Домой они пошли вместе, и Глеб, узнав, что Костя за время болезни сильно отстал по математике, сам вызвался ему помочь. Каждый день он приходил к Косте заниматься.
Так он сдружился с Костей. Ему нравились Костины покладистость, добродушие. Над ним можно было подтрунивать сколько угодно - он не обижался. Им можно было командовать, диктовать свою волю, даже вымещать на нём плохое настроение. Он отдавал свою дружбу бескорыстно, ничего не требуя взамен. Это было трогательно и… удобно.
Весной старшеклассников отправляли на практику по специальности животноводов-механизаторов. Косте и Глебу выпало ехать вместе - в отдалённый колхоз "Светлый путь", на известную во всём районе свиноферму.
Ребята выехали с утра, но, пока добирались, пока ждали попутных, прошёл целый день. Лишь под вечер они - один с изящным чемоданчиком, другой с неуклюжим рюкзаком на спине - вошли в правление колхоза. Председателя не было на месте, пришлось ждать. Они сели на скамью в коридоре, развернули припасы и начали есть.
- Отдохнём хоть недельку, - потянулся Глеб: после еды его стало клонить ко сну. - Опостылела эта учёба вот так!
- Работать придётся.
- Подумаешь - работа: свиньям хвостики крутить! - рассмеялся Глеб и добавил шутливо: - И потом, учти, по науке перемена вида работы - тоже отдых. Вколешь семь часов у токарного станка - переходи к фрезерному на следующие семь. Так отдохнёшь…
Председателя всё не было.
- Давай махнём к нему домой, - предложил Глеб. - Прождём так до утра.
- Неудобно…
- А маяться здесь всю ночь - тебе удобно?.. Двинули!
Председатель жил неподалёку, - им показал белоголовый пацан в резиновых сапогах, пускавший бумажные кораблики в огромной луже. Она по-хозяйски разлилась посреди проезжей части, омывая с одной стороны улицы тёмные рёбра изб.
Калитка была полуоткрыта. Костя шагнул к ней, но Глеб удержал его:
- Стой! Сначала - огонь на себя.
- Как? - не понял Костя.
- А вот так. - Глеб постучал по забору. - Техника несложная.
Постучал снова, выждал немного.
- Теперь вперёд! Собакобезопасная зона.
Они прошли в дом, походили по пустым комнатам, топая сапогами.
- Эй, живые есть? - крикнул Глеб.
- Давайте сюда, кто там.
В самой дальней комнате спиной к двери сидел полуголый костлявый человек с закатанными до колен брюками и парил ноги в тазу. Рядом, на полу, ровно шумел примус; на нём кастрюля с водой.
- Что вам?
Костя спросил смущённо:
- Председателя можно видеть?
- Можно, если очень надо. Я председатель. - Он так и не повернулся.
- С лёгким паром! - с едва заметными издевательскими нотками в голосе пожелал Глеб и легонько ткнул Костю в бок.
- Ревматизм у меня, так я их горяченькой.
Председатель вытер ноги, отодвинул таз. Встал, посмотрел наконец на них, озабоченно шевеля густыми щёточками бровей.
- А вы уж не практиканты ли? Из школы?
- Они самые.
- Тогда вам к Прасковье Никитичне. У неё будете жить. Скажите - председатель послал, она уже знает, ждёт. От конторы вправо седьмой дом.
- Порядок!.. Костя, за мной!
- А на работу когда, товарищ председатель?
- С работой хуже. - Председатель натянул сапоги, прошёлся, морщась, по комнате. - Ноют, проклятые… Три свинки у нас на ферме заболели. Ветврача из района вызвали, придётся обождать денёк, нельзя вам сейчас туда.
- А что с ними стряслось? - поинтересовался Глеб.
- Похоже - ящур.
- Ну, мы ведь не поросята.
Председатель не ответил на шутку, посмотрел хмуро, всё ещё морща выпуклый, изрезанный морщинами лоб.
