- Так ведь и с вами мы уже разговаривали, - усмехнулся мальчик. - Помните, во дворе.
- Нет, брат, - сказал Алексей, - с тобой у нас разговор только начинается… - Он взял со стола портрет моряка: - Твой отец?
- Мой. Погиб он.
- Герой Советского Союза, - сказала Лена.
- Советский моряк, отдавший жизнь за Родину, герой… - с уважением произнес Алексей и снова вспомнил о своем отце.
"Вот и еще один сын солдата, - подумал он. - А не потому ли так заинтересовала меня история этого мальчика, что в его судьбе есть много общего с моей собственной?.."
И тут же решил ни в чем не давать поблажки этому упрямому парню, который сразу и крепко пришелся ему по сердцу.
- А сын? - строго сказал он. - Похоже на то, что сын задался целью опозорить славное имя своего отца.
- Вы моего отца не задевайте! - вспыхнул мальчик.
- Я-то его не задеваю, Коля.
- А я!.. - вдруг крикнул Коля. - Я не могу здесь больше жить! Я все равно убегу! Я…
Голос мальчика осекся. В комнату, удивленно оглядываясь, быстро вошла Лидия Андреевна.
- Что тут у вас? - Она кинулась к сыну, положила свою мягкую руку ему на голову. - Что с тобой, Коленька?
Но сын отстранился от матери, лицо его приняло замкнутое выражение, недобрым огоньком загорелись устремленные на дверь глаза.
В дверях стоял отчим. Даже сейчас, едва лишь войдя в комнату, первыми своими собранными движениями, поворотом головы, взглядом - всем своим обликом он сразу же как бы спешил заявить присутствующим о самом в себе главном: перед вами-де человек порядочный, корректный, воспитанный, человек, привыкший к уважению и приязни.
- Лида… - сказал Титов с укоризной в голосе. - Ну, успокойся… А тебе, Коля, надо наконец научиться себя сдерживать. - Он подошел к Лене. - Здравствуйте, Елена Михайловна, - любезно поклонился он девушке. - Вижу, вижу, задал вам наш Николай работу…
- Я не ваш! - крикнул Коля. - Не ваш!
- Коля! - умоляюще посмотрела на него мать. - Коленька…
- Вот, вот так мы и живем, - ни к кому не обращаясь, громко и с осуждением сказала Анна Васильевна. - Так и живем - в мире да дружбе.
- Но что же делать? Что же делать? - быстро спросил Титов. - Николай, - сказал он торжественно, с надеждой глядя на пасынка, - пойми же ты меня…
Мальчик не стал его слушать. Высвободившись из рук матери, он пошел к дверям.
Титов хотел удержать его, но Коля захлопнул за собой дверь.
- Враг… Мальчик видит во мне врага… - удрученно произнес Дмитрий Алексеевич, и, возможно, только теперь со всей серьезностью дошла до его сознания эта печальная истина: "Мальчик видит во мне врага…"
- А как это случилось? - спросил Алексей. - Как могло случиться такое в вашей семье? - Он протянул руку шагнувшему к нему навстречу Титову: - Кузнецов. Народный судья.
- Так, - устало сказал Титов. - Вот и суд, вот уже и суд. - Заметным усилием он заставил себя выпрямиться и, снова суховатый, подтянутый, представился Кузнецову: - Дмитрий Алексеевич Титов. - Помолчав, он подошел к жене, стал рядом с нею, потом, точно обращаясь с вопросом к самому себе, повторил слова Кузнецова: - Да, так как же могло такое случиться? - И раздельно: - Как же… могло… - И вдруг растерянно: - Не знаю, не знаю! Я пытался заменить мальчику отца. Мне казалось, что мой жизненный опыт поможет мне найти с ним общий язык, но…
- Простите, Дмитрий Алексеевич, но этого-то и не произошло, - сказала Лена. - Думаю, что где-то на первых же шагах ваших отношений с сыном… Ведь он же сын для вас?
- Сын? Да, я хотел бы, чтобы это было так.
- Так вот, на первых же шагах вы чем-то оттолкнули от себя мальчика.
