Он снова вышел на улицу.
- Кончай, Глеб. Завтракать - и на инкубатор.
Глеб выпрямился, отёр рукавом нарядного свитера пот со лба.
- Не пойду, иди сам. Я себе слово дал: все дрова ей переколоть. Все, сколько у неё есть.
Костя заглянул в сарай.
- Ого! Тут целая уйма.
- А я переколю. - Глеб смотрел на него с весёлым вызовом. - Не веришь? Спорим!
- Нет, верю, Глеб. Верю!
Слово "мираж", такое звучное и окутанное романтической дымкой, имеет два значения. В воздухе возникают предметы. Вы их видите, они как будто перед глазами, а на самом деле это обман зрения, их здесь нет, они далеко за горизонтом.
И в переносном смысле мираж тоже означает обман, иллюзию - только уже не зрения, а чувства: обманчивый призрак, созданный воображением и не существующий на самом деле.
А в птицеводстве мираж - это просто-напросто выбраковка яиц, не пригодных для дальнейшей инкубации. Операция трудоёмкая: а ну-ка потаскай взад и вперёд тяжеленные лотки с яйцами. Да ещё каждое яйцо выбери и посмотри на свет. А их ведь не один, не два десятка - тысячи.
Мираж занял у Кости целый день, с утра до вечера. А завтра выводка цыплят, тоже возни немало. Потом опять погрузка ящиков на автомашины. Облучение яиц кварцем, закладка в инкубаторы…
Шли дни. Костя увлёкся работой. Один лишь раз он выкроил несколько часов, чтобы сходить на птицеферму - посмотреть, куда девают цыплят-однодневок, полученных из инкубатора.
Он с интересом походил по помещению, где стояли ряды клеток с цыплятами, бойкими, смелыми, драчливыми. Стоило только сунуть палец в отверстие клетки, как его тотчас же принимались щипать и клевать десятки ещё не окрепших клювиков.
А цыплята постарше содержались прямо на полу, целыми отрядами, отделёнными друг от друга проволочной сеткой. Там шла беспрерывная возня. Казалось, шевелится и пищит весь пол, устланный сплошной белой массой. Здесь, в брудере - так называлось помещение, - цыплята содержались до двухмесячного возраста. А потом их, повзрослевших и окрепших, отправляли прямо в летний птичий лагерь.
Глеб за всё это время только раз появился на инкубаторе. Не один - с какой-то тонколицей девицей в платочке и в пальто цвета свежей травки. Вероятно, та самая, уборщица со средним образованием. Она взяла в руки крошечный жёлтый комочек и стала декламировать:
Подружись со мной, пичужка,
Будем вместе в доме жить,
Сядем рядышком под вьюшкой,
Будем азбуку учить…
Знаете, чьё это, Глеб? Саша Чёрный.
- Ах, да, да… - Глеб делал вид, что вспомнил.
Костя молча отворачивался. Ему было стыдно вред птичницами. И зачем только Глеб вырядился в эту щегольскую кожаную куртку?
Он как будто увидел её впервые, а между тем Глеб часто приходил в ней в школу.
Вечером они поругались, впервые за всё время их дружбы. А час спустя их вызвал к себе председатель колхоза.
- Куда пропали, молодые люди?
- А что бегать к вам без толку? - едко сказал Глеб. - Нужны будем - пошлёте за нами.
- Сняли карантин. Ещё позавчера… Моя вина - замотался, не смог вам сообщить. Но вы тоже хороши, не могли сами зайти. Словом, начинайте работать.
- Спасибо вам, - насмешливо поклонился Глеб. - Начинать - и кончать. Нам послезавтра уезжать домой.
- Жаль…
- А по-моему, вы как раз этого и добивались.
Председатель побелел, схватился пальцами за край стола.
- А по-моему, молодой человек, вы просто лодырь и нахал к тому же. Вот ваш товарищ хотел работать, так он не стал ждать, пока ему работы преподнесут на голубеньком блюдечке с золотой каёмочкой. Идите!
- Послушайте, вы не очень…
- Идите! - повторил председатель и встал.
Они вышли из кабинета.
- Этого я так не оставлю! Меня ещё в жизни никто не оскорблял. Я ему припомню - век не забудет! - кипятился Глеб.
