- Я нагрубила тебе и не дала покачаться.
- Ничего, - весело отозвался Мартин. - Я потом покачался. Здорово, да?
- Супер, - ответила Мария.
И они качались по очереди, по пять минут, пока не пришло время обеда.
После обеда Мария пошла с Люкасами на пляж. Миссис Фостер всегда с удовольствием (хотя и с легким чувством вины) принимала предложения миссис Люкас взять с собой Марию - тогда ведь ей самой уже не нужно было идти на пляж, и она могла уединиться и спокойно посидеть за аппликацией.
- Это очень любезно со стороны миссис Люкас.
- Вовсе нет, - задумчиво возразила Мария.
Мама раскрыла глаза от изумления.
- Я хочу сказать, это, конечно, очень мило… Но у них столько детей - одним больше, одним меньше, она и не заметит. И когда я с ними, Мартин не дерется с Шарлоттой и Элизабет. Поэтому с нашей стороны это тоже очень любезно.
- О-о… - не нашлась миссис Фостер.
И потом:
- Да, понимаю.
Она в замешательстве посмотрела на Марию, та покраснела и пошла искать свой купальник.
Погода стояла душная. Казалось, небо опустилось и нависло над головой слоем оловянных облаков под цвет скал, так что пляж, поля и город стиснуло между пластами серого моря, неба и скал. Оторвавшись от осколков голубого лейаса, стелившихся ковром по пляжу, в котором они искали окаменелости, Мария поглядела вверх и сказала:
- Я чувствую себя аммонитом.
- Кем?
- Зажатой в сумрачности.
- Просто сейчас пойдет дождь - вот и все, - благоразумно определил Мартин.
- Знаешь, со мной недавно такое случилось, - начала Мария.
Если ты собираешься сообщить нечто важное, безмолвие воодушевляет.
- Мы шли, - продолжала она, обращаясь к спине Мартина, - по тропе между скал на той стороне города и спустились в лощину, ну, знаешь, там, где были обвалы, и у меня возникло такое странное чувство…
Она на мгновение замолчала, и так как спина Мартина не выражала ни одобрения, ни осуждения, Мария продолжила:
- И вдруг мне показалось - все движется, как, знаешь, когда расставишь руки и закружишься, а потом резко остановишься. А до этого я услышала, как тявкает собачонка, только никакой собачонки там не было, я, по крайней мере, ее не видела, и другие тоже - они даже и не слышали. А это была та самая собачонка, которую я все время слышу у нас в саду, я в этом уверена.
- Я никогда не слышал, - отрезал Мартин. - Какая еще собачонка?
Он сел на корточки у груды камней и принялся их переворачивать.
- Просто собачонка, - запинаясь сказала Мария.
И качели я слышала до того, как мы их нашли, хотела добавить она, но не добавила, а вместо этого вдруг спросила:
- А там случались обвалы, где мы вчера гуляли?
- Наверно, - ответил Мартин.
Он расколол камень надвое и отбросил его в сторону.
- Мне кажется, - произнесла Мария. - Мне кажется, я как раз попала в такой обвал, который был очень давно. Я слышала, как он шел.
- Не глупи, - остановил ее Мартин.
Он встал с корточек и посмотрел на серые вершины Черного Монаха.
- А при обвале могут погибнуть люди?
- Естественно.
- Дети…
- Не исключено.
Он побрел назад через заросли утесника.
- Наверное, Хэриет… - произнесла Мария, но Мартин был уже далеко и не слышал; она поплелась за ним и обратилась к окаменелости, которую держала в руке (маленькой Gryphaea, ставшей тенью за сорок с лишним миллионов лет). - Я так много думала о Хэриет, что иногда мне кажется, что я - это она. Вот как сегодня на качелях: я взлетала - все выше, выше, - сказала она окаменелости, - и вдруг почувствовала, как перевоплощаюсь; на мне длинная юбка и толстые трикотажные чулки, длинные волосы, совсем не такие, как у меня. Я превратилась в Хэриет.
- Пойдем, там поищем, - предложил Мартин.
- Пойдем, - сказала Мария. - Вроде неплохое место.