- Люди, бывает, тоже заболевают, особенно дети… Приходите ко мне завтра в контору, только не с утра: я сейчас в бригаду поеду, там заночую. Лучше после обеда, часа в три. Тогда, может, будет уже ясно…
Прасковья Никитична, старушка пенсионерка, проучительствовавшая здесь, в селе, в начальной школе, ровно пятьдесят лет, встретила ребят очень приветливо. Маленькая, толстенькая, в старомодных очках со стальными дужками и длинной, до пола, юбке, она не шла, а катилась, словно мячик, из комнаты на кухню, из кухни в комнату, перетаскивала подушки, простыни, одеяла.
- Будете жить здесь, в комнате, - объявила она, постилая большую кровать с никелированными шариками на спинках.
- А вы?
- Я? На кухне, за печкой. Нет, нет, нет! - замахала она руками, видя, что ребята собираются возразить. - Мне там хорошо. Мне там очень хорошо! В комнате я зябну: мне же не двадцать, а уж за семьдесят… Устраивайтесь, а я побегу в сарай. Надо ещё дров наколоть.
- Что вы, Прасковья Никитична, мы сами, - сказал Глеб.
- Ну спасибо, спасибо, раз вы такие услужливые мальчики. - Она взглянула на него с благодарностью. - Я тогда плиту растоплю.
- Костя, наколешь, а? - спросил Глеб, когда Прасковья Никитична вышла из комнаты. - Меня что-то опять на сон потянуло. Сегодня знаешь как рано встал. - Он вкусно зевнул.
Костя наколол дров, потом сбегал с двумя вёдрами за водой: колодец был недалеко, наискосок через улицу.
Когда он вернулся, Глеб спал, раскинувшись на кровати. Проснулся, снова зевнул.
- Просто хамство с моей стороны. Ты вкалываешь, а я дрыхну. Ничего себе разделение труда… А знаешь, богатая кровать! - Он покачался на скрипучих пружинах. - Кто на ней будет спать - я или ты? Кинем жребий, а?
- Да спи ты, если нравится. Мне всё равно. Могу и на раскладушке.
- Премного благодарствую. Запиши на мой персональный счёт дрова и кровать. Отдам с процентами.
Утром Костя проснулся рано. Глеб ещё спал, посапывая и причмокивая, как младенец. Костя поднялся и, стараясь не шуметь, в одних носках прошёл на кухню. Прасковья Никитична разожгла огонь и вскоре поставила на стол шипящую яичницу в сковородке, кофе.
Пришлось будить Глеба:
- Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Глеб открыл глаза, улыбнулся:
- Ах, Костик, какое блаженство! Я ещё посплю. Полчасика. Ну, десяток минуточек. Отосплюсь хоть раз за весь год. И читать, читать, читать! У меня с собой куча журналов.
- Завтрак остынет.
- Умну холодным, ничего не случится. - И повернулся на другой бок.
Костя поел в одиночестве - Прасковья Никитична уже куда-то ушла. Постоял у окна, посмотрел на блестящую, словно отлакированную улицу, - перед утром прошёл дождь, и грязь, немного вчера подсохшая, опять раскисла, разжижилась.
Глеб всё ещё спал.
Недалеко от правления колхоза, возле лужи, где вчера белоголовый парнишка гонял свои бумажные флотилии, возился сгорбленный дед в дождевике с поднятым верхом. Что он там делает? Яму какую-то роет.
Костя оделся, вышел на улицу.
Дед, оказывается, рыл не яму, а водоотводную канавку от лужи вниз, к речке.
- Дайте я, дедушка.
Костя поплевал на руки, глубоко вогнал острую лопату в мягкую, податливую землю.
Он поработал, наверное, часа два, пока канавка дошла до поросшего кустарником берега, снял перемычку, и вспененный ручеёк, резво бежавший за ним от самой лужи, влился в шумные вешние воды реки.
Постоял, посмотрел, испытывая радостное, приятное чувство. Появился дед, ушедший на все эти два часа, как он сказал, покурить к соседу.
- Али устал? - осведомился дед с хитринкой.
- Что вы, дедушка! Это же не работа, а одно удовольствие.
- А ещё такого удовольствия отведать не желаешь?
Костя прорыл ещё одну канавку, на этот раз от лужи на самом въезде, там, где вчера буксовала машина, на которой они приехали в село.
Дед опять исчез "покурить к соседу". Костя не стал его дожидаться, воткнул в землю лопату и побежал домой - было уже обеденное время.
Глеб, одетый, лежал на кровати с журналом в руках.
