* * *
На большой перемене Васек вместе с ребятами вышел на школьный двор. Ребята сейчас же затеяли перестрелку снежками, но Васек потихоньку удалился в самый угол двора и, засунув руки в карманы пальто, стал ходить по дорожке вдоль забора. Его беспокоила заметка, которую он обещал сегодня же дать в стенгазету. Он завидовал Одинцову, который легко справлялся с такими вещами.
"Он, может, вообще будущий писатель, а я, наверно, архитектор какой-нибудь - о чем мне писать? - Васек сердился на всех и на себя. - Если б я еще дома сел и подумал, а так сразу - какая это заметка будет!"
Он слышал веселые голоса и хохот ребят, видел, как ожесточенно нападали они друг на друга, как шлепались о забор и разлетались белые комочки снега.
"Бой с пятым классом. Наши дерутся. А я здесь…"
- Трубачев, Трубачев, сюда! - несся издали призыв Саши.
Закрываясь руками, он боком шел на врага, сзади него стеной двигались ребята из четвертого "Б", и даже девочки поддерживали наступление, обстреливая неприятеля со стороны.
- Трубачев!..
Васек рванулся на призыв, но вдруг остановился, круто повернулся спиной к играющим, присел на сложенные у забора бревна и вытащил из кармана бумагу и карандаш.
Несколько любопытных малышей вприпрыжку подбежали к нему.
- Куда? Кыш отсюда! - грозно крикнул на них Васек и, устроившись поудобнее, решительно написал:
"В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ
Ребята! Ничего нельзя делать в последнюю минуту, потому что торопишься и ничего толком не думаешь. Эту заметку я мог бы написать дома, а сейчас пишу на большой перемене. Последняя минута - самая короткая из всех минут, а сейчас я вспомнил, что мог бы о многом написать - о дисциплине, например. Но в школе уже звонок, а заметку я обещал дать во что бы то ни стало, и получилось у меня плохо. Давайте, ребята, ничего не будем оставлять на последнюю минуту! В. Трубачев".
Васек решительно свернул листок и зашагал по тропинке.
- Одинцов, прими заметку, - не глядя на товарища, сказал он.
- Уже? - удивился Одинцов, вытирая шарфом мокрое, разгоряченное лицо. - Я так и знал, что ты пишешь! А мы тут пятых в угол загнали. Как окружили их со всех сторон - и давай, и давай! Сашка орет: "Трубачев! Трубачев!" Слышал?
- Слышал… я на бревнах сидел, - с сожалением сказал Васек. - Сам себя наказал… да еще написал плохо…
- Плохо? Посмотрим, - важно сказал Одинцов, пряча заметку. Он почувствовал себя ответственным редактором. - Плохо, так исправишь.
- Отстань, пожалуйста! Я и эту-то наспех писал, когда мне исправлять ее? Не на уроке же! - рассердился на товарища Васек. - Плохо - не бери. Вот и все!
- С Митей решим, что брать, а что нет. Материала хватит, - независимо ответил Одинцов и, увидев Лиду Зорину, подошел к ней.
Васек уселся на свою парту и заглянул через плечо в тетрадку Малютина. Тот, глядя на картинку в книге, писал крупными буквами незнакомые слова.
- По-каковски это? - спросил Васек.
- Немецкий у меня сегодня после школы. Я в группу хожу, - пояснил Сева.
- А зачем это тебе? Ведь у нас английский учат.
- Немецкий тоже надо знать, - просто ответил Сева.
- Всех языков не изучить!
Сева хотел что-то возразить, но Васек был зол и повернулся товарищу спиной.
"И зачем это я такую дурацкую заметку дал? Может, лучше назад взять, а то все надо мной смеяться будут. Пойти к Одинцову?"
Но к Одинцову он не пошел, сомневаясь, что лучше: не выполнить обещание или осрамиться с плохой заметкой.
* * *
В пионерской комнате шла оживленная работа. Ребята складывали по порядку номера журналов и подшивали "Пионерскую правду", чтобы передать в школьную библиотеку.
Васек покрывал лаком рамку для стенгазеты.
"Вот это по мне", - думал он, с удовольствием макая кисть в густой лак.