Но место оказалось не таким уж хорошим - они нашли лишь пустую банку из-под кока-колы и обломки пластмассы.
- И здесь уже расковыряли, - с раздражением сказал Мартин. - Это все тот, с отбойным молотком. Жаль, у нас такого нет. Теперь он всегда будет у нас все перехватывать. Если только мы не найдем места, куда он не доберется. - Он оглянулся на утесы, на скользкие, катящиеся вниз каменные водопады голубого лейаса.
- Только не туда! - с тревогой воскликнула Мария, глядя наверх.
- Почему?
- Это опасно.
- Не понимаю. Я там вчера кого-то видел. Ничего страшного, просто нужно быть поосторожнее.
- Все равно, не хочется, - не унималась Мария. - Мне плохо, когда я высоко залезаю.
- Тогда я сам полезу, - небрежно бросил Мартин. - Вдруг я найду там Dapedius.
На землю упали первые крупные капли дождя. Снизу, с пляжа, доносились выкрики миссис Люкас, собиравшей детей.
- Ладно, не сейчас, - согласился Мартин. - В другой раз. Скоро. Август-то уже кончается. Мало времени осталось.
Всю ночь шел проливной дождь. Качели печально скрипели в саду. Лежа в постели и слушая дождь, Мария заразилась всеобщим унынием - в голове у нее плавали грустные невнятные мысли о том, что все движется и постоянно меняется и ты перед этим совершенно бессилен. Дни вливаются один в другой, пока не превратятся в прошлую неделю или прошлый месяц, и вот они уже ушли у тебя из-под пальцев, как речная вода. Скоро сентябрь, подумала она, каникулы кончаются, и потом мы поедем домой, и все это время станет старыми фотографиями, которые положили на полку. Все сделается расплывчатым, как старые фотографии, точно и не вспомнишь, как оно и было. И этот дом, и Мартин, и качели, и окаменелости, и всё-всё.
9. ДОЖДЬ И ИГРА В ПРЯТКИ
На следующее утро мир превратился в текущую воду. Вода лилась с крыши, бежала по водосточным трубам, переливалась через края желобов, и по стенам дома, которые от сырости сделались из белых серыми. Сад весь пригнулся от воды, кусты поникли и пришлепнулись, с деревьев непрерывно капало, в траве скрывались предательские трясины. Кот, поднимая промокшие лапы, пробрался на дальний конец лужайки, уселся там и, поводя хвостом, стал разглядывать птиц - они зябли, нахохлившись, на ветках и телефонных проводах, безропотно принимая капризы погоды. А дождь все шел, размывая вид за окном. Иногда он лил как из ведра, иногда как из лейки, а то зависал туманной пеленой в глубине сада и дальше, за верхними домами.
- Да, не подходящий день для пляжа, - сказала миссис Фостер.
Мистер Фостер с газетой переместился в гостиную.
- Спокойно посидим дома, - заметила довольная миссис Фостер. - Тебе не будет скучно, дорогая?
- Не знаю, - ответила Мария.
- Почитай. Составь головоломку. Поиграй со своими окаменелостями, и день пройдет приятно, - предложила мама, пытаясь ее утешить.
- Что-то не хочется читать, - сказала Мария.
И смиренно добавила про себя: и с окаменелостями не играют.
- Ну, я уверена, ты что-нибудь придумаешь, - заключила миссис Фостер.
Мария заметила, что мама уже настроилась на аппликацию.
В дверь позвонили. Вглядевшись сквозь потоки за окном, миссис Фостер констатировала без восторга:
- Это Мартин.
И добавила, повеселев:
- Наверное, за тобой пришел.
Но все оказалось совсем не так. Миссис Фостер слушала Мартина и становилась все более испуганной. Когда он договорил, наступила короткая пауза, и Мария с Мартином впились глазами в потрясенную миссис Фостер, которая тем временем пыталась придать своему лицу более нормальное выражение.
- Нет-нет, Мартин. Конечно, я не против. Я буду рада принять тебя и девочек, раз мама с тетей хотят отлучиться на денек. И Джеймса тоже. Сколько ему лет? А, понятно.
