- Ну, голоштанная команда, - крикнул тот пожарник, что собирался огреть меня вожжой, - зря мы вас прокатили, что ли? Качай!..
Пионеры стали качать воду. Скоро вместо деревянного мужика осталась груда шипящих, как змеи, чёрных головешек. Делать стало нечего, идти в отряд было ещё рано. Мне захотелось посмотреть, сняли ли с каланчи шары, и я пошёл на площадь. Каланча была похожа на огромный гриб. Обходя её кругом, я вдруг наткнулся на Мотьку. Мы остановились друг против друга и заложили руки в карманы. Помолчали.
- А у нас голуби есть, - сказал Мотька, жмурясь. - Здо-ро-о-вые…
- У вас их Фёдоров сманит, - отвечал я. - Фёдоров - главный голубятник.
- Однако, не сманит. Уж Фёдоров-то приходил к нам свою голубку выкупать - во. Содрали три лимона с него.
- Делать вам нечего, - сплюнул я.
- Во! У вас-то делов палата. Ходите по улицам да в барабанчик играете, как заводные зайцы…
- А у вас и того нет. Завидуете просто.
Мотька посмотрел на меня хитрыми глазами и захохотал.
- А может, у нас кой-что из вашего и есть, - сказал он. - Ты почём знаешь? - Он повернулся на одной ножке и опять захохотал. - У вас нет, а у нас вот и есть…
Тут я схватил Мотьку за руку.
- Вы… наши флажки украли? - проговорил я, задыхаясь от злости.
Лицо у Мотьки стало испуганным, он начал вырываться.
- А я тебе сказал, что украли, да? Сказал? Чего ты привязываешься? Пусти!
- Не пущу. Отдавай флажки, гад!
- Пусти… Плевали мы на ваши флажки… с высокой сосны… Ой!
- Отдавай, флажки. Слышишь? Гони флажки, а то рожу размолочу.
Я из всей силы стискивал ему руку. Но Мотька извернулся, подцепил горсть песку и бросил мне в глаза. Я выпустил Мотькину руку и схватился за лицо.
Он убежал. Я долго протирал глаза - их щипало, жгло, сильно текли слёзы. В отряд я пришёл с опухшими, красными, как у кролика, глазами.
- Ты чего, Кольша? Ревел? - заботливо спросил меня Сашка.
- С Мотькой подрался, - сказал я. - Знаешь, Сашка, а я догадался: ведь это Жультрест несчастный наши флажки упёр.
- Он тебе так и сказал? - Сашка схватил меня за руки. - Да? Он тебе сам про это и сказал, да?
- Отпирался. Да по морде видно, что они. Он даже проболтался: "У нас что-то ваше есть".
- Ну ладно. - Сашка потирал свои тощие ладошки. - Ну ладно же. Теперь-то мы их выследим, гадов. Знаешь, Кольша, что? Мы заберёмся на соседний двор и в щёлочку будем подглядывать… Всё-всё увидим. И куда они наши флажки прячут - тоже увидим… Мы с тобой это сделаем, ладно? Ты никому не говори. Я уж сам проворонил, сам и добуду. Во все удивятся-то, когда я их притащу, а?
- Ладно. Становись, открываем сбор.
Летом в комнате сидели мы недолго. Мы больше всего играли, маршировали и пели. Но в этот сбор, перед тем как идти маршировать, мы задержались в губкоме. Лёня сказал, что комсомолу нужна наша помощь. Он сказал:
- Вот, ребята, выпросили мы у горсовета сад, оборудовали его, будем брать маленькую плату за вход. Зимой комсоклуб будем устраивать, так денег нужно поднакопить. На обязанности нашего отряда должна лежать охрана комсомольского сада. Я уж договорился с горкомом. Хочу вас спросить: справитесь или нет? Если не справитесь, так прямо и отвечайте, чтобы потом позору не было…
- Справимся. Факт - справимся! - закричали обрадованные ребята.
