На обложке был нарисован дяденька в рубашке со стоячим воротником и с усами. На шее у него была салфетка, вроде слюнявки, как малышам повязывают. В одной руке рюмка, а во второй - вилка с грибком. А перед дядькой на блюде поросёнок лежал и нахально улыбался. "Новейший и улучшенный Самоучитель изящным манерам. 1906 год", - было написано вокруг дядьки с поросёнком.
В книжке были разные советы и таблицы. "Сервировка обыкновенного обеда на двенадцать персон"… А все главы начинались со слова "как": "Как следует объясняться с молодой овдовевшей дамой, а также надлежащие к сему приличные выражения соболезнования", "Как поздравлять с днём рождения, днём Святого Ангела, а также наносить визиты в юбилейные дни и дни Тезоименитства Его Величества"…
- А чего такое "тезоименитство"? - спросил я.
- Это можно пропустить! Нам вот что главное: "Как следует вести себя на званом обеде".
- Да тут страниц сто! Нам столько и не прочитать!
- Ничего, - сказал Серёга, - сколько успеем.
- Знаешь что, - сказал я, - пропади оно всё пропадом! Чем мучиться, это всё читать, лучше вообще ни на какой день рождения не ходить!
- Дурак ты! - ответил Серёга. - Всё равно рано или поздно придётся культурные манеры изучать.
- Да тут всего и не запомнишь: нож справа, нож десертный слева, вилка слева, вилка средняя слева, ложка суповая, десертная и чайная впереди посуды. У нас во всём доме столько ложек нет. Провались оно всё!
И я даже мыться перестал в знак своей независимости от культурных манер.
А Серёга ходил сам не свой и какой-то ошалелый. Он всё время что-то бормотал, а иногда глядел на меня безумными глазами и как припадочный шептал: "Забыл, как едят дичь с пашотом!"
У него и фигура изменилась: он стал какой-то поджарый и сутулый, как крючок, и когда разговаривал со взрослыми, то после каждой фразы шаркал ногой и отскакивал назад…
В воскресенье я тоже не выдержал и вымыл лицо не только с мылом, но и с песком. Даже поцарапался! Когда я зашёл за Серёгой, он торчал перед зеркалом и у него был такой вид, будто его только что вынули из петли.
- Хотел, понимаешь, галстук завязать, - просипел он, - да затянул очень туго…
- Чуть не задавился, - сказал Серёгин отец. - Спасибо, я сегодня дома, а то бы хоронили мы этого пижона. Снять бы с тебя штаны и не галстуком, а чем покрепче… да не хочу уж вам праздник портить, а следовало бы!
Серёга только плечиком повёл: дескать, грубый человек, чего с него возьмёшь?
Но скоро мы про галстук забыли, потому что стали спорить, когда идти. Я-то хотел пораньше, пока остальные гости всё угощение не съели, а Серёга хотел обязательно опоздать, чтобы все видели, какие мы занятые люди. В общем, пришли мы минута в минуту.
- Вот какие воспитанные мальчики, - сказала Ирина бабушка. - Точность - вежливость королей.
При этих словах Серёга отскочил назад, склонил голову набок, глаза выпучил и заорал:
- Глубокоуважаемая и незабвенная Ольга Тимофеевна, позвольте в сей высокоторжественный день рождения вашей внучки Ирины поздравить вас…
Все даже замолчали. Так молча за столом и сидели.
А Серёга с какой-то кривой ухмылкой голову так набок склонил, вилка в левой руке, нож в правой, по тарелке скребёт, и кажется, что у него на каждой руке по десять пальцев и все параличные.
- Может, кому добавочки? - Ирина мама говорит.
- Что вы! Что вы! Хи-хи-хи… Я очень сыт. Благодарю вас!
"Эх, - думаю, - была не была, уж больно котлеты вкусные".
- Я бы, - говорю, - ещё бы съел!
Серёга на меня страшными глазами смотрит.
- Вот и умница, - говорит бабушка, - люблю, когда хорошо кушают!
Тут у меня настроение совсем поправилось. Уж я ел, ел… Думал, лопну. А на третье был компот! Консервированный! Сливовый! Замечательный! Я целых три кружки выпил. Ягоды вытаскал, а косточки на блюдечко наплевал.
А Серёга стал вдруг грустный-грустный. Скучненький такой, тихонечко сидит.
А потом был торт! Ну тут уж я петь был готов! Замечательный день рождения! А Серёга всё сидит, не ест, не пьёт… Руки под столом держит, как по правилам положено.
