По пути на станцию я зашла в банк Берни и захватила мешочки для монет. Мне пришлось долго пересчитывать все монеты, чтобы завернуть их в бумагу, по десять долларов в каждый сверток. Закончив, я сложила их в большую холщовую дорожную сумку, которую нашла в одном из шкафов, разобранных мною на прошлой неделе по просьбе Берни.
Волоча сумку, я подошла к скамейке рядом с окошком кассы. Сумка была слишком тяжелой, чтобы тащить ее обратно в туалет, так что я вытерла помаду тыльной стороной руки и распустила волосы, кое-как расчесав их пальцами. Затем я замерла в ожидании кого-нибудь, кто помог бы мне купить билет.
Ждать пришлось недолго. Это была потрепанного вида женщина с вьющимися черными волосами и сильно подведенными глазами. Уголки ее тонких губ смотрели вниз, что, может, и придавало ее лицу не слишком приветливый вид, но мне показалось, что на самом деле она незлой человек. Берни, возможно, сказала бы, что ее глаза говорят что-то неладное, но сейчас я могла полагаться только на себя. Женщина села через две скамейки от меня с журналом на коленях, вытянув ноги и выдувая пузыри Из жвачки. Я приблизилась к ней, волоча за собой сумку, и сразу перешла к делу.
- Мне нужно, чтобы кто-нибудь купил мне билет, - сказала я.
- Из дома бежишь, да? - спросила она. - Я-то знаю, как оно бывает, не сомневайся. Но мне на билет не хватит - ни для тебя, ни для себя.
Я не стала объяснять ей, что никуда не убегаю, - она, скорее всего, все равно бы мне не поверила.
- Деньги у меня есть. - Я открыла сумку и показала ей монеты.
- Ого! Ты что, копилку ограбила? - рассмеялась она. Один из ее передних кривых зубов был сломанным и потемневшим. - Так что, тебе надо, чтобы я билет купила? А сама что, не можешь? Деньги же у тебя есть.
Я кивнула.
- Я слишком маленькая, чтобы ехать одной, - объяснила я.
- А сколько тебе должно быть? - спросила она.
- Пятнадцать, - сказала я.
Прищурившись, она смерила меня взглядом:
- Тринадцать тебе можно дать. Но не пятнадцать.
- Знаю. Когда я сяду в автобус, то попрошу кого-нибудь сказать, что я с ним. Так водитель меня не спросит, сколько мне лет.
Она улыбнулась:
- Все уже продумала, да? Мне это нравится. Смышленая девчонка. Слушай, может, у тебя и мне на билет хватит? - спросила она, поднимая выщипанную бровь и оценивающе глядя на кучу монет.
- Нет, извините. Только один лишний доллар, но можете его взять, если хотите. - Я покопалась в кармане и протянула ей остальные выигранные четвертаки.
Она криво улыбнулась и покачала головой:
- Оставь себе. Так куда тебе нужно?
- В Либерти.
- Это ясно. Но все-таки, куда именно ты едешь?
- В Либерти, - снова сказала я, - штат Нью-Йорк.
- Надо же, даже не слышала про такой город. И что там, в Либерти? - спросила она.
- Не узнаю, пока туда не попаду, - ответила я.
Она снова улыбнулась.
- А ты не так-то проста для такой малявки, - сказала она. - Ладно, пошли купим тебе билет.
Она помогла мне дотащить мешок с монетами до кассы. Я в ней не ошиблась - не думаю, что многие согласились бы слушать, как их отчитывает кассир за то, что покупают билет одними монетами. Но Джуди - она сказала, что ее имя пишется через "дж", - и ухом не повела. Она слушала кассира, жуя жвачку, и изредка вставляла: "Да ладно тебе, деньги есть деньги", пока он не сунул ей билет через окошко кассы.
- Иди отсюда, - сказал кассир.
Она отвернулась от окна и протянула билет мне.
- Делом займись, - бросила она ему через плечо.