- Товарищ начотр, - сказал Смолин, - будь уверен, что первый городской отряд имени Спартака оправдает комсомольское доверие. Ребята! - крикнул он громко. - Ведь это уж не игра - комсомолу помогать будем…
- Правильно! - захлопали в ладоши ребята. - Настоящее дело, сами понимаем.
- Ну отлично, - улыбнулся Лёня. - Отряд, на улицу! Стройся!
И мы пошли по улицам под барабан.
Пыль в городе поулеглась, песок похолодел.
Хозяйки шли с коромыслами на плечах, с вёдрами, полными водой. Они останавливались, смотрели на отряд.
- Ишь ведь как вышагивают! Ишь ведь как стараются! - громко говорил какой-то шорник. Он стоял, широко расставив ноги, уперев в бока ярко-оранжевые от краски руки. Около каждой его ноги стояли огромные ведра.
- Эй, мальчонки! - крикнул он, когда мы проходили мимо него. - Забрали бы вы к себе моего Петьку. Пусть бы в барабан-то поиграл, а то всё собак гоняет…
- Барабан - не игрушка! - важно крикнул один пионер.
- Если сознательный - сам придёт! - крикнул другой.
- Ишь ведь какие сурьёзные! Ишь ведь какие сознательные! - с восхищением сказал опять шорник. Он долго глядел нам вслед. Потом его оранжевые руки снова закачались над улицей.
Мы маршировали часа полтора, потом пошли по домам. Сашка не отставал от меня ни на шаг.
- Ты мне помоги флажки выручить, а то стыдно начотру в глаза глядеть, - повторял он через каждую минуту.
- Сашка, да факт помогу, сказал же я.
- Мы с тобой, Кольша, и в карауле будем завтра рядом стоять в саду, ладно? - заглядывал мне в глаза Сашка.
- Ладно… Хорошо это, хоть настоящее дело поручили. А то уж играть-то надоело. Играй да играй как каторжный.
- И верно… Не маленькие. Так, значит, завтра себя покажем.
В пыльном нашем песчаном Барнауле зелени было немного, особенно в "центре", где стояли торговые ряды, собор и губком. Комсомольцы расчистили дорожки в захудалом городском саду, посадили на свежесколоченную смолистую эстраду свой оркестр, развесили самодельные афиши по заборам: "В городском саду большое гулянье - оркестр, музыка, марши", - и не просчитались. Вечером народ повалил валом.
Караульные были расставлены на дорожках, что проходили около заборов. Внизу забор был сплошной, в три или четыре доски, а выше шла решётка из поставленных крест-накрест перекладин. Мне и Сашке достался тот край сада, что выходил на пустырь. Часа два мы с важным видом расхаживали по нашей дальней дорожке, встречались и говорили друг другу:
- Сашка, ты ничего не боишься?
- Ничего. А ты, Колька?
- И я ничего. А они нас боятся.
- Факт, боятся.
- Они, наверно, услышали, что пионеры дежурят, вот и струсили: не лезут…
- Факт, не лезут…
Но как только начало темнеть, за забором раздались голоса, шушукание, смех.
- Лезь, ребята, всё равно ничего не будет.
Потом над изгородью показались лица мальчишек. Прежде всего высунулось лицо Кешки. Он уселся верхом на перекладинах и заболтал тощими ногами.
- Эй, валяйте назад! - крикнул я. - В сад бесплатно нельзя.
- Ой, да что ты говоришь! А мы и не знали, - закривлялся Кешка. - А может, ты по старому знакомству пропустишь?
- Валяйте назад! - повторил я. - Ну-ну, слезайте, забор не каменный - сломаете.
- А ты что, забор… караулишь? Вас вместо собак сюда напустили… Да? - спросил другой неорганизованный.
- И красные ошейники нацепили! - прокричал Кешка.
Ребята захохотали.
