Из-за них, Гриня и Коли Ивановича, Лена и Алешка поссорились. А ведь дружили, сидели за одной партой - за последней, потому что были самыми высокими в классе. Эту парту называли "метагалактикой". Вернее, все три последние парты. Так вот, за одной из них, которая была в среднем ряду, в начале третьей четверти оказались Лена и Алешка. Это случилось после того, как староста класса Степка Клименко сказал на собрании, что в первой и второй четвертях Лена и Алешка "тянули весь коллектив назад" и что у них "все ценные вещества расходуются на рост костей и не попадают в мозг". Алешка после уроков загнал Степку в сугроб и вывалял в снегу, а Лена заявила на следующем собрании: "И правильно сделал. Я за это Алешку уважаю. А Степка Клименко получит еще и от меня". В итоге Алешке и ей снизили оценки за поведение. Позже Алешка нарисовал на Степку карикатуру, где Степка был изображен с воронкой, вставленной в голову, через которую учителя вливали в его мозг из бутылочек "умные мысли". Карикатура попала в учительскую, и все преподаватели, которые узнали себя на рисунке, страшно обиделись. Было много шуму и разбирательств. Все ополчились на Алешку. Тогда Лена пересела за его парту, и никакими силами ее не могли вернуть на прежнее место. Многие говорили, что это "демонстрация", "вызов", осуждали Лену. Зато Алешка ходил счастливый и коршуном бросался на тех, кто хоть намеком пытался обидеть Лену. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы Алешку и Лена не решили срочно подтянуться. Им это удалось, и их оставили в покое. Но Лена вскоре потеряла к Алешке прежний интерес и снова пересела за парту к Анке Егоровой. "Ты чего это?" - спросил ее Алешка. "А скучно с тобой, - ответила Лена. - Никаких происшествий". Алешка надулся, хотя ничего и не сказал. Правда, поссорились они не в тот день, когда Лена вернулась к Анке Егоровой. Алешка и раньше злился на нее. Из-за Коли Ивановича, о котором Лена часто ему рассказывала. Ей хотелось, чтобы Алешка хоть чем-нибудь был похож на Колю Ивановича, но Алешка о нем и слышать не хотел. Он считал, что на земле есть только один интересный человек - Гринь. А Лена называла Гриня хулиганом. Алешка не только не соглашался с ней - это было бы полбеды, - но во многом подражал Гриню: плевал сквозь зубы, хвастался своими кулаками и насмехался над девчонками. Получалось так, что Лена - это как бы Коля Иванович, а Алешка - Гринь. Но Коля Иванович и Гринь не смогли бы сидеть рядом. Вот Лена и вернулась на прежнее место к Анке Егоровой.
Все равно Коля Иванович приедет, думалось Лена. Она очень просила его об этом в письме. Писала, что погода стоит хорошая, что в сторожке на дальнем острове она навела порядок: законопатила все щели, оклеила стены изнутри обоями, а снаружи покрасила зеленой краской. Старую кадку из-под огурцов, в которой прошлым летом держали воду, заменили совсем новой, и вода теперь не будет пахнуть чесноком и укропом.
"Птиц в этом году очень много, - оканчивалось письмо такими строчками. - Чайки уже давно снесли яйца, уже есть и птенцы. А утят в этом озере, где растет тростник, полно - больше, чем в прошлом году. И креветок уйма.
Все говорят, что я очень выросла. Я это и сама замечаю. Ведь мне скоро 15. Так что я буду помогать Вам еще лучше.
Приезжайте. Мы Вас очень ждем".
Места на странице больше не было, и поэтому Лена приписала сбоку, на поле: "А та старая цапля, которую Вы назвали Кочергой, опять здесь".
Длинноногая, ничем не примечательная цапля давным-давно поселилась на дальнем острове у заморного озерца, где рос тростник и набирались силенок утята. Видно, ей трудно было летать далеко - стара была, "старее старого", - говорил о ней Коля Иванович. Целыми днями она бродила по озеру в одиночестве. Появление Лены и Коли Ивановича ее никогда не беспокоило. А вскоре привыкла к ним на столько, что откликалась на голос Лены - Коле Ивановичу почему-то не доверяла. Когда Лена звала ее - "цап-цап-цап", она подходила поближе к берегу и подолгу смотрела на людей, словно ждала от них чего-то. "Если к зиме не улетит, пропадет", - говорил о ней не раз с грустью Коля Иванович. Но прошла зима, а с Кочергой ничего не случилось - снова здесь, на озере. И, кажется, не забыла Лену.