- Но ведь ты неправ.
- Ты что понимаешь, что понимаешь! Он обязан был обеспечить нам практику. А то перестраховки всякие. "Дети, деточки, заболеете ящуром". А ящура и нет!.. О, я, кажется, начинаю понимать! По-моему, у них на ферме такое творится - он просто не хотел, чтобы мы видели. Точно! Ты понимаешь его ход, Костя?
- Ну, это твоё ни на чём не основанное предположение.
- Если ты не умеешь шевелить мозгами, то это вовсе не означает, что и другие не могут логически мыслить…
Костя молчал. Он заставлял себя сдерживаться, намеренно думал о том, другом Глебе, весёлом, свойском парне, которого любят все вокруг. А в уши назойливо лезли злые слова:
- Стоит мне только капнуть единственному сыну моего дедушки… Но я не капну, нет! Я сам с ним справлюсь.
- Перестань!
- Сам! Сам его одолею!.. - не унимался Глеб.
Почему он так, почему? Ведь настоящий он совсем-совсем другой. А это просто видимость. "Мираж", - вспомнил Костя. Вот перестанет сейчас, замолчит - и всё…
Но Глеб не переставал, он говорил грубо, зло, и Косте приходилось всё отчаянней противиться напористой, подстёгиваемой Глебовым голосом мысли: "А вдруг вот он, настоящий? А то, другое, - мираж?"
Костя гнал эту мысль от себя, но она не оставляла его.
На другой день Глеб уехал. И хотя оба были недовольны друг другом, до ссоры дело не дошло. Костя проводил его к колхозной конторе - оттуда уходил грузовик в районный центр. Глеб закинул чемоданчик в кузов и, прощаясь, дружелюбно стукнул Костю по плечу:
- Хоть ты и желторотик, как твои писклявые ясельники, но, надо признать, на сей раз ты прав. Практика - действительно урок жизни, я понял.
Это звучало как признание своей неправоты. Костя обрадованно улыбнулся.
- И для того чтобы понять, тебе надо было сначала отчаянно спорить?
- Это ещё ценнее, желторотик. Теперь я из опыта знаю, что пренебрегать практикой никому не дозволено. Никому! Согласен?
- Я-то?
- Позвольте считать ваши бурные аплодисменты за единодушное одобрение моего нынешнего образа мыслей и действий… Благодарю за доверие.
Машина тронулась. Глеб ловко вскочил в кузов, помахал рукой…
А в воскресенье, вернувшись к себе домой, Костя прочитал в районной газете заметку:
Возмутительный поступок. Письмо в редакцию.
Мы до глубины души возмущены действиями А. Н. Сартаева, председателя колхоза "Светлый путь", куда мы были направлены для прохождения производственной практики в качестве животноводов-механизаторов широкого профиля. Сартаев под разными предлогами фактически отказался предоставить нам работу по изучаемой специальности. Одного из нас он заставил выполнять совершенно ненужный труд, над другим, который отказался пойти на работу, никакого отношения к практике не имеющую, изощрённо издевался.
Считаем, что подобные методы лишь компрометируют великую идею трудового воспитания подрастающего поколения, которому Коммунистическая партия и Советское правительство в настоящий момент уделяют столько внимания,
Глеб Никольский,
Константин Сомов, учащиеся.
…Утром, ещё до уроков, Костя Сомов остановил в школьном коридоре Глеба Никольского.
- Ты писал? - показал он Глебу заметку в газете; руки у него дрожали.
- Ну, я. За себя и за тебя. А что?
- Как… как ты мог!
- Разве что-нибудь не верно? Пусть попробует опровергнуть. Не беспокойся, всё, как надо. - Глеб уверенно улыбался.
- Ты… ты мразь!
Костя поднял руку и с силой ударил Глеба по щеке.
Потом повернулся и пошёл прочь, осунувшийся, сутулый, в лице ни кровинки.
Сюрприз из мешковины
У ворот швейной фабрики раздался протяжный автомобильный гудок. Вахтёрша, подметавшая двор, торопливо прислонила метлу к стволу тополя и кинулась открывать.
