В этом-то всё и дело, что пионеры вместе с германскими рабочими против буржуев борются… Ну, да вот, в июле, пока вы сад караулили, у германских пионеров конгресс был… Ну, это вроде как бы большой сбор. Этот конгресс в Тюрингии, в городе Готе, проходил. Съехались туда ребята-пионеры со всей Германии. Только делегатов из Рура не пустили. Рур - это область такая, вроде как бы губерния. Там угольные шахты… Рур оккупирован. Ну, то есть, его французские войска заняли, и все, кто живёт в Руре, вроде как в плену у французов. Так вот этих детей рурских шахтёров и не пустили на конгресс. Тогда все делегаты послали свой протест французским властям. Вот… Видите, какие дела…
Мы просто не шевелились, оглушённые незнакомыми словами: Рур, оккупация, конгресс… Но больше всего удивило нас то, что кроме нашего отряда есть ещё пионеры и даже в Германии.
- Ну что же, какие ж они? Такие же, как вот мы? У них галстук есть? И барабаны? - спросил Ванька обалдело. - И звенья?
- Ну, не совсем такие. То есть они совсем, совсем такие же, как вы, рабочие ребята, и законы, и обычаи у них есть, только не совсем такие, как у нас, а которые им нужны.
- Ну какие же? Ну скажи хоть один.
- Да вот, например: "С чужими пионер молчит, как рыба… С врагами пионер хитёр как лисица… В борьбе увёртлив, как ласка..! Рабочим пионер товарищ, детям - друг, но притеснителям - всегда враг". Ну и другие… Видите, не совсем такие, как у нас. И звенья у них по-другому называются, например: "Красный Петербург", "Москва", "Карл Либкнехт". А эмблема их - наша красная советская звезда.
- Товарищ вожатая, и они знают, что в России тоже есть пионеры? - спросил Смолин.
- Не знаю, - покачала головой Шура. - Ведь пионерские организации у нас только-только народились. Но германцы - вот уж к вашему стыду - знают очень хорошо, как борются рабочие Советского Союза… Когда у нас был голод в Поволжье, в позапрошлом году, они помощь советским голодающим ребятам наладили. Они собирали на улицах деньги, отдавали свои последние копейки, то есть пфенниги, и посылали на Волгу, голодающим.
- И посылки приходили? Из Германии к нам?
- Да, приходили, почему же им не приходить?
- Но… как же буржуи?
- Что буржуи? Конечно, германским ребятам очень тяжело приходится - их хватают и арестовывают полицейские, преследуют фашисты, а они не сдаются. Германия сейчас вся как в котле кипит… Революция с каждым часом приближается…
- Пожар мировой революции! - перебив, крикнул Сашка.
И тут мы все вскочили и окружили Шуру.
- А вы… всё правду говорите? - спросил Валька Капустин.
- Правду, самую правду! - горячо ответила Шура. - Только мы ещё очень мало знаем о жизни германских пионеров - связь с Германией трудно держать.
- Нет, расскажи ещё! - закричал отряд.
- Да я что знала, то сказала, - развела руками Шура. - Я ведь тоже… что ж… мало про них знаю. Но можно больше, больше узнать. Знаете как? От них самих. Хотите, напишем им письмо? Они ответят.
Ребята закричали, захлопали в ладоши.
- Не дойдёт! Не может быть! Напишем, напишем! Ой, разве они ответят? - раздавались крики.
- Ответят, ответят. Тише! Тише! - кричала Шура громче всех и махала руками.
Мы едва успокоились.
- Ну ладно, - писать так писать. Только ведь надо же обсудить, что писать. Так сразу плохо выйдет. Да тише вы! Давайте вот как: пусть каждый подумает, что писать, может, даже набросает что-нибудь на бумажке, а на следующем сборе будем писать все сообща… Ладно? Сначала проведём беседу…
- Только, пожалуйста, что-нибудь такое, как сегодня, - схватил её за руку Сашка. - Что-нибудь про Германию.
- Вот-вот, я и расскажу о спартаковцах…
- Да нет, нет, про Германию.
- Да это и есть про Германию, вот чудаки, всё у них в голове перепуталось. Про германских спартаковцев - про Красную Розу и Либкнехта… Ну, по домам теперь, поздно уже, спать пора.
Я шёл домой точно в строю, точно под барабан. Темнел августовский вечер, звёзды дождём падали с неба.
Они падали куда-нибудь в Заячью часть, на Алтайские улицы, или в Обь, или в тайгу.
"Ведь за Барнаулом - тайга, - думал я, шагая, - а за тайгой - реки, длинные, огромные. Они в океан текут, а океан огромный, всё вода, вода и вода… Потом опять земля и леса… Земля-то ведь круглая, огромная…
А потом Германия - она, наверно, в той стороне, за вокзалом, туда ехать долго, через реки всякие, через тайгу, через города всякие…"
И первый раз я так думал - обо всей земле сразу, о том, какая она огромная и что сейчас делают на ней люди. И заодно я думал, что написать германским пионерам.
"Сначала надо про Барнаул написать, что это за город, как тут работают, валяют пимы, делают барнаулки, жуют смолу, а кругом - Обь и тайга… Ведь они про это не знают… У них, наверно, всё не так… Потом надо написать, как мы жили, пока не было отряда, как играли, голубей хотели завести. Потом - как в отряд стали ходить, как теперь жить будем… Про всё, про всё надо написать…"
И я шёл, как будто не один, шагал, точно стараясь попасть в ногу большому отряду. Я даже тихонько запел любимую песню:
Над Советскою Россией
Ветер клич свой пронесёт,
Нас услышат наши братья,
Нас услышит весь народ…
И тогда раздастся всюду
Из - за дальних гор, хребтов.
Из полей, лесов и тундр
Нам в ответ - всегда готов!
А звёзды всё падали и падали - на Алтайские улицы, в Обь, в тайгу, в Германию, на всю круглую землю.
Письмо заняло чуть ли не целую тетрадку.
- Да оно в конверт не влезет! - воскликнул Ванька, беспокоясь.
- Ну всё, ребята? - Шура подняла от стола покрасневшее худое лицо. Она писала под нашу многоголосую диктовку.
- Да, пожалуй, всё, товарищ начотр… вожатая… - улыбнулся Смолин. - Как отряд работал - написали? Написали. Как будем работать дальше - написали? Написали.
- Да-да, ведь это главное - как работать будем… Ведь мы тут, откровенно говоря, приврали: "…мы вовлекаем в наш отряд беспризорников, и отряд наш растёт день ото дня. Мы учимся, чтоб нести наши знания массам". Ведь если этого не выполним - получится как бы обман, ребята… - Шура пристально поглядела на всех нас по очереди.
- Пока идёт письмо - мы это сделаем, - твёрдо сказал Смолин.
- А сколько времени пройдёт письмо? - спросил Ванька. - Наверно, год?
- Ну год! Через две недели будет ответ.
И с этого дня мы начали ждать письма от германских пионеров.
С этого дня мы стали жить точно не в Барнауле, а в каком-то новом городе. Этот новый город был гораздо больше, просторнее, из него можно было поехать в Германию, можно было связаться с любым уголком земного шара.
В отряд к нам каждый день стала приходить наша городская газета "Звезда Алтая", и мы узнавали обо всём мире. На большой щит посреди комнаты наклеивали мы вырезки, и по щиту было заметно, как приближается революция в Германии.
Мы теперь знали, что такое оккупация, репарация, падение марки, совет фабзавкомов в Берлине.
А у себя дома на стене над кроватью я повесил бумажку с четырнадцатью палочками. Это были не простые палочки, а четырнадцать дней, через которые должно было прийти к нам германское письмо. Каждое утро я зачёркивал по одной палочке, прежде чем натянуть трусы.
Палочки превращались в крестики. Наконец я зачеркнул четырнадцатую палочку. Это значило, что сегодня Шура принесёт на сбор письмо от германских пионеров.
Сбора я едва дождался. Прибежал туда чуть не за полчаса до начала, думал, что буду самый первый, но оказалось, что и все другие ребята пришли пораньше. А Шура, как назло, опаздывала.
- Письмо переводит, - говорили ребята, волнуясь.
Как только она появилась на пороге, мы бросились все к ней сразу.
- Ну? Перевела?
- Что перевела?
- Письмо. От германских пионеров.
- Какое письмо?
- Как какое? Сегодня ровно две недели. Ты сказала: через две недели будет ответ.
- Ах, вот вы что! Нет, ребята, ответа ещё нет. Письмо может прийти и позднее ведь…
Мы испуганно переглянулись. Мы были так уверены, что ровно через две недели придёт письмо, что, не получив его, сразу нахмурились и загрустили. Шура заметила это.
- Ну, ну, ну! - крикнула она. - Что вы, ребятишки? Ещё и лучше, что задержка… Письмо придёт - ответ давать надо, как слово своё сдержали… А у нас с вами ещё ничего не сделано… Уж лучше подождём…
Но мы не развеселились. Сбор прошёл как-то вяло, хотя Шура рассказала про Карла
Либкнехта и даже пустила по рукам свой комсомольский билет.
На жёлтой его обложке чёрной густой краской был нарисован портрет человека в пенсне и с усиками. Он был похож на молодого доктора, но мы знали, что это был пламенный Карл, поэт и агитатор, вождь Спартака, организатор союзов молодежи…
- Ну, завтра-то, наверно, придёт, - сказал Сашка, когда мы расходились. - На день всегда ошибка может получиться.
- А я думаю… Теперь оно не придёт совсем… Вот увидите… - прошептал Ванька.
- Ну… Дурак. Почему? - беспокойно спросили мы.
- Ещё вопрос, есть ли германские пионеры-то, - отвечал Ванька. - Может, всё это только для подначки сказано было… чтобы учились…
- Ну и совсем дурак. Раз Либкнехт и "Спартаки" были, уж, значит, и пионеры есть, - отвечал я. - А вот город Гота… верно, не найти мне его на карте… и в Иванове про него ни строчки не сказано…
- Да чего тут рассуждать, - перебил Сашка. - Вот чего: пойдём завтра на почту, уж на почте-то, наверно, про все города знают.
И на другой день мы с утра пошли на почту. На почте за решёткой сидел волосатый старик в очках. Волосы на лице и на голове у него были седые и чуть-чуть зеленоватые. Он сердито посмотрел на нас из-под очков. Мы переминались с ноги на ногу перед решёткой и боялись заговорить с зелёным стариком.
Наконец я отважился.
- Скажите, - сказал я, - сколько дней письмо идёт… до Бийска? (Это был самый близкий город от Барнаула.)
Старик отвечал не глядя:
- Два дня…
- Спасибо… А до Семипалатинска?
- Тоже.
- Спасибо… А до Омска сколько дней оно идёт?..
- Кто "оно"?
- Письмо… извините, письмо…
- Пять дней идёт… Да вам чего нужно-то, граждане?
- Спасибо большое… - Я вспотел.
- Ну а до Москвы?
Старик сердито пожевал губами и по молчал.
- Полторы недели…
- Большое спасибо… А… до…
- Да чего вам нужно-то! - прошипел старик.
- А до города Готы сколько письмо идёт? - выпалил я.
Старик поднял очки и посмотрел на меня.
- Что-то не помню я такого города, - пробормотал он и стал смотреть в книгу со списками разных городов. Он долго водил пальцем по маленьким буквам и потом сказал: - Нет такого города… Раз я не знаю, значит, и в списках его нет. Я сорок лет на почте служу…
- Как нет? - крикнули мы со страхом.
- Да вы поищите, - заволновался Сашка, - есть такой город. Обязательно есть. Он в Германии, Гота-то.
- Ну разве что в Германии… На Германию у нас списка нет… В Германию с нашей почты писем никто не отправлял…
- Как не отправлял? - опять закричали мы. - Да недавно же отправляли. Такое толстое письмо, в зелёном конверте. В Германию, в город Готу…
- Да что вы мне голову-то морочите? - не выдержал старичок. - Пришли тут, про какие-то германские города спрашивают… А мне работать надо… Пошли вон!
- Да вы вспомните… Вспомните… - умолял Сашка. - Вот две недели назад… наш отряд письмо послал., в Готу…
- Пошли вон! Нет такого города!.. Я сорок лет служу! - кричал старичок. - Заведующего позову!
Мы вышли с почты совсем растерянные.
- Вот это загнула Шура… двойной нельсон, - сказал Ванька (Шурина ошибка вошла у нас в поговорку).
- Да ты погоди ещё, погоди, - отвечал Сашка. - Старик сам из ума выжил… Перепутал всё…
- И на карте города Готы нет, - пробормотал я. - В чём дело!
- На маленькой карте нет, а на большой, которая в школе, есть, - упрямо отвечал Сашка. - Как придём в школу, сразу город Готу найдём… А может, письмо ещё и послезавтра придёт.
Прошла неделя - письма всё не было.
Начались переэкзаменовки. Мы сдержали слово, данное в письме германским пионерам, и перешли в пятую группу, а письмо не приходило.
Уже наступила осень, дожди, потянулись над Барнаулом с таёжных болот журавли и утки, принялись за работу пимокаты и шорники, а письма всё не было и не было.
XIII. НАС СОЕДИНИЛИ
Первый школьный день всегда казался не понедельником, а праздником.
Этой же осенью я бежал в школу с особенной охотой. Ведь в этом году в школе надо будет сто дел провернуть, думал я: вовлечь ребят в пионеры - много ребят! - организовать стенгазету и вообще показать, что такое пионеры. Я уже думал, каким ребятам мы предложим вступить в отряд… Вот Лёньке Коробову надо вступить, Маше Смирновой, Мишке Сохатых - все ребята свои, почти все с Алтайских… А вот здорово, если б все ребята с Алтайских, конечно, кроме нэпманов, стали бы пионерами… Пожалуй, тогда можно было бы добиться через комсомол, чтоб переименовали Алтайские улицы в Пионерские. Первая Пионерская, Вторая Пионерская, Двенадцатая Пионерская… Здорово было бы!.. Впрочем, несколько улиц надо назвать в честь германских пионеров… Ну, три-четыре… Или лучше - Заячью часть как-нибудь вроде "Часть германских пионеров".
Я так занялся переименованием улиц, что незаметно для себя дошёл до школы. Нетерпеливо добежал я до нашей чёрной лестницы, распахнув тужурку, вбежал в класс.
В классе всё было так же, как в прошлом году. Прямо стояла чёрная доска, только она была покрашена заново; сперва трудно будет писать мелом, вспомнил я: мел крошится скользит, плохо стирается, - а потом ничего, привыкнешь.
Я пришёл чуть ли не самый первый, ещё в классе было пусто, и с потолка отзывалось эхо. Но - странное дело - парты стали какими-то низкими, доска приземистой.
"Не закрасили ли наших меток?" - испугался я и пошёл за доску. За доской мы раньше всегда "договаривались" насчёт разных дел: насчёт драки, игры, работы… Я нашёл на доске наши метки, глубоко вырезанные на подставке. Это в начале того года мы отметили рост каждого из нашей компании. Против каждой зарубки стояла буква. Буквы тоже остались. Я стал спиной к подставке, нашёл зарубку с буквой "Н" и через голову пальцем нажал на то место, где сейчас приходилась моя макушка. Отстранившись потом чуть-чуть, я даже покраснел от удовольствия: зарубка с буквой "Н" была гораздо ниже моего пальца. Даже зарубка с пометкой "КШ", что значило "Кешка", и та была ниже.
Пока я возился за доской, класс быстро наполнялся.
Кто-то уже царапал мелом по доске. Я выскочил из-за доски с рычанием. Те, кто стоял поближе, взвизгнули и отскочили. Но я сам чуть не взвизгнул: передо мной стоял песта-лоц Алексеев, сын торговца потрохами, наш самый заклятый враг. Его мы всегда старались избить прежде всех… Алексеев стоял, выпучив на меня большие прозрачные глаза и заложив руки в карманы брюк.
- Ты чего тут раскорячился?! - крикнул я. - Вон из класса!
- Ну потише, потише, пимокат, - пропищал Алексеев. - С Луны свалился? Соединили школы-то, вашу и нашу…
Я так удивился, что ничего не ответил и тихо прошёл на свою парту. Оттуда я поглядел на класс… И верно, в классе было много песталоцев. Они приходили, брезгливо морщились, здоровались только друг с другом и занимали первые парты. Я вдруг почувствовал себя так, точно попал в чужую школу. Как мало пионерских галстуков краснело над чёрными партами. Мне стало грустно, и я очень обрадовался, когда пришли Ванёк и Сашка.
- Ванька, Сашка, чувствуете… крикнул я. - Школы соединили нашу и песталоцкую. Видите - уселись, гниды…
- Тю… - засвистал Сашка, оглядываясь по сторонам. - Вот это номер… это прямо двойной нельсон. Вот и проводи тут пионерскую работку… А, ребята?
- Да уж… оторвали…
Прозвенел звонок. Колокольчик был всё тот же самый, что и прошлый год, - надтреснутый, хриплый.
Со звонком в класс ввалились Женька, Мотька и Кешка.
- Гляди-ка - голубятники.
Мы одновременно толкнули друг друга локтями. Мы трое, я, Ванька и Сашка, впились глазами в бывших приятелей. Ребята вошли с шумом, хлопнули дверьми. Мотька нарочно повалил стул и сдвинул боком учительский столик. Женька подпрыгнул, схватил доску за верхний край и так дёрнул её, что доска несколько раз перевернулась, а потом стала поперёк. Кешка заорал "ку-ку-ре-ку".
- Форсят как! - прошептал Ванька. - Во форсят!
А голубятники остановились посреди класса, напротив первой парты, которую поспешили занять песталоцы Алексеев и Мерзляков. Женька заложил руки в карманы, выпятил живот и засвистел.
- А ведь мы вас били, гады ползучие. Что, позабыли? - сказал он.
Оставь его, Женька, - прохихикал Кешка, юля за Женькиной спиной, - теперь свобода торговли…
- Наплевал я на свободу торговли, - сказал Женька. - Бей буржуев!
Он схватил классный журнал с учительского стола и хлопнул Алексеева по макушке. Алексеев заревел, как корова. Мерзляков вскочил и, весь побагровев, ткнул Женьку под ложечку.
Мы с Сашкой не сговариваясь бросились к ребятам и стали между Жультрестом и песталоцами. Алексеев выл. Сашка весь дрожал.
- Не смейте драться! - крикнул он. - Вы чего, с ума спятили? Драка в советской школе - позор.
- А ты чего, заступник? Надо будет - и тебя побьём, - отвечал Женька и зашагал к своей парте.
Тут вошёл новый учитель. Он тоже влился с песталоцами. Он вошёл, потирая руки, изгибаясь, как удочка, и улыбался.
Песталоцы, как один, встали при его появлении; первая советская осталась сидеть, у нас было не в обычае вставать при входе учителя.
Учитель кисло и многозначительно улыбнулся, поклонился песталоцам и махнул рукой, как бы желая сказать: "Попали мы с вами, господа, в общество…"
- Ну-с, - проговорил учитель. - Это пятая группа? Отлично, отлично. - Он помолчал и потом добавил таким тоном, точно сообщал что-то необыкновенное: - Мы с вами будем заниматься географией-с.
Мы фыркали: уж очень смешной был педагог.
- Ну-с, - произнёс учитель, подумал и потом опять выпалил с любезной улыбкой: - Нам придётся, к сожалению, кратко повторить пройденный курс… Мой коллега, прежний преподаватель географии в первой… э-э… советской… школе предупреждал меня, что его ученики чрезвычайно… чрезвычайно… плохо знакомы с предметом. Да-с. Разумеется, ученикам бывшей школы имени Песталоцци этот предмет знаком более, чем ученикам советской школы, но необходимо выравнять уровень знаний и подтянуть учеников первой советской, дабы…
- Это ещё вопрос, кто лучше географию знает, - раздался голос одного пионера, - вы или мы… Например, географию Германии…
Все головы обернулись к нему. Пионер, не смущаясь, смотрел на учителя.
- Может быть, вы, молодой человек, займёте моё место, - любезно улыбнулся учитель. Он оставил стул и указал на него ладонью, точно приглашал ученика сесть.-
Пожалуйста, молодой человек. Ну-с. Не желаете? Тогда прошу-с мне не мешать.