Придя домой, Лена уселась перед зеркалом и принялась изобретать прическу - ну, ту самую, которую она сделает к приезду Коли Ивановича. Проще всего, конечно, зачесать волосы гладко и связать на затылке ленточкой. Или сделать "конский хвост"? "А ну ее, эту прическу! - она вскочила со стула. - Пора варить обед".
К обеду ей велено было приготовить борщ. Дело не хитрое. К тому же мясо было сварено еще с вечера. Лена поставила кастрюльку на газовую плитку. Теперь предстояло только почистить картошку, нарезать капусты, натереть на мелкой терке красного бурака, сорвать в огороде укропа и зеленого лука, все это опустить одно за другим в кипящий бульон, - и борщ готов. А если его подать на стол горячим да поперчить как следует, отец непременно скажет: "Черт, а не борщ!". Будь при этом Коля Иванович, он обязательно согласился бы с отцом и добавил бы: "Вкуснее вкусного!".
Ах, Коля Иванович, Коля Иванович!.. Счастливый вы человек, и профессия у вас счастливая. Все птицы - ваши друзья. Вы поэт, Коля Иванович. Хотя есть, конечно, в вашей работе и проза: пуховой покров, жировые отложения, сроки гнездования и вскармливания птенцов, места кормежки, состав пищи... И все-таки вы счастливый, Коля Иванович. Уже хотя бы потому, что иногда, как бывало, можете крикнуть птицам: "А ну, не шумите, дайте подумать о вашей же жизни!" А о моей жизни вы думали, Коля Иванович? Вы только представьте себе, что я тоже большая птица. Конечно, я не умею летать. Но разве ваши птицы могут мечтать о том, о чем мечтаю я, Коля Иванович?..
Молодая картошка чистилась легко. Полупрозрачная розовая кожица так и сползала с нее, словно клубни были просто завернуты в эту кожицу. Закипел на газовой плитке бульон. Лена ссыпала в кастрюлю картофелины. Накрошила укропа, нарезала кругляшками морковку, сняла с полки и поставила на стол банку с томатом. Теперь, кажется, все. Надо ждать, когда сварится картошка. Лена села на табурет и взглянула на часы. Половина четвертого. К четырем как раз управится. На циферблате часов была нарисована кошачья мордочка. Маятник качался, а вместе с ним то вправо, то влево бегали зеленые с золотой поволокой кошачьи глаза.
"Как у меня, наверное, - подумала Лена. - Глаза-ходики".
Все эти мысли, конечно, могут надоесть. Но хуже всего, что устаешь от ожидания. Ждешь, ждешь, но ничего не происходит. Да и ждешь неизвестно чего. Так, мечта одна. Человеку очень трудно только ждать. Все-таки должно что-то происходить. Вот она и ждет... Не приедет Коля Иванович, ничего она не докажет Алешке... Так и пройдет лето. А потом польют дожди, все померкнет, мир станет маленьким и серым, как на фотографии.
Лене захотелось расплакаться - так мрачно она подумала о будущем. Но мрачные мысли в конце концов проходят - иногда через полчаса, а иногда через минуту. Для этого стоит лишь подумать о чем-нибудь другом. О том, например, что осень - это не только дожди. Осенью она снова уедет из Гавани в райцентр и будет жить у тети, осенью она пойдет в школу, теперь уже в восьмой класс... Интересно, что скажет классная руководительница Елена Александровна, если Лена в первый же день сядет с Алешкой за одну парту? Ничего, наверное, не скажет и даже постарается сделать вид, что ничего не заметила. А что скажет Алешка? Станет ее прогонять? Пусть только попробует!
***
Знала бы Лена, в чем провинился перед ней Алешка Голованов, не пришли бы ей в голову такие мысли. А провинился он перед ней страшно и непростительно глупо. Он не отправил письмо к Коле Ивановичу. И не только не отправил. Он распечатал его и прочел. Мать чуть было не застала его за этим занятием. Но он успел сунуть письмо в карман, выскочил во двор и дочитал за сарайчиком.