Испуг на мгновение вернулся, даже еще более сильный, но она геройски продолжала:
- И малышей тоже? А, малышей они берут с собой.
Да, думаю, так будет лучше. Ну, хорошо, скажи маме, я жду вас в любое время.
Мартин побежал с известием в гостиницу, а миссис Фостер сказала Марии:
- Ну вот, теперь ты будешь не одна.
Она с грустью поглядела на корзину с рукоделием и направилась в кладовую; вынырнув оттуда с грудой консервных банок, она спросила:
- Как ты думаешь, они будут на обед тушенку?
Мария ответила, наверное, будут, и тут она сделала то, что делала очень редко, только перед сном - она подошла к маме и поцеловала ее. Миссис Фостер удивилась, поцеловала Марию в ответ и начала открывать банки и смешивать их содержимое.
- Не представляю, как миссис Люкас справляется, - вздохнула она. - Пятеро детей.
И добавила с надеждой:
- Может, тихонько поиграете в настольную игру?
Мартин вернулся с Джеймсом, Шарлоттой, Элизабет и Люси. Он взял раздраженно-командный тон - ведь это был дом его друга, которого он хорошо знал, а другие нет. Остальные дети, возбужденные новизной обстановки, с любопытством повсюду заглядывали. Джеймс сразу же грохнулся, споткнувшись о коврик у двери, и громко заревел. Девочки носились по разным углам и все разведывали. Мистер Фостер высунул голову из-за двери гостиной, ужаснулся, мгновенно оценив ситуацию, и снова скрылся, после чего из гостиной послышались звуки торопливого захлопывания дверей и окон.
- Такой классный домик.
- Что будем делать?
- Куда эта лестница?
- Давайте в "Сардины".
- А можно нам туда?
- В прятки.
- О Боже… - воскликнула миссис Фостер и уже более решительно добавила: - Только не в библиотеке и не в гостиной. А может, лучше в "Монополию"?
Тягостное молчание означало полный протест, и ей пришлось уступить.
- В прятки, - пискнул чей-то голосок.
И Мартин своим самым заверительным тоном, предназначенным для успокоения нервных мам, обещал:
- Я за ними прослежу, миссис Фостер, они ничего не натворят. Заткнитесь вы все! Мы ничего не разобьем, честно. Вы нас даже не услышите.
Миссис Фостер все еще сомневалась.
- Ну…
- Они все будут делать только по моей команде, - пообещал Мартин. - Вперед!
И они оглушительно затопали вверх по лестнице, Мария позади всех. Оживленная и возбужденная, она почувствовала себя одной из них; что-то восклицала, что-то предлагала, как все.
- Я вожу, - крикнул Мартин. - Выручаться в Марииной комнате. Считаю до пятидесяти. Прятаться везде, кроме гостиной и библиотеки. Если что-нибудь разобьете - выпорю. Ну, начали! Раз, два, три…
Все бросились врассыпную и с визгом и хихиканьем растворились в кладовках, под кроватями, за занавесками. Мария, зажатая в темной комнате, где стояли метлы, услышала, как бродит и жалуется неприкаянный Джеймс, и втащила его к себе. Счастливые, они вместе дрожали в пыльной темноте, вместе выползли и снова помчались по лестнице, в ее спальню, куда с шумом стекались и остальные, крича от радости или отчаяния. Задыхаясь, они вповалку растянулись на полу и лежали, пока не отдышались. И снова врассыпную…
Дом то затихал, то приходил в волнение. Тишина ожидания сменялась ползаньем и топотом, разрастающимся до неистовых гонок с перескакиванием ступенек, хлопаньем дверей, воплями воды, засекшего прячущихся, и отчаянным криком застуканных, когда они понимали, что их уже ничто не спасет. И Мария, в гуще событий: ее так захватила игра, что она стала не просто одной из них, а почти перестала быть собой. Она вела себя совсем не по-Марииному: носилась, вскрикивала, толкалась, хихикала, атаковала одну комнату за другой, скользила на ковриках, бросалась под кровати. Один раз, с диким гиканьем пронесясь по лестнице через ступеньки, она столкнулась в холле с отцом - он стоял с газетой в руках; такое затравленное выражение лица обычно бывает у человека, который, возвращаясь домой, обнаруживает, что на его улицу вторглись дорожные строители, и теперь все перерыто до неузнаваемости. Он изумился при виде изменившейся Марии, неожиданно на него удивленно взглянула привычная Мария и сразу смутилась, но тут игра пошла по новой, и Мария, завизжав, пронеслась мимо.