- Девочки! - крикнула от окна Дуся Комарова; она с утра стояла здесь в ожидании директора. - Едет!
Стрекотание швейных машин в цехе тотчас же прекратилось.
- Делегация, на выход! - скомандовала инструктор по производственному обучению, высокая, спортивного вида девушка с тяжёлой тёмно-русой косой, уложенной венцом. - И помните: от своего не отступать. Он будет хитрить, изворачиваться, а вы - своё.
- Вы разве не с нами, Наталья Петровна? - спросила разочарованно Дуся.
- Нет. Я и так с ним каждый день схватываюсь, он уже привык.
Через несколько минут дверь цеха распахнулась, выпустив представительную делегацию в составе четырёх десятиклассниц.
Зелёный директорский "Запорожец" уже стоял на своём обычном месте - возле проходной. Сухой тополиный лист, кружась, опустился на крышу багажника, рядом со стремительным оленем, позаимствованным у "Волги".
Девочки пересекли двор и несмело, гуськом, подталкивая друг друга, прошли в обитую клеёнкой дверь пристройки - здесь помещался кабинет директора фабрики. Последней шла Дуся. Закрывая дверь, она обернулась. У окна цеха толпились девчонки.
- Отойдите! Не стойте! - Дуся недовольно махнула рукой.
Но они не отходили.
Директор, стоя лицом к окну, воевал со шторами: от напора сквозного ветра они вздувались пузырями.
- Кто там, чёрт возьми! Закройте поскорее дверь! - Он обернулся и удивлённо поднял брови. - Ого! Все или ещё кто там есть?
- Все, - посмотрев друг на друга, подтвердили девочки.
- Здравствуйте, - не очень кстати пискнула самая маленькая из всех, Люда Воронкина, и испуганно спряталась за Дусину спину.
Директор сел, озадаченно провёл ладонью по бритой голове. За огромным письменным столом он казался маленьким и жалким. Это придало Дусе храбрости. Она выступила вперёд, откашлялась и начала приготовленную речь, сложив руки за спиной. Пальцы непроизвольно сжимались и разжимались в такт словам.
- Товарищ директор! Мы, учащиеся третьей средней школы, работаем на вашей фабрике уже второй год…
- Не работаете, а обучаетесь основам производства, - перебил директор.
- Всё равно.
- То есть как так - всё равно? - Директор строго посмотрел на неё. - Вы ученики, а не рабочие. Дети.
- Мы не дети, - не дала себя сбить Дуся. - Нам уже почти восемнадцать. А когда вам было восемнадцать, вы были начальником пошивочного цеха.
Директор усмехнулся, покачал головой:
- Дипломаты… Кто вам сказал?
- Наталья Петровна.
- Ах, Наталья! - Он помрачнел, застучал пальцами по стеклу на столе. - Хорошо она вас обучает, я смотрю.
- Нам очень нравится, - сделав упор на слове "нам", подтвердила Дуся.
Директор внимательно посмотрел на неё, подумал: "Кажется, ещё одна такая Наталья подрастает".
- Так вы бы к ней и обращались, - сказал он. - Зачем ко мне пришли?
- Есть вещи, которые от неё не зависят. Нужна ваша помощь.
И Дуся стала рассказывать.
Девочек обучали по ускоренной программе. На прошлой неделе закончили всё. Наталья Петровна устроила экзамен, пригласила мастеров. Все девочки получили отличные и хорошие оценки, хотя комиссия спрашивала строго, даже придирчиво.
Директор слушал, хитренько поглядывая на неё из-под кустистых бровей. Вот он поднял палец. Хочет что-то сказать? Она остановилась, поглядывая на него вопросительно.
- Закончили, значит, обучение? Поздравляю, поздравляю… - Он встал, обошёл стол, церемонно, с поклоном, пожал руку каждой девочке и остановился напротив Дуси. - Ну всё. Считайте, что договорились.
- Но вы же ещё не знаете… - Дуся растерялась от неожиданности. - Я же ещё не сказала…
- Знаю, всё знаю, всё знаю! Вы закончили курс обучения раньше срока и хотите, чтобы я вас отпустил с богом. Ну и правильно! Я согласен. - Он подошёл к телефону, снял трубку. - Идите к начальнику отдела кадров, вам всем выдадут удостоверения. Идите! Я ему сейчас позвоню.