- Да лезь, братва, чего тут разговаривать…
Руки и ноги замелькали по перекладинам. Сейчас перелезут, прыгнут в сад.
- Сашка-а, вали сюда! - заорал я и, подняв длинный крепкий прут, кинулся к забору.
Сашка подлетел тоже с прутом. Пруты мы приготовили заранее, на всякий случай. Мы стали хлестать по рукам и ногам мальчишек. Они визжали, отдёргивали руки и ноги, и волей-неволей им пришлось соскочить с забора. Мы передохнули.
- Небось больше не полезут, - сказал я, вытирая пот. - Здорово мы с ними справились…
- Я пойду палку поищу, - ответил Сашка. - Палкой лучше: больнее от палки…
Но не успел Сашка отойти десяти шагов, как по голове меня что-то больно ударило.
Я схватился за голову, а удары так и сыпались: меня стукало в спину, потом что-то мягкое и вонючее шлепнуло по лицу. Я понял: это палили всякой дрянью мальчишки из-за забора.
- Эй вы, гады! - заорал я. - Будете кидаться - милиционера позову.
- Мы на твоего милиционера плевать хотели! - кричали из-за забора. - Не пустишь в сад - камнями закидаем.
- Попробуйте только.
Но камни, щебень, лошадиные шишки всё летели и летели из-за забора. Стало уже темно, увёртываться было прямо невозможно. Я крепко сжал кулаки. В глубине сада оркестр играл что-то грустное.
"Не уйду, - думал я. - Лучше пусть убьют, в висок попадут, а не уйду. Не пущу в комсомольский сад бесплатно". За забором опять зашушукались и завозились.
- Молчит… Ушёл, наверно…
- Полезем, ребята, ну, полезем, чего думать-то.
"Ладно, пускай полезут, - думал я. - Настегаем так, что зачешутся".
На край сада с главной площадки слабо доходил свет. Я зорко вглядывался в забор. Скоро я заметил, что ребята снова закарабкались по перекладинам. Сашка всё не шёл, но я решил лучше не подавать голоса и как только услышал, что они подбираются кверху, внезапно бросился к забору и стал в темноте хлестать прутом по чему попало.
- Вот тебе, вот тебе, вот тебе! - кричал я, трясясь от ярости. - Будете лазить!.. Будете камнями кидаться!..
Мальчишки снова отступили, ругаясь и взвизгивая.
"Отстоял сад", - гордо думал я. Но не успел я передохнуть и потереть свои синяки, как завопил Сашка.
Я бросился к нему. И снова мы хлестали палками и прутьями по забору, старались попасть мальчишкам в лица, и снова они прыгали с забора вниз, на пустырь, как обезьяны.
- Ну погодите! - закричал Кешка. Теперь мы вам житья не дадим! Теперь вы у нас попрыгаете!..
Поздно вечером, когда прошёл сторож с колокольчиком, мы собрались у выхода.
- Ну как? - спросил меня один караульный. - Всё в порядке?..
- Факт, в порядке, - отвечал я. - Ни одного не пропустили.
- Мы тоже… А что, Колька, скажи, они вас боятся?
- Боятся - страх! Мы только крикнем: "Куда лезешь?" - сразу бегут, - похвастался Сашка…
- И камнями с заборов не кидаются? - спросил опять пионер.
- Нет, боятся…
- В нас тоже… не кидались… Тоже… боятся… - запинаясь, отвечал караульный.
Я поглядел на его лицо: на щеке у него лежала свежая ссадина. Я взглянул на других караульных: у кого была испачкана курточка, у кого порвана шапка.
- Помогли комсомольцам… - проговорил я. - Ребята, мы и Лёне так скажем, что боятся пионеров, не лезут.
А на другое утро мы узнали, что ночью в саду вытоптали самый лучший газон. На этом газоне из растущих цветов был составлен портрет Карла Маркса. Карл Маркс был очень похож, особенно издали, с дорожки.
Барнаульские комсомольцы гордились этой клумбой, и вот в одну ночь её не стало.
