Люди молились. Они опустили головы и молились. Все. Я вспомнил слова отца Антанаса, что каждый, когда молится, просит бога о помощи в горе и благодарит за радость. Я посмотрел на лица этих людей:.они все просили о помощи.
- Отец Антанас, - сказал я после службы, - а если бог им не пошлет помощь, что тогда?
- Тогда они смирятся и будут ждать.
- А мой папа говорил, что надо надеяться на себя.
- Твой отец был неправ; все равно бог сделает, что ему угодно. Никто не хотел, чтобы пришли германцы. А они пришли.
- Лучше было бы, если бы вы подняли восстание, чем ждать и просить помощи у бога.
- Я прошу тебя, не говори этого Миколасу. Ты смутишь его покой. Он верит в господа, и это приносит ему облегчение. А у тебя в душе всегда смута.
Как-то Марта появилась у нас раньше обычного. Ей надо было стирать белье. А я только встал, еще не причесался и был без очков. Она посмотрела на меня и сказала:
- Пятрас, я не знала, что два человека могут иметь одно лицо. Я уже видела одного мальчика, как две капли воды похожего на тебя.
- На кого же он похож? - настороженно спросил Миколас.
- Страшно говорить, но Пятрас похож на сына русского генерала.
- Прекрасно, - улыбнулся я. - Когда вернется Советская Армия, я обязательно познакомлюсь со своим двойником.
- А ты думаешь, она вернется? - спросила Марта. - Ты настоящий советский.
Марта вышла из нашей комнаты.
- Что теперь делать? - спросил Миколас. - Она, конечно, не донесет в гестапо, но может кому-нибудь рассказать.
- Пойдем к дяде, - сказал я.
- Дядя!- крикнул Миколас.- Марта узнала Пятраса Он был без очков.
- Я завтра уйду, - сказал я.
- Марта, Марта! - позвал священник. Он ничуть не изменился в лице. Он сидел нога на ногу, положив руки с длинными матовыми пальцами на колени. - Марта, теперь ты знаешь, что Пятрас - сын генерала Телешова. Если ты пойдешь в гестапо, то получишь большую награду, а меня, Миколаса и Пятраса посадят в тюрьму. А если ты не пойдешь в гестапо, но расскажешь кому-нибудь об этом, то тот человек пойдет в гестапо, получит твою награду. А нас все равно заберут да еще впридачу тебя. Ты умная и честная женщина, Марта, и ты знаешь, как тебе поступить.
- Да, мой отец. Я знаю, Я пойду стирать белье и прошу меня больше не отрывать, а то вы сегодня останетесь без обеда.
Эти очки, - они все время не давали мне покоя. Они давили на переносицу, стекла пылились, и приходилось их протирать. Но отец Антанас не разрешал их снимать.
Мы жили, как будто не было войны. Не было выстрелов, не было бомбежек. Но только все внутри у меня было в напряжении. Я чего-то ждал. И в этот день, когда Марта узнала меня, произошло событие, которое нарушило спокойное течение моей жизни.
Марта послала меня к Ирене за хлебом. Я вбежал в магазин и так тихо открыл дверь, что колокольчик не звякнул. За прилавком никого не было, а дверь в пекарню была плотно притворена. Я постучался и открыл дверь. И в ту же секунду Ирена повернула ко мне испуганное лицо, а высокий, удивительно знакомый мужчина быстро вышел в соседнюю комнату.
- Нельзя заходить без стука, - сказала Ирена. - Ты напугал моего жениха, Пятрас.
- Я не знал. Простите меня.
- Ты, пожалуйста, никому не говори. А то отец будет ругаться. Он не любит, когда мой жених приходит без него.
Я слушал Ирену, а сам все вспоминал, где я видел этого человека. На улице я вдруг вспомнил: "Это же майор Шевцов, знаменитый майор Шевцов, у которого было два ордена Красного Знамени за гражданскую войну. Его поэтому все наши ребята знали. Конечно, это майор Шевцов, только он сбрил усы. У него были такие замечательные усы, закрученные кверху".