Я задумалась о ее словах. В тот момент они прозвучали как оскорбление. Но потом, поблагодарив ее и оставшись на остановке пятого автобуса с билетом до Либерти в руке и четырьмя монетами в кармане, я принялась тихо повторять эти слова про себя: "Займись делом, Хайди. Займись делом". И что-то в этой фразе мне нравилось все больше и больше.
Глава 9
Скоро приду
Даже если бы Бернадетт не страдала агорафобией, она не смогла бы поехать со мной - у нас не было возможности взять с собой маму, если учесть, как она не любила автобусы, а без Бернадетт за ней некому было бы присматривать. Так что мне в любом случае пришлось бы ехать одной.
Я ничего не сказала Бернадетт в то утро, когда поехала на автобусную станцию играть в автомат и купила билет. Она думала, что я была в библиотеке. Это был первый раз, когда я ей солгала, и я чувствовала себя неуютно, так что хотела поскорее рассказать ей все, как только приеду домой. Когда я во всем призналась и показала ей билет, она была вне себя.
- Я влила в тебя все лучшее, что у меня было, Хайди, - бушевала она, - как теплое молоко в ведерко. Зачем ты это делаешь? Почему ты не можешь оставить все, как есть?!
- Потому что все не так, как должно быть, - произнесла я.
- И как же должно быть? - спросила она.
- Я должна знать, откуда я родом, Берни.
- Мы уже об этом говорили, - сказала она. - Неважно, откуда ты. Важно, что ты здесь.
- Может, тебе это и не важно, но я не такая, как ты, Берни. Я не хочу быть как ты, и как мама тоже.
- Ты хочешь меня обидеть, в этом все дело? - с горечью усмехнулась она.
- Ты здесь ни при чем, Берни, это касается меня, как ты не понимаешь! - закричала я. - Ты думаешь, я могу забыть про сооф, и про Хиллтоп-Хоум, и про все остальное, стоит тебе захотеть? Но я не забуду. Иначе у меня, как у мамы, будет не хватать деталей.
- Детали, которых тебе не хватает, не важны, Хайди, - сказала Берни.
- Не смей мне говорить, что важно, а что нет! - крикнула я. - Ты этого не знаешь. Ты вообще ничего не знаешь. Ты хочешь, чтобы я была, как ты, но, если бы ты в самом деле обо мне заботилась, ты бы хотела, чтобы я была нормальной!
Берни резко отвернулась, словно я дала ей пощечину.
- Я будто совсем тебя не знаю, - сказала она и расплакалась.
Я тоже заплакала - отчасти от того, что мне было ее жаль, но больше потому, что поняла - она права. Она действительно меня больше не знала. Я, кажется, сама себя больше не знала. Я хотела поехать в Либерти - мне нужно было туда поехать, но еще мне было очень страшно, и я не могла признаться в этом Берни - она бы вцепилась в этот страх, как кошка в клубок шерсти, и быстро расправилась бы с моей решимостью.
- Это опасно, Хайди, - тихо произнесла она. - Ты еще слишком маленькая, чтобы ехать одной.
Я ничего не сказала ей о том, что это было еще и незаконно. Зачем мне было подливать масла в огонь, когда я знала, что она и так скоро об этом узнает?
- По-другому не получится. Ты не сможешь со мной поехать, и мама тоже. У нас нет выбора, - сказала я.
- Нет, есть. Не уезжай. - Бернадетт уже умоляла. - Подожди, пока не станешь постарше. Послушай… Я не говорю, что ты должна об этом забыть, но подожди немного. Мы будем продолжать звонить в Хиллтоп-Хоум, снова покажем твоей маме фотографии. Может, она что-нибудь да и вспомнит.
- Ты так говоришь, чтобы я осталась. А сама прекрасно знаешь, что мама не может ничего вспомнить, - с горечью произнесла я. - Я поеду туда, что бы ты ни говорила.
- Я запрещаю тебе ехать в Либерти, Хайди, и это мое окончательное решение, - твердо отчеканила Берни.
- Ты мне не мать! - крикнула я. - Не указывай мне, что делать. Ты мне даже не родственница. Ты никто. Никто!
Берни вырвала билету меня из рук. Она так рассердилась, что была не похожа сама на себя.
