Глава шестая
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ
Валерка не считал себя виноватым в том, что Юрку оставили после уроков "на проработку". В чем его вина? Нет его вины. Юрка сам завел разговор о Катьке Поршенниковой, сам разозлился, сам стащил галошу и сам ее швырнул. Если бы Валерка слышал, как он тянул галошу, он отобрал бы ее, и ничего бы не случилось. И все-таки было в душе какое-то чувство, которое заставляло думать, а в самом ли деле он не виноват. Это, наверное, всегда так случается, когда товарищ попадает в неприятное положение, а ты - нет… И надо же было именно сегодня забыть галошный мешочек.
Как бы тихо ни открывали калитку Терениных, Тузик там, во дворе, отгороженном от огорода перед домом сплошным дощатым забором, звякал цепью и подавал голос. Валерка постоянно пытался провести пса - дойти до самых ворот необнаруженным, но это не удавалось. Даже если калитка оказывалась полуотворенной и мальчишка прокрадывался в огород бесшумно, то все равно шагов через пять-шесть пес вдруг начинал неуверенно, с растяжкой ворчать и погавкивать. Он был отличным сторожем, хотя по шагам не различал своих и чужих, очевидно полагая, что лучше лишний раз тявкнуть на своего, чем пропустить чужого.
Валеркины размышления прервал лай Тузика - мальчишка не заметил, как подошел к дому.
- Тузик, это я! - крикнул он.
И пес мигом перешел на радостное повизгивание.
Едва Валерка шагнул во двор, навстречу ему кинулись куры. Мистер же остался на месте, на завалинке, только прокукарекал, точно осудил куриное легкомыслие. Валерка присел на корточки, вытащил из сумки бумажный кулек, в котором носил в школу бутерброды, высыпал из него крошки в ладонь и поднес птицам. Те суматошно, разом сунулись к горсти и несколькими клевками опустошили ее. Горелую корочку мальчишка кинул петуху. Мистер тюкнул ее, пробуя, и вдруг как-то мягко, утробно заклекотал, и куры тотчас устремились к нему. Одной из них в прошлом году Валерка случайно перебил стрелой лапу и, чтобы бедняжку не зарубили, тут же туго накрутил на перелом бересту и замотал проволокой. Отец был в отъезде, мать как-то не заметила раненую, а вскоре лапа срослась, но стала чуть короче, и в месте перелома образовалась шишка. Хромота осталась, и при малейшей спешке курица, чтобы не упасть, махала крыльями. Бросая птицам объедки, мальчишка не забывал давать хромой побольше.
- А тебе, Туз, извини, ничего нет, не облизывайся. Вот скоро приедет хозяин с мешком, тогда уж отведешь душу, - сказал Валерка и вдруг вспомнил, что нужно сходить к Поршенниковым.
В кухне, служившей одновременно и прихожей, было сумрачно и тесно. Вера Сергеевна белила в горнице и сюда перетащила все вещи.
Валерка любил такой кавардак, когда можно было забраться на гору перин, матрацев, подушек и блаженно растянуться на них под самым потолком, чувствуя себя при этом не в комнате, а где-то в пещере, где все таинственно и заколдованно, где мать появляется не как мать, а как Али-Баба и говорит она не "Валера, убьешься!", а "Сим-сим, открой дверь!"
- Чего нос повесил? - спросила Вера Сергеевна, вытирая о тряпку выпачканные известкой руки.
- Так… Мешочек для галош забыл дома, под партой поставил. От них знаешь сколько грязи в классе.
- Чего ж ты так?.. Обедать будешь?
- Буду.
"Вот поем, сбегаю к Поршенниковым, узнаю про Катьку и залезу на перину", - подумал Валерка.
Загремел цепью и залаял Тузик.
- Пацаны тут как тут, не успел прийти… - проговорила Вера Сергеевна. - Нет, вроде ко мне - высокий.