- Фто ты прифых? (Я хотел сказать "что ты притих?", да торт во рту.) - И как трахну его по спине!
Продолжение этой истории можно прочитать в истории более ни, потому что Серёга подавился. Он, оказывается, держал во рту сливовые косточки.
- Что же ты их не выплюнул? - спросил я, когда навестил его в больнице.
- Это некультурно, - ответил бледно-зелёный Серёга. - Так по правилам не полагается.
- А как по правилам?
- Не знаю, - вздохнул он. - Я до компотов дочитать не успел.
- Господи! - говорила потом на кухне Мэри, промокая уголки глаз кружевным платочком. - Если бы я знала… Я ведь из совершенно добрых побуждений дала им эту книгу…
- Да что вы казнитесь… Сам виноват, - успокаивал её дядя Толя. - Это ведь… извиняюсь, отчества вашего не знаю…
- Францевна, - всхлипывая, отвечала Мэри.
- Это ведь, Мэри Францевна, как в пословице говорится: заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибёт…
- А культурки поднабраться нашим мальцам действительно было бы не вредно! - сказала тётя Дуся. Она тоже была на кухне и тоже сочувствовала Мэри. - Уж больно хамьё надоело!
И все, кто были в этот момент на кухне, с ней согласились.
С этого дня никто не звал Мэри даже за глаза, даже в шутку "мамзелью", а только уважительно - Мэри Францевна.
"Умпа-ра-ра!.."
Привязался ко мне этот припев: "Умпа-ра-ра!.." И главное, такой прилипучий, с любыми словами петь можно.
Вот Серёга, он мой друг,
Умпа-ра-ра!
Подавился костью вдруг,
Умпа-ра-ра!
Отвезли его в больницу,
Умпа-ра-ра!
Потеряли рукавицу…
(Это для рифмы, никакой рукавицы не теряли, потому что был сентябрь и никто рукавиц не носил.) Серёга уже целых семь дней в больнице лежит и неизвестно, ещё сколько лежать будет. Без него мне плохо, и ему без меня, наверное, тоже.
По нему я стал грустить,
Умпа-ра-ра!
Решил его я навестить,
Умпа-ра-ра!
Удрал я с последних двух уроков и поехал больницу искать. В том районе я никогда не был, но нашёл быстро. Как вышел из трамвая - а вот она, у самой остановки. Написано: "Детская поликлиника".
Вот в больницу я пришёл,
Умпа-ра-ра!
И к окошку подошёл,
Умпа-ра-ра!
Круглое такое окошко, а на нём короной буквы: "Регистратура". Только я в окошко сунулся, а оттуда как закричит тётенька в белом халате:
- Это что ещё за явление?! Да долго вы меня ещё терзать будете? Из какого ты класса?
- Из второго.
- А фамилия?
Я сказал. Она порылась в каких-то бумажках, а потом как закричит опять:
- Нет твоей карточки! Пойдём!
Выскочила из-за загородки, схватила меня за плечо и побежала по коридору, я только об её живот головой стукаюсь. Подбежали к кабинету, тут она меня как толкнёт животом, так я в дверь и залетел.
В кабинете сидит другая тётенька, у неё на лбу зеркальце с дырочкой, чтобы было видно, куда зайчики пускать.
- Вот! - кричит та, что меня привела. - Ещё один!
- Господи! - говорит доктор. - Это же наказание какое-то! Долго они идти будут?! Наваждение какое-то!
- И карточки нет! - подзуживает тётка.
Тут они обе как закричат, я думал, вообще меня разорвут. Я уж молчу, чтобы их не раздражать.
- Садись! Открой рот!
Сел. Открыл.
- Кошмар! Сейчас люголь и немедленно к стоматологу, четыре кариеса! - И ещё стали какие-то непонятные слова говорить.
"Наверное, - думаю, - они всем на всякий случай в горло смотрят: нет ли там случайно косточки, как у Серёги".
А зеркало мне прямо в глаза светит - ничего не видать.
- Тётя, - говорю я как можно вежливее. - Это Серёга, а я ничем не…
- Молчи! Открой рот! Скажи "а-а-а".
- А-а-а! - Тут мне в горло какой-то пакостью как брызнут. Противная. Жжёт! У меня дыхание перехватило. Хотел закричать: "Что вы делаете?!", а голос пропал, только шипение какое-то из горла идёт.
- Ничего, ничего, - из-за зеркала доктор говорит. - Сейчас к стоматологу. Быстро! Боюсь, как бы не пришлось тебе миндалины удалять.