Девочки переглянулись: идти или не идти? Удостоверения - хорошо. Но ведь их сюда не за этим послали.
- Спасибо большое, спасибо! - произнесла Дуся с чувством; она уже разгадала манёвр директора. - И ещё скажите ему, пожалуйста, пусть даст нам работу. Настоящую работу. Чтобы шить наравне со всеми, а не какие-то тряпочки. У нас ведь теперь даже удостоверения будут.
"Хитра! - Директор взглянул на неё с уважением. - Да, школа Наташкина, ясно. Но рано тебе, рано со мной тягаться".
- Ох, девочки, девочки! - вздохнул директор. - Вот говорят: десять классов - сто дорог. Что же вы из всех ста дорог выбрали как раз эту, на мою швейную фабрику?
Он ходил, озабоченно вздыхая, из угла в угол, и головы девочек неотступно поворачивались за ним.
Внезапно он остановился и ткнул пальцем в плечо Люды Воронкиной.
- Ты!
Люда испуганно отшатнулась.
- Да, да, ты! Скажи мне быстренько, какие знаешь виды швов?
- Швов?.. Ну… Есть стачные. Обтачные. Настрочные. Накладные… - Она остановилась, припоминая.
- Шов в стык, - добавила Дуся.
- Стоп! - прикрикнул директор. - Не тебя спрашиваю. Не подсказывать… Ещё!
- Шов в стык. Шов в подгибку. Втачной шов…
- Ещё, ещё!
- Шов… шов… - томилась Люда.
- А ручные швы? - торжествующе спросил директор. - Смёточный? А? Забыла? Потайной подшивочный? А?.. Ты сколько получила на том… на экзамене?
- Четыре, - едва слышно прошептала Люда и вдруг громко всхлипнула.
- Вот, пожалуйста, - развёл руками директор. - Это уже совсем… А говорите - взрослые… Ну, перестань, перестань. Хочешь, чтобы оштрафовали?
- За… за что? - Люда смотрела на него полными слёз глазами.
- Как это так - за что? Ревёшь - а ведь подача звуковых сигналов в городе запрещена. Мне за это автоинспектор прокол в талоне сделал на прошлой неделе… Вот что, дорогие дети, идите-ка вы обратно к себе в цех и пришлите ко мне своего инструктора.
- А как же наше… - Дуся хотела сказать "наше требование", но теперь, после случившегося с Людой, это слово показалось ей неуместным, и она перестроилась на ходу: - Наша просьба как?
- Вот я с инструктором обо всём и договорюсь…
Опять делегация гуськом потянулась через двор, и по её унылому виду девочки у окон цеха поняли, что ничего не вышло.
Наташа остановилась на пороге, спросила:
- Звали?
- Закрой дверь. Сквозит.
Она вошла. Директор, ничего больше не говоря, носился по кабинету, бросая на неё яростные взгляды. Наташа постояла, постояла, потом подумала, что вот так, стоя перед ним, она выглядит вроде как в чём-то виноватой. Прошла к креслу и села.
Директор словно только этого и ждал. Спросил сразу:
- Слушай, как ты думаешь, почему я тебя к ним инструктором направил?
- Чтобы избавиться от меня.
- Правильно! - удовлетворённо подтвердил он. - Хотя бы на время. Ты мне вот так надоела! Ещё когда была секретарём комсомола. Я думал, займёшься со школьницами - угомонишься. А ты что делаешь? Ну что ты делаешь?
Наташа молчала.
- Ох, Наталья, Наталья, горе моё! Было бы у меня столько энергии, сколько у тебя! Разве я сидел бы на какой-то несчастной швейной фабрике? Я бы… Я не знаю! Стал бы чемпионом мира по плаванию. Космонавтом стал бы. Полетел бы на Луну, на Солнце.
- На Солнце нельзя, - сказала Наташа. - Там слишком жарко. Человек не выдержит.
- Ты выдержишь! Ручаюсь - выдержишь. А то мне здесь от тебя слишком жарко. Ну что ты хочешь, что ты опять хочешь, неугомонная?.. Хочешь в отпуск? - вдруг спросил он.
