-Что сестренка? Расскажи-ка нам.- Мехриниса обняла мальчика, приласкала его.
- У меня сестренка потерялась.
-Где же она потерялась?
-Здесь, на вокзале. Когда мама умирала, она сказала: "Нет у тебя никого, кроме Леси. Будьте всегда вместе".- Остап заплакал еще сильнее.
-Перестань плакать, будь мужчиной. Слезами горю не поможешь. Сейчас вот позавтракаем и пойдем искать твою сестренку. Согласен?
Махкам-ака торопливо домыл Сарсанбая и после того, как тот оделся, показал его детям:
-Посмотрите на Сарсанбая! Какой он чистенький, красивый стал!
-Фу, тоже мне красивый! Голова как белый арбуз,- не удержался Витя.
Махкам-ака был очень недоволен поведением Вити, ему хотелось прикрикнуть на мальчика, но он сдержался:
-Вот и неправда, Витя. Посмотри, какая у него круглая, славная головка. Ну, что, мать, будем завтракать или мне тоже заплакать?
-Дада, ну, дада, поплачьте разок! - хватаясь за полы его халата, восторженно закричала Галя.
-Не надо, доченька! Пусть уж лучше такое никогда не случится. Когда мужчина плачет - это совсем плохо. Пошли в дом, попьем чаю. Остап, выше голову, сынок! Сестренку поищем. А пока убери-ка это ведерко. Вот и молодец! Хорошо!
После завтрака Махкам-ака быстро собрался и ушел, ведя за руку Остапа. Мехриниса не советовала мужу отправляться на поиски:
-Зря только убьете время, устанете! Остап же говорит, что ее уже искали. Если бы Леся была в городе, найти ее было бы просто. Но наверное, девочку увезли куда-то в районы.
Кузнец не послушался жены.
-Без надежды один шайтан живет.
Махкама-ака очень тронуло отношение Остапа к наказу
матери. "С такого возраста он считает священными материнские слова! Хороший из него человек вырастет! Поищу хоть для успокоения его души".
Шли молча. Вероятно, Остап был по натуре немногословен, а может быть, его крохотное сердце так сжимало горе, что и слова-то никакие не рождались. Кузнец же был поглощен своими мыслями.
В трамвае оказалось пусто. Поток людей, спешивших на работу, уже схлынул. Махкам-ака с Остапом поехали.
Вот и знакомый детский дом на Самарканд-Дарбазе. Взяв Остапа за руку, кузнец направился к директору.
К счастью, директор Назарова оказалась на месте, хотя, судя по застегнутому портфелю на столе, вот-вот собиралась уйти. Выслушав просьбу Махкама-ака, она долго листала большую книгу. Остап сидел на стуле, крепко сцепив руки и не отрывая взгляда от большой книги,- надеялся, что тетя непременно скажет, где его сестренка.
Тщательно просмотрев бумаги, Назарова покачала головой:
-Нет, Лесю Трищенко к нам не привозили.
Остап окончательно пал духом, как-то весь сжался в комок.
Попрощались. Вышли во двор. Махкам-ака принялся успокаивать мальчика:
-Не огорчайся, сынок, не теряй надежды. Послушай, что я вспомнил.
Желая развлечь Остапа, Махкам-ака рассказал историю, происшедшую с ним, когда он впервые пришел в этот детдом на Тахтапуле. Кузнец рассказывал длинно, весело и кончил только тогда, когда они подошли к следующему детдому. И здесь директор так же обстоятельно листал толстую книгу, озабоченно морщил лоб, а под конец сказал:
-У нас Леси Трищенко не было. Попробуйте зайти в двенадцатый.
Они опять двинулись в путь. Махкам-ака попытался занять Остапа новой смешной историей, но и на этот раз не имел успеха: мальчик два раза улыбнулся, но веселее не стал.
-Зайдем-ка, дружок, выпьем чаю,- предложил кузнец и круто повернул к чайхане.
Едва они переступили порог чайханы, началась передача последних известий. Седобородый старик с пиалой в руке уставился в громкоговоритель. Его сосед замер с чайником в руке. Чайханщик, вытирая посуду кончиком перекинутого через плечо полотенца, тоже застыл, не отрывая глаз от репродуктора. У входа торопливо ели женщины в спецовках. Они оставили тарелки, примолкли. На приход Махкама- ака никто не обратил внимания. Кузнец посадил Остапа на низкую деревянную кровать, застланную ковром, уселся рядом с ним.