"Какие, - думаю, - миндалины! Я никаких миндалин не ел! Вообще никаких орехов не ел".
И опять полетели мы с тёткой по коридору. Не успел я охнуть, а уже у стоматолога, в зубном кабинете сижу, рот ватой набит. И этот двестиматолог, будь он неладен, у меня в зубе своей электродрелью бурит - дым идёт. И ещё поёт:
- "Ямщик замолк и кнут ремё-о-о…" - При этих словах он мне в зубе что-то такое нажал, что у меня слёзы из глаз посыпались, и бормашина остановилась.
Тристаматолог сверло сменил и опять:
- "Ямщик замолк и кнут ремё-о-о…"
Я даже выгибаться начал!
- Это ж надо так рот запустить! - говорит этот четырестаматолог. - Молчи! Молчи! Сейчас пломбы поставлю… Два часа не есть. И минут десять держи рот совсем закрытым. Вот так сожми и держи.
Чуть живой я из кресла выполз, а тётка из регистратуры тут как тут! Опять меня схватила и в конец коридора поволокла. Там толпа ребят стоит.
- Ну вот! - говорит тётка. - Догнали наконец.
А у меня от бормашины голова гудит, горло дерёт. С ребятами учительница стоит.
- Что ж вы своих-то растеряли? - говорит ей тётка.
- Позвольте, - отвечает учительница и покрывается красными пятнами. - Это не мой ребёнок. Мои все здесь!
- Я понимаю! - смеётся тётка. - В такой кутерьме всё на свете потеряешь, а мальчонка ваш… - И живот у неё весело трясётся.
- Да нет же, не мой!
- Это не наш! Не наш! - кричат ребята.
- А чей же? - удивляется тётка. - Мальчик, ты из какого класса?
А мне-то врач говорить не разрешал. Показываю на пальцах - из второго.
- Ну вот, - говорит она. - Из второго! Ваш мальчонка!
- Из второго, да не из нашего! - кричат ребята.
А один, дылда такой, говорит:
- Мы таких ушастых не держим!
Хотел я ему ответить, да вспомнил, что доктор этот, пятьсотматолог который, молчать велел. Десяти минут не прошло же ещё!
- Мальчик, ты откуда? - спрашивает учительница. - Мальчик, ты что, язык проглотил?
"Ну да, - думаю, - сейчас вам ответишь - пломбы вывалятся и опять придётся к этому шестьсотматологу в кресло садиться". Молчу как партизан на допросе!
- Он, наверно, из второго "г", - дылда говорит.
"Сам ты, - думаю, - из "г". Жалко, сказать нельзя - семьсотматолог не велел".
- А они, - продолжает дылда, - вчера в поликлинику ходили! У них вчера медицинский день был.
- Раз опоздал - пусть первый идёт! - какая-то девчонка сунулась.
Тут открывается дверь в кабинет, и медсестра с закатанными рукавами халата спрашивает:
- Кто следующий?
А за спиною у неё, в кабинете на столе, шприцы разложены, а на шкафу здоровенные клизмы… Прямо как тыквы оранжевые!
Тут я как заору:
- Я к Серёге пришёл! Мне в больницу надо! Я друга навещать!
Так я к нему в тот день и не попал. Оказывается, мне надо было в больницу, а я-то попал в поликлинику. Больница - дальше по улице…
В поликлинику попал,
Умпа-ра-ра!
И чуть концы там не отдал!
Во как!
"Натюрморд" (кошмарная история в двух частях)
Часть первая. Проблемы живописи
Нам по рисованию никогда ещё уроков не задавали, а тут вдруг задали - нарисовать натюрморт. Ну, то есть чашку там или ещё какую-нибудь посуду. Яблоки, фрукты… В общем, разные неодушевлённые небольшие предметы. - Но только помните! - сказал Василий Сергеевич. - Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Предметы между собою должны быть связаны композиционно: то есть стоять не как попало, а так, чтобы все их достоинства были сразу видны. И тогда получится главное: смысл натюрморта… Чтобы сразу было видно, о чём нам эти предметы рассказывают.
Я пришёл к Серёге с альбомом. Поставили мы на стол чайник заварочный, чашку и два яблока. Достали кисти, краски, в стаканы воду налили - кисточки мыть.
Но не такой человек Серёга, чтобы спокойно за работу приняться. Только я карандашом набросок сделаю - он вскакивает и всё переставляет: то чайник переставит, то чашки передвинет.