Я повернулся обратно и вошел в магазин. Мне так хотелось поговорить с майором Шевцовым.
- Ирена, - от волнения я забыл все литовские слова и сказал по-русски: - Вы меня не узнали? Я Леня Телешов, я совсем не Пятрас. Можно мне повидаться с майором Шевцовым? - Я снял очки. Ирена смотрела на меня и ничего не отвечала. - Вы меня не узнали? - Я растрепал волосы, чтобы быть больше похожим на Леньку Телешова.
- Теперь я тебя узнала, - ответила Ирена. - Я тебя узнала, но никакого Шевцова у нас нет. Иди домой, Пятрас, и больше никому не говори, что ты Телешов.
- Мне надо поговорить с майором Шевцовым! Вы понимаете это или нет? Я не уйду. Я никуда не уйду!
- Хорошо. Я спрошу у него.
Сначала я ничего не сказал Миколасу, но упрямо водил его весь день мимо магазина Ирены.
- Мне надоело здесь торчать. Пойдем куда-нибудь.
- Еще немного, Миколас, - попросил я.
- Я больше не хочу, здесь гестаповцы. Противно иа них смотреть.
Тогда я затащил его в первый попавшийся подъезд и зашептал на ухо:
- У Ирены в магазине прячется майор Шевцов. Помнишь, такой усатый? Твой дядя назвал его "варваром" за то, что он громко чихал и курил самокрутки. Я должен с ним встретиться. Ирена мне обещала.
- Это опасно, - сказал Миколас. - Нужно поговорить с дядей.
- Струсил? - спросил я. - Если дядя об этом узнает, он не разрешит нам с ним встретиться.
В тот день мы так и не дождались Ирены. А на следующий, когда я не вытерпел и зашел к Ирене, она сказала:
- Приходи в четыре. И не болтайтесь с Миколасом под нашими окнами.
Я еле дождался четырех часов. Я ничего не видел, ничего не слышал. В моих ушах звучал голос Ирены: "В четыре часа… в четыре часа…"
- Ты почему ничего не ешь, Пятрас? - спросил отец Антанас.
- Мне не хочется.
- Ты волнуешься. Миколас, что произошло?
- Ничего, дядя. Просто Пятрасу надоела картошка.
- У многих сейчас нет даже и этого. Многие умирают от голода. Скажите спасибо богу за картошку.
Ровно в четыре я переступил порог магазина. Ирена подняла на меня глаза и показала, чтобы я вошел. Я прошел через пекарню в комнату.
За столом сидел майор Шевцов. Он был в гражданском костюме. Я остановился у двери и снял очки.
- Ну, здравствуй, Ленька Телешов, - сказал Шевцов.
Я бросился к нему навстречу. Он обнял меня за плечи, крепко поцеловал, потрепал по волосам. Еще раз поцеловал.
- Здравствуй, Ленька! Попали мы с тобой в переделку.
Твой батька сказал бы: "Не терять голову и крепче сжать кулаки!"
- А где сейчас наши?
- Далеко. Года два придется тебе подождать.
- Два года?
- Ну как ты здесь живешь?
- Разговариваю только по-литовски. Зовут меня Пятрас. В костеле служкой прислуживаю.
- Да, брат, тяжело. Но не тебе одному. Ирена, например, с гитлеровскими офицерами гуляет. Тоже нелегко. А отца-то видел?
- Видел. Папа сначала повез меня к нашему учителю литовского языка, но тот куда-то уехал. Папа меня и отвез к священнику,- сказал я.-А Егорова убили.
- Многих убили, - ответил Шевцов. - А вот я пока жив.
Мы замолчали. Вернее, молчал Шевцов, а мне не хотелось ему мешать. Ему было потруднее, чем мне.
- Ухожу, - сказал Шевцов. - Попробую перейти фронт.
- Возьмите меня.
- Я бы с большим удовольствием, но нельзя. У меня длинная дорога. Ночевки в лесу. Голод. Опасность.
- Возьмите меня! - снова сказал я. - Я не боюсь. Меня мама ждет.