- Но чем, чем?
- Насколько я могу судить… - Лена в замешательстве взглянула на мать Николая.
- Говорите, Елена Михайловна, говорите, - тихо произнесла та.
- Хорошо, я скажу, Лидия Андреевна. Очень трудно касаться всего этого мне, человеку постороннему, но не сказать еще трудней. - Лена поднялась с дивана, и в маленькой комнате теперь стояли уже все, кроме старой бабушки, стояли прямо, в напряженных позах всерьез взволнованных людей. - Сдается мне, Дмитрий Алексеевич, - продолжала Лена, - что вы не сумели стать великодушным, широким в своих отношениях с Колей. Вы не сумели понять значения для мальчика всего, что связано у него с именем отца. А главная цель его жизни, как мне думается, - это стремление подражать отцу, это мечта стать таким же, как он. Ну, а вы? Вы от чистого сердца - убеждена, что от чистого сердца, - предложили мальчику взамен погибшего отца себя. Понять вас можно: это так по-мужски - не суметь увидеть, что Коля далеко еще не принял вас, что он ежечасно, ежеминутно сравнивает вас с тем, настоящим своим отцом; это так по-мужски - замкнуться в своем эгоистическом желании стать первым в семье, куда только лишь пришел, постараться забыть о своем предшественнике… Но Коля не забыл отца. Не мог забыть, как не мог простить вам того, что вы толкали его на это…
Последние слова Лены прозвучали так горячо, так убедительно, что Титов невольно для себя протестующе протянул вперед руку.
"Ну и ну!" - только головой покачал Алексей, удивленно глядя на Лену.
- Пионервожатая в роли знатока мужской психологии! - громко сказал он, пытаясь хоть какой-нибудь шуткой разрядить гнетущую атмосферу, вызванную словами Лены.
Никто не поддержал его шутки.
- Вспомни, Дмитрий, - с укором сказала мужу Лидия Андреевна, - ты всегда старался не замечать увлечения Коли морем, кораблями. Ты почему-то решил, что он станет таким же инженером, как и ты. Но почему, почему? Разве у мальчика не могло быть своих стремлений? Разве память об отце, о родном отце, не могла подсказать ему свой путь в жизни?..
- Что же это?.. - глухо произнес Титов. - Да ведь это настоящий суд…
- Нет, это еще не суд! - крикнула Лидия Андреевна. - Но суд будет! И я сама, сама во всем виновата! Я не должна была выходить замуж! Не должна была!
- А слезы, слезы-то зачем теперь лить? - обнимая дочь, сурово сказала Анна Васильевна. - Слезами делу не поможешь. Не ты одна - все мы виноватые, всем и ответ держать.
Алексей переглянулся с Леной, и та незаметно показала ему глазами на дверь.
Смущенная и подавленная, Лена горько раскаивалась сейчас за свою несдержанность, за все те резкие слова, которые наговорила Титову.
"Девчонка! Дура! Да какое же я имею право вмешиваться в их жизнь!" - ругала она себя.
- Простите меня! - схватив Лидию Андреевну за руку, пробормотала Лена. - И пойдемте! Пойдемте! - метнулась она к дверям, увлекая за собой Алексея.
18
Речной трамвай, отойдя от причала, врезался своим носом в светящуюся водную гладь, отчего тысячи отражений береговых огней заколебались, запрыгали по воде.
- Как красиво! - перегнувшись через гранитный парапет, сказала Лена, провожая глазами юркий пароходик. - Смотрите, Алексей Николаевич, кажется, что на реке два течения: одно темное, медленное, а другое, как огненный поток, быстрое-быстрое.
- Да, красиво, - согласился Алексей.
Он стоял рядом с девушкой и тоже, перегнувшись через парапет, смотрел на реку.
На набережную Алексей и Лена попали случайно, наверно потому, что, взволнованные событиями этого дня - собранием, разговором с матерью и отчимом Коли, - они не захотели тут же распрощаться и, не сговариваясь, выбрали самый дальний, кружной путь до тупичка, где жила Лена, когда Алексей предложил девушке проводить ее домой.