Тузик захрипел от ярости и от давившего ошейника. Закудахтали куры. Хлопнули легкие сенные двери, и без стука, опасливо пригнувшись, видимо привык к низкой притолоке, вошел незнакомый бородатый мужчина с баульчиком в руке. На нем были кирзовые сапоги и грубый, без складок, плащ с откинутым капюшоном, который, как огромная, чуть смятая жестяная воронка, покоился на загорбке. Заглядевшись на вошедшего, Валерка ткнул ложкой в подбородок и вылил суп на колени.
- Сапоги, позвольте, не нашел обо что оскоблить, - извинительным тоном проговорил мужчина, подбирая полы плаща и глядя на ноги. - Так, о ступеньки пошоркал.
- Пустяки. Тут видите - какой содом.
- К побелке готовитесь?
- Белим уж, - ответила Вера Сергеевна. - И пальцы изъело известкой, и голова кругом - муторная работенка. Да куда же деться? Октябрьскую хочется встретить по-людски - в чистоте.
- Да-да, а там и рождество Христово.
- Ну и рождество заодно.
Пришелец медлительно закивал и, поглаживая свою острую, мушкетерскую бородку-клинышек, оглядел кухню поверху, у потолка.
- Ничего, высоконькая изба. У хороших хозяев всегда все хорошо. - Он заметил в затененном углу прямоугольник с каким-то изображением. - Вот и иконка вроде…
- Это Пушкин, - сказал Валерка.
Он понял, что этот высокий пришелец с баульчиком - один из тех, кого судьба частенько заносит на Перевалку: или бродячий художник, или бродячий фотограф, или еще кто-то бродячий. У них одинаковая манера: войдут неуверенно, с улыбочкой, поговорят о том о сем и лишь затем "раскрывают карты". Художник предложит купить коверчик или хотя бы дать заказ на таковой и тут же вынет из мешка образец и развернет его перед глазами - озеро в сиреневых зарослях, с лебедями, с целующимися парочками; фотограф сует в руки донельзя заретушированные портреты - не желательно ли подобным образом запечатлеться? Теренины всех этих услужливых шарлатанов без раздумий выпроваживали, едва они раскрывали мешки.
Валерка и сейчас ждал, что посетитель щелкнет замком баульчика и явит на свет нечто, после чего Вера Сергеевна попросит его упрятать "диковинку" и укажет на дверь.
- Пушкин? - Мужчина прямо глянул в глаза мальчишке.
- Я его повесил туда еще вчера, чтобы не забрызгало, - пояснил Валерка.
- Что вы - икона! Тут и без того сраму - смахиваешь-смахиваешь, скребешь-скребешь… - Женщина махнула рукой, поправила платок и, чтобы кончить пустой разговор, спросила: - Вы, видно, по электричеству пришли? Счетчик-то мы загромоздили… Ну-ка, сынка, доберись-ка да посмотри, какие там цифры.
- Нет-нет, я не по электричеству, - возразил бородатый. - Нет.
- А… что же вы?
"Вот сейчас он достанет…" - подумал Валерка.
- Я к вам от истинно верующих. Поддержите верующих, да спасет вас господь, чей день близок…
Это было настолько неожиданно, что Валерка не донес ложку до рта - застыл, а Вера Сергеевна растерялась, не зная, что и ответить.
- А это вы мудро делаете, что икон не держите. Истинно верующему чужда икона - коверканье лика божьего. Христос и без того в теле его и мыслях его, - спокойно и наставительно высказался мужчина, не меняя благостного выражения лица.
- Знаете, - подала наконец голос Вера Сергеевна, - я ведь не понимаю ни истинных, ни неистинных…
- Истинные - это ждущие второго пришествия… - начал было пришелец.
Но Вера Сергеевна, выставив вперед руку, тотчас прервала его:
- Я вовсе не о том. Что вы, что другие, что третьи, сколько их там есть, все я считаю дуростью.
- Не услышь, боже, этих слов, сказанных не по злобе, а по заблуждению, - воздев руку, быстро проговорил бородатый. - Гони, о женщина, из души сомнения, нашептанные сатаной, ибо поношение вседержителя - тягчайший из грехов.
