раз оглядела улицу. А Фомка, поняв, что противники улизнули безнаказанно, добавил рева.
- Что ты ему сделал? - спросила Катя, шоркая покрасневший глаз.
- Морду набил.
- Зачем? Мне уже не больно.
- А я вовсе не из-за тебя, а вообще… И не три глаз. Навазёкала до ушей. Мать опять закричит: издевались над девчонкой!.. Интересно, кто издевался… Пойдем на озеро - умоемся.
Ребята дошли до Гайворонских и свернули к озеру, где Катя сполоснула лицо, а Юрка вымыл вконец увоженные сапоги.
- Когда-то мы тут купались и прыгали вот с этих мостков, - с грустью проговорил Юрка. - А сейчас… Ты умеешь плавать?
- Нет, - ответила Катя.
- Мы тебя летом научим… Ага, Валерк?.. И нырять научим. Хочешь научиться нырять?
Девочка безразлично пожала плечами.
- Только ты не будь этой… мямлей. Говори, шевелись…
- Мне домой идти неохота… и боязно.
- А ты не бойся. Подними голову и вот так… А чуть чего - мы тут.
И они расстались.
От еды Юрка отказался. На душе было противно. Он, вздыхая, принялся бесцельно бродить по всем трем комнатам, потом забрался на чердак, стукнул кулаком шубу, оглядел хаос и подумал, что надо, пожалуй, прибраться, нужно весь этот хлам рассортировать, сложить как следует. Только вот темновато, не разберешь, что тут путное, а что нет. Юрка прошел к окошечку и обрывком газеты стер со стекол пыль. Но глубь чердака все равно тонула во мраке. Жутко покачивалась шуба. Белела печная труба… Юрка начинал понимать, за что он ненавидит Фомку. За то, что он выродок. За то, что он совершенно не такой, какой он, Юрка. Глубже этих общих понятий мальчишка не мог проникнуть мыслями, но сердцем чувствовал глубже. И дал он затрещину Фомке не столько из-за Катьки, сколько действительно вообще.
В шестом часу пришел Аркадий и тотчас спросил:
- Катя была в школе?
- Была.
- Ага… Ну, славно. Однако я все же схожу к Галине Владимировне, уточню.
- Да была же, - уверил Юрка. - Что я, врать, что ли, буду? Мы с ней даже после уроков оставались на дополнительные занятия. Нас было человек десять. Мы ей по арифметике объясняли.
- Вот видишь, как прекрасно получается. Но я все же схожу, - с улыбкой проговорил Аркадий.
Поев, он ушел и вернулся уже в десятом часу. Родители отдыхали, а Юрка в комнатке Аркадия возился с клеткой, возводя балкон.
- Убедился?
- Конечно.
- Я говорил: зря сходишь.
- Слушай, - шепотом сказал Аркадий, - а ты никому не проболтался про вчерашнее?
- Никому!
- Ни матери, ни отцу?
- Нет.
- Молодец! Ну-ка, что это ты тут гнешь?
- Аркаша, я думаю, что тебе завтра еще раз придется идти к Галине Владимировне.
- Почему?
- Да-а… Сегодня опять история произошла. Я одному морду набил. Правда, не в школе, а по дороге.
- За что?
- Да так, в общем не зря… Но жаловаться будут. Это люди такие.
- М-да… Ну что ж, к Галине Владимировне я схожу, но надо, братец, жить скромнее. Так не годится. Это - во-первых. А во-вторых, батя-то рано или поздно разнюхает.
- Конечно, - вздохнул Юрка. - Но знал бы ты, какой это противный тип!
Братья до двенадцати часов просидели на полу, мастеря клетку, и втихомолку, как заговорщики, перебрасывались фразами о самых разных вещах. Юрка вспомнил, что летчик Дятлов шевелил ушами, сам попробовал и вовлек Аркадия. Но ни у того, ни у другого уши не шевелились, только шеи раздувались да собирались складки на лбу. Потом Аркадии говорил, что дело Поршенниковых на возвращении Кати в школу не оканчивается, что нужно разорить это гнездышко до конца, но напрасного шума поднимать пока не следует.
- Да, Аркаша, бабка-то не здесь живет, мы разузнали. Так что выследить ее будет трудно. Днем она теперь не явится к Поршенниковым.
- Ничего. Раз Поршенникова отпустила Катю в школу, значит, она боится нас, значит, видит возможность своего разоблачения. Найдем и мы эту возможность… А пока нужно ближе сойтись с Катей, чтобы выветрить из ее головы божий бред, болотный туман. Соображаешь? Ей нужна сейчас порядочная, здоровая компания.
- Значит, мы с Валеркой порядочные?
- Ну, относительно, конечно.
- Хитер! - проговорил Юрка и тут вдруг обнаружил, что они с Валеркой предвосхитили братово пожелание: пошли на сближение с Катей, только не потому, что захотели развеять в ней божий дурман, а просто так, от чистого душевного движения… Но неужели этот дурман в ней так засел, что нужны особые усилия, чтобы избавиться от него?.. Что ж, если его, Юркина, дружба может в чем-то помочь, то пожалуйста!