- Нет. Один из нас должен дожить до победы. Я не доживу, я не доберусь, ты тогда батьке расскажешь про майора Шевцова. Ты только запомни, что я тебе расскажу.
…Мы крепко стояли в обороне. У меня какие ребята были в батальоне - камни, а не люди. А фашисты шли и шли, а мы их били и били. А потом, когда они отрезали нас от полка и пошли в десятую атаку, я решил идти сам в контратаку. Я вспомнил гражданскую, тогда тоже нелегко было. Без винтовок на врага ходили. Я встал и крикнул:
"Ребята, за мной!"
И они, конечно, меня не подвели. Мы пошли на фашистов, а они шли на нас. И они не выдержали. Мы перешли границу и ворвались в немецкую деревушку. Там нас окружили. И мы дрались два дня.
Теперь никто не знает, куда подевался батальон майора Шевцова. Еще скажут, что он дал тягу или сдался в плен. А может быть, из всей Советской Армии он первый побывал на территории врага. Ты это, Ленька, обязательно запомни.
- До свидания, - сказал я. - Если доберетесь, разыщите папу… или маму. Передайте от меня привет.
- Хорошо, - сказал Шевцов. - Дай я тебя чмокну, и иди. - Шевцов нагнулся ко мне и крепко поцеловал. - Ну, ну, что с тобой? Иди. Когда нужна будет помощь или совет, заходи к Лаунайтису. Он умный парень.
Я обнял его за плечи, и мне показалось, что я обнимаю папины плечи: у него были такие же крутые и сильные.
А утром пришла Марта и сказала:
- Гестаповцы взяли старого Лаунайтиса и Ирену. У них нашли русского офицера. Говорят, их расстреляют.
- Майора Шевцова?! - спросил я. - Они арестовали майора Шевцова?
- Я не знаю, - ответила Марта, - говорят, русского офицера. Он дрался, когда его арестовывали.
- Откуда ты знаешь про майора Шевцова? - спросил отец Антанас.
- Мы видели его в окне у Ирены, - соврал Миколас. - Мы проходили мимо и увидали его.
- Он врет, - сказал я. - Я встречался с ним. Я люблю его, он храбрый и честный. Он ничего не боится. Он фашистов не боится, он смерти не боится!
- Замолчи, Пятрас, и поблагодари бога, что мы все не в гестапо.
- Не буду я никого благодарить! Мне надоело благодарить. Я уйду!
Я повернулся и выбежал на улицу. Кругом ходили люди. Обыкновенные люди: одни были гражданские, другие военные. В очках, без очков. Блондины, черноволосые, бритые и заросшие. Обыкновенные люди. Но все они были против меня. Я ни к кому не мог подойти и сказать: помогите мне освободить Шевцова и Лаунайтиса с дочерью. Одни были рады, что их арестовали. Другие думали только о себе и всего боялись. А третьи? Третьи где? Они-то могли мне помочь. Я смотрел в лица людей: веселые, печальные, усталые, измученные- как узнать тех, к кому надо обратиться за помощью? Обыкновенные люди, и все разные. Им нужно разное в жизни.
- Пятрас, Пятрас!
Я оглянулся. Меня догонял Миколас.
- Пятрас, куда ты ушел? Я еле тебя догнал;
Я ничего не ответил Миколасу, потому что мне было так жалко Шевцова и Ирену.
Когда мы с Миколасом возвращались домой, то увидали, что нам навстречу с противоположной стороны идет отец Антанас. Мы никогда не ходили по той стороне, чтобы не проходить у подъезда начальника гестапо, и отец Антанас тоже не ходил. Когда он подошел к подъезду, из него вышел сам Ремер. И отец Антанас заговорил с ним. Они постояли две минуты, и Ремер уехал в своем черном "Мерседесе". Он был высокий, ходил чуть наклонившись вперед и па левой руке всегда носил перчатку.
- Он душится, как женщина, - сказал отец Антанас за обедом. - И губы подкрашивает. Я был так наивен, что попросил помиловать Лаунайтиса и Ирену. Он ответил, что нехорошо отцу церкви, святому человеку, просить