Как же было здорово. И вдруг настроение резко изменилось. Каждая игра стала длиннее, окольнее, тише и расчетливее. Бесстрашие уступило место хитрости. Теперь они уже знали все укромные места, немного утомились и выдохлись. Джеймс, посасывая большой палец, свернулся на Марииной кровати и уснул. Остальные продолжали играть: водящий устраивал засады за дверьми и потом внезапно набрасывался на свою жертву, а прячущиеся переползали из-под кровати за стул, из тени занавески исчезали за громадой комода. Дом превратился в ожидание, в слух, в два уровня сознания: на одном миссис Фостер громыхала в кухне кастрюлями, а мистер Фостер еще раз забаррикадировался в гостиной, на другом - пять пар глаз и ушей выслеживали друг друга, выжидая, когда пискнет предательская половица или что-то мелькнет через скрипнувшую дверь.
Мария нашла новое место, о котором никто не знал. В комнате наверху, в конце коридора, над спальнями - здесь теперь хранили лишнюю мебель, и она беспорядочно и неудобно загромождала все пространство. Некоторые предметы были зачехлены огромными старинными чехлами, некоторые накрыты покрывалами. Никто уже не прятался под столами и задрапированными, как юбкой, стульями с прямыми спинками - такие места все уже знали; каждый вода, прочесывая эту комнату, под них заглядывал - это уже превратилось в ритуал. Но там стояло большое мягкое кресло, закрытое огромным цветастым изодранным покрывалом, такое низкое, что подлезть под него было почти невозможно, разве что таким маленьким и худеньким, как Мария. Шарлотта и другие девочки, склонные к полноте, лишь бросили на него один отвергающий взгляд. Но Мария поняла: она сможет под него подскользнуть, залечь под просевшими пружинами, как нож для разрезания бумаги, и стянуть до пола покрывало. Там, в пыли, сплющенная между половицами и брюхом кресла, она пролежит сколько угодно, выигрывая время: воды входили и выходили из комнаты, раскрывали занавески, сдергивали другие покрывала - а она подглядывала в дырочку на покрывале и ликовала, когда их ноги в сандалиях проносились мимо. Хоть здесь пригодилось, что я меньше других.
Потом они вообще перестали заходить. Наверное, уже все ее искали. В доме воцарилась тишина. Еще чуть-чуть подожду, пусть они спустятся вниз, тогда вылезу и выручусь, решила она и впала в приятную дрему. Пустая тихая комната - ни звука, лишь дождь по стеклу. И чудно - кто-то играет на рояле: из гостиной едва доносилась негромкая музыка. Будь Мария поживее, не такая сонная, она бы удивилась - отец-то не умел играть. К тому же звучала мелодия из старого альбома, который она нашла в табурете и пыталась разобрать.
А вообще-то и в комнате не совсем тихо, вдруг поняла она. Тикали часы - тоже странно: не помнила она никаких часов. Однако теперь, щурясь в удобную дырочку на покрывале, Мария их увидела в дальнем углу, и еще больше удивилась, узнав в них часы из гостиной миссис Шэнд, те самые, с цветами вокруг циферблата - фиалки, маргаритки, жимолость. Их стрелки навечно остановились когда-то без десяти четыре. Но эти часы не стояли, они деловито тикали, показывая пять минут первого. Наверное, так и есть, подумала она.
