А сколько было, когда отряд организовался? - спросил Шумилов и прищурился.
- Пятьдесят три человека.
- Так, так, - Шумилов почесал себе затылок. - А сколько в городе неорганизованных ребят… ровесников ваших?
- Не знаю… Много… - помолчав, отвечал Смолин.
- Не знаешь? Жаль, жаль… Ну, ребята, тогда, может быть, кто-нибудь из вас скажет, сколько у него товарищей не пионеров? Ведь четвёртый пионерский закон, наверно, изучали?
Ребята молчали. Всем было как-то тяжело, неловко, точно трусы стали тянуть или очень туго завязаны галстуки: я чувствовал это по себе и по растерянным, красным лицам моих товарищей.
- Мы с неорганизованными не дружим, - сказал Сашка басом. - Мы даже с теми, кто в пионеры не пошёл, водиться перестали… Мы с ними боремся.
- Да ну?! - удивлённо воскликнул Шумилов. - Зачем же вы это? Как же вы с ними боретесь? Бьёте их, что ли? А ведь, наверно, хорошие ребята, а? Наверно, дружили с ними раньше по-настоящему. Ведь это же очень тяжело, ребята, когда старого товарища бьёшь. Хуже ничего на свете нет, я по себе знаю.
- Они нам работать мешают, - пробурчал Сашка.
- Работать? Да неужели вы работаете, в отряде-то? Вот я вчера ночью с одним пионером вашим говорил, с тобой, кажется?
Я молча кивнул головой.
- Ну вот. Я его и спросил: как, мол, отряд работает? А он отвечает: играем в революцию. Я тут ещё вашего начотра порасспросил, он мне то же самое отвечает. Играем, говорит… - Шумилов помолчал. - Так как, ребята, играть вам не надоело? В революцию играть?
Мы молчали. Лёня стоял у стола спокойный, только на скулах шевелились круглые маленькие мускулы. Он смотрел на каждого из нас по очереди. Мы переглядывались и ничего не отвечали.
- Надоело, - вдруг громко и отчётливо сказал Смолин. - Я думаю, товарищ Шумилов, что только играть всем надоело.
Ребята, как один, повернулись к Смолину.
"Смолин - предатель", - быстро подумал я.
- Надоело, говоришь? - оживился Шумилов и встал. - Так, так… А ведь я тоже думаю, что должно надоесть. Я даже думаю, не распустить ли нам такой отряд, который только играет да вот ещё ненужным делом занимается, вроде караула по ночам?
Ребята зашумели, закричали:
- Как распустить?
- Зачем распустить?
- Лёня, скажи ему что-нибудь. Что зря всех мучает?
- Ни за что распускать нельзя, - тонким голосом кричал Сашка. - Нас дома ругали, а мы в отряд ходили. Нас хулиганы на улицах били, а мы не отступались. Мы политически развитыми стали. Мы…
- Стой, стой! - закричал Шумилов, хлопая рукой по столу. - А ты в пятую группу перешёл? Ну?
Он впился глазами в Сашкино лицо.
- Меня… на осенние испытания назначили, - пробормотал Сашка.
- А говоришь: политически развитой! - насмешливо протянул Шумилов. - А говорите: работаем! Да разве это работа? Я вот в школе сведенья взял: знаете что? Пи-онеры-то, оказывается, хуже всех учатся. Хуже неорганизованных. Позор! Срам!
Ребята шумели, роптали.
Гул стоял в комнате.
- Ну тише, пионерия! - весело крикнул Шумилов, вскочил и одёрнул гимнастёрку. - Зря вы ерепенитесь… Вот что… - Он оглянулся и схватил Шуру за руку. - Вот вы её видите, видите? А вы знаете, что она, когда ей столько лет, как вам было, забастовки устраивала?
- Ну, Шумилов, - отмахнулась Шура, - ну зачем ты про меня?
- Ничего, ничего, - громко говорил Шумилов, - пусть узнают… Она с десяти лет на бумажной фабрике работала… Вместе с такими же девчонками, подругами своими, тряпки сортировали. Она своих девчат подговорила - устроили забастовку. Мало того, взрослые к ним примкнули… Да она вам сама потом расскажет, сама. - Шумилов подошёл к столу и уже спокойно сказал: - Я это к тому, товарищи, говорю, чтобы вы поняли: вы в революцию не только играть можете, вы её делать, делать можете. А кто говорит, что дети могут только играть, а помогать своим взрослым товарищам в революции не могут - тот ничего во всей революции нашей не понимает… Ну вот ни черта не понимает.
Шумилов передохнул и помолчал.
- И вы тоже ни черта не понимали, - заговорил он опять. - В восстание Спартака играли, в Парижскую коммуну играли, а у себя под носом революции не видели. Важнейший закон пионеров позабыли: "Пионер - товарищ рабочим детям всего мира". Отгородились красным знаменем, да барабаном, да флажками…
- Флажки украли, - сказал Ванька.
- И хорошо сделали… Так вам и надо - зачванились. Ишь один тут выискался. "Мы, говорит, с неорганизованными боремся". Какой паинька мальчик!
- Из - за него и флажки украли, - сказал кто-то.
- Не в этом дело… Дело, ребята, в том, что по-новому отряд жить должен. Вас много должно быть, а не горсточка. Что вы думаете, мы из-за двадцати человек все заварили? Вот, будете вы теперь работать по-настоящему, будет у вас новый начальник отряда…
- Новый начальник отряда! - крикнули все пионеры разом и повскакали со своих мест.
- Нет! Не хотим! Не надо! - кричали ребята. - Пусть Лёня…
Шумилов улыбался и махал руками.
- Тш… Тише!.. Тише!.. Экие вы горластые!.. Это не плохо, я сам таким был. Только зря вы шумите. Товарища Нежина мы решили послать в деревню.
- Другого посылайте! Сам поезжай!
- Не отдадим начотра! Из отряда уйдём!
- Да тише вы, тише же! Товарищ Нежин сам хочет в деревню.
- Врёшь!
- Неправда! Лёня от нас не уйдёт!
Тут Лёня поднялся из-за стола и стал рядом с Шумиловым. Костыли его звякнули. Мы сразу притихли и глядели на нашего начотра, открыв рты. Он стоял рядом с Шумиловым, плотным и высоким, и чуть покачивался на костылях.
- Ребята, - сказал Лёня и запнулся. - Ребята, - повторил он, - я вас всех очень люблю, я привык к вам - это правда… Но комсомольская организация решила послать меня на работу в деревню… Я просил, чтоб меня отправили туда…
XI. ДОМАШНИЕ ДЕЛА
Назавтра должен был быть сбор. Мы пришли вовремя, но на двери нашего отряда висело объявление: "О дне сбора будет объявлено особо".
Мы пришли на другой день, но сбора не было. Пришли через день, а на двери висело то же объявление.
Мы постояли около дверей и пошли назад на Алтайские. По дороге нам повстречалась кучка песталоцев с удочками и сачками.
- Эй, пионеры! - крикнул один. - А барабан-то куда дели?
- Их разогнали, - прогнусавил другой. - А то воздух портили.
- Я вам испорчу! - крикнул я, выбегая вперёд. - Давно битые не были? Заелись за лето?
Песталоцы побежали, удочки затряслись над ними. Мы, не разговаривая, угрюмо двигались по Алтайской. Вдруг из-за угла выскочил Кешка. Он тащил в руках большую корзинку с картошкой. Увидев нас, Кешка остановился на мостках и, чуть не пританцовывая, закричал тонким голосом:
- Что, пионеры несчастные? Наша взяла! Выставили вас из сада-то! Нажгли мы вас!
- Ну-ну, - отвечал Сашка, - закрой поддувало!
- Распатронили вас, - верещал Кешка. - Так и надо!
Мы молча прошли мимо. Кешка ещё что-то прокричал и бросил нам вдогонку картошку.
- И откуда только они всё узнали? - сказал Сашка. - И радуются-то как… Точно мы и верно враги всем какие были…
- Рано обрадовались, - отвечал я. - Вот возьмём завтра и отберём у голубятников наши флажки. А то они совсем зарвались.
И на другой день мы не пошли в губком узнавать, когда сбор, не надели пионерских костюмов.
Мы решили во что бы то ни стало добыть наши флажки.
С утра я много работал: мыл полы дома, поливал огород, подмёл дворик. Мать была очень довольна. Она сказала:
- Давно бы пора вам отдых дать… Забарабанились совсем.
Вечером мы собрались на улице перед моим домом и сговорились, как выручить наши флажки.
- Можно так, - сказал Сашка. - Придём, пойдём сразу к Женькиному бате и скажем. Он велит отдать…
- Выдумал! - ответил я. - Да раньше чем ты до бати дойдёшь, тебя Женька излупит. Надо просто выследить, подглядеть, а потом потихоньку забраться да и вытащить флажки. Что мы, в самом деле, не следопыты, что ли?
- Ну что ж, можно и так, - согласился Сашка.
А подглядим из сада мясоедовского, что рядом с Женькиным двором, - предложил Ванька. - Там дырка сзади есть… я знаю…
Мы тронулись на разведку. Действительно, в мясоедовский сад вела хорошая лазейка. Мы осторожно отодвинули одну доску и по очереди пролезли в сад.
- Тише, братцы. Ещё увидят - заругают. Попадёт из-за них, из-за голубятников проклятых, - шептал Сашка.
- А вдруг их нету на дворе-то?
- Ну! Наверно, дома. Куда им боле-то?
- Наверно, голубей гоняют, гады проклятые. Заодно посмотрим.
Мы говорили задыхаясь, шёпотом и пробирались по боковой стене, где росла высокая, грубая крапива и огромные лопухи. Крапива щипала ляжки, но нам было некогда слюнить пузыри.
Мы присели прямо в крапиву, в мокроватые лопухи и, зажмурив один глаз, стали смотреть на Женькин двор через щёлочки в заборе. Как давно мы не были на этом дворе!
Мне показалось почему-то, - может быть, оттого, что наступали сумерки, - что двор стал гораздо меньше. Вот сарайчик, где Женькин отец возился с овчинами для барнаулок. За сарайчиком была маленькая лужайка. Вот растрескавшаяся старая бочка из-под рассола. Вот козлы, где пилят дрова.
На траве кое-где валялись белые голубиные перышки, - наверно, ребята только недавно кончили гонять голубей. Мы сидели довольно долго. Стали затекать ноги.
- Не видно никого, - прошептал Ванька.
- За сарайчиком, наверно… Слышишь, голос как будто Женькин…
Мы прислушались. Верно, были слышны голоса. Они приближались. Ребята как будто пели что-то… Даже что-то знакомое… Потом мы услышали Женькин голос: "Ро-овней строй", и ребята снова запели.
- Что это? - прошептал Ванька и поглядел на меня выпученными глазами. - Слышишь? Нашу поют… пионерскую…
Мы опять насторожились.
И верно, ребята пели:
Над Советскою Россией
Ветер клич наш пронесёт.
Я даже задохнулся и так прижался лицом к доскам, что занозил нос.
А на двор из-за сарайчика вышли пимокаты - жультрестовцы, голубятники, наши бывшие приятели.
Их было пятеро. Впереди шёл Женька, за ним Кешка и Мотька, и за Мотькой двое братишек Кешки. Они маршировали гуськом, и каждый нёс на плече наш красный патрульный флажок.
Сбоку ахнул и упал в крапиву Сашка. Я тихо сел на землю, и лопух пискнул подо мной.
Потом мы опять кинулись к щёлочкам, не веря своим глазам. Голубятники, наши враги, играли… в пионеров. Они маршировали вокруг козел, и Женька командовал: "Направо! Налево. Ровней шаг!"
- А, вот они где! - раздался вдруг противный голос за нашими спинами. - Вот кто у меня яблоки ворует! Ну берегись!..
Это был сам Мясоедов, страшный, злой мужик.
Мы вскочили как по команде и, даже не обернувшись, бросились к лазейке. Крапива хлестала нас по голым ногам. Сзади ломился Мясоедов и кидал в нас чем попало. У забора мы заметались, забыли, какая доска отодвигается… Кое-как мы проскочили в лазейку и без оглядки понеслись по улице.
Но опять кто-то бросился нам наперерез и расставил руки.
- Куда, братцы? Стойте, я вас ищу! - крикнул он.
- Смолин! - заорали мы и остановились, тяжело дыша.
- Чего вы носитесь как сумасшедшие? Сбор завтра. Ровно в пять часов, слышите? - радостно говорил Смолин.
- Смолин, Смолин, мы знаем, где наши флажки, - выпалил Ванька.
- Патрульные? Которые пропали?
- У Женьки и Кешки они! - кричал Саша. - Они с ними маршируют, в пионеров играют… ей-богу…
- Пойдём к ним, ребята. Скажем: знаем, что вы украли… Не отдадите - милиционера позовём.
- Пойдём с нами, Смолин, ну пойдём, - просил Ванька. - Ты старший… Они тебя боятся…
Мы схватили Смолина за руки и потащили его обратно. Но он упёрся на месте.
- Стойте, стойте… не пойду, - сказал он. - И вы не смейте ходить. Приказываю вам, как помощник начальника отряда. Вспомните, что говорил Шумилов… Они сами принесут флажки.
Мы посмотрели на него, ничего не понимая.
- Они сами должны принести флажки, - повторил Смолин. - Сами… Сами… Понятно? А если не принесут… то не нужны нам ни флажки, ни отряд… А теперь марш по домам! На сбор завтра - минута в минуту.
XII. ПИСЬМО В ГЕРМАНИЮ
Мы пришли на сбор минута в минуту, все вымытые и блестящие, как на картинке.
Рубашки прямо зеленели, как салат, галстуки лежали, точно вырезанные из красной жести, и даже коленки у ребят, всегда покрытые цыпками и тёмной сеточкой пыли, краснели, как вымытые яблоки.
- Здорово, ребята! Будь готов!
- Всегда готов!
- Э, Ванька! Барабанить не разучился?
Мы салютовали друг другу, улыбаясь во весь рот.
В комнате стоял гул: ребята всё время говорили друг с другом.
- Интересно, какой-то у нас начотр будет?
- Ребята, а вдруг Лёня придёт!
- Ой, вот здорово будет! Ребята, мы его качать будем, ладно?
- Ладно, ладно. Только осторожнее: ведь он слабый…
- Уж знаем. Не учи учёного.
- Ребята, выстраивайтесь. К порядку, ребята! Чья очередь поднимать флаг?
- Моя, товарищ Смолин.
- Нет, моя.
- Врёшь, завираешься, ты последний раз поднимал.
- Очередь Колина, - сказал Смолин. - Я помню твёрдо. Коля, к мачте. Встретить начотра в полной готовности.
Мы выстроились. За дверью раздалось постукивание деревяшек. Отряд затаил дыхание. Дверь распахнулась. На пороге появилась Шура. Значит, это стучали её каблуки! Она остановилась, точно с разбегу, она была в пионерской блузке, с красным галстуком на тонкой смуглой шее. Курчавые чёрные волосы падали ей на лоб.
- Будьте готовы! - крикнула Шура резким, высоким голосом. - Я ваша новая вожатая - начотр, как вы говорили раньше, - меня зовут Шура, Саша. Будьте готовы! Что же вы молчите, как рыбы?
Всегда готов! - вразброд, неохотно отозвались мы.
Многие не сделали даже салюта. Патрульные насупились: баба - начотр. Вот оторвали! Кое-кто без команды сделал "вольно".
Шурины большие глаза быстро пробежали по лицам пионеров первого городского отряда. Начотр усмехнулась и посмотрела на меня.
- Ребятки, - сказала она громко, - мы никогда больше не будем поднимать флаг в комнате. Слышите? Это старые скаутские штучки: юным пионерам они ни к чему, ведь верно? Мачту мы уберём, она только мешает. Оставим только рапорт и пенье…
Смолин отдал рапорт, мы кое-как спели "Интернационал" и медленно стали рассаживаться.
- Ну вот, - тревожно прошептал Ванька. - Пошла-поехала отменять. Эдак она и барабан отменит. И ничего-то пионерского у нас не останется… Эхма!
А Шура стала за столик и нетерпеливо смотрела на нас, похлопывая ладонью о ладонь.
- Ну-ну, ребятишки, поживеи, поживей! - говорила она. - Что вы как мёртвые?
Раздалось недовольное бурчание ребят.
- Вам не понравилось, что я мачту отменила? Да? - в упор спросила новая вожатая, когда мы сели. - Ну! Вот тоже чудаки! Да мы многое теперь отменим. Ну во-первых, отдельного патруля девочек мы держать ни за что не будем. Глупо это. Все вы тут пионеры, а девочки и мальчики точно чужие. Ну во-вторых, наши группы мы патрулями называть тоже не будем. Это у скаутов так было. Будем звеньями называться.
- Вот так фунт! - прошипел мне опять в ухо Ванька. - Может быть, она и флажки отменит. Может, нам их так и подарить чёртовым голубятникам…
Я сердито толкнул Ваньку локтем, мне не хотелось разговаривать. Мне было как-то не по себе, беспокойно, точно я попал в совсем чужое место…
- Названья звеньев тоже переменить придётся, ребятишки, - говорила Шура громким, резким голосом. - Ну, вы сами подумайте, как глупо у нас звенья называются: "Собака", "Бык", "Гром"… Ведь это прямо смешно.
Тут ребята не выдержали.
- Ничего смешного! - закричало сразу несколько человек.
- Это что вы всё отменять да отменять?
- Мы не "ребятишки", ребятишки под столом ползают. Мы пионеры.
- Ну, тише, тише!.. Ах вы какие! Ну, я привыкла так говорить, я в очаге на фабрике работала… Ну исправлюсь.
- Ну и иди в очаг. А мы не маленькие.
- Вы и барабан запретите?
- Я ничего не запрещаю, я отменяю. Барабанщику убавить придётся. Следопытство всякое - тоже сократим…
- Шалишь-мамонишь, на страх выводишь!
- Это ещё как выйдет. Боком! Маком!
- Вы ещё, пожалуй, борьбу отмените?
- Какую? Классовую?
- Да бокс, джиу-джицу…
- Ну вот чудаки! Зачем же спорт отменять? Я сама спортсменка.
- А что такое двойной нельсон, ну-ка?
- Это? Это когда кувыркаются два раза подряд, - не задумываясь отвечала Шура.
В ответ ей раздался дикий хохот пионеров. Кто-то засвистел. У нас в отряде даже девчонки знали, что двойной нельсон особый приём борьбы, а Шура спутала его с сальто-мортале.
- Вот так начотр!
- Вот так сказанула!
- Ребята, да пойдём по домам! Что это в самом деле?
Шум, свист и галдёж стояли невероятные. Шура растерялась.
- Ребята!.. Товарищи пионеры!.. - говорила она, но её никто не слушал.
Я кричал:
- Тише, тише! - Но меня тоже не слушались.
Тут к столику подскочил Смолин. Он поднял руку и гаркнул, как только мог:
- Отряд, смирно!
Все сразу замолкли. Пионеры уважали Смолина, помощника начальника отряда, лучшего боксёра и знаменосца…
Смолин держал руку поднятой, пока все не уселись на свои места.
- Вы… что?.. - отрывисто сказал Смолин. - Вы на барахолке, что ли? Ещё пионерами называются. Её к нам комсомол прислал. Комсомол… понятно? Кому что не нравится - может без крику говорить…
Он отошёл, красный и злой. В комнате стало совсем тихо. Шура поправила волосы, помолчала… Потом опять заговорила, быстро и резко:
- Вы зря, товарищи, совсем зря шумите… Может, я, конечно, про нельсон наврала, да разве в этом дело?.. Ну вот вы меня совсем сбили с толку… Я хотела сказать, что мы по-другому работать будем… Мы вообще в своей работе будем брать пример с германских пионеров.
- С каких это германских? - опять закричали на местах.
- Да в Германии и пионеров-то нет!
- Опять завралась!
- А разве вам Лёня ничего не рассказывал про германских пионеров? - Шурины брови поднялись на лбу к самым волосам.
- Конечно, он ерунды не говорил.
- Так вы и про Германию ничего не знаете? А ещё пионеры!
- Нет… Да… Ничего… Знаем, знаем, в школе учили… Не надо!
- Ай, так вы ничего не знаете! - закричала Шура и замахала руками. - Вот в этом-то ерунда и заключается. Ну конечно, там есть пионеры. Давным-давно есть пионеры, с двадцатого года, да ещё как работают здорово.
- А буржуев-то куда они подевали? насмешливо прокричал Сашка. - Ведь буржуи же там!
- Ну конечно, буржуи, целая куча буржуев! - кричала и улыбалась Шура.