Митя сидел за столом, просматривая заметки для стенгазеты.
- Это все у тебя? - спросил он Одинцова, приглаживая пальцами светлые волосы. - Маловато, плохо шевелитесь!
- Многие только сегодня дали, - виновато сказал Одинцов. - Вот Лида Зорина дала заметку, и Трубачев, и еще несколько ребят… - Он подвинул к Мите новую пачку бумаг.
- А, еще есть! - обрадовался Митя. - Давай, давай!
Нюра Синицына вбежала в комнату и, оттолкнув Одинцова, положила на стол вырванный из тетрадки лист.
- Вот, Митя! Я стихи написала, а Одинцов не берет. Он думает, что если он редактор, так может распоряжаться. А стихи очень хорошие, мои родители даже в "Пионерскую правду" послать хотели!.. - затрещала, размахивая руками, Синицына.
- Стоп, стоп! - остановил ее Митя. - Экая ты мельница!
- Вот она всегда так! - возмущенно сказал Одинцов. - Кричит только, а у самой голова ничего не работает. Вот прочти, что она тут написала.
- "Что написала, что написала"!.. - передразнила его девочка.
- Сядь и помолчи! - потянул ее за рукав Митя. - Сейчас разберемся. Я уже говорил тебе, Одинцов, что такие спорные вещи надо решать сообща.
Васек оставил работу и подошел к столу.
- Мы всей редколлегией проверяли. Тут она Лермонтова и Пушкина списала, да еще сама между ними втерлась! - сердито сказал он.
- Неплохо попасть в такое соседство! - засмеялся Митя. - Сейчас посмотрим, что у нее получилось. Он громко прочел:
Уж небо осенью дышало,
А я учебу начинала.
Взяла тетрадки и пошла,
Так я учебу начала.
- Тьфу! - не выдержал Одинцов.
- Вот он всегда на меня нападает! - пожаловалась Синицына.
- Да потому нападаю, что глупо! Противно…
- Потише, потише, - сказал Митя. - Плохо ведешь себя, Одинцов! Так не годится: лишний спор заводишь и мне не даешь прочитать до конца.
Одинцов замолчал.
Митя начал читать сначала:
Уж небо осенью дышало,
А я учебу начинала.
Взяла тетрадки и пошла,
Так я учебу начала.
Белеет школа одиноко
В тумане неба голубом,
Идти мне в школу недалеко -
На крайней улице мой дом.
Мои родители давали
Мне на прощание совет:
"Учись ты, Нюра, хорошенько -
В награду купим мы конфет".
М-да… - задумчиво протянул Митя и посмотрел на Синицыну. - Плохо. Очень плохо!
- А почему плохо? Рифма есть, все есть, - забормотала Синицына, поглядев на всех.
Митя еще раз пробежал глазами стихотворение и тяжело вздохнул:
- Почему плохо? Прежде всего по мысли плохо. Ты вот пишешь о себе:
А я учебу начинала.
Взяла тетрадки и пошла…
А родители тебе за эту учебу обещали конфет.
Ребята фыркнули.
- А еще Пушкин и Лермонтов тут у нее!
- Вот уж ничего подобного! - сказала Синицына.
- Ну как же ничего подобного? - улыбнулся Митя. - Вот смотри:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало…
Чье это?
Синицына раскрыла рот, чтобы что-то сказать.
- Постой. Дальше посмотрим:
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом…
Это чье?
- Во-первых, у меня не парус, а школа белеет…
Одинцов громко фыркнул. Митя рассердился:
- Одинцов, ступай займись подшивкой газет! Стыдно! Большой парень - и не умеешь себя в руках держать. Ступай!
Одинцов нехотя отошел от стола.
- А ты, Нюра, сядь. Мы с тобой сейчас разберемся хорошенько.
Синицына надулась и с упрямым лицом присела на кончик стула.
- Что она там - все спорит? - спросил Одинцова Булгаков.
За столом Митя что-то говорил, не повышая голоса, но часто поднимая вверх брови и разводя руками.
Нюра сидела красная, надув губы. Ответы ее становились тише, спокойнее, потом она встала, взяла со стола листок и молча прошла мимо ребят.