Глава седьмая
КИЛОВАТТНЫЙ АРЕСТАНТ
Юрка завершал клетку. Он сидел на чердаке и наматывал на гвоздь тонкую стальную проволоку, изготовляя пружины для хлопков. Он выбрал верхний тип хлопков, а не боковой. На многолетней практике мальчишка убедился, что клетка с верхними хлопками ловит лучше - чаще, потому что в самой птичьей природе заложена манера садиться на верх предмета, а не лепиться на его бок. Пружины обещали выйти толковыми. Юрка вспомнил, что надо накрутить Валерке двенадцать пружин. Саму клетку-то он выпилил, а пружины не выпилишь. "Интересно, почему он не показывает уже готовые детали?.."
Хлопнули ворота. Кто-то спеша и, кажется, грузно прошел вдоль дома, ввалился в сени.
- Тут Гайворонские живут? - Голос был женский, смутно знакомый.
- Тут, - ответила Василиса Андреевна, встречая пришелицу.
- Ну, тогда здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Юрка - это, видно, ваш сынишка?
- Да.
- Я Лукина.
Юрку мгновенно прошиб озноб. Он отложил гвоздь с накрученной проволокой, встал и осторожно стал приближаться к люку. Возле шубы он замер. А Лукина между тем продолжала:
- Я мать вашего, то есть нашего, то есть ихнего одноклассника, то есть вашего Юрки. И дело в том, что я желаю надрать ему уши в вашем присутствии.
- Кому?
- Вашему Юрке.
- А-а… Как это?
- Он излупил моего Фомку в моем присутствии, а я желаю отлупить его самого в вашем присутствии. Он прямо вбежал к нам в дом, оттолкнул меня и закатил Фомке пощечину. Вы понимаете?.. Где ваш сын?
- Что-то не совсем. Сейчас я его позову… Юра! Юра, спустись-ка… Сынок!
"Что делать? Что делать? - думал Юрка. - Вот почему Лукина не пришла жаловаться в школу. Что делать?" Задрожали концы лестницы, торчавшие из люка. Василиса Андреевна лезла. Юрка хотел кинуться за трубу, но вокруг нее валялись стеклянные банки: забренчат - выдадут… Шуба! Мальчишка мигом раскинул полы, ступил туда и запахнулся.
- Юра, где ты?.. О господи, за ним разве уследишь. Удрал, видно, к Валерке…
Юрка слышал, как мелко застучали стойки о край лаза и как, дрогнув последний раз, лестница успокоилась. Юрка не дышал эти мгновения. Он вылез и опять замер возле шубы.
- Ну, коли что было, так мы разберемся с отцом, - проговорила Василиса Андреевна. - Я знаю, что он у нас задиристый, но чтоб так…
- Так, матушка моя, так! Вот этак толкнул меня и, знаете, сыну в рожу…
Женщины еще долго судачили. Юрка боялся, что придет отец и все узнает от самой Лукиной, а не от матери, которая бы сгладила резкости и вообще смягчила бы всю картину.
И Петр Иванович пришел, звякнули только брошенные в угол когти. И жалоба Лукиной поднялась на еще более высокую ноту. Она уже раза три описала страшную сцену избиения ее ребенка, сгущая и сгущая краски, когда Петр Иванович, не проронивший пока ни слова, сказал:
- Ясно. Хорошо. И можете надергать ему уши. Ловите где хотите и дергайте. Пожалуйста. Только, конечно, не при нас. Зачем мы будем повторять ребячьи ошибки.
- Вы уж примите меры. Он уж и галошей кидал в моего Фомку, и чернильницей - забижает и забижает…
- Обещаю. Обязательно. Можете идти спокойно.
Они вышли провожать Лукину и до самых ворот уверяли ее, что все будет сделано честь честью.
Юрка слез с чердака и сел на табуретку в кухне. Он знал, что киловаттный арест ему обеспечен, и с судьбой хотел столкнуться лицом к лицу.
- Я все слышал, - сказал он, когда родители вернулись.
- А где ты был? - спросила Василиса Андреевна.
- На чердаке.
- Она все правильно рассказала? - спросил Петр Иванович.
- Да. Только она не сказала, из-за чего вышла драка. А это - главное.
Юрка поднял голову. Он не боялся ни морали, ни наказания, ничего не боялся. Ему только вдруг захотелось, чтобы и мать и отец поняли его, его главное. И он как мог рассказал и о том, как они втроем шли, и как Фомка обозвал их, и как он затем кинул камнем и крошкой попало Кате в глаз. Не прерываясь, Юрка вспомнил, как весной Фомка наживал деньги на резиновых сапогах.
Петр Иванович и Василиса Андреевна молчали.