- Придётся ввести ночные дежурства, - сказал Лёня. - Всю ночь дежурить.
Мы только переглянулись и промолчали.
- Вы что это, ребята? - забеспокоился Лёня. - Раз взялись за гуж - крепитесь. Сами знаете - пионер стоек и бесстрашен. Уж вы покажите себя: не сегодня завтра сюда Шумилов приедет.
- Кто это?
- А у нас губбюро юных пионеров формируется, так он председателем будет. Уралец, знакомый мой старый. Станет нашу работу проверять - так будет чем похвастаться… Мы ему, может быть, встречу организуем. Очень хороший парень.
- Есть, - сказал я за всех. - Не осрамим отряда…
IX. НОЧНОЙ РАЗГОВОР
В тот день я должен был остаться на ночь. Я наврал матери, что пойду ночевать к Сашке, а то она и так всё время ворчала, что караулы - сплошное безобразие и что на днях она сама пойдёт говорить с начальником отряда.
Я пришёл в сад под самый вечер и сменил Вальку Капустина. Валька хлюпал разбитым в кровь носом.
- Так кидались!.. Так кидались… - пожаловался он. - Я уж чуть-чуть не сбежал, честное слово.
- Ну и бежал бы, нюня, - проворчал я. - Трудно, так кати из отряда!
- Да нет… да я ничего, - испугался он. - Ну дежурь. Держись. Лёня опять говорил: надо отличиться, какой-то главный начальник будет отряд проверять.
- Слышали, - ответил я уже на ходу. - Шумилов…
Я стал на своё место к дальнему краю сада. Гулянье уже прекращалось, гасли фонари, листва шелестела по бокам и высоко надо мною.
Вдруг я услышал, что кто-то раздвигает плохо державшиеся в одном месте перекладины забора.
Голос взрослого, низкий и чуть картавый, говорил:
- Ну давай, Шура, руку… Пройдём через сад, тут ближе, да заодно ребят встретим.
Потом при слабом свете ночи я разглядел, как двое взрослых пролезли через дырку и стали на дорожке. Я шагнул к ним.
- Граждане, нельзя, - сказал я. - Сад закрыт.
- Закрыт? - переспросил парень и наклонился ко мне. - А ты-то что тут делаешь? Ты кто такой?
- Первому городскому отряду имени Спартака поручено охранять комсомольский сад, - выпалил я одним духом. - Я в карауле.
- Что? Что? - вдруг строго перебил меня незнакомец. - Ты пионер?
- Да, - отвечал я гордо, - конечно пионер.
- А почему же ты не спишь? - ещё строже спросил незнакомец. - Разве ты не знаешь, что пионерам в это время спать полагается? Какая же из тебя смена рабочему классу растёт, если ты по ночам разгуливаешь, а?..
Я обиделся. "Залез да ещё нотации читает", - подумал я и сказал:
- Я не разгуливаю… Я сад караулю… Чтобы всякие несознательные беспризорники и песталоцы не лезли.
- Ну и что же, здорово вас лупят эти самые беспризорники? - с интересом перебил меня мой собеседник.
Я промолчал.
- Так здорово, говоришь, лупят? - заговорил опять неизвестный. - Так, так. Ну а кто же у вас начальник отряда?
- Наш начотр - Лёня Нежин, - ответил я. - Неужели не знаете?
- Нежин? - воскликнул незнакомец. - Нежин? Как же, знаю, знаю такого товарища. Так это он вас сюда и пристроил? Ну а ещё что вы в отряде делаете?
Я молчал, меня злили его насмешливые вопросы.
- Ну, выкладывай, выкладывай, не стесняйся… Ведь есть же чем похвастаться. Ну?
Я процедил сквозь зубы, что мы играем в революцию, проводим беседы, учимся боксу и маршируем с барабаном…
- Ну хватит. Ясно. Нежин где? - вдруг перебил меня парень.