- Поняла наконец, - улыбнулся Васек.
- Сейчас мне нахлобучка будет, - сказал Одинцов.
- Ребята! - Митя постучал по столу. - Если мы будем высмеивать человека, тогда как мы обязаны по-товарищески объяснить ему его ошибки… - Он строго посмотрел на присмиревших ребят.
- А чего ж она… - вспыхнул Одинцов.
Васек вспомнил свою заметку: "И правда, если над каждым смеяться, никто и писать не будет".
Когда Митя кончил, он подошел к нему и сам сказал:
- У меня тоже как-то нескладно получилось с заметкой.
- Сейчас будем читать, - сказал Митя. - У меня остались три заметки: Одинцова, Зориной и твоя.
Одинцов услышал свою фамилию и насторожился. У него был важный и ответственный раздел - "Жизнь нашего класса". Выбранный единогласно, он очень строго относился к своей работе и не пропускал ни одного случая или события, взволновавшего класс. Теперь он тоже дал заметку под заголовком: "В классе было грязно".
Митя внимательно просмотрел ее, улыбнулся и написал: "Принять". К статье Зориной он отнесся очень серьезно. Зорина писала о дружбе мальчиков и девочек и заканчивала так:
"Многие мальчики говорят: "Мы, ребята, между собой всегда поладим - кому надо, и тумака дадим. А девочку за косу дернешь - и то она обижается; значит, с девочками и дисциплину подтянуть нельзя". А я считаю, что это неправильно, и тумака давать совсем необязательно, только с девочками надо разговаривать по-дружески, а не высмеивать их. Девочкам тоже не надо пересмеиваться и поддразнивать ребят, а у нас есть такие ехидные - это тоже неправильно. Мы росли вместе, учились вместе с первого класса, давайте будем дружить. Я стою за дружбу девочек с мальчиками. Не надо никого обижать и пересмеивать.
З в е н ь е в а я З о р и н а".
Читая, Митя все время одобрительно кивал головой и в уголке тоже написал: "Принять".
Пока Митя читал заметки Одинцова и Зориной, Васек делал вид, что совершенно поглощен своей работой. Но Митя и на его заметке написал своим размашистым почерком: "Принять".
Потом подозвал Сашу:
- Кто переписчик?
- Я, - сказал Саша.
- Вот еще три статьи. Кто нарисует заголовок?
- Малютин.
В пионерскую комнату вошел Сергей Николаевич:
- Работаете?
Митя засмеялся:
- Фабрика-кухня. Стенгазету делаем, журналы подшиваем.
Ребята при Сергее Николаевиче сразу подтянулись; каждому хотелось, чтобы учитель заметил его работу. Васек тоже хотел обратить на себя внимание учителя.
- Рамка готова! - громко сказал он, деловито собирая кисти. - Булга - ков, какую заметку пишешь?
- Четвертую, - ответил Саша тоже громко, чтобы слышал учитель.
Остальные ребята один за другим подходили к столу с кипой журналов и газет.
- Подшито!
- Готово!
Сергей Николаевич пробежал глазами Лидину заметку.
- Нужный вопрос… Лида Зорина… А… черненькая такая, с косичками! - сказал он, припоминая, и взял вторую заметку.
- Мою читает, - шепнул ребятам Одинцов, прислушиваясь, что скажет учитель.
Сергей Николаевич прочитал про себя, потом улыбнулся и прочитал Мите вслух:
- "Сергей Николаевич увидел, что на полу валяются бумажки и вообще сор. Он не начал урока, заложил руки за спину, отошел к окну и не повернулся к нам, пока мы все не убрали. А потом сказал: "Чтобы это было в последний раз". Теперь ребята стараются вовсю. Редакция надеется, что такой случай больше не повторится".
Последние слова Одинцов списал со взрослой газеты. Учитель засмеялся и громко сказал:
- Совершенно точно и честно! А относительно надежд редакции - просто солидно получается!
Он крепко пожал руку Мите, кивнул головой ребятам и вышел.
- Что он сказал? Что он сказал? - заволновались ребята.
- Ты слышал? - спросил Одинцова Саша.
Одинцов сиял.