- Вот, значит, как, Хайди? - прошипела она сквозь стиснутые зубы, держа билет у меня перед носом трясущейся рукой. - Тебе, выходит, вообще больше ничего не важно?
- Да, - сказала я.
Она смерила меня тяжелым взглядом:
- Отлично. Тогда уезжай. Уезжай, и все.
Берни швырнула билет на пол и протопала из кухни в свою квартиру, захлопнув за собой дверь.
На моей памяти это был единственный раз, когда я видела эту дверь закрытой. Мы с Берни не разговаривали весь день. Время от времени я ходила на кухню проверить, но дверь была по-прежнему закрыта, и я почему-то не могла заставить себя открыть ее. Мама несколько раз спросила", где Детт, но я смогла отвлечь ее книжкой-раскраской с Флинстоунами и бесконечными чашками чая.
Вечером Берни наконец вернулась, чтобы разогреть консервированное рагу. Она разложила его по тарелкам для меня с мамой, но свою тарелку забрала с собой. На этот раз она оставила дверь приоткрытой.
Впервые в жизни я уложила маму спать одна. К счастью, она не упрямилась. Я даже смогла заставить ее принять душ и помыть голову - обычно этим занималась Берни. Затем я помылась сама, и, когда уже легла спать, в комнату вошла Берни и села на край моей кровати.
- Хайди, никогда больше не лги мне, - произнесла она.
- У меня не было выхода, Берни. Иначе ты не позволила бы мне купить билет, - сказала я. Прищурившись, я разглядывала ее силуэт.
Она печально улыбнулась и тихонько покачала головой:
- Мы обе знаем, что тебя не остановить, верно, Хайди-Хо?
* * *
Три дня спустя, днем 22 сентября, я уехала в Либерти. Я выследила Зандера с утра, чтобы попрощаться и сказать ему, что мне удалось убедить миссис Чудакову, что он будет хорошей няней для ее близнецов вместо меня. Он был рад новой работе, но больше всего хотел, чтобы я снова и снова повторяла ему то, что я сказала о нем миссис Ч.
- Я сказала, что ты хороший человек, - говорила я, - и хороший друг.
- Так и сказала, хороший человек? Клянешься слюной твоей матери? - спрашивал он каждый раз.
- Клянусь слюной моей матери, - отвечала я.
- Круто! - И он широко улыбался.
- Ты будешь заходить к Берни с мамой? - спрашивала я. - Выбрасывать мусор и приносить им почту?
- Ага. Но ты ведь вернешься, правда?
Я кивнула, немного удивившись тому, что мне было грустно с ним прощаться.
В тот день мама лежала в постели - ей опять нездоровилось. Берни уже дала ей четыре таблетки, но она все еще стонала и держалась за голову.
- Пока, мама, - сказала я, наклонившись, чтобы поцеловать ее в щеку.
- Скоро придешь, Хайди? - Мама подняла на меня взгляд.
- Да, мама. Скоро приду.
Поездка должна была занять три с половиной дня туда и столько же обратно, но маме это было не важно. Она совсем не чувствовала хода времени. Я с тем же успехом могла бы спуститься на первый этаж, чтобы принести почту. Я стояла у ее кровати с большим синим чемоданом Берни. На плече у меня был мой рюкзак, в котором лежали блокнот со списками и два бутерброда с сыром и ветчиной, а билет до Либерти я аккуратно засунула в карман куртки.
- Скоро придешь, Хайди? - снова спросила мама, поднимая голову с подушки и слабо улыбаясь мне.
- Да, мама, - ответила я.
Но на самом деле я не вернулась. По крайней мере не вернулась тем, кем я была в тот день.
Мы с Берни в конце концов помирились. Она сказала, что простила меня за то, что я наговорила ей сгоряча, и, хотя я пообещала никогда ей больше не лгать, между нами все было не так, как прежде, и я чувствовала тяжесть на душе оттого, что причинила ей боль. Она не скрывала своего страха за меня, но знала, что я не изменю своего решения, и не спорила со мной, даже когда узнала о том, что мне нельзя было путешествовать одной.