- Хватит-хватит, милый человек! Я-то крепкая, а вот мальчишку мне испугаешь. Хватит. Ничем поддержать истинных не могу. Если хочешь, вот суп и хлеб. Угощайся, поддерживайся.
- Благодарствую, - чинно кивнул мужчина, кашлянул в кулак и как-то беспокойно переступил, точно не решаясь на какие-то дальнейшие, ранее намеченные действия. - Не желаю… А все же не угодно ли, хозяюшка, хотя бы пятерочку или троечку?
- Чего?
- Троечку.
- Чего - троечку?
- Да рубликов - чего ж еще?
- Рубликов?
- Замолим содеянные…
- Не-ет, троечку совсем не угодно! - В душе Веры Сергеевны начала подниматься злость. - Троечку?! За что же это вам троечку?
- Не мне - господу.
- Господу - деньги?
- Разумеется. Как таковые деньги ему не нужны, потому что ему принадлежит все, но он ждет от нас доказательств верности…
- Постыдитесь! Взрослый человек, чушь-то нести… Если уж хватило наглости побираться, то радуйтесь тому, что дадут, а не заказывайте троечки. Идите!.. Идите-идите…
- Молись, грешница! - прошипел мужчина. - Спасайся! - локтем толкнул дверь и, задев баульчиком косяк, быстро вышел.
- Что делается! - проговорила Вера Сергеевна. - Что делается, а!
- Это кто? - испуганно спросил Валерка. - Поп?
- Вроде нет - не крестился. Сектант какой-то, стервец…
Опять пес захлебнулся яростью и всполошились куры.
- Мам, Тузик не сорвется?
- Да хоть бы сорвался, потрепал бы его!.. Бездельники! Дураков ищут. И ведь знают, где ходить. В городе небось не пойдут, а здесь, думают, народ потемнее - и лезут, чтоб им…
"Божий посланник" мелькнул за окном и громко хлопнул калиткой.
- Ушел… - сказал Валерка, все еще не двигаясь с места и где-то в глубине души боясь, что пришелец вдруг вернется и сотворит что-то ужасное: или пустит изо рта клубы огня, или расколет под ногами землю. - Мам… - сказал он, но тут же позабыл, что именно хотел спросить, а только смотрел на мать широко раскрытыми глазами.
- Ты не испугался?
- Нет.
- А то ведь он вон какими словами бросался… И не выводятся, вредители проклятые. Уж сколько советская власть живет, уже спутники по небу летают, а эти поганцы все еще по земле шляются. Закидывают их, что ли, вроде шпионов, чтобы людям не давать спокойно жить?.. Хлеба не принимают, нет, они от бога, им рублики подавайте, и не сколько-нибудь, а чтобы троечками, и чтобы хрустели - непомятые!.. Паразиты!.. Еще ли не вредители? Я бы уж горницу кончила, да без расстройства. А тут вроде и силы убавились, хоть заново ешь.
- Садись, мам. Я сыт. - Валерка поднялся и неожиданно для самого себя улыбнулся. - А здорово ты его турнула!
- С такими и надо без церемоний.
- Давай, мам, тарелку. - Он налил матери супу, глянул на портрет Пушкина, который… нет, ни в коем случае… не походил ни на какую икону, хоть глаза перекоси, и вышел в сени.
Тузик звякнул цепью, видимо настораживаясь - не появится ли еще одна диковинная образина, с воронкой на загорбке. Но вышел маленький, свой человек. Пес от радости дважды прокружился.
- Что, Тузик, налаялся? - Валерка отстегнул цепь, размотал ее и снова зацепил за кольцо. - Видел дяденьку? Он Пушкина за бога принял - вот какой у нас Пушкин… А где Мистер? Он тоже, наверное, налетал, да бесполезно - такой плащ когтями не проберешь. Цып-цып-цып…
Валерке захотелось срочно увидеть Юрку, несмотря на ссору. Он побежал к Гайворонским и на крыльце столкнулся с Аркадием, возвращавшимся из института.
- Проходи-проходи.
- А у нас был верующий, - сказал Валерка.
- Это какой же? - спросил Аркадий.
Мальчишка начал живо рассказывать. Так они и в дом вошли, где к словам Валерки с любопытством прислушивалась и Василиса Андреевна.
- …Вот. И потом он ушел, - кончил Валерка.
- Не его ли я встретил неподалеку от нас? - проговорил, задумавшись, Аркадий. - Говоришь, в плаще с капюшоном?
- И чемоданчик в руке, такой пузатый.
- Вроде-вроде… Но кто его знает, я толком не разглядел. Да, в общем-то это печально, но отрадно, что вы дали ему коленкой под зад. А вот наша мама на это бы не решилась, а?.. Так бы и выложила тройку.
- Нет, Аркаша, я ему только рубль дала, - проговорила вдруг упавшим голосом Василиса Андреевна. (Валерка и Аркадий уставились на нее.) - И то не потому, что чего-нибудь там такое, а так - испугал он, нехристь, меня. Будь кто дома - еще бы туда-сюда, хоть Юрка, а то ведь ни души. А он сперва будто ничего, а потом давай, вроде той старухи, плести о пришествии. У меня аж коленки подсеклись. Ну, думаю, трахнет сейчас по башке - и весь Миграмидон. А тут на подоконнике рубль лежал - Юрке приготовила, в магазин. И только он это заикнулся о помощи, я ему этот рубль с крестным знамением и сунула. Больше, мол, нету - у хозяина. Храни, говорю, вас господь. А он без креста взял да так без креста и вышел, басурман.
- Да-а, - после некоторого молчания протянул Аркадий.
- Только ты уж, сынок, отцу-то не говори, а то разворчится старик, мол, я зарабатываю, а ты тут раздариваешь. Не говори. Я уж сама чую, что сплоховала. Да больно уж неждамши все получилось. Ну ты подумай-ка! Взяла и своими руками отдала рубль. Юрке бы на две недели хватило в школу! Ну, не старая ли дура?.. - Казалось, Василиса Андреевна только теперь по-настоящему разобралась в том, что произошло какие-то полчаса назад. - Истинно верующий! Разбойник, прости господи!.. Рубля как не бывало!
- Что рубль, мама! Дело не в деньгах, а в ситуации. Я смотрю: не тучу ли над тобой собирает какая-то секта.
- Да ну уж, тучу!
- С богом нельзя шутить, заигрывать. Его нужно отрицать, и отрицать во всяких видах! Не оробела бы ты тогда перед этим субъектом. Вот проходимцы!.. Жаль, меня не было дома. Я бы ему без философских выкладок набил морду - и все!.. Вон Вера Сергеевна - молодчина!
- Еще бы, Вера Сергеевна! Она и кобеля могла спустить! Она ж ведь коммунистка! - проговорила Василиса Андреевна.
Вера Сергеевна не была коммунисткой. Гайворонская называла ее так для большего, казалось ей, противопоставления себе: я, мол, вот какая, а она… И, вдруг спохватившись, не слишком ли себя принизила, Василиса Андреевна грозно добавила:
- Пусть он еще придет! Пусть! Я его не хуже Веры понужну. Не думайте, что я уж совсем тряпичная. Я его!.. А уж про рубль-то вы не сказывайте.
- Полно, мама, деньги-то невелики, а в общем котле-то и незаметные, но нужно быть осторожнее… Ну, пока никого нет, я попечатаю фотокарточки… Валерка, услужи-ка, братец, сбегай захлопни мою ставню.
Валерка вышел. Следом вышла Василиса Андреевна и на крыльце придержала мальчишку:
- Ты уж, Валерка, тоже не сказывай Юрке про деньги. А то он меня подзузоливать начнет, знаешь ведь его.
- Знаю.
- Ну вот. Или не сам, так отцу брякнет. Покрепится-покрепится, а чуть осердится, чертенок, да и брякнет.
- Нет, я не скажу, - горячо уверил Валерка. У него блестели глаза. Он понимал переживания Василисы Андреевны и сам переживал вместе с нею - еще бы, разве приятно чувствовать, что тебя обманули, одурачили. - Нет-нет, не скажу, - повторил он.
- Не дай старухе опозориться.
- Вот честное слово!..
- Ну ладно, ступай. Я уж сама ставню захлопну, услужу сыночку… Да, а где наш-то?
- В школе задержался. Вот-вот придет.
Валерка вышел за калитку, постоял некоторое время на дороге, вглядываясь в даль улицы, затем повернулся и отправился к Поршенниковым один.
Глава седьмая
ЗАРУБЛЕННЫЙ МИСТЕР
Строгая улица с добротными бревенчатыми домами кончалась метров за пятьсот до насыпи. Дальше, почти до откоса, тянулись неприглядные кособокие мазанки и насыпушки; даже электрические столбы против них как-то перекосились и потрескались, точно для того, чтобы не нарушать общую унылую гармонию. Здесь еще недавно запрещалось селиться, но потом разрешили. И все эти халупы выросли быстренько, как грибы, - за какую-то ночь. А теперь возле многих из них виднелись начатые срубы, бревна, доски, сложенные огромными клетками, чтобы продувало, вороха шлака и опилок. Но возле многих не было ничего, кроме неуклюжих поленниц. Хозяева либо смирились с убогим видом своих жилищ, либо отложили дело в долгий ящик.
Поршенниковы жили в одной из таких лачуг.
Валерка ни разу не был у Кати, да и вообще он мало кого посещал, кроме Гайворонских. Какое-то смущение испытывал Валерка при этих посещениях: ему казалось, что хозяевам в тягость присутствие чужих. Даже в пасху, когда собиралась ватага человек в шесть-семь, его не оставляла стеснительность. На улице он, бывало, еще храбрился и топал вместе с Юркой впереди, но едва заходили во двор, как Валерка покидал "фронт", и к крыльцу оказывался в самом хвосте - так и незаметнее и проще выскочить из дома обратно.
Один же он совсем терялся. Да и, признаться, вызываясь навестить Катьку, он, разумеется, рассчитывал на Юркино содействие. Однако…
Валерка остановился возле ворот Поршенниковых, огляделся по сторонам. Ну, чего стоит войти, спросить, почему Катька не ходит в школу, и уйти. Ведь никто не заругает его, не съест. И все же Валерка стоял в нерешительности. Надо было подождать Юрку. Он бы сразу все выяснил, он умел это делать. Валерка потянул калитку. Если она окажется запертой, он уйдет и завтра скажет, что никого из Поршенниковых не застал дома. Но калитка, скрипнув, отворилась. Валерка почти испугался. Закусив нижнюю губу, он придержал дверцу и еще раз оглянулся. От насыпи шла женщина. Валерка понял, что будет выглядеть подозрительно, если вот так и останется стоять у приоткрытой калитки. Нужно решаться: туда или сюда…
Никто никогда не поймет и не оценит Валеркиного подвига! Он распахнул калитку, вошел во двор и, обходя разбросанные дрова, направился к двери. Он выспросит все и даже больше - он категорически заявит: "Чтоб завтра Катька была в школе!" С горячностью Валерка распахнул дверь. Темнота ослепила его, в нос ударил дрянной запах не то квашеной, не то гнилой капусты. Валерка пошире открыл дверь и осторожно спустился вниз. Земляной пол глушил шаги. Слева к стене была прибита низкая полка шириной в две доски. На ней стояли ведро, две корзины. Возле корзины лежало что-то вроде мокрой тряпки. Проходя мимо, Валерка различил перья. Зарубленная курица. Нет, не курица, а петух - вот и голова с большим темным гребешком. На гребешке - бородавка… Бородавка? Валерка вздрогнул. Хвоста у петуха не было, торчало одно перо, и то было сломано. Шея общипана… Это был Мистер!