"После ожесточенных боев наши войска оставили город..." - разносилось по чайхане.
Все сурово молчали. Только одна из женщин громко всхлипнула и заплакала. Все поняли, что город, захваченный врагом, почему-то ей особенно дорог. Может быть, там родилась, училась, а может, и теперь в этом городе жили близкие люди...
Передача окончилась, и репродуктор выключили. Молчание нарушил старик с пиалой в руке.
-Большой кусок захватил, шакал,- сказал он тревожно и вздохнул.
В разных углах чайханы его слова вызвали взволнованные отклики:
-Подавится он, отец! Рано или поздно подавится!
-Города берет, а народ покорить не сможет.
-Пусть никогда не оскудеют наши силы!.. Людей у нас много.
Махкам-ака в разговор не вмешивался. Он развернул поясной платок, высыпал на поднос разломанную лепешку, сушеный урюк.
-Бери, сынок, ешь с урюком. Сытнее будет.- Он налил чаю в пиалу и подал Остапу.
Затем Махкам-ака постучал крышкой о чайник, подозвал чайханщика, принялся угощать его:
-Посидите с нами, отведайте наших гостинцев.
Чайханщик, узнав кузнеца, с удовольствием присел. Махкам-ака подробно рассказал об Остапе, о поисках его сестренки. Потом заговорил чайханщик:
-Уста Парпи с Пасткуча тоже взял ребенка. И еще: помните усатого сапожника, у хауза жил? Он тоже взял, говорят, девочку. Потом... еще учитель, в очках такой, когда- то преподавал на курсах ликбеза. Тоже взял ребенка. Не знаю вот, девочку или мальчика. К нему вам надо бы зайти... Многих он сирот по людям пристроил.
-Спасибо за совет. Авось помогли нам напасть на след. Доедай, сынок, да пойдем,- заторопил Махкам-ака Остапа:
Чайханщик погладил мальчика по голове, подбодрил:
-Найдется твоя сестренка. Не иголка все-таки - человек!
Остапу очень понравился чайханщик, и не только потому, что укрепил его надежду на встречу с сестрой. Ловок он! С тяжелым чайником в руке чайханщик двигался легко, быстро, играючи наливал в чайник кипяток из огромного самовара и к тому же бесшумно появлялся перед посетителями, стоило только постучать крышкой.
Мальчик даже повеселел и, отодвинув от себя пустую пиалу, сказал:
-Очень я наелся. Спасибо.
Взявшись за руки, они пошли на Пасткуча. Но и тут их ожидала неудача: оказалось, что уста Парпи взял мальчика, а не девочку.
Махкам-ака и Остап двинулись дальше, к дому у хауза. Разыскав одностворчатую низенькую калитку, постучали. Вышла женщина средних лет и с ней девочка - дошкольница, в новом платье из атласа. Женщина сочувственно выслушала Махкама-ака и сказала:
-Наша девочка вот она - перед вами... И к учителю бесполезно идти. У него дочь большая, ей не меньше десяти лет.
Махкам-ака задумался.
-Что же нам делать, сынок?
Остап молчал, но в глазах у него уже стояли слезы.
-Пойдем заглянем еще в клуб. Люди говорили, что там тоже разместили детей. А ты не устал? Ведь целый день колесим.
Остап был готов всю ночь напролет ходить по окраинам, лишь бы не прекращать поиски.
Когда Махкам-ака и Остап добрались до клуба, было уже совсем поздно. Темноту разрывали редкие огоньки. На крыльце клуба сидел сторож, низенький и очень толстый, словно обложенный подушками.
-Здравствуйте! Чем могу быть полезен? - вежливо спросил он.
Махкам-ака объяснил, в чем дело.
Сторож близко принял к сердцу чужую беду, заволновался:
-Вот не знаю, как быть... Директора уже нет. С детьми одна воспитательница. Они все спят. Если только мальчик сам посмотрит...
-Это было бы замечательно. Дай аллах вам счастья!
-Что вы, что вы! И не благодарите! Пойдемте поскорее. И пожалуйста, тихонечко... Совсем тихонечко...