- Знаете, о чем я сейчас подумала? - подняв на Алексея глаза, неожиданно спросила Лена.
- Нет. О чем же?
- Я подумала о том, как вам много дано. Ведь вам дано право судить людей. Судить! Взять хотя бы случай с Колей Быстровым. Сколько тут надо знать, какое нужно чутье и умение разбираться в человеческом характере, чтобы понять, что же случилось с мальчиком…
- И не только с ним, - сказал Алексей.
- Да… А вы так еще молоды.
- Об этом мне уже не раз говорили, - улыбнулся Алексей. - С тех пор как я стал судьей, молодость поставлена мне в упрек.
- Нет, нет, я совсем не то хотела сказать, - запротестовала Лена. - Вот я наговорила сейчас много неприятных слов Титову. Пришла в чужой дом и раскричалась. А по какому праву?
- Сердце не выдержало, - сказал Алексей. - Помнится, вы даже и ногой на Титова раза два топнули.
- Ох, нехорошо! - поморщилась Лена. - Видите, как все сложно… Ты права, а сказать человеку правду все же неловко. Другое дело - судья. Вам просто по роду своих обязанностей положено говорить людям правду.
- Так-то оно так, - согласился Алексей. - Говорить людям правду мне действительно положено. Впрочем, и вам тоже. Ну, если не по долгу службы, так по долгу честного человека. Вы и сказали. А дальше что? Мать Коли Быстрова сделала вот вывод, что ей не нужно было во второй раз выходить замуж. Хорошо, допустим, что так. Значит, развод? Ладно, представим себе, что Лидия Андреевна ради счастья сына разводится с Титовым…
- Но я совсем не думала, что у них так все скверно, - подавленно сказала Лена.
- Не думали… - кивнул Алексей. - Но пойдем дальше. Скажите, так ли уж будет счастлив Коля, если его мать разведется с Титовым?
- Не знаю. Сразу не решишь.
- Верно, сразу не решишь. Коля уже не маленький и сможет понять, что мать развелась из-за него. Пройдет год, другой, Коля станет тяготиться этой жертвой матери, станет жалеть мать, будет чувствовать себя перед ней виноватым. Какое уж там счастье! А Лидия Андреевна? Разве это просто для женщины - то так, то сяк перекраивать свою жизнь? А Титов? Что, если этот весьма черствый товарищ всерьез любит Лидию Андреевну? Что тогда? Ему-то как дальше жить?
- Не знаю, - удрученно сказала Лена.
- Не думали… Не знаете… - усмехнулся Алексей. - Тогда зачем же нужна ваша правда Титову и Лидии Андреевне, если вы не знаете, что им дальше делать, как жить?
- Ну, а вы-то знаете? - обиделась Лена.
- Нет, не знаю. Вот видите, Леночка, как это не просто - говорить людям правду, особенно если хочешь помочь им.
- Что же теперь делать, Алексей Николаевич? - Лена взволнованно смотрела на Кузнецова. - Ведь дальше все пойдет еще хуже. Знаете, когда в школе услышали о том, что Мельникова подала на Быстрова в суд, Евгения Викторовна и многие учителя страшно перепугались за судьбу мальчика.
- Хотя пугаться надо было значительно раньше, - заметил Алексей. - Но раз уж дошло дело до суда, то надо не охать и ахать, а помочь и себе и суду понять, что же, собственно, происходит с Быстровым.
- Хорошо бы, Алексей Николаевич, если бы вы побывали у нас в школе, - сказала Лена. - На той неделе будет педагогический совет, и разговор наверняка зайдет о Быстрове.
- Если вы будете, то приду, - улыбнулся Алексей. - Одному что-то боязно. Уверен, стоит мне только переступить порог учительской, как я сразу оробею и стушуюсь.
- Как когда-то, - смеясь, спросила Лена, - когда вас вызывали на педсовет для очередной головомойки?
- Угадали… Послушайте, Лена, а не прокатиться ли нам на речном трамвае?
- Как когда-то? - снова спросила Лена.
- Когда же? - удивился Алексей.
- Неужели забыли? Еще до войны мы как-то всем отрядом во главе с нашим строгим вожатым Алексеем Кузнецовым катались по Москве-реке на речном трамвае. Я даже помню, как вы кричали тогда каждые пять минут: "Ребята, ребята, не перевешивайтесь через борт! Это опасно!" Вспомнили?
- Вспомнил! - радостно воскликнул Алексей. - Кажется, что это было лет сто назад.
- Или чуть-чуть поменьше, - рассмеялась Лена. - Но вы и теперь такой же. - Она сурово наморщила брови и, подделываясь под голос Алексея, сказала: - Лена, Лена, не говорите людям, что они плохие, если сами не знаете, как им стать хорошими. Это опасно.
- Очень, очень опасно для тех, кто вас слушает, - подхватил Алексей. - Ну, Леночка, а теперь шагом марш к пристани!
Было уже поздно, и речной трамвай отвалил от пристани всего с двумя пассажирами - Алексеем и Леной.
Штурвальный, выглянув из будки, подмигнул им: "Понимаю, мол, любовь", - и с треском задвинул стекло.
- А вот и неправда! - озорно крикнула штурвальному Лена.
Рискуя свалиться за борт, она потянулась рукой к воде.
19
Москва засыпала. Ночь выдалась прохладная, наполненная короткими, стремительными ветрами, что налетали на огромный город со стороны Московского моря, неся с собой влажный, горьковатый, будто и впрямь морской воздух.
Один за другим гасли огоньки в окнах домов - тысяч и тысяч домов, протянувшихся в бесконечном сплетении улиц на многие километры. Постепенно погружался в темноту и дом, где жил со своей матерью, бабушкой и отчимом Коля Быстров.
Но вот в семье Быстровых как раз в эту ночь не спали.
- Вспомни, Дмитрий, - тихо говорила Лидия Андреевна мужу, - вспомни, как боялась я, когда выходила за тебя замуж, что ты не сумеешь заменить моему мальчику отца…
Зябко кутаясь в платок, подобрав под себя ноги, она забилась в самый угол дивана, точно хотела сейчас быть как можно дальше от мужа, который, чувствуя ее отчужденность, сидел на самом краешке диванного валика, сидел сгорбившись, подперев рукой опущенную голову, в нелепой и жалкой позе врасплох застигнутого бедой человека.
- Да, да… - глухо отозвался он на слова жены. - Но разве я не хотел?
- Ты хотел! - с горечью сказала Лидия Андреевна. - Ты хотел… чтобы мы все поскорее забыли о Владимире. Ты сердился, когда я или мать вспоминали о нем… да, да, не качай головой, это так. Ты даже фотографию его, что стоит на столе сына, хотел было убрать куда-нибудь подальше от глаз. Зачем, зачем это тебе понадобилось?
- Но пойми, Лида, пойми!.. - Титов расправил плечи и поднялся.
- Что? Что должна я понять?
- Мне казалось… - неожиданно сухо и громко сказал Титов. - Мне казалось, что ты вышла за меня замуж не только для того, чтобы Дмитрий Алексеевич Титов заменил твоему сыну погибшего отца, а потому, что я сам, понимаешь, сам хоть немножечко тебе дорог!
- Мне трудно говорить сейчас о моих к тебе чувствах, Дмитрий, - устало качнула головой Лидия Андреевна. - Но вот что я тебе скажу… Прошлое не выкинешь, как старую, заношенную вещь, особенно если ты была прежде счастлива… - Испугавшись, что муж перебьет ее, Лидия Андреевна поспешно протянула вперед руку, желая опередить готовые сорваться с губ Титова слова. - Нет, нет, дай мне договорить. - Она задумалась, так и застыв с осторожно поднятой рукой.
А Титов, не сводя глаз с жены, напряженно ждал, что она ему сейчас скажет.
- Тебе уже за сорок, Дмитрий, да и я не девочка. Помнишь, прежде чем пожениться, мы много раз и так и сяк прикидывали, как-то сладится наша жизнь. И тебе было боязно после развода, после неудачной семейной жизни снова обзаводиться семьей, и мне тоже было страшно пойти на это. Но надо было все же на что-то решиться. - Тут Лидия Андреевна заговорила совсем тихо, точно говорила сама с собой, не заботясь, слышит ли ее муж, точно искала сейчас в своих словах хоть какое-то себе оправдание. - И мать и друзья советовали мне выходить замуж. "Ты еще молодая, тебе еще жить да жить", - говорили они мне. Прикидывали мы с тобой, Дмитрий, прикидывали, всякую мелочь обговорили, а вот о сыне моем хорошенько и не подумали.
- Но неужели же все так плохо? - подходя к жене, спросил Титов. - Ну, признаюсь… - Он помедлил, затрудняясь в выборе слов, которые помогли бы ему определить, в чем же, собственно, он неправ. - Я вел себя с Колей… ну… не совсем верно. И да, да, пусть так, как говорила эта девушка… Но неужели ничего уже нельзя исправить? - Титов снова тяжело опустился на диван.
"Неужели ничего нельзя исправить?" - повторил он про себя, торопливо находя и тут же отвергая слова убеждения, которые могли бы рассеять эту возникшую между ним и женой отчужденность.
Доводы, которые еще недавно показались бы Титову более чем достаточными, сейчас уже не удовлетворяли его. Что-то было не додумано им, что-то упущено в его отношениях с пасынком, и в этом, пожалуй, жена была права.
"Что же?" - терялся в догадках Дмитрий Алексеевич. Нелепым казалось ему предположение, что он, человек долга, человек строгих правил, мог совершить какую-то серьезную и, возможно, непоправимую ошибку. Но спокойные, отточенные фразы, в которые привык Титов укладывать свои мысли, никак не слагались сейчас в его встревоженном сознании.
- Хочешь, я поговорю с Колей? - только и нашелся он сказать жене.
- Не знаю, Дмитрий, поможет ли это, - после долгого раздумья отозвалась Лидия Андреевна. - Я ведь и сама очень виновата перед сыном. Очень! Я забыла о своем долге матери, занялась устройством собственной жизни, а ведь жизни-то этой без сына у меня и быть не может. - Она тревожно прислушалась к доносившимся из соседней комнаты голосам Анны Васильевны и Коли. - Не спит… Боже мой, что еще будет? Что будет? - горестно прошептала она.
Как ни верти голову, устраивая ее поудобнее на подушке, как ни жмурь глаза, чтобы не видеть торчащей за занавеской полной и яркой луны, а сон не идет.
Вот уже второй час лежал Коля на своей по-моряцки узкой, жесткой кровати и все думал, думал, а о чем, и сам толком не мог понять.
Мысли, волновавшие Колю, были какие-то тревожные, путаные, без начала и конца. Как в холодную воду, не хотелось забираться в эти мысли.
"Эх, заснуть бы! - в который раз подумал Коля. - А завтра…" И он опять начинал беспокойно вертеться под одеялом и бить кулаками ненавистную подушку.
- Коля! - позвала его бабушка.
Анна Васильевна спала на диване. Луна светила так ярко, что Коля хорошо видел лицо бабушки. Глаза у нее были открыты, и в них не было сна, хотя она легла спать в одно с ним время.
- Что? - неохотно отозвался Коля, понимая, что сейчас бабушка спросит его, почему он не спит. А он и сам не знал почему. Нет, он знал, но не мог сказать. Да нет же, нет, он и сам не знал!
- Фу ты! - обозлился Коля, едва не вылетев из постели - так стремительно повернулся он под одеялом. - А тут еще эта проклятая луна!..
- Не спится, так и не спи, - сказала бабушка.
Это что-то новое - бабушка не любила, если Коля долго не засыпал, и всегда ворчала: "Опять набегался, опять уши горят!" Да и голос у нее прозвучал сейчас как-то по-новому, а как - не понять.
- Коля! - еще раз окликнула внука Анна Васильевна.
Не дождавшись ответа, она села на постели.