- Уже была. В апреле.
- Пожалуйста, бери ещё раз, без содержания. Осень, золотая пора. Грибы-ягоды…
- Илья Титович! Объясните мне, пожалуйста, почему вы так настроены против школьников? Только честно, без ваших уловок и хитростей.
- Я - "против"! Вот это номер! Откуда ты взяла, что я - "против"? Я - "за"! Вот переведи их на другую фабрику - не знаю, кто ещё так будет "за"! Больше того, я даже помогу. Хочешь, вот сейчас директору второй швейной позвоню? Он у меня уже полгода электромотор клянчит - отдам. Со школьниками и мотор отдам. Хоть сегодня - пожалуйста! А ты говоришь, я - "против"! Комедия!
Наташа внимательно слушала. Нет, сейчас он искренне. Несомненно, искренне.
- А он будет "за"? - спросила она.
- "Против"! - решительно сказал директор. - Тоже "против"! Даже если с электромотором.
- Но почему?
- Хорошо, я тебе объясню, хотя, ей-богу, удивляюсь: как же ты, такая умница, сама не сообразишь? - Он подошёл к столу, сел, обхватил руками круглую голову. - Зачем мне школьники? Зачем? Сплошная морока! Помещение дай. Оборудование, пусть даже списанное, дай. Инструктора дай. А результат? Нет, я не про них - для меня какой результат? Кто-нибудь после школы пойдёт работать на фабрику? Хорошо, не спорю: может, кто и пойдёт. Только зачем они мне? Зачем? Мне не надо. У меня есть утверждённый начальством план подготовки своих учеников-швейников. Не каких-нибудь там школьников - учеников фабрики. Для этого отпущены деньги, они получают ученические, их учат мастера - и тоже за это получают. Три месяца - и готово: получай швею. И возни никакой. Так зачем же мне твои школьники?
- А разве плохо, если они будут иметь специальность? Если придут к нам работать? Такая грамотная молодёжь!.. Нет, Илья Титович, вы рассуждаете, как узкий хозяйственник.
- Вот, правильно! - Он даже обрадовался. - Я и есть узкий хозяйственник. Выгодно мне на данный момент - делаю. Невыгодно - не делаю… Ладно, выкладывай, зачем свою делегацию посылала. Только поскорее, времени у меня вот столько нет, совсем избегался. Через месяц художественный совет с демонстрацией моделей магазинщикам. Теперь не так просто им продать.
- Что-нибудь изменилось?
- Ещё как изменилось! Раньше магазинщики брали всё подряд. А сейчас пока уговоришь - весь в мыле. Это им не нравится, то им не подходит, третье, видите ли, покупатели не берут. Разборчивые стали, что твоя невеста! Ну!
Он встал. Наташа тоже.
- Я совсем коротко, - сказал она. - Материал.
- Какой материал?
- Любой. Чтобы они могли шить.
- Мы же договорились. Пусть шьют из своего. Платья пусть себе шьют. И им польза, и нам не убыток.
- Уже сшили. Каждая по два платья. И родственников своих обшили… Илья Титович, надо, ну просто необходимо, чтобы девочки участвовали в производстве.
- Шить из моего материала?
- Не из вашего - из материала фабрики.
- Не выйдет! - отрезал директор. - Они всё испортят.
- На мой ответ.
- У тебя зарплаты не хватит рассчитаться.
- Любой материал. Хотя бы самый дешёвый.
- Не выйдет - я сказал.
Она посмотрела на него с откровенной ненавистью, повернулась резко и вышла, хлопнув тяжёлой дверью.
"Ух, характерец! - Он, поглаживая бритую голову, смотрел через окно, как она шла через двор большими упругими шагами. - Опять побежит в горком жаловаться. Точно!"
И вдруг его осенило. Он даже заулыбался. Открыл окно:
- Наталья! Вернись!
Она остановилась, посмотрела в его сторону.
- Вернись, дело есть!..
И, когда она снова зашла в кабинет, сказал:
- Хорошо! Я передумал. Получишь материал.
- Хитрите, Илья Титович?
- Триста метров хватит? Триста пятьдесят?