Но я протянула ей доллар, и она вручила мне сдачу и бело-голубой картонный стаканчик с пластиковой крышкой. Я немного отхлебнула из него. Этот кофе был еще более горький, чем у Берни, но мне было все равно - я не собиралась его пить, только вдохнуть его запах, чтобы перенестись туда, где я хотела оказаться, - на кухню, где Берни в халате молола кофе, пока мама раскрашивала картинки в гостиной.
Телефонные будки в Шайенне были удобными, с маленькими сиденьями и светом, который включался, если закрыть стеклянную дверь. Я нашла пустую будку и закрылась в ней. Знакомый запах кофе быстро заполнил маленькое пространство, сделав его почти уютным, и мне стало немного лучше. Я поставила стаканчик с кофе на металлическую полку под телефоном и снова набрала номер Берни. В этот раз мне ответила телефонистка.
- Оплаченный звонок от Хайди, - произнесла я, с облегчением услышав человеческий голос.
- Извини, милая, у них там плохая погода, и связь оборвалась, - сказала она.
- Оборвалась? Надолго? - спросила я.
- Сложно сказать. На пару часов или пару дней. Зависит от того, где неполадки.
- Попробуйте, пожалуйста, еще раз, - попросила я. - Это очень важно.
- Как скажешь, но ничего не изменится. Я же говорю, с ними нет связи, а раз нет, значит, нет.
Я попыталась дозвониться до Бернадетт еще несколько раз, пока не услышала, что объявляют отправление моего автобуса. От паники меня замутило еще сильнее. Голос Берни было единственное, что могло заполнить пустоту, которая грызла меня изнутри и вот-вот готова была вывернуть меня наизнанку.
Дрожащими руками я повесила трубку и толкнула стеклянную дверь. "Сооф", - прошептала она, открываясь. Я зажала уши, не желая слышать это слово. Не сейчас. Я не хотела слышать его сейчас. Я ничего не хотела, кроме как добраться до урны. Меня сильно тошнило.
Когда я открыла дверь, свет в будке погас, оставив меня стоять в темноте. Я вся дрожала от накатившей волны тошноты. Всего в нескольких метрах от будки я видела мусорную урну, но не могла сдвинуться с места. Я закрыла глаза и попыталась сделать шаг наружу, но мои ноги словно приросли к полу. Вдруг я услышала далекий голос - сначала я подумала, что это голос Берни у меня в голове. Затем поняла, что слышу свой собственный. Слова долетали до меня как сквозь толщу воды, потому что я все еще зажимала уши руками:
- За уголок, вверх, вниз, зацепи хвостик за соседа. За уголок, вверх, вниз, зацепи хвостик за соседа.
Спотыкаясь, я выбралась из будки и бросилась к урне. Меня стошнило в самый последний момент. Три раза я сгибалась над большой синей металлической урной, выворачиваясь наизнанку, а когда наконец все закончилось, я открыла глаза и моргнула. Передо мной стояла Джорджия Свит.
- Жвачку хочешь? - спросила она, протягивая мне пачку.
Она была худой и высокой. В день, когда мы встретились, на Джорджии было длинное желтое платье с голубыми цветами. Она рассказала мне, что ей восемнадцать и она всю жизнь жила в Уитленде, штат Вайоминг, но сейчас ехала в Нью-Йорк, чтобы учиться в колледже. Уитленд был далеко от Нью-Йорка, Но от Нью-Йорка до Либерти было всего два часа езды. Нам предстояло ехать вместе следующие два дня. Я снова нашлась.
- Откуда ты знала про жвачку? - спросила я, когда мы предъявили билеты и вместе забрались в автобус.
Джорджия настояла на том, чтобы купить мне бутылку кока-колы для желудка, и мне стало гораздо лучше.
- Моя мама всегда давала мне жвачку, когда меня тошнило, - ответила она. - Твоя тоже?
- У моей мамы глупый мозг, так что она не может обо мне заботиться. Это Берни дает мне жвачку, - сказала я, твердо решив говорить Джорджии только правду.
- Берни - это твой папа?
- Нет, это наша соседка, но вообще-то она с нами живет. Она нам как родственница. Нас только трое, и еще у меня, может быть, есть бабушка, но я пока точно этого не знаю… Долго рассказывать, - добавила я.
Джорджия была полной противоположностью Элис - ей больше нравилось задавать вопросы, чем говорить. За те два дня, что мы провели вместе в автобусе, я, наверное, ответила на миллион вопросов. Как я и говорила, мою историю было долго рассказывать, но Джорджия, по-видимому, хотела ее послушать, а я, по-видимому, хотела ее рассказать, потому что ничего от нее не скрывала.
- Хочешь конфетку? "Фиалочку"? - спросила Джорджия, когда мы на секунду замолчали. Она порылась в сумочке и достала пачку конфет в серебристой фольге.
Я взяла одну и положила в рот, но через секунду выплюнула.
- На вкус как духи, - поморщилась я.
- Да. Но зато от них дыхание свежее. - Она подула в мою сторону, и я почувствовала теплый ветерок с цветочным запахом.
- Ага, - согласилась я.
- Очень важно иметь свежее дыхание, - сказала она.
Я хотела спросить у нее, хорошее ли у меня дыхание, но постеснялась. Вместо этого я на всякий случай сунула "Фиалочку" обратно в рот.
- Как ты думаешь, ты пойдешь в колледж после школы? - спросила меня Джорджия.
Я еще не рассказала ей, что не хожу в школу.
- Меня всему учит Берни, - сказала я, - так что я не хожу в школу. Наверное, она меня будет учить и дальше.
- Мне кажется, один человек не может учить, как в колледже - там целая куча преподавателей, - сообщила Джорджия. - И потом, вдруг ты захочешь учиться чему-то, чего Берни не знает?
- Чему? - удивилась я.
- Не знаю. Например, домоводству. У моей мамы была такая специальность в колледже.
- А что такое домоводство? - спросила я.
- Когда занимаешься домом. В то время женщин учили таким вещам: готовка, шитье и как быть безупречной матерью.
- И она безупречная мать?
- Наверное, была, но я ничего не помню, потому что она заболела раком и умерла, когда мне было пять лет.
Я не знала, что ответить. Никто из моих знакомых никогда не умирал. Кроме отца Берни, но я не была с ним знакома, только слышала о нем. Мне стало очень жалко Джорджию - я не могла представить, каково мне было бы потерять маму или Берни.
- Извини, - сказала я. - Я не знала.
- Откуда тебе было знать? Ни на ком не написано, чего у них нет, - усмехнулась она.
Джорджии было восемнадцать, и она ехала учиться в колледже. Она знала, кто ее отец и мать и что назвали ее Джорджией, потому что ее мама родилась в Атланте, штат Джорджия. У нее было двое бабушек и дедушек и собака по имени Фриски, которой разрешали спать у нее на кровати. Но несмотря на все различия, между нами с Джорджией было что-то общее. Мы были похожи, как две желтые уточки в "Пексесо", одна в середине, а другая - в верхнем левом углу.
- Ты по ней скучаешь? - спросила я.
- Да нет. Мой папа очень хороший, и у меня всю жизнь не было никого, кроме него, так что я себя чувствую нормально, понимаешь?
Ж.У. Желтые уточки. Я прекрасно ее понимала. Нельзя скучать по тому, чего не помнишь.
- Ты когда-нибудь слышала слово "сооф"? - спросила я.
- А как оно пишется?
Я сказала, и она покачала головой. Тогда я рассказала ей про мамин список слов и как я оставила Рино из-за этого слова.
- Может, "сооф" - это человек? - задумчиво произнесла она.
- Может быть, - кивнула я.
- Твоя мама всегда была такая или с ней что-то случилось? - спросила Джорджия.
- Мне кажется, что всегда, но точно я не знаю.
- А твой папа? У него тоже был глупый мозг?
- Я не знаю, кто мой отец.
- Может, он и есть "сооф", - сказала она.