На цыпочках вошли в клуб. В просторном зале на плотно составленных койках спали дети. Коек не хватало, и кое-где ребята лежали по двое. В полумраке зала, освещенного одной маленькой лампочкой, Остап, пробираясь между койками, терпеливо заглядывал в лица спящих. Мальчик обошел несколько раз весь зал, но Леси не было.
-Нету,- Остап понурил голову.
Сторожу стало жалко мальчугана, захотелось хоть чем-то помочь ему.
-А были в третьем детдоме? - спросил он у Махкама- ака.
-Были.
-А в шестом?
-И там были.
-А не пробовали искать ее в детдоме на Тахтапуле?
-Мы побывали, пожалуй, во всех детдомах.
-Еще бы на вокзал заглянуть.
-Да, остался только вокзал. Но стоит ли туда ехать ночью? - вслух размышлял Махкам-ака.
-А на вокзале что ночь, что день. Там жизнь никогда не затихает,- резонно возразил сторож.
-Давай, сынок, попробуем на вокзал съездить. Может, повезет нам.
Махкам-ака, прихрамывая от усталости, направился к трамвайной остановке. Остап медленно брел за ним.
Привокзальная площадь и все близлежащие скверы были забиты народом. Люди сидели на скамейках, на мешках, на чемоданах, боясь встать со своего места, чтобы его не заняли другие.
Невозможно было без жалости смотреть на эту пеструю толпу. Женщины, старики, дети. Изношенная одежда, рваная обувь, плохо спасающие от холода. Почти у всех опухшие лица, утомленные, страдальческие глаза.
Ташкент уже несколько месяцев беспрерывно принимал под свой кров эвакуированных. Казалось, город перенасыщен людьми, задыхается от тесноты, но постепенно всех прибывших все-таки размещали. Каждую крохотную комнатку, каждый свободный угол местные жители уступали эвакуированным, делясь с ними последней ложкой постного супа, последней горстью сушеного урюка.
И все же сотни людей надолго застревали на вокзале: временно они жили здесь, прямо на площади, на скамейках, на жухлой, прихваченной морозом траве. Махкам-ака, конечно, не ожидал увидеть такого скопления беженцев. Он крепче сжал руку Остапа и, обходя тех, кто спал прямо на тротуаре, медленно двинулся к зданию вокзала.
Вдруг перед ними с земли поднялась женщина в ветхой одежде, с худым лицом и большими блестящими глазами. Она сдернула с пальца золотое кольцо и протянула Махкаму- ака:
-Денег не беру. Хлеба, хлеба... для моего мальчика...- Женщина расплакалась, указывая на ребенка, лежавшего поверх какого-то мешка.
Кузнец отвел ее руку, развязал поясной платок, достал два кусочка хлеба, остатки сушеного урюка. Широко раскрытыми глазами женщина смотрела на Махкама-ака.
-Берите, берите! Что ж здесь особенного? - сказал он.
-Возьмите кольцо,- тихо, но настойчиво попросила женщина.
Махкам-ака взял. Только тогда она успокоилась и подала хлеб и урюк ребенку. Махкам-ака не спешил уходить. Медленно он протянул руку женщине. Решив, что незнакомец хочет попрощаться с ней, женщина тоже подала руку. Кузнец вложил в ее ладонь кольцо, сжал пальцы и, подтолкнув Остапа, быстро пошел, не оборачиваясь. Мальчик схватил Махкама-ака за руку, и по тому, как он сделал это, как прижался к нему, кузнец понял: ничто не ускользнуло от зорких детских глаз.
Эвакопункт Махкам-ака и Остап нашли довольно быстро и сразу объяснили девушке с красной повязкой причину своего прихода. Девушка открыла книжку - тоже толстую - и стала ее перелистывать. Махкам-ака и Остап в это время разглядывали детей - они лежали по углам на матрацах. Видимо, малыши были больны, никто из них не поднимал головы, некоторые тоненько хныкали. Две другие девушки с красными повязками успокаивали детей.
-В списках такой девочки нет, амаки,- услышал Махкам-ака.- А объявления вы не читали?
-Какие объявления? - не понял огорченный кузнец.
-Те, что на улице. Они расклеены повсюду.
-Не заметил, доченька.
-Темно, поэтому вы и не заметили. Масуда, иди-ка сюда,- позвала дежурная одну из девушек, склонившихся над больными детьми. Девушка тут же подошла и поздоровалась с Махкамом-ака.- Фонарь при тебе?