- Хе-хе! - сказал он, прочитав строчку про цаплю. - Мы эту старуху, которую вы, дорогой Коля Иванович, называете Кочергой, укокошим.
Почему Алешке пришла в голову такая мысль, неизвестно. Но, высказав ее, он подумал, что, пожалуй, и в самом деле надо убить цаплю, о которой ему не раз рассказывала Лена. Рассказывала, когда они были еще друзьями...
Алешка понимал, что распечатав письмо Лены, он поступил плохо. И даже не просто плохо, а невообразимо плохо. Нельзя читать чужие письма. Никому нельзя. И меньше всего это позволено почтальонам. А ведь он почтальон! Конечно, если бы письмо было адресовано не Коле Ивановичу, он даже не притронулся бы к нему. Но Коля Иванович у него уже вот здесь сидит, в печенке, как говорит Гринь. Надоел этот Коля Иванович. Ленка только о нем и жужжит. Заикнется он, например, про охоту, а Ленка тут же: "Коля Иванович никогда в птиц не стрелял". Он не захотел в школьном хоре петь, а Ленка ему: " Коля Иванович не только поет, но и песни сам сочиняет". Рассказал он, как Гринь подрался на охоте с одним парнем из-за зайца, как уложил парня одним ударом, а Ленка в ответ: "Коля Иванович никогда не стал бы драться из-за зайца. Бандит твой Гринь".
Так вот всегда и было. Потому и надоел Алешке Коля Иванович. Потому и захотелось придумать такое, чтобы затмить навсегда Колю Ивановича, о котором Лена только и думает, - конечно, только о нем и думает! А что? Разве это профессия - орнитолог? Вот Гринь, например, тракторист, К-700 водит. А что такое орнитолог? Взрослый человек, а со всякими птичками возится. Разве это серьезное занятие? Никогда Алешка не станет орнитологом.
Вот такие горячие мысли бродили в Алешкиной голове, когда он прочел письмо, которое было адресовано Коле Ивановичу и которое он не отправил. Уходя из дому с письмом в кармане, он оставил конверт на столе. А когда вернулся, его на столе не оказалось. Алешка не на шутку испугался, подумав, что конверт нашла мать. Но вскоре убедился, что это не так: увидев Алешку, она ничего ему не сказала, ни о чем не спросила. Он искал его всюду, но не нашел. Можно было бы отправить письмо в другом конверте, да Алешка не запомнил адрес. Поэтому письмо он спрятал в сарайчике под ящиком с гвоздями. Не навечно, конечно, потому что надеялся каким-нибудь образом узнать адрес Коли Ивановича.
Просунув под ремень сумки большой палец, Алешка шагал от дома к дому, разнося почту. Писем с каждым днем становилось все больше - это писали те, кто собирался провести летний отпуск в Гавани, у моря. Алешку не радовал приезд отпускников по одной причине: в магазине из-за них будет все лето очередь. Пойдешь купить пустяк, а потеряешь целый час. Отдыхающим торопиться некуда, но каково занятому человеку? А так, конечно, пусть приезжают - на берегу места всем хватит.