- Сергей Николаевич сказал "Точно и честно. И просто солидно", - взволнованным голосом сообщил он окружившим его ребятам.
- Честно и точно! Это значит - не наврано ничего!
- Ну еще бы, Одинцов вообще никогда не врет!
- Молодец! - радовались ребята.
- Молодчага! - сказал Васек, хлопнув Одинцова по плечу. Он был рад за товарища.
Саша тоже был рад, но он не понял, что значит "солидно".
- Одинцов! Как это понять - "солидно"? - спросил он. - Ты знаешь?
- Нет, - сознался Одинцов. - А как по-твоему? - Он улыбнулся. - Это, наверно, самая главная похвала. Давай спросим у Мити!
Но Митя стоял уже в дверях и, крикнув ребятам: "Не задерживайтесь долго!" - исчез.
- У него комсомольское собрание сегодня, - сказал Трубачев. - Сами разберемся.
- А ты тоже не знаешь? - допытывался Саша.
- Да я знаю, только объяснить не могу. Это о старых людях говорят: солидный! - догадался Васек.
- А какой же я старый? - растерянно спросил Одинцов, обводя всех удивленным взглядом.
Ребята прыснули со смеху.
Из соседней комнаты - читальни - прибежали девочки.
- Тише! Читать мешаете!
- Ребята, я "Пионерскую правду" в библиотеку относила, а вы так кричите, что даже там слышно, - сказала, входя, Лида Зорина. - Что у вас тут такое?
Ребята, смеясь, рассказали ей.
- Солидный - это толстый. Сейчас только в библиотеке про один журнал сказали, что он солидный, - объяснила Лида.
- Но какой же я толстый? - обтягивая свою курточку, расшалившись, крикнул Одинцов. - Я спортсмен, человек без веса!
Он действительно был тоненький и на редкость легкий.
Ребята опять закатились смехом:
- Одинцов, Одинцов! Это он тебя с Мазиным спутал! Это Мазин у нас солидный.
- Попадет вам сегодня! Лучше уходите скорей, - кричала Лида, - сейчас из читальни прибегут! И Сергей Николаевич еще не ушел. Он с Грозным в раздевалке разговаривает и, наверно, все слышит.
- Тише! - крикнул Васек. - Булгаков! Одинцов! Пойдем к Сергею Николаевичу! - Он обнял товарищей за плечи и пошептал им что-то.
- Не посадит он нас вместе - лучше не просить! - с сомнением сказал Саша.
- А может, и посадит. Попросим!
Все трое побежали в раздевалку. Сергей Николаевич, надевая калоши, разговаривал с Грозным.
- Еще эта школа семилеткой была, как я сюда пришел, еще Красным знаменем нас не награждали… - рассказывал старик.
- Сергей Николаевич! - запыхавшись, крикнул Одинцов. - У нас к вам просьба.
- Мы просим… - начал Саша.
- Разрешите нам сесть вместе! - возбужденно блестя глазами, сказал Васек. - Мы друзья.
Сергей Николаевич нахмурился:
- Я разговариваю с Иваном Васильевичем, а вы скатываетесь откуда-то сверху, перебиваете разговор взрослых… Что это такое?
- Простите, - покраснел Одинцов, - мы нечаянно… Мы боялись, что вы уйдете…
- А что вам нужно?
- Мы вот товарищи, мы хотели сесть в классе рядом, - запинаясь, пояснил Васек.
- Зачем? - строго спросил Сергей Николаевич. Мальчики оробели.
- Чтобы дружить втроем, - сказал Васек.
- Дружить втроем? - переспросил учитель. - Разве ваш класс делится на такие дружные тройки? А остальные в счет не идут?
- Да нет, мы просто друзья… ну, закадычные, что ли, - пояснил Одинцов.
- Допустим, что вы закадычные друзья. Это очень хорошо, но усаживаться со своей закадычной дружбой на одну парту - это совершенно лишнее. Я не разрешаю! - твердо сказал Сергей Николаевич - До свиданья!.. До свиданья, Иван Васильевич!
- Счастливо! Счастливо! - заторопился Грозный, закрывая за ним дверь. - Что, не вышло ваше дело? - усмехнулся он, глядя на оторопевших ребят.
- Не вышло, - вздохнул Одинцов.