-А что?
-Возьми фонарь и покажи этому амаки все объявления.
Масуда вывела Махкама-ака и Остапа на улицу. Все
стены огромного здания были обклеены объявлениями.
Масуда подняла фонарь.
"Коля! Каждое воскресенье в шесть часов вечера я жду тебя здесь. Твоя мама Мария". Огонек высветил тетрадочный лист в клетку: "Доченька Оксана! Мы с твоей бабушкой устроились в заводском общежитии. Наш завод тот же самый. Адрес узнай в эвакопункте. Евдокия Горбатенко". "Ищу сына,- крупными буквами было написано на газетном клочке,- ему шесть лет, волосы курчавые, на носу с левой стороны родинка. По гроб буду благодарна тому, кто сообщит о сыне. Заранее спасибо ему. Елизавета Синикайте. Мой адрес: махалля Гайрат, дом 134..." "Тамарочка! Я буду у входа в шестой зал. Твоя мама Валентина".
-Про вашу девочку здесь ничего нет,- сказала Масуда и повела Махкама-ака и Остапа к столбу. Его тоже облепили объявления. Масуда пробежала их глазами - и здесь ничего о Лесе не было. Потом они втроем подошли еще к одному столбу, еще к одному, осмотрели стены всех зданий на площади. Махкам-ака чувствовал, как у него сжимается от боли сердце: за каждым объявлением стояла человеческая судьба. Кузнец живо представлял себе несчастных детей, истосковавшихся в. разлуке с родными, слезы их матерей. Сколько надежд у каждого было связано с этими клочками бумаги!
Читая объявления на стене двухэтажного дома, Масуда невольно рассмеялась:
-Послушайте, что пишет одна девица: "Всю дорогу я думала о тебе. На вокзале потеряла из виду. Я не могу жить без тебя. Олесь, дорогой, приходи к нам, ладно? Мы живем на заводе. Адрес наш возьми в эвакопункте, знаешь, да? Жду тебя, жду... Галя Проценко".
-Молодость, доченька,- усмехнулся Махкам-ака.- Возможно, они и найдут друг друга. А почему во многих письмах адрес велят узнавать в эвакопункте?
-Среди эвакуированных заводов есть оборонные. Называть их адреса нельзя. Сами знаете, всякие люди бывают,- сказала девушка серьезно.
-Правильно,- согласился кузнец.
Они подошли к деревьям, росшим вдоль тротуара. И вдруг из темноты к ним бросилась женщина.
-Я Марина! Это я! - закричала она, протянув руки к Масуде.
-Знаю вас, помню,- спокойно ответила Масуда.
-Дочь сейчас придет. Она уже где-то здесь.- Женщина вдруг умолкла и кинулась к обочине тротуара, села там и застыла в страшном напряжении как вкопанная.
Масуда подвела Махкама-ака к стене ближайшего здания, негромко прочитала:
-"Доченька, если ты в Ташкенте, приходи в восемь часов к этому дереву. Я каждый день буду ждать тебя. Я твоя мама Марина". Это как раз ее письмо.
-Кто эта женщина? - спросил Махкам-ака.
-Помешалась она. Каждый день в восемь часов приходит сюда. Сидит, сидит, пока не продрогнет вся. Иногда заходит в эвакопункт. Спрашивает про дочь. Мы успокаиваем ее, утешаем.
-Бедняжка! А розыски ведутся?
-Дочь ее умерла.
-И она не знает?
-Дочь ее, уже взрослую девушку, фашисты застрелили прямо у нее на глазах...
-О аллах! И после всего этого она еще держится на ногах!
-Ей все кажется, что дочь жива... Сноха ее работает на фабрике, а живут они по ту сторону вокзала. Иногда сюда приходит сноха, уговаривает ее, уводит домой,- рассказывала Масуда.
-Ужас, доченька, ужас! Неслыханно, невиданно... О аллах...- шептал Махкам-ака.
У дверей эвакопункта Махкам-ака и Остап расстались с Масудой.
-Если что-нибудь узнаем о вашей девочке, я сама вам сообщу,- пообещала Масуда на прощание.