- Вот так лучше, вот так предметы виднее… Вот видишь, теперь они взаимодействуют!
- Да садись ты рисуй!
- Нет, брат! Натюрморт поставить - это почти что его нарисовать. Помнишь, как нам Василий Сергеевич говорил. Вот яблоки, например, должны так лежать, чтобы их съесть хотелось, а из чашек чаю напиться…
- Знаешь что! - говорю я Серёге. - Если ты не прекратишь натюрморт курочить, я вообще уйду! Сиди тут один… Переставляй яблоки как хочешь!
- Всё-всё-всё!.. В последний раз! - Тут он опять всё переставил и наконец-то рисовать сел.
Я старый набросок ластиком стёр. Только начал новый делать - смотрю, а одно яблоко какое-то не такое. Взял я его в руки, а оно наполовину обкусанное! Глянул на Серёгу - сидит жуёт!
- Ты что! - кричу я. - Ты зачем натюрморт съел!
- Извини! - отвечает Серёга. - Так яблочка захотелось…
- Обязательно из натюрморта надо тащить… Другого ты найти не мог?
- Вот именно, понимаешь, что не мог, - оправдывается Серёга. - У нас, понимаешь, все яблоки в доме кончились. Эти два последние.
- Интересненько! - говорю. - Значит, я буду рисовать, а ты из натюрморта яблоки уминать! В одиночку! Втихаря!
- Ладно тебе, ладно… - говорит Серёга. - Я же тебе же половину же оставил!
Съел я свою половину яблока. А оно маленькое - на один укус. Второе-то побольше. И так мне яблочка захотелось!
- Знаешь что, - говорю я Серёге. - Ну что тут одно яблоко затесалось - ни к селу ни к городу. Совершенно смысла нет. Давай его съедим, а сюда что-нибудь другое положим.
Серёга сразу согласился.
Мы второе яблоко съели и стали думать, что бы такое положить, чтобы натюрморт получился живописный и осмысленный притом.
Серёга два пряника принёс, но они нам по цвету не подошли, и мы их съели. И вообще: странное дело, пока пряники лежали на кухне, мы про них и не вспоминали, а как только собрались их нарисовать - так пряников захотелось, будто мы их сто лет не ели…
Конфеты нам тоже не подошли. В общем, мы их тоже съели. Потом, после конфет, нам чаю захотелось… Ещё мы булку с вареньем ели…
- Нет! - говорит Серёга решительно. - Нам так никогда натюрморт не закончить. Надо что-нибудь невкусное принести! - И притащил две луковицы.
Я говорю:
- Ну ты даёшь! Теперь совсем бессмысленный натюрморт получается!
- Почему, очень даже осмысленный! А главное, его съесть не хочется… Хотя, вообще, если с хлебом и подсолнечным маслом…
- Погоди ты! - говорю. - Нам что Василий Сергеевич говорил: чтобы вещи были связаны между собой по смыслу. Когда были яблоки или там пряники с конфетами - получался чайный натюрморт!
- И теперь чайный! Чашки-то чайные! Что ж, по-твоему, чай с луковицами пьют?
- Да! - почесал в затылке Серёга. - Что ж делать-то? Во! Придумал: давай яйцо в рюмочке поставим и ложечку положим - как будто к завтраку яйцо всмятку? Я их терпеть не могу, так что съесть не захочется…
- Как же мы яйцо красками будем рисовать - оно же белое!
- Ха! - говорит Серёга. - А у нас цветное яйцо есть! Деревянное! В нём мама иголки и штопальные нитки держит. - И он приволок здоровенное яйцо. Ярко разрисованное и лёгкое.
- Куда нам такое здоровенное, - говорю. - Это какое-то страусиное. Как его на завтрак есть? Оно не то что в рюмку, а и в чашку не влезет.
- Не беспокойся! - говорит Серёга и всё пытается яйцо в натюрморте покрасивее положить, а оно всё укатывается - того гляди, со стола упадёт. - Не беспокойся. Страусиное не страусиное, а кому надо - тот съест!
- А кому, - спрашиваю, - надо? Кто на завтрак страусиные яйца ест?
- А я почём знаю? Может, африканцы!
- А они чай пьют?
- А кто их знает!
- Вот именно. Я сам на картинке видел, как страус в песок голову прячет!
- Ну и что?
- Как "ну и что"? Песок-то где? В пустыне! Там вообще воды нет, а не то что чаю!
- Придумал! - кричит Серёга и бежит в чулан. Долго-предолго там возится и притаскивает старую курительную трубку.