- Он, наверно, в красном садовом уголке, - ответил я робко. - Они там кассу подсчитывают.
- Пойдём туда сейчас же, Шура, - решительно сказал парень, - откладывать нечего… Поговорим с ним сегодня же. А ты, товарищ пионер, спать иди… Сию же минуту…
- Начотр снимет, тогда пойду, - отвечал я. - Я вас слушать не обязан… Ещё не знаю, кто вы такой…
- А вот скоро узнаешь, - может, завтра и узнаешь… Иди, иди домой, тебе говорят.
- Начотр снимет, тогда уйду, - повторил я.
- Эк вас вымуштровали! - удивился парень. - Ну и то хлеб… Пойдём, Шура.
Они ушли. В саду опять наступила тишина. Я ходил взад и вперёд по дорожке. Страшные мысли полезли в голову: что за люди? Какое им дело до отряда? Зачем им Лёня? Не зря ли болтал я про отряд? Может, они шпионы. Налётчики. Пойдут, кассу оберут, Лёню убьют… Может, закричать, пока не поздно?.. Я весь дрожал от беспокойства.
Но послышались громкие голоса. Это шли тот парень, Шура и Лёня: я узнал постукивание о землю костылей.
- Не дело, не дело, Нежин. Что они тебе - куколки? Игрушки? - гудел густой картавый голос парня. - Ты уж не упрямься. Согласись сам… Теоретик…
- Это моё убеждение, товарищ Шумилов, - отвечал негромко Лёня.
- Шумилов! - чуть не закричал я. Приехал Шумилов! Вот тебе и раз…
Они подошли ко мне.
- Коля, караульный никогда не разговаривает ни с кем, а тем более никого не пропускает. Запомни это на всю жизнь, - строго сказал Лёня. - А теперь иди домой. Будь готов…
- Всегда готов, - прошептал я, сделал в темноте салют и бегом побежал к выходу. У калитки я нагнал наших караульных - Сашку, Петьку и других. Они тоже уходили домой.
- Что случилось, Колька? - спросил Сашка. - Почему нас сняли с караула?
- Приехал Шумилов, - выпалил я. - Приехал, и вот…
Караульные переглянулись и засвистали.
X. В ОТРЯД ПРИШЁЛ ШУМИЛОВ
Я чуть-чуть не опоздал на сбор, и когда прибежал, то увидел, что Шумилов и Шура, мои вчерашние ночные собеседники, уже там.
- Колька, это они? - тревожно спросил меня Сашка. - Вчерашние?..
- Они, - кивнул я головой и стал, как и все, разглядывать Шумилова и Шуру. Шумилов был здоровяк, в красноармейской гимнастёрке. У него было широкое румяное лицо. Рядом с ним наш Лёня казался прямо пионером. Шумилов бегал глазами по комнате, по ребятам, что-то говорил Шуре и весело улыбался. А Шура стояла рядом и кивала головой. На её русской синей рубашке был приколот кимовский значок.
- Ну, ребята, открываем сбор, становитесь, - сказал Лёня.
Мы выстроились, подняли флаг на мачте, провели перекличку, прокричали "старому полундра миру", спели "Интернационал".
Шура и Шумилов серьёзно глядели на нас.
- Садитесь, ребята, - сказал Лёня, - беседы сегодня не будет… Я уже говорил вам, что должен приехать товарищ Шумилов, председатель губбюро юных пионеров… вот он приехал… Хочет порасспросить вас о нашей жизни, поговорить с вами. Слово предоставляю товарищу Шумилову.
Мы неприветливо глядели на Шумилова и на Шуру.
- Так вот вы какие… пимокаты барнаульские, - сказал Шумилов. - Первый сибирский пионерский отряд… Так, так. Так сколько же вас, говоришь? - обратился он к Смолину.
Смолин встал навытяжку.
- В первом городском отряде имени Спартака сорок человек юных пионеров, отрапортовал он.