- Отменный учитель, просто-таки знаток вашего брата! - одобрительно сказал Грозный.
Нюра схватила свое пальтишко и выбежала из раздевалки. Она никак не могла успокоиться после сцены в пионерской комнате.
Осрамили. На смех подняли, а сами и вовсе ни одной строчки сочинить не умеют… И потом мама так хвалила ее за эти стихи. Разве мама меньше ихнего понимает? И папа хвалил. Правда, папа никогда ничего не дослушает до конца. Он просто погладил ее по голове и сказал: "Пиши, пиши, дочка!"
Нюра снова вспомнила смех ребят и обидные остроты Одинцова.
Сами побыли бы на моем месте. Вот и пиши… Митя сказал: "Разве учатся за конфеты?" Может, не надо было писать про конфеты? И еще Митя сказал: "Пустые стихи. Разве у тебя нет других мыслей: о школе, о товарищах?.."
Нюра глубоко вздохнула и заспешила домой.
Папы дома не было. Папа всегда приходил поздно, и Нюра с мамой обедали одни. Когда девочка приходила из школы, стол уже был накрыт и около каждого прибора лежала нарядная салфеточка. Но сегодня мама запоздала и, крикнув Нюре: "Раздевайся!" - засуетилась у буфета. Нюра повесила пальто и, бросив на стул сумку, исподлобья взглянула на мать. Мария Ивановна расставляла тарелки, неестественно оттопыривая пальцы, с густо окрашенными в красный цвет острыми ноготками.
- А я, доченька, в парикмахерской была. Такая очередь! Все дамы, дамы… И все хотят быть красивыми! - Она поправила рыжую челку на лбу и с улыбкой взглянула на дочь: - Ну, как тебе нравится твоя мама?
Нюра бросилась на стул и, закрыв лицо руками, расплакалась.
- Ах, боже мой! Что с тобой? Что случилось?
Мария Ивановна испуганно заглядывала в лицо дочери, трясла ее за плечи:
- Да говори же! Я ведь ничего не понимаю! Что случилось?
Нюра сбивчиво рассказала про стихи, про насмешки ребят.
- А ты сама хвалила! Нарочно хвалила… И теперь все меня глупой считают… - всхлипывая, повторяла она.
Мария Ивановна гневно закричала на дочь:
- Перестань! Сию же минуту перестань!.. Они тебе завидуют! Понимаешь ли ты? За-ви-ду-ют!
Слезы Нюры высохли. Она с изумлением глядела на мать.
Мария Ивановна презрительно сжала губы, сузила зеленоватые глаза и еще раз повторила:
- Завидуют!
Глава 16
ОБИДА
У Севы болело горло. Он уже три недели не ходил в школу. К нему забегала Лида Зорина. Она присаживалась на кончик стула, раскрывала свою сумку и, пока Малютин списывал с ее дневника заданные уроки, поспешно рассказывала ему все новости: Митя болен, без него скучно, ребята ходили его навещать. Трубачев все еще занимается с Мазиным. Мазин даже немножко похудел от этого. Стенгазету они делают без Мити.
Поболтав, Лида уходила. Сева с завистью смотрел, как мимо его окна пробегают школьники. Он чувствовал себя оторванным от товарищей, от школы. Во время болезни он много читал, пробовал рисовать, но после картины, отданной на выставку, никак не мог придумать чего-нибудь нового и говорил матери:
- Я всегда так… нарисую, отдам… и скучно, скучно мне делается…
- Вот и папа твой, бывало, кончит картину и заскучает. Как будто всего себя вложил в нее и ходит опустошенный. А я, наоборот, сдам свои чертежи - и рада-радешенька! - смеялась мама.
- Потому что ты с готового чертишь, а мы с папой свое придумываем, - серьезно сказал Сева.
- Конечно. Но разве не приятно тебе, что твоя картина всем понравилась? Ведь это, по-моему, самое главное. Разве интересно человеку делать что-нибудь только для себя?
- Ну конечно, я рад, а то все ребята меня таким каким-то считают… - Сева запнулся и с упреком посмотрел на мать, но сдержался и только добавил: - Я многого не умею делать…
Мать поняла его: