- Дюро! - крикнул вдруг Йожка, словно только что открыл Америку. - Ты не знаешь, что надо познакомиться? Янинка, это мой брат.
Так бы и врезал ему! Сам не знает, с чего начать, и от смущенья топит меня. Но я ему здорово отплатил.
- Погонщик собак Трангош Юрай, - встал я по стойке смирно.
И когда Яна протянула мне руку, я со смиренным видом ее поцеловал. Как в цирке. Глупо, конечно, но смешно. Они рассмеялись, а я вернулся на свое место - к собакам. Яна оказалась рядом со мной. С минуту разглядывала мою упряжку, а потом протянула руку:
- Привет, Страж!
И это был действительно Страж. Он удивленно подал ей лапу. Бой, как обезьяна, тоже. Наверное, Вок столько нарассказывал ей про наших собак, что она узнала Стража по черным ободкам вокруг глаз.
В гору мы поднимались пешком. Мокрый снег чавкал у нас под ногами.
- Если нельзя на лыжах, можно на лодке, - сказала Яна (настоящая ящерица: вильнет хвостиком - и не ухватишь).
- Уж не думаешь ли ты, что мы будем ходить на лыжах здесь, - возразил Вок. - Там выше снег хороший. Посмотрим, Янка, что ты умеешь!
Ага, и мне интересно.
Я шагал впереди упряжки, за мной заливались-звенели сани, а следом тащились наши голубки. Воображают, будто я не вижу, как они каждую минуту хватаются за руки. Хо-хо! Да у меня, кроме обычного зрения, есть еще и второе, и я вижу все, особенно что творится у меня за спиной. Думают, я клюну на их фокусы. Вок повалил Яну в снег и всю извалял.
- Вот как у нас встречают гостей! - кричал он.
Глупости! В жизни мы никого так не встречали.
Яна вскочила и, не переставая смеяться, стала вытирать лицо, а Йожо собственноручно стряхивал с ее волос снег. Волосы у Яны светлые и длинные, как у дикарки. Только она красивая, не такая, как в учебнике по истории. Шапки на ней нету, и светлые длинные волосы падают свободно. У нас девушки так не причесываются, но нельзя сказать, что это ей не идет. Глаз, правда, почти не видно. Йожка, наверное, видит, а я нет. Яна ни минутки не постоит спокойно.
Некоторое время позади стояла подозрительная тишина, а потом Йожо крикнул:
- Эй, Дюро! Погоди! Остановись!
- Нет-нет, - отказывалась Яна, но таким фальшивым голосом, что никто бы ей не поверил.
- Сумку понесу я, - начал командовать Йожка, - а в сани посадим Яну. Она в таких санях еще ни разу не ездила.
- А им не будет тяжело? - беспокоилась Яна, а сама усаживалась в сани.
- Подожди, - сказал я, перекладывая лыжи, чтобы Яне было удобнее.
- Нет, им меня не дотянуть, - твердила она, уже сидя в санях.
- Дотянут, - махнул я рукой. Но собакам, которые с любопытством озирались назад, я про себя сказал: "Скоро будете без работы", потому что сани стонали и скрипели, как будто в них уселось по крайней мере четыре Габы.
Подъем был не такой крутой, и сани медленно сдвинулись с места, но полозья зарылись в снег, и собаки топтались на месте. Все восемь лап расшвыривали по сторонам комья мокрого снега, и было похоже, что это снаряды ракетной артиллерии. Снежные комья летели прямо в Яну, а она покатывалась со смеху. Вок подтолкнул ее в спину, сани сдвинулись, и мы с криком стали подгонять упряжку, чтобы она, чего доброго, снова не застряла.
Да только наши сани тем и хороши, что если уж разбегутся, их не остановишь. Бой прямо бесился от радости. После долгого сидения он мог наконец побегать на свободе. Он заливался радостным лаем и увлекал за собой Стража. Сани летели стрелой, Яна визжала, а мы мчались вслед за санями.
Когда мы добежали до поворота, саней и след простыл.
Вок нахмурился, а я чуть не лопнул от смеха, представив, как удивятся наши, когда под окном зазвонят сани и Бой со Стражем громким лаем возвестят о прибытии ее величества принцессы Яны из Ружомберока, но без свиты и провожатого.
Я догнал Вока, подхватил с другой стороны Янину сумку, и мы торопливо зашагали к дому.
Потом мы бежали так, что у меня закололо в боку.
- Попадет твоя Яна прямо к Габке в лапки! - не выдержал я.
Дома все было не так, как я представлял себе. Яна, в одних носках, сидела напротив отца с мамой. Она была очень взволнована, и тут я увидел, что глаза у нее большие и синие, - наверное, поэтому я с трудом узнал ее. Мама потчевала Яну бутербродами, но Яна держала в руке маленький рогалик и по крошке отщипывала от него. Мне показалось, что откуси она чуть больше, то непременно подавится, и я заволновался, как бы она не сделала этого, ведь мама ее так настойчиво угощала.
Отец сидел как на иголках и все время повторял: "Конечно!" и "Как поживают ваши родители?" На отца это непохоже, обычно он любит пошутить с барышнями, и они его за это обожают.
Но еще необычней вела себя Габулька. Она втиснулась в промежуток между стеной и кухонной полкой, где стояла большая солонка, и издали, через открытую дверь, рассматривала Яну.
Вок вошел в комнату прямо в лыжных ботинках. Яна, увидев нас, явно повеселела. Но Вок - как это ни странно - вдруг тоже смутился. Преодолев смущение, он подошел к Яне, взял ее за руку и сказал каким-то чужим голосом:
- Это Яна, мамочка.
Тогда отец рассмеялся.
- А мы уже познакомились. Эх вы, кавалеры! Доверить красивую девушку таким сумасшедшим, как Бой и Страж!
Яна покраснела, и я испугался, что она сейчас заплачет. Я обозлился на отца. Хотя я знал Яну совсем мало, но уже любил ее и совсем не удивлялся Воку. На отца я злился, что он ломал тут комедию с "красивой девушкой", а на себя - за дурацкие номера с целованьем руки.
- Ты не боялась, когда сани понесли? - спросил я всем назло нормальным голосом.
- Нет, нет, - засмеялась она наконец, - я только не знала, где мы остановимся.
- Извини, - сказал я и уселся, - мы не нарочно.
- Все было очень здорово! - сказала Яна, и это получилось у нее очень мило. - Только откуда у них столько сил? И Бой такая прелесть! Все хотел меня облизать, как будто знает меня.
И она как-то очень хорошо посмотрела на Вока.
Ясное дело, Бой! Уже подлизывается, бродяга! Не удивительно, что его все любят!
Отец начал рассказывать, что Бой теперь не свободная собака, а арестант. И проговорился - по какой причине.
Яна ужаснулась, но я за отцовской спиной стал делать ей знаки, чтобы она не верила этому. Это ей пришлось по душе.
Только Яна все время оглядывалась на Габку. Ей, конечно, было неприятно, что Габуля к ней не подходит.
- Ты что стоишь, как соляной столб? - накинулся я на Габу.
Я специально сказал "соляной". Когда Габа была маленькой, она таскала не сахар, как другие дети, а соль из большой деревянной солонки. Мама заметила это и переставила солонку на две полочки выше. Габа стояла, так же как сейчас, за полкой, капризничала целый день, но не говорила ни слова. На другой день солонку не переставили ниже, тогда она решилась и, вся красная от злости, закричала:
- Что это за полядки? Где соль? Вчела была тут, а сегодня нету! Что это за полядки?
Родители до сих пор вспоминают, как они хохотали.
- Вылезай-ка отсюда, ты, столб соляной! - дернул я Габу за лыжные штаны.
- Нет, - разозлилась она, - иди ты сюда!
Я наклонился к ней.
- Кто это? - спросила она шепотом и вытаращила глаза.
- Да Яна! Та, что пишет Йожке из Ружомберока письма!
- Нет, - упрямилась она.
Да, странный народ эти дети. Кто знает, какой представляла она себе Яну? Может, как подружку для своих игр, маленькую девочку? А теперь разочарована и обижена, как в тот раз, когда от нее спрятали соль.