Родители Степки Клименко больше других в Гавани получали газет и журналов. И письма к ним приходили часто. В основном с треугольным штампом от сына Ивана, из армии. Ивана Алешка уважал, тот был настоящим охотником, рыболовом и мотоциклистом. Себя Алешка тоже считал заядлым охотником и рыболовом. Довелось-таки ему прошлой осенью пострелять перепелок и зайцев. На его охотничьем счету уже четыре зайца и шестнадцать перепелок. Для начала неплохо. Так отец сказал. Даже Гринь, самый известный в Гавани охотник, тоже хвалил его. Гринь - человек, Иван - тоже. А Степка - зануда. Ну, может быть, это не самое подходящее слово - зануда. Алешка не будет спорить. Но есть в Степке Клименко что-то такое, что Алешке не по нутру. И очень жаль. Потому что Степка Клименко - единственный в Гавани одноклассник-мальчишка. Можно было бы дружить с ним, вместе ходить на рыбалку, а осенью на охоту. Про то, что Степка был в классе старостой и что из-за него поставили четверку по поведению во второй четверти - конечно, из-за него! - Алешка, пожалуй, не стал бы вспоминать. Дело прошлое. Но разве Степку вытащишь на рыбалку? Никогда. У него другие увлечения: он, видите ли, предпочитает читать книги. И еще сочиняет стишки. Пусть, конечно, читает книги и пишет стишки, раз ему это нравится, но надо быть еще и человеком. А то сидит, вздыхает над книжками, а ружье еще не разу в руках не держал. Может, и держал, конечно, да только не стрелял - это уж точно. Мужчина должен быть охотником. Так говорит Гринь. И Алешка полностью с ним согласен. Смешно даже сравнивать, но Лена больше похожа на мальчишку, чем этот Степка. Нет, не нравится он Алешке. Уже хотя бы потому, что летом прохлаждается: то дома на кровати с книжкой валяется, то на берегу под солнышком загорает. А Алешка целыми днями вкалывает: разносит почту, поливает огород, а иногда еще и отцу помогает перетряхивать и тюковать камку. И все же Алешка ничуть не завидует Степке. Разве у него настоящая жизнь? Настоящей жизнью там и не пахнет. Потому что и стишки он сочиняет про чепуху: про облака, про волны, про звезды... Алешка читал его стихи в школьной стенгазете. Правда, одно стихотворение напечатали в "Пионерской правде" - про дельфина, которого в шторм выбросило на берег: лежал дельфин и задыхался, а море было рядом... После этого Степку в школе стали называть поэтом, а девчонки... Просто смех! Вот если бы Степка умел хорошо стрелять, был настоящим охотником, тогда его уважали бы все мужчины. Не какие-то там девчонки-одноклассницы, а мужчины! Есть разница, правда?
Гринь выписывал только одну газету, спортивную. Еще в доме отдыха, куда привозили почту для жителей Гавани вместе с почтой для отдыхающих, Алешка узнавал из газеты Гриня спортивные новости, чтобы потом, вручая газету, можно было сказать: "А спартаковцы продули". Или: "Динамовцы подкачали на этот раз".
Гринь был не большой охотник до разговоров, но на такие слова откликался.
Так было и в этот раз. Гринь, в одних трусах, сидел на корточках перед мотоциклом и копался в двигателе.
- Забарахлил? - спросил Алешка.
Гринь оглянулся.
- А, почтальон?! Что нового!
- Наш Алексеев установил новый рекорд мира!
- Ну?
- Написано. - Алешка положил на сиденье мотоцикла газету.
- Точно, двести сорок два килограмма! Сила!
Гриню было лет двадцать пять. Он уже отслужил в армии. И хотя жил в Гавани, работал трактористом в соседнем колхозе.
- На работу? - спросил Алешка.
- Да, - вздохнул Гринь.
- Скоро охота, - сказал Алешка, потому что, встречаясь с Гринем, не мог не заговорить об охоте.
- Какое там скоро, ответил Гринь. - Только середина лета.
Алешка и сам знал, что начала охоты еще ждать да ждать. Просто хотелось напомнить, что он, Алешка, тоже охотник, а значит, и друг Гриню, потому что охотник охотнику - всегда друг.
- Говорили мне, будто в бухте у Желтого мыса уточек полно, - Гринь повернул к Алешке скуластое лицо, взглянул из-под широких черных бровей. - Не желаешь поохотиться?
- Нельзя ведь, - ответил Алешка.
- Знаю, что нельзя. А утятинки хочется. - Гринь ухмыльнулся, показал крупные белые зубы. - Может, пощипаем как-нибудь, а?
- Не-ет, - выпятил губы Алешка. - Если Кузьма Петрович поймает...
- Не ночует же он там?
- Не ночует, но все-таки. Закон...
- Ладно, - махнул рукой Гринь. - Это я так, провокация. Молодец, что не поддался. На то и заповедник, чтоб никто туда нос не совал. Когда я был таким пацаном, как ты, никакого заповедника не было и законов об охране природы - тоже... Да... Так что еще новенького?
- Ничего, - ответил Алешка. - Вот, работаю.
- Ну, работай, работай. Труд - основа жизни...