Усталые и голодные, Махкам-ака и Остап сели в трамвай. Остап совсем скис, тихонько и жалобно посапывал. Устроившись у открытого окна, он грустно разглядывал вечерний город. Махкам-ака снова был занят своими мыслями: "Сколько людей я потревожил, сам целый день мотался, и все зря. Так уж устроен человек... Появляется в этом мире - и постепенно сам, со всеми своими заботами, становится целым миром... Вот и эта кроха Остап - он тоже целый мир. А те, кто остался дома? Веснушчатый Витя, конечно, целый мир. Маленький, но с характером, ревнивый, злючка. А Абрам! Бедный мальчик! Будто с того света вернулся... Столько пережить... А курносая? А Сарсанбай? Бедовый, проказник. Постеснялся снять штаны. Значит, уже большой стал... Надо приноравливаться к настроению каждого, знать, что любит, чего не любит... Дети - украшение земли. Что она без них? Пустыня! Неужели Гитлер не знает этого? Прости, аллах, уж не зверь ли он в человеческом облике? Но власть его ненадолго. Не зря говорят люди: слезы овцы заставляют слепнуть даже волка!
Вдруг Остап увидел на тротуаре женщину с девочкой. Он вгляделся в них и, вскочив, закричал:
-Леся! Вон она - Леся!
Трамвай поворачивал за угол. Махкам-ака, хоть и не поверил Остапу, бросился к водителю.
-Будьте добры, остановите трамвай!
-Нельзя,- категорическим тоном ответил водитель.
-Мы ищем сестренку вот этого мальчика, и, представьте, он увидел ее сейчас. Остановите, пожалуйста.
Вагоновожатый бросил взгляд на Махкам-ака, на Остапа и затормозил. Мальчик спрыгнул на землю и стрелой помчался назад вдоль трамвайных путей. Кузнец бежал следом, но скоро начал задыхаться и остановился.
-Хватит, сынок! Наверное, тебе показалось! - крикнул он Остапу.
-Это она, Леся,- откуда-то из темноты ответил Остап.
-В каком направлении они пошли?
-Вот сюда, за угол. Вы подождите меня здесь. Я пробегу подальше. Ле-е-е-ся! Я Остап!
Голос Остапа гулко разносился по безлюдной улице. Мальчик бежал по аллее маленького скверика. Внезапно аллея разделилась на две уходящих в разные стороны. Остап остановился в растерянности и опять громко выкрикнул имя сестры.
И вдруг из глубины аллеи донесся голос девочки:
-Я здесь!
-Ле-е-е-ся!
-Ос-та-а-ап!
Дети встретились у памятника в центре скверика. Леся повисла у брата на шее. Остап крепко обнял ее и долго не отпускал. Трудно было понять, плачут они или смеются. Взволнованный Махкам-ака с трудом обрел дар речи.
-Слава аллаху, нашли друг друга! - Он снял поясной платок и утирал пот с лица.
Женщина озадаченно смотрела то на детей, то на Махкама-ака, дышавшего шумно и с трудом.
-Что теперь делать? Что же делать? - с беспокойством заговорила она наконец.
-Хорошо, что дети нашли друг друга. А что делать дальше, подумаем,- успокаиваясь, сказал Махкам-ака.
-Если брат останется у вас, а Леся у меня... Согласятся ли они?.. А вы что, заменили ему отца? - вдруг спохватилась женщина.
-Радуйтесь, сестренка, что они нашли друг друга. Настрадались дети. Видите, боятся разойтись. Назарова, директор детдома, уж так будет довольна! А моя жена просто не поверит. Ах, какой большой праздник!
Махкам-ака чувствовал сейчас такую радость, что всю усталость как рукой сняло. На душе стало легко, и он не понимал в этот миг до конца, отчего тревожится женщина.
-Ну, Остап, хватит тебе, хватит обнимать сестренку. Дай и нам поздороваться с ней.
-Поздоровайся, Леся. С этим дядей мы ищем тебя с самого утра.- Остап не снимал руку с плеча сестры.
-Хорошая ты моя, золотая ты моя! - Кузнец взял девочку на руки, гладил ее по голове своей широкой ладонью.
Женщина была подавлена всем происходившим. Она не сводила глаз с Леси, нервно комкала платок. Махкам-ака опустил девочку на землю, и та снова прильнула к брату.
-Теперь их никакая сила не разлучит,- шепнул Махкам-ака женщине.