Или, может, она обиделась, что ее Яне не представили? Наша Габуля очень обидчивая, особенно когда взрослые не уделяют ей достаточно внимания. Чуть что - надуется и глядит, как звереныш.
Вот и сейчас я никак не мог вытащить ее из угла.
И только когда Вок повел Яну в нашу комнату распаковывать вещи, Габа не удержалась и побежала за ними. Наша комната - это ее царство. Тут уже она не могла допустить, чтобы Яну привел сюда кто-то другой.
Если пошла - Габа, значит, могу и я. Я пошел. И хорошо сделал. Нам было так хорошо, что мы до самого вечера не показывались вниз. Мама принесла нам сюда целое блюдо пирожков, а Юля - чаю. И никого не звали в кухню чистить картошку или вытирать посуду. Только Яна все беспокоилась и порывалась идти вниз помогать.
- Еще чего! - отвечал ей Вок. - Устраивайся поудобней, Янка, ты ведь устала. Забирайся спокойно с логами на постель. У нас не перины, а только одеяла.
- И слава богу, - заметил я и стал рассказывать, как я мучаюсь под периной у лесника.
С ходу я выдумал страшный сон, который будто бы мне под нею приснился. Как ожили все дюмберские камни и кинулись меня преследовать. Они таращили свои страшные глазища, бежали за мной на тоненьких, как нитки, ножках. Естественно, я споткнулся, и камни меня, естественно, завалили; а когда я весь в поту проснулся, естественно, это были не камни, а грибиковская перина. Йожо смеялся и, конечно, не верил ни одному моему слову, но был явно доволен. И Яна смеялась, и опять я не видел ее глаз. Тут я понял, что ее глаза можно увидеть, только когда ей страшно или когда она смотрит на Вока.
Из кухни мы притащили приемник, и Яна показала нам новый танец. Его танцуют не парами, а встают друг за другом длинной шеренгой. Совсем не трудно. Прыгай и дрыгай ногами в стороны. Мы сразу научились. Я сначала не хотел, хотела одна Габуля, но когда Йожка встал, за ним поднялся и я. Все держат друг друга за талию. Передо мной встала Габа, и я мог держать ее только за плечи; за меня ухватилась Яна, а за нее, конечно, Йожо. Вообще-то я не любитель танцев, но этот танец мне понравился.
Отец поднялся наверх посмотреть, почему мы так топаем. Но, увидев чем мы занимаемся, он не раскричался, как обычно, а встал перед Габой и несколько раз тоже подпрыгнул, словно медведь. Это было такое зрелище, что мы от смеха чуть не упали.
Уходя, отец заметил жавшегося под елкой Боя. Я замер: Бою давно пора сидеть на цепи. Но у отца было хорошее настроение, он только покачал головой, сказал "ну, ну!" и ушел. Наверное, в честь Яны отец освободил Боя из-под ареста.
По радио объявили аргентинское танго "Удар кинжалом". Название нам очень понравилось, и мы едва дождались, когда это танго начнется. Зазвучал рубленый ритм аккордеона и гитары. Словно и вправду какой-то аргентинец, крадучись, наносил во тьме удары кинжалом. Я вскочил и принялся выделывать кренделя; двигая в такт плечами и спиной, я уклонялся от кинжала этого аргентинца. Все смотрели на меня, а когда танго кончилось, мы еще долго смеялись.
Потом Вок выдал твист. Других танцев он не знает, но твист исполняет здорово. Он сгибался до самого пола, потом извивался на своих длиннющих ногах, а когда поворачивался, дрыгал ногой, как дикий зверь.
Габка захотела показать фокусы с Боем. Мы приглушили радио, чтобы Бой так не мучился. Он не выл только из вежливости, ведь от музыки он страдает невыносимо. Окончив свои фокусы, Габуля улеглась на Боя, подпирая голову рукой. Это было самое смешное. Она, оказывается, видела в одном журнале на картинке укротительницу тигров.
Мы похлопали ей - она это обожает. Но Габка так разошлась, что собралась в сарай за Крампулькой. Вок подморгнул мне: дескать, не забывай своих обязанностей, и я начал Габку отговаривать. Давалось мне это с трудом. Она отказалась от Крампули, только когда я ей шепнул, чтобы она угостила Яну чем-нибудь с елки. Тогда она полезла под елку и разыскала где-то последнюю шоколадку.
- Возьмите, пожалуйста, - подала она ее Яне, успев по дороге снять с шоколадки серебряную бумажку.
- Спасибо, Габуля, - поклонилась ей Яна. Отломила кусочек, а остальное предложила Габе.
Габу не надо было упрашивать. Теперь она уже разлюбила соль, эта сестричка-лисичка. Сколько было бы крику, если б я повесил ей на елку одни только маленькие солонки!
У Яны сестры нет, только два одиннадцатилетних брата. Но это, скажу я вам, вещь - ведь они близнецы. Сидят за одной партой, а если Павел не знает урока, вместо него отвечает Петр. А когда Петр не знает, вместо него поднимается Павел. Учителя ничего не замечают, потому что ребят не различишь, так они друг на друга похожи.
- Вот бы мне такого брата, - сказал я мечтательно, - особенно для школы.
- А мне бы такую сестру, - засмеялась Яна. - Особенно для математики. - Она посмотрела на Вока и усмехнулась.
Да, иметь близнеца каждому не мешает, хотя бы до тех пор, пока не кончишь школу. Какой мне, например, толк от Вока? Никакого. Четвертый год он живет не дома, а в Штявнице. А если бы и жил, все равно ведь он за меня отвечать урок не может. И я должен страдать один.
Пришла Юля звать нас ужинать. Я видел, как она рассматривает Янину прическу.
Ну, давай начинай, сказал я себе. У Юли каждая девчонка фифа, если у нее волосы не прилизаны.
- Она тебе нравится? - спросила меня Юля, когда мы спускались вниз по лестнице.
- Мне? Очень! А тебе?
- Главное, что она нравится Йожке, - дернула Юля плечом.
Значит, Яна ей не очень-то по душе. Юля сейчас в плохом настроении: ее летчик на праздники не приехал. А когда она злится, ей не нравится никто и ничто.
- Факт, девчонка что надо! - Мне хотелось раздразнить Юлю окончательно.
- Еще бы! - не клюнула она.
Напрасны мои старания. Пока ее летчик не объявится, все будет из рук вон плохо.
- Наверняка заявится к празднику, - сказал я Юле возле кухни.
- Думаешь? - Она просияла, догнала Яну и принялась расхваливать ее белый свитер.
Мне он как раз не особенно нравится. Совсем не спортивный, а какой-то мадамский.
Хоть бы поскорее Юлин летчик приехал. Если он не приедет, Яна так и останется вертушкой и фифой. Только я этого дела так не оставлю. На этот раз я выскажусь. Не промолчу, как в тот раз, когда она ругала Ливу.
За столом мама напомнила Яне дать родителям телеграмму, что добралась благополучно. Яне, конечно, не хотелось. Йожо поднялся за бумагой, но отец, известный джентльмен, подошел к телефону, набрал номер почты и спросил у Яны только адрес.
- "Ваша дочь Янинка благополучно приехала. Точка. Сердечный привет и счастливого Нового года желают Трангоши", - диктовал отец дяде Врбику.
Яна все время хихикала. Но Вок был тронут. Какой у него, оказывается, замечательный отец! Не экономит на словах и заполняет телеграмму ненужными приветами. Уж если делать, так делать!
А наш замечательный отец был в восторге от самого себя и уже не мог прекратить добрые дела.
- Послушайте, дети, естественно, вы, старшие, - сказал он после ужина, - ступайте посидите в столовой с молодежью.
Я чуть не свалился со стула. В столовую, после ужина! После ужина мы туда даже нос сунуть не смеем! Нам можно заходить туда только днем, чтобы помогать, когда много народу. Да и то не всегда. Когда много народу, я обычно вытираю посуду, а Вок бегает в погреб. А присесть за стол - такое нам бы и в голову не пришло!
Я вскочил со стула: а вдруг отец раздумает! В столовой была куча знакомых ребят из Подбрезова, среди них и Юло Мравец. Я с ним еще и поговорить толком не успел. Я вскочил со стула слишком быстро, и в этом была моя ошибка. Габа заревела, она тоже рвалась пойти. Она просто не выносит, когда меня считают старшим. Все думает, что я ей ровня.
- Не спорь с ней, - шепнул мне отец, - потом незаметно исчезнешь. Ясно?
Это был уже третий по счету добрый поступок отца. А если считать Боя, то четвертый. А ведь еще не праздник.
Я с равнодушным видом уселся обратно, чтобы провести Габу. А Йожка с Яной ушли. Через окошко я видел, как подбрезовцы освобождают им место на скамейке у стены. Они, сгрудившись, сидели за одним столиком возле елки, чтобы не занимать места, предназначенные для городских лыжников, и не портить отцу коммерцию. Городские должны сидеть на хороших местах, чтобы тратить побольше денег. А у Юло Мравца и его друзей денег не густо. Им главное - побегать на лыжах, и у нас они заказывают только чай или малиновую воду. Отец, конечно, любит туристов с деньгами, но и безденежную молодежь всегда охотно приютит и оставит ночевать хотя бы и на соломенных тюфяках. Вот и теперь он усадил их за елкой. Велел Юло принести с веранды скамейку, потому что на четырех стульях всем им не усесться. Так за елкой образовался самый приятный и веселый уголок во всей столовой.
Яна сидела, крепко прижавшись к Йожо, а с другой стороны уселся Юло Мравец. Он то и дело вскакивал, чтобы принести какую-нибудь ерунду. Сначала Яна была не в своей тарелке и испуганно поглядывала на Вока, но вскоре начала громко смеяться вместе со всеми остальными. Громко, но сдержанно. А это не просто, когда Юло Мравец начинает откалывать свои штучки.
Прошло добрых полчаса, пока Габа перестала следить за мной, и я незаметно испарился.
Мне досталось место на самом кончике скамьи. Сейчас молодежный уголок притих: обсуждали завтрашний поход.
- Пожарники утверждают, - говорил Юло Мравец, - что на северных склонах снег лучше (пожарниками Юло Мравец называет работников горной службы). - А здесь, говорят, опасно.
- Воображают из себя, - сказал Лайо (фамилии не знаю), - нагоняют на людей страх, чтобы драть нос повыше. Лавины и заносы, страшные метели и туман - это по их части.
- И снег, говорят, тяжелый. Его называют "свернисебешею".
Все засмеялись.
- А он и правда тяжелый, как кирпич!
Ребята повернулись к Анче, сестре Юло, и, перебивая друг друга, начали рассказывать, как у нее после обеда под самым Дюмбером, когда она делала "елочку", слетела лыжа. Юло нашел эту лыжу в лесу - она торчала в снегу.
Лыжа глядела в небо, и ветер наигрывал на ней серенады горе-лыжникам.
Это, конечно, шуточки. Метель ночью утихла, и сегодня на дворе было тихо, как в комнате.
Яна слушала, а когда речь зашла об Анчиных "елочках", вся как-то сжалась и, усмехнувшись, взглянула на Вока. Вок похлопал ее по спине, и я не понял, умеет Яна делать "елочки" или нет, но бояться ей все равно нечего, Вок наверняка все устроит. Это, конечно, была жестокая ошибка. Вок, конечно, может устроить все, но "елочки" вместо Яны делать не может. Что нет, то нет.
Среди подбрезовцев были две девчонки, и, судя по разговору, тоже не олимпийские чемпионки. Никто не рождается завзятым лыжником, а столько мастеров уж как-нибудь справятся с тремя необученными. Анчу Мравец я не считаю. А может, и Яна не новичок, ведь я о ней ничего не знаю!
- Подъем в восемь, Йожо, - начал организационную работу Юло Мравец. - Я знаю одно местечко - два часа ходу!
- Что же ты имеешь в виду? - хотел уточнить Вок.
- Сюрприз. Это на северном склоне.
- А почему на северном? И ты сдался пожарникам? - спросил Лайо.
Почему он так не любит горную службу?