- Что-нибудь придумаю, - заверила ее я, хотя сама не была в этом уверена.
Берни даже помогла мне собраться в дорогу. Иногда казалось, что мы с ней заодно, но потом по какой-то оброненной фразе мне сразу становилось ясно, насколько она против всей этой затеи.
- Все из-за этого Трумэна Хилла, - с горечью сказала она перед самым моим отъездом. - Если бы он соизволил поговорить с нами по телефону, ты бы не ехала сейчас искать этого никчемного-на-четыре-буквы. - Берни помрачнела. Казалось, она вот-вот расплачется.
- Берни, это тебе; - быстро сменила я тему, вытаскивая из рюкзака маленькую картонную трубочку и протягивая ей.
- Что это? - спросила она, вытирая глаза тыльной стороной руки.
Она открыла трубочку с одного конца и вытащила рулон блестящей бумаги.
Это была карта, которую я сделала для нее, маркером нарисовав на ней маршрут автобуса от Рино до Либерти. Еще внутри была пластиковая коробочка с цветными булавками.
- Ты повесишь карту на стене рядом с телефоном, Берни. Я буду звонить на каждой остановке, а ты будешь отмечать булавками, как далеко я уехала. Так ты все время будешь знать, где я, как и всегда.
Берни обняла меня.
- У меня для тебя тоже кое-что есть, - сказала она.
Она вручила мне коробку, перевязанную красной шерстяной ниткой:
- Открой ее, когда сядешь в автобус.
Мы снова обнялись. Мама вышла из своей комнаты, все еще в ночной рубашке. Ее спутанные волосы намокли от пота. По тому, как она щурилась, я поняла, что у нее по-прежнему болела голова.
- Чмок, - сказала мама, подходя к нам и обхватывая нас руками, втискиваясь в наши с Берни объятия.
Я повернулась к ней и прижалась щекой к ее мягкому и гладкому лицу. Мама почувствовала мои слезы.
- Ой-ой, Хайди, - забеспокоилась она.
- Я тебя люблю, мам. - Я крепче прижалась к ней и поцеловала ее.
Мама отстранилась.
- Чай, Хайди? - спросила она, выжидающе глядя на меня.
- Нет, мама. Сейчас не надо чая.
- Бо-бо, Детт, - сказала она, держась за голову.
- Знаю, цветочек. Я тебя уложу, когда Хайди уйдет, и дам тебе еще желе, - улыбнулась ей Берни. Затем повернулась ко мне: - Обещаешь звонить с каждой остановки?
- С каждой, - заверила я.
- Как только приедешь в Либерти, тоже сразу мне позвони, - сказала Берни, кладя мне руки на плечи, как всегда, когда хотела быть уверенной в том, что я ее слушаю.
- Позвоню. Честное слово, - кивнула я.
- Ты не забыла бутерброды и деньги?
- Нет, я все взяла.
- Помнишь название службы такси? - уточнила она.
- Да, Берни. "Эй-Би-Си".
Берни позвонила в справочную службу Либерти и узнала название такси, офис которого находился рядом с автобусной станцией, чтобы они отвезли меня в Хиллтоп-Хоум. Она попыталась дозвониться до Хиллтоп-Хоума, чтобы сказать им, что я приеду, но женщина, отвечавшая на звонки, все время переводила Берни в режим ожидания, прежде чем она успевала вымолвить хоть слово.
- Позвони мне, как только приедешь в Либерти и когда доедешь до Хиллтоп-Хоума.
- Хорошо, Берни, - снова кивнула я, - обещаю.
- Никому не говори, что едешь одна. Все время делай вид, что ты с кем-то вместе. Выбери кого-нибудь, кому можно доверять, какую-нибудь женщину. Такую, чтобы могла сойти за твою мать.
Мы обсудили эти детали уже несчетное число раз.
- Хайди, как только приедешь в Хиллтоп-Хоум, разузнай все, что сможешь, и сразу садись на обратный автобус и возвращайся домой.
- Хорошо, - сказала я.