Я начинала думать, что некоторые вещи, хотя и происходят как будто случайно, на самом деле имеют смысл. Это было как везение, но еще таинственней. Если бы я не встретила Элис и меня не стошнило от собственного вранья и если бы связь с Берни работала как надо, я бы, может, никогда не встретила Джорджию. А если бы я не встретила Джорджию и все бы ей не рассказала, она бы не подумала о том, что мне даже не приходило в голову: возможно, "сооф" - это имя моего отца.
Глава 12
Опять
- А в колледже ты будешь учиться домоводству, как твоя мама? - спросила я Джорджию.
- Нет, я буду изучать психологию.
- Что это?
- Это про то, как люди мыслят. - Она постучала себя по макушке длинным указательным пальцем. Я обожала следить за руками Джорджии. Грациозные и белые, они порхали вокруг, словно птицы, когда она говорила. - Я буду или социальным работником, или психологом.
- А как люди мыслят? - спросила я.
- По-разному. Мозг похож на часы. Ты когда-нибудь видела часовой механизм изнутри?
Я покачала головой.
- Папа однажды мне показал. Там внутри много двигающихся деталей. Шестеренки, гвоздики, пружинки - все должно работать безупречно, иначе часы будут отставать или спешить.
Я подумала о том, как Берни сравнила маму с машиной, у которой не хватает деталей. Раньше при этих словах я почему-то всегда думала о стиральной машине, но теперь представила маму с неправильными часами в голове.
- Как ты думаешь, можно починить чей-то мозг, если он плохо работает? - спросила я.
- Иногда можно, - ответила она.
- Как?
- Можно сходить к психологу.
- И что он сделает?
- Он будет задавать вопросы. Спрашивать тебя про твои сны. У меня были факультативные уроки психологии в последнем классе, но, если честно, я не очень хорошо помню, что мы проходили. Кроме языка тела. Мне кажется, это жутко интересно, - сказала она.
- А что такое язык тела? - спросила я.
- Ну, например, видишь того парня, через три сиденья впереди, в красной рубашке? Видишь, как он отклоняется от женщины, которая что-то ему рассказывает? Ему не нравится с ней разговаривать, и, хотя он не говорит ей об этом словами, это ясно по тому, как он себя ведет. Это и есть язык тела.
Я посмотрела на парня, о котором она говорила, и увидела, что он и вправду немного отклоняется от сидевшей рядом с ним женщины.
- Может, у нее плохо пахнет изо рта, - предположила я.
Джорджия хихикнула. Мне нравилось, что ей кажется смешным то, что я говорю.
- Может, тебе нужно дать ей "Фиалочку", - добавила я.
Она снова захихикала. Потом переплела пальцы между собой и положила руки на затылок:
- Знаешь, что это значит?
Я покачала головой.
- Это значит, что ты уверена в себе, - сказала она.
- Почему? - спросила я.
- Не знаю, просто так говорят. И еще говорят, что, если ты трогаешь себя за лицо, особенно за губы, когда с кем-то разговариваешь, значит, этот человек тебе нравится. А еще многие делают что-то странное, когда врут, и это легко заметить. Гримасничают, или моргают, или кашляют, или что-то еще. У всех есть такие приметы.
- Да? А у меня есть какая-нибудь примета?
- Не знаю. Соври мне что-нибудь, а я посмотрю. - Она внимательно уставилась мне в лицо.
- Ширли Темпл научила мою бабушку печь торты, - выпалила я.
- Правда? - воскликнула Джорджия, широко раскрыв глаза.
- Нет, ты же сказала соврать, чтобы узнать, сделаю ли я что-то странное, - напомнила я.
- Ой, я и забыла - мне стало так интересно! Обожаю фильмы с Ширли Темпл. Попробуй еще раз.
- Ширли Темпл научила мою бабушку печь торты, - снова произнесла я, глядя Джорджии прямо в глаза.
- Нет, не вижу ничего странного. Но, может, это потому, что ты сказала одно и то же два раза и привыкла к этой лжи.
Я не стала говорить ей, что на самом деле рассказывала эту историю трижды.
Позже я добавила новые пункты в свой список "Что я знаю о лжи":
Чем больше повторяешь ложь, тем сложнее заметить, что ты лжешь.
Лжецов обычно что-то выдает.
После Шайенна я пыталась дозвониться до Берни на каждой остановке, но связи по-прежнему не было. Я волновалась, но была уверена, что Берни волнуется обо мне еще больше. Ведь я-то знала, что она сейчас дома в Рино вместе с мамой, а Берни впервые в жизни не знала, где я. Она столько раз говорила мне - не привлекай внимания, но теперь я была совсем одна, и ее внимание мне пришлось бы очень кстати.
Я показала Джорджии фотографии Хиллтоп-Хоума и рассказала обо всем, что надеялась там найти. Она ни разу не дала понять, что считает мое желание узнать правду странным.
- Я на твоем месте поступила бы так же, - сказала она. - Тоже захотела бы все узнать, не смогла бы иначе.
Ж.У.
- Я всегда была такой, - продолжила она. - Ты же заметила, сколько я задаю вопросов? Мой папа говорит, что я из тех, кто не успокоится, пока все не разузнает.
До того как я оставила Рино, мне казалось, что мир полон людей, которые точно знают, кто они, куда направляются и почему делают то, что делают. Я видела их повсюду - когда шла по улице, ждала у пешеходного перехода или отправляла письма. Все эти люди знали, кто они. Джорджия была одной из них. Она знала о себе все. Но разница была в том, что, хотя я завидовала другим и даже немного ненавидела их за то, что они знают, я была рада за Джорджию.
На каждой остановке мы сходили с автобуса вместе. Через некоторое время все станции будто слились в одну. Каждый раз я пыталась дозвониться до Берни, и каждый раз Джорджия заверяла меня, что связь скоро наладится.
- Только подумай, как она будет рада услышать твой голос, когда ты наконец дозвонишься до нее, - говорила она.
Конечно, я рассказала Джорджии о своем везении, как и обо всем остальном, но нам никак не попадались игровые автоматы, чтобы я могла ей это продемонстрировать. Не то чтобы она мне не верила, - она говорила, что верит, - но я все равно хотела, чтобы она увидела это своими глазами. Наконец я придумала, что делать, на остановке в Де-Мойне.
- Стой здесь и ничего не говори, - сказала я. - Просто смотри.
С минуту я оглядывала станцию, пока наконец не увидела то, что хотела, на скамейке рядом с туалетом. Затем я направилась к газетному киоску.
- Два лотерейных билета, пожалуйста. - Я протянула в окошко деньги.
- Не слишком ли ты маленькая для таких игр, пигалица? - сказал продавец. - Я не могу продать тебе билеты.
- Но это не для меня! Меня мама попросила их купить. Она говорит, что я удачливее. Вон она, сидит на скамейке, видите? - Я показала на сидящую на дальней скамейке рядом с туалетом женщину, сосредоточенно ищущую что-то у себя в сумке. - Если я хочу купить билеты для взрослого, это же ничего, правильно? Я не одна, а с мамой - она вон там, ищет свои очки. Она их вечно теряет, - продолжала тараторить я. - Я ей говорю - пусть повесит их на цепочку на шее, но она про это забывает. Мама! Эй, мам! - крикнула я в ее сторону.
Женщина продолжала шарить в сумке и не обратила на меня внимания.
- Она плохо слышит, когда у нее нет очков, - объяснила я (Берни как-то сказала это о своем отце). - Правда, странно?
- Хмм. М-да, - буркнул продавец, бросив еще один взгляд на женщину на скамейке, и вручил мне два билета.
Я заплатила и ногтем соскребла серебристый защитный слой с цифр на билетах. Я выиграла семь долларов по одному из них и три по второму. Продавец, казалось, был удивлен.
- Смотри, мам! - воскликнула я, размахивая десятью долларами, которые мне дал продавец. - Мы выиграли!
Джорджия была восхищена. На выигранные деньги я купила нам гамбургеры, жареную картошку и два молочных коктейля. Я знала, что Берни считает это вредной едой, но что-то подсказывало мне, что она меня простит. В первый раз с тех пор, как я покинула Рино, у меня в животе не было пусто.
- Как ты думаешь, из меня получится хороший психолог? - спросила Джорджия, когда наш автобус покинул Де-Мойн и снова вырулил на шоссе. - Фрэнк говорит, что я просто комок нервов.
Я представила себе клубок, из которого свисали длинные худые ноги Джорджии, болтаясь взад-вперед на ветру.
- А кто такой Фрэнк? - спросила я.
- Фрэнк Грегори. Так, один мальчик, который мне нравится.
Я снова почувствовала укол ревности.
- Фрэнк ошибается. Из тебя получится отличный психолог, - заверила я ее.
Мы еще немного поболтали, и Джорджия задремала.
Я снова достала свой блокнот и открыла его на чистой странице, чтобы начать новый список.
Что я знаю о Джорджии Свит.
День рождения: 12 августа
Второе имя: Элизабет (в честь бабушки)
Отец: Джон Альберт Свит Учитель математики в школе Любит рыбалку Мать: Луиза Энн Свит Родилась в Атланте Изучала домоводство в колледже Умерла от рака, когда Джорджии было пять лет
Собака: Фриски Спит у Джорджии на кровати Любит "M&M’s" и сыр Другие домашние животные: нет (когда-нибудь хочет завести обезьянку или говорящего попугая)
Любит: свежее дыхание, клубничный молочный коктейль, жареную картошку с кетчупом, желтый цвет, психологию, язык тела, мятную жвачку, конфеты "Фиалочка", старые фильмы, ловить рыбу с отцом, задавать вопросы Не любит: спать сидя, летать на самолете, майонез
Хочет: стать психологом, чтобы все знать
Секрет: ей нравится мальчик по имени Фрэнк Грегори
Я оставила много свободного места после "любит" и "не любит", потому что знала, что чем больше мы будем разговаривать, тем длиннее будет мой список. Я хотела, чтобы Джорджия скорее проснулась - я бы еще спросила ее, какая у нее любимая книга и нравится ли ей печенье с кремовой начинкой так же, как и мне. Джорджия заворочалась, и, когда я обернулась к ней, блокнот соскользнул на пол. Я наклонилась, чтобы его поднять, и увидела, что он раскрылся на первой странице с коротким списком всего из одного пункта:
Что я знаю о маме.
Имя: Сууф И. Я
Как могло получиться, что я знаю больше о Джорджии, с которой была знакома всего один день, чем о собственной матери? Берни сказала мне найти кого-нибудь, кто мог бы сойти за мою маму, с кем я была бы в безопасности. Сидя рядом со спящей Джорджией и глядя на ее длинные руки, скрещенные на груди, я знала, что она была тем, кем нужно, но могла бы она сойти за мою мать? И, если подумать, могла ли сойти за нее моя собственная мама?
На четвертый день поездки мы прибыли в Нью-Йорк. Я была вне себя от радости, зная, что почти доехала до цели. Еще чуть-чуть, и я буду в Либерти. Но мне было страшно. Я не говорила с Берни после Вайоминга, а сейчас меня покидала и Джорджия. Как бы мне хотелось, чтобы она поехала со мной!
- Надеюсь, ты найдешь сооф, - сказала Джорджия, когда мы сошли с автобуса. - И бабушку и все остальное.
Джорджии не нужно было садиться на другой автобус, так что она проводила меня через всю станцию, вверх по эскалаторам и до ворот, ведущих к автобусам ближнего следования - один из них должен был довезти меня до Либерти. На этой станции было намного больше народу, чем на предыдущих остановках. Здесь были магазины, кафе с местами, чтобы сесть, и даже боулинг. Я снова попыталась позвонить Берни, но безуспешно. Джорджия остановилась, чтобы купить "Фиалочек" в газетном киоске. Пока она стояла в очереди, я отошла посмотреть на японца, игравшего прекрасную и печальную мелодию на инструменте с единственной длинной струной, сидя на низком стульчике. Заслушавшись, я вдруг почувствовала, как кто-то резко дернул меня за рюкзак, но, обернувшись, никого не увидела.