- Ты так ещё и не выходил?
- А что я здесь не видел? Прасковья Никитична! - постучал он в стенку. - Обедать Косте!
- Сейчас, милый, сейчас, - послышалось из кухни.
- А тебе? - спросил Костя.
- Я уже… Давай, брат, хлебай, поторапливайся. Время двигать к тому ревматику.
Костя быстро поел наваристого борща, котлеты, вкусно приготовленные Прасковьей Никитичной, и они пошли в правление.
- Пока ещё ничего. - Председатель сокрушённо развёл руками. - Ветеринар что-то задерживается. Сказали, вроде выехал утром из района, а нет. Дороги…
- А нам что прикажете делать? - Глеб взял у стены стул, вынес его на середину комнаты, прямо против председателя, и сел. - Оторвали от занятий, от дома. Думаете, нам удовольствие здесь бездельничать?
- Дела всегда найдутся. Вот в селе у нас инкубатор. Там людей сейчас не хватает. Самая жаркая пора.
- Премного вам благодарен, но курицы, насколько мне известно, даже в отдалённом родстве со свинообразными не состоят. Не по нашему ведомству, как говорится. - Глеб поднялся, так и оставив стул посреди комнаты. - Пошли, Костик.
- Ты бы с ним… как-нибудь… - начал Костя на улице.
- Повежливее? - подсказал Глеб.
- Ну.
- А он с нами как? Даже сесть не предложил. Видел, как я его?.. Нашёл дураков - на инкубатор!
- Может, в самом деле…
- Ага! Инкубатор нам даже за практику не засчитают.
Вечером посмотрели кино - лента старая-престарая, всё время рвалась. На обратном пути брели прямо по грязи: в темноте нельзя было разобрать дороги. Дома пришлось очищать сапоги. Разостлали газету прямо у себя в комнате, чтобы не беспокоить Прасковью Никитичну - старушка уже спала.
- Копайся тут в грязи! - возмущался Глеб, отковыривая щепкой липкие комья. - Для чего всю эту ерунду придумали!
- Хотя бы для того, чтобы ты знал жизнь.
- А я её так не знаю! Коров не видел, свиней, навоз не знаю, как пахнет…
- Тебе, может, и не надо, - не стал спорить Костя, - а кому, может, понравится, кто-нибудь захочет стать животноводом.
- Уж не ты ли?
- Не знаю, ещё не решил.
- Ох-хо-хо! Сказать тебе всё, что я думаю? Так вот, слушай: если раньше, пока мы не знали, что это такое, кого-нибудь и можно было уговорить, то теперь - фига!
Костя ответил не сразу:
- Но ведь люди работают.
- "Работают, работают"!.. - Глеб смотрел на него со снисходительной усмешкой, как взрослый, всё понимающий и всё уже переживший, на неразумного ребёнка. - Бездари здесь работают, серяки. Им больше деться некуда, вот они и вкалывают.
- А разве нет таких, которым нравится?.. Помнишь, у нас доярка выступала на вечере выбора профессии. Пожилая такая, фамилию забыл.
- Никитина, - подсказал Глеб.
- Да, Никитина. Ей же нравится. Ты слышал, как она говорила?
- Думаешь, в самом деле нравится? Ей сказали, чтобы она нас агитнула, вот она и старалась. И потом, она уже сто раз выступала. Артистка!.. Нет, ты чудик, самый настоящий чудик!
Костя не ответил. И, как всегда, самые убедительные, самые веские доводы пришли к нему не во время спора, а позднее, когда спор давно уже кончился и было бы просто смешно и нелепо начинать его снова.
"Нет. Глеб неправ, - думал он, лёжа на узкой, неудобной раскладушке. - Неправ! Любую работу можно делать с удовольствием, любая профессия может нравиться. Конечно, всё зависит от склонностей человека. Глебу вот нравится математика. А мне - нет! Я бы просто умер с тоски, если бы, скажем, меня сделали учителем математики… И ещё от цели зависит. Да, главное - от поставленной цели! Скажем, человек решил стать животноводом-механизатором. Настоящим, знающим это дело как свои пять пальцев. И тогда для него не только не зазорно, а даже полезно, необходимо какое-то время поработать, скажем, дояром. Или свинарем. И будет он работать не из-под палки, не по принуждению, не из-за своей серости, а с удовольствием. Потому что он видит перед собою цель. Да-да, главное - цель. А не имея перед собой цели, застыть можно и на самой лучшей, самой интересной специальности. Конструктор может застыть. Физик может застыть. Не гореть, не мыслить, не двигаться вперёд. Или учитель. Не расти, не интересоваться, долдонить из года в год одно и то же. Такой человек даже, наверное, ненавидит свою специальность. А другому она кажется очень интересной…"
Он не выдержал, спросил:
- Глеб, ты спишь?