Дело шло к обеду - снизу из кухни доносилось ободряющее звяканье посуды, и через открытую дверь плыл запах жареной баранины. И вдруг ни с того ни с сего кресло неловко надавило ей на спину (или же пол поджал снизу), так что стало гораздо теснее, чем вначале, как будто она растолстела, и дремоты как не бывало - напротив, она почувствовала, что зажимает руками рот, чтобы не расхохотаться. Опять-таки странно - она не была по натуре хохотушкой. И все же она лежала, расплющенная под креслом, и щурилась между его коричневыми ножками из красного дерева в форме шаров с когтями, пытаясь подавить наплывы смеха, чтобы не обнаружить себя. В углу комнаты за столом сидела какая-то дама в длинном платье и писала, и эта дама не должна знать, что она там, под креслом.
Дама писала, часы тикали, внизу играли на рояле, и кто-то орудовал на кухне. И потом дама в длинном темном платье встала, подошла к двери и крикнула в коридор: "Хэриет, Хэриет… Можешь уже идти". Возвращаясь, она остановилась у кресла; край ее платья был всего в нескольких дюймах от носа той, которая лежала под креслом и подглядывала, отчего стало еще труднее сдерживать смех. Дама в платье снова села, теперь уже на стул, и взяла что-то из корзины с рукоделием, которую держала на коленях, и вдруг, нахмурившись, раздраженно сказала: "Тьфу ты!" При виде этого ту, что подглядывала из-под кресла, охватила безумная скука и отвращение - даже смеяться расхотелось. Она мрачно уставилась сквозь бахрому покрывала, свисавшего с кресла, и решила сидеть тихо, не двигаясь, и прятаться долго-предолго, только бы не заниматься этим дурацким рукоделием - ни сейчас, ни сегодня, никогда…
Так и останусь здесь на веки вечные, подумала она, они никогда меня не найдут, и я всегда буду лежать здесь под креслом.
Очнувшись с иголками в ноге, - наверное, она задремала, - Мария подумала: сколько же я здесь просидела? Целую вечность. Наверное, они забыли про меня, ушли и забыли… Она высвободилась из-под кресла и оказалась в пустой комнате (ожидая увидеть в ней часы - глупо: никаких часов не было и в помине). Затем осторожно пробралась в коридор.
В это время водящий Мартин маячил как раз около двери в ванную: они заметили друг друга одновременно, ошалело понеслись выручаться и с криками рухнули на пол в Марииной комнате.
- Где ты была?
Но она молчала. Не скажу, подумала она. Никогда никому не скажу про это место. Это тайна. Моя тайна.
На обед они ели тушенку и мороженое. Довольные гости галдели все в один голос. Мистер и миссис Фостер, сидящие с двух концов длинного стола в столовой (так как кухня оказалась маловата для такого приема), изо всех сил старались навести порядок, но вскоре сдались. Мистер Фостер вышел из-за стола, как только это стало удобно, а миссис Фостер посвятила себя раскладыванию еды на равные части.
- А родители у тебя - супер, - поделилась потом Шарлотта. - Ни во что не лезут.
Ближе к вечеру, когда они сели за столом на кухне поиграть в "Снэп" и воцарились покой и гармония, за ними пришла миссис Люкас. Какое облегчение, воскликнула она, увидеть, что они такие хорошие, тихие, уж теперь-то она точно знает - они могут хорошо себя вести, если захотят (тут мистер Фостер хотел что-то сказать, но передумал и быстро вышел в сад), в следующий раз она оставит их у Фостеров с легким сердцем… (Миссис Фостер открыла было рот, но как-то сдержалась.)
- А давайте, - весело продолжила миссис Люкас, - закатим все вместе шикарный пикник в конце отпуска. Прощальный пикник, а?
- С готовкой!
- Никаких сэндвичей. Все жарить на костре.
- Поздно вечером! Ночной пикник.
- Когда? - спросил Мартин.
И все как-то договорились, хотя миссис Фостер стояла и мямлила что-то вроде "У нас пока нет точных планов", а мистер Фостер, вернувшийся из сада, был просто в ужасе.
Итак, через неделю, 5 сентября, весь последний день. По дороге в Ауксмут - Люкасы знают это место.
- Такая идиллия, - сказала миссис Люкас. - Я вам не могу передать. Ночью - ни души. Кругом одна природа.
Но на спуске придется попотеть.
- Погода может не позволить, - с надеждой произнесла миссис Фостер.