Берни все еще держала меня за плечи и, когда я попыталась высвободиться, взяла обе мои руки в свои.
- Берни, мне пора, - напомнила я.
Бернадетт нехотя отпустила меня, и ее руки тяжело повисли вдоль тела.
- Главное, не бойся, - прошептала она.
- Я не боюсь, - соврала я, хотя и пообещала никогда ей больше не лгать.
- Хайди… - Голос Берни прервался, и ее глаза снова наполнились слезами.
- Не волнуйся, Берни. Со мной все будет в порядке.
- Ты уходишь, - сказала она.
Это был не вопрос, а утверждение.
Спустившись по лестнице, я остановилась на ступеньках у входа и посмотрела вверх. Бернадетт стояла у окна вместе с мамой. Зандер сидел на крыльце и ел печенье с кремом. Он протянул мне две пачки.
- На дорогу, - сказал он.
Я хотела обнять его, но подумала, что вряд ли ему это понравится, и вместо этого шлепнула его по руке. Он усмехнулся и звонко шлепнул по моей руке в ответ, но, конечно, не очень сильно.
- Пока, - улыбнулся он.
Я пятилась и махала маме, Берни и Зандеру, придерживая задевавший меня за ноги чемодан и коробку Берни под мышкой, пока не свернула за угол. В ожидании пятого автобуса я поставила чемодан и коробку на тротуар. Я в самом деле уезжала, в самом деле ехала одна в штат Нью-Йорк! Я почувствовала странную пустоту в животе и металлический привкус во рту, как у воды из питьевого фонтанчика в библиотеке. Сглотнув, я посмотрела наверх, в синее небо. Меня успокаивала мысль, что кусочек этого же неба будет висеть над Либерти, когда я туда доберусь. Бернадетт была права: я ехала в Либерти, преследуя слово из четырех букв, и этим словом было "сооф".
Глава 10
Иди
Я приехала на станцию задолго до отхода автобуса, думая провести это время в поисках женщины, с которой могла бы сесть в автобус, как мы договорились с Берни. Однако уже на станции мне внезапно разонравилась эта идея. Вокруг было множество женщин всех цветов и размеров, и многие выглядели довольно дружелюбно, но вместо того, чтобы выбрать кого-то из них, я опустилась на пустую скамейку, сжав чемодан между коленей, и в ожидании просидела так почти сорок пять минут. Сложно объяснить, но мне казалось, что, когда тот, кто мне нужен, появится на остановке, он сам меня найдет.
За пятнадцать минут до отхода автобуса к моей скамейке подошла женщина в длинном зеленом плаще и села со мной рядом. В руках у нее был маленький саквояж с мягкими стенками и сеточкой на углах, внутри которого копошились пятеро разноцветных котят. Они громко мяукали, и женщина вполголоса успокаивала их, цокая языком.
- Боятся, бедняжки. Их совсем недавно забрали от мамы, - сказала мне она.
Женщину звали Элис Уилински. Она ехала на встречу со своей родней в Солт-Лейк-Сити, а котят собиралась отдать двоюродной сестре, так как у нее самой уже было три кошки, включая маму котят, Бебе. Мы заговорили о кошках, и я стала рассказывать ей про Печеньку и Клару Бартон, а потом, когда объявили отправление нашего автобуса, сама не заметила, как мы зашли в него вместе. Вот и все.
В первый час нашей поездки Элис болтала без умолку, а я косилась на коробку, которую мне дала Берни. Я хотела знать, что внутри, но стеснялась открывать ее при Элис. Наконец она последовала за зовом природы в заднюю часть автобуса, где находились туалеты, и я, быстро развязав шерстяную нитку, открыла коробку.
Внутри был красный свитер - тот самый, что я нашла в углу платяного шкафа. Берни выстирала его и аккуратно заштопала выеденные молью дыры красной шерстью. Я и понятия не имела, что она этим занималась. Скорее всего, она штопала его у себя в квартире, когда я ложилась спать. Я натянула на себя свитер и закатала рукава - он был мне велик, но меня это не смущало, ведь он был такой красивый, мягкий и теплый, и к тому же упоительно пах домом.