Наконец Петр Иванович проговорил:
- Когда человека не взлюбишь, его так можешь разрисовать, что родная мать не узнает.
- Я точно говорю.
- Да. И все будет точно. И такой-то он, и сякой, и разэтакий - и все точно… Я допускаю и даже верю, что тип этот, как ты говоришь, противный. Так что же теперь - бить его? Значит, ты и милиция и суд в одном лице? Кто это тебе дал такие функции? - Петр Иванович выждал некоторое время, потом со вздохом заключил: - Ну, вот что. Пятнадцать киловаттов это многовато, а уж десять отсидишь… Аркадия я вздувал за такие дела, так же вздувал, как и меня в свое время вздували. А тебе, оголец, повезло: и электричество изобрели, и книжки противоременные пишут - все за вас, проходимцев, заступаются… Так что, десять киловаттиков. Червонец. Залезь-ка, посмотри, сколько там на счетчике… Ничего, - заметив соболезнующий жест Василисы Андреевны, добавил он.
Сердясь, Петр Иванович часто говорил это слово - "ничего". Оно в его употреблении означало, что все идет правильно, как надо. Он произносил его по-особенному, задерживая дыхание перед "ч", он просто декламировал его - "нич-чего".
Юрка ощутил в себе какую-то холодную пустоту. Десять киловатт-часов! Это может растянуться на восемь-девять дней, если тайно не подключать плитку с утюгом. Но и плитку и утюг отец сегодня же спрячет в шифоньер, это понятно.
Аркадий, узнав об аресте, только развел перед братом руки.
- Сочувствую. Я ли не был прав?
Но самое страшное произошло на следующий день, когда Галина Владимировна объявила, что в воскресенье, то есть через два дня, весь класс поедет на экскурсию на строительство гидростанции.
- Через два дня? - повторил ошеломленный Юрка и вдруг вскочил. - А позже нельзя, Галина Владимировна? В то воскресенье?
- Нет, Юра. Мы уже договорились с автобусной станцией, и нам дают отдельный автобус. К тому же через неделю дороги могут обледенеть, они и так уже ночами промерзают. А зачем тебе позже?
- Да-а, так…
Юрка не сказал, что он не сможет ехать. Он опустился на парту и почувствовал себя несчастнейшим человеком. Валерка, разумеется, знавший печальный приговор, только оглядывался, но ничего утешительного сказать не мог.
На дополнительные занятия с Катей Гайворонский не остался. Он побрел домой, думая о том, что надо умереть, потому что его жизнь никому не нужна.
В воротах он столкнулся с матерью.
- Я в город, по магазинам. Ключ под доской. В духовке щи и каша.
Ключ под доской! Десять киловатт-часов! Юрка отомкнул замок и постоял некоторое время в сенях. Потом вошел в избу и замер посреди кухни. Десять! Убийственно!.. Интересно, сколько-нибудь смотало?. Он забрался к счетчику. Смотало. Почти полтора киловатта. Наверное, мать много пользовалась плиткой. За четыре часа - полтора. Еще бы четыре часа - и еще бы полтора киловатта долой. Итого отпало бы три. Отец придет в шестом часу. Мать - в это же время, если не позже, пока магазины обойдет. Сейчас - двенадцать. За пять часов киловатта два с половиной смотает, а вечером мать опять, может быть, включит плитку. Значит, к завтрашнему утру половина срока пройдет. А завтра все это повторить - и в воскресенье можно ехать на строительство… Юрка некоторое время вдумывался в эти арифметические выкладки, затем выскочил в сени и метнулся на чердак. Где-то здесь должна быть старая плитка. Все пимы и ботинки, все мешки из-под картошки и прочее барахло - все это в один миг было перевернуто вверх тормашками. Наконец мальчишка обнаружил убогие остатки плитки. Он бережно, боясь развалить окончательно, перенес их на кухню и принялся за починку.
Неслышно вошел Валерка и, откинув полу пальтишка, протянул Юрке плитку:
- Подключай. Мама сказала, что тетя Васеня куда-то ушла. Ну я и притащил.
- Елки! - воскликнул Юрка. - Валерка, ты же молодчина! Ты же гений!.. Сейчас мы!..
- На вот еще кипятильник, - сказал Валерка, вытягивая из кармана продолговатый предмет. - Только он плохой. Мама его выбросила. На него, говорит, пробок не напасешься.
- Напасемся. У нас много пробок! Давай!
Он сунул в розетку тройчатку, подключил обе плитки и с тревогой и радостью уставился на их огненные лабиринты. Они жрали энергию беспощадно.
Валерка сбегал за водой. Юрка опустил кипятильник в ведро и подключил. Под водой сверкнула молния. Над головами щелкнули пробки, и лабиринты почернели.
- Я же говорил, - испуганно напомнил Валерка.
Юрка вытянул кипятильник и старательно оглядел его.
- Где-то коротит, - проговорил он. - Сейчас я развинчу его… Да, пробку-то надо сменить, пусть пока плитки работают.