Тот не ответил, шевельнулся недовольно.
- Вот, предположим, я мечтаю стать инженером. Нет, я не говорю, к примеру только…
Он хотел высказать Глебу свои мысли: они ему казались важными. Но Глеб прервал насмешливо:
- Тоже мне мечта!
- Почему? - опешил Костя. - Разве инженер - это плохо?
- Мечты должны быть выше возможностей. Чуть-чуть, но всё-таки выше. Вот я мечтаю стать гениальным математиком. Эйнштейном, не меньше. Даже больше! И стану! А если чуть меньше Эйнштейна, менее известным - это крах моих мечтаний, понимаешь?
- Но ведь и не такие гениальные, как Эйнштейн, тоже нужны человечеству.
- При чём тут человечество! Мало ли что нужно человечеству! Дворники тоже нужны человечеству. Или сапожники. А разве кто-нибудь мечтает стать сапожником?
- А знаешь, я верю…
- А знаешь, я хочу спать… Всё! Спокночи!
Под Глебом заскрипела кровать. Он повернулся на другой бок, лицом к стене.
Утром, позавтракав, Костя предложил Глебу:
- Сходим на инкубатор. Посмотрим. Интересно.
- Уже смотрел.
- Когда?
- Года два назад, на экскурсии. Ничего интересного, тоска зелёная. Сплошные яйца. Рядами, в лотках, как в магазине.
- Я всё-таки пойду.
- Ну, давай жми, не возражаю…
Инкубаторная станция помещалась довольно далеко, за селом, возле озера. У ворот стояло несколько автомашин. Шофёры и женщины в белых халатах, работницы станции, грузили в кузова решётчатые ящики, из которых доносился многоголосый писк.
Костя стал помогать. Ящики были не тяжёлые, он брал их один по нескольку штук.
- Сколько им? - спросил он у птичницы, отпускавшей ящики.
- Кому? - не поняла та.
- Да цыплятам.
- А… - Она улыбнулась. - Пожилые уже. До суток десять часов осталось.
- Голодные. Есть, наверное, хотят. Пищат-то как.
- Нельзя им. Вот как сутки сравняются - тогда пожалуйста. Дома поедят, на фермах.
Гружёные машины ушли. Костю позвали в инкубаторное помещений:
- Не поможешь укладывать яйца в лотки?
Он пошёл. Отчего не пойти, тем более если просят. И потом - интересно. Он ещё никогда не видел, как выводят цыплят в инкубаторах.
Работы было много, он не замечал, как летели часы. В обед птичницы накормили и его. Он не стал отказываться: бегать домой в такую даль - только время зря терять. А надо ещё таскать лотки на облучение кварцем, а потом закладывать в инкубаторы - шкафы, похожие на огромные холодильники. Только вместо холодильных агрегатов у них электропечи, которые автоматически поддерживают постоянную температуру: тридцать семь и четыре десятых градуса.
За день к нему так привыкли, что в конце рабочего дня, когда все расходились, оставив у инкубаторных шкафов одну только дежурную, сказали:
- Приходи завтра пораньше, парень. У нас сегодня мираж.
- Ладно, - кивнул он, позабыв даже спросить, что это такая за штука - мираж?
А потом, когда вспомнил, тоже не стал спрашивать. Зачем? Завтра он и так узнает.
Глеб встретил его шумно, весело:
- Прасковья Никитична, беглец нашёлся!.. Где ты пропадал, вьюноша?
Костя стянул сапоги, ноги гудели.
- Да так. На инкубаторе.
- Я знал! Вот знал, понимаешь! - Глеб покачал головой. - Чудик! Честное слово, за практику не засчитают, даже если они тебе и справку с сургучной печатью дадут. Не входит в программу, пойми ты! Так что зря стараешься, зря!
- Ну и пусть… Ветеринар приезжал?
- Приезжал и опять уехал. Анализы какие-то потащил. По-моему, эта свистопляска до конца недели, минимум.
- А ты что делал?
- В клуб ходил… Знаешь, у них там занятная дивчина одна работает. Среднюю школу в прошлом году кончила. Поступала в медицинский - по конкурсу не прошла.
- Завклубом?
- Нет. - Глеб весело прищурил глаз. - Вот попробуй угадай!
- Библиотекарь?
- Нет. Всё равно не угадаешь. Уборщица.
- Средняя школа - и уборщица? - поразился Костя.
- Чтобы не идти в свинарки, - торопливо пояснил Глеб. - Она очень здраво мыслит. Говорит, быть свинаркой - нет ничего хуже. Ни утром, ни вечером свободного времени. Весь день разбит. Вечно в грязи, вечно от тебя воняет. На танцах ребята приглашают кого угодно, только не тебя.
- Что же она, не моется?
- Всё равно пахнет.
- Ерунда!.. Ну, пошла бы в доярки, если ей так уж противно со свиньями.
- А она вот решила в уборщицы.
- Просто тупица какая-то, - пожал плечами Костя.
- Тупица? Поговори с ней, с этой тупицей! Она тебя за пояс заткнёт. Байроновского "Чайльд Гарольда" читал? Нет, ты скажи: читал или не читал? Только не крути: да или нет?
- Ну, нет, - буркнул Костя.
- И я не читал. А она не только читала - целые куски наизусть шпарит… Так как - тупица?
Костя промолчал, тем самым снова признавая своё поражение в споре. А потом ему пришло в голову, что тупицы тоже разные бывают. Могут быть очень грамотные тупицы, очень начитанные тупицы. И всё равно тупицы. Ведь ум определяется вовсе не количеством прочитанных книг или выученных наизусть стихов. Иначе что бы было: "Я прочитал десять тысяч семьсот пятьдесят три штуки книг. Меньше чем на главного инженера завода не согласен". Или: "Вам известно, что я выучила наизусть всего "Витязя в тигровой шкуре"? Давайте меня в Академию наук. Что я, зря старалась?"
День у неё, видите ли, разбит, лучше в уборщицы… Может приносить пользу людям, настоящую, большую пользу, а предпочитает собирать с пола бумажки. Да и то, наверное, заметёт под кресла, чтобы не видно было, - и довольна. Какая из неё уборщица!
Тупица!.. Ну, если не тупица, то тунеядка. Ещё хуже!
А Глеб защищает…
У него шевельнулась неприязнь к Глебу.
- Слушай, - прервал его мысли Глеб, и Костя вздрогнул от неожиданности. - Ты завтра опять на свой инкубатор?
- Ну.
- Давай вместе махнём, а?
- Давай! - обрадовался Костя.
Утром он проснулся - кровать Глеба пуста. Впервые он поднялся так рано.
Костя включил радио. Из репродуктора полился бодренький марш. Приплясывая от холода, побежал на улицу мыться.
Возле сарая лежала целая гора наколотых дров. Глеб, раскрасневшийся, вспотевший, весёлый, долбил топором по кривому, сучковатому, плохо поддававшемуся полену.
- Это всё ты? - обомлел Костя.
Глеб ещё раз, со всего маха, всадил топор, и полено развалилось надвое.
- А кто ещё? - Он отшвырнул обе половинки, взял новый кругляк. - Пока ты смотрел цветные широкоэкранные сны.
- Дай помогу, - подошёл к нему Костя.
- Не прикасайся! Я сам. Сказал: верну долг.
- Смотри…
Костя был доволен: нет, Глеб вовсе не лодырь, не белоручка. Какую ерунду он вчера подумал…
Он полил себе из кружки, набрал охапку дров, потащил на кухню.
- Видите, какой у вас хороший товарищ! - Старушка, умиляясь, смотрела в окно. - С четырёх утра, надо же! Я говорила ему, уговаривала: хватит, устал! Куда там! Только смеётся.
- Да, он такой… - Косте было приятно, приятнее даже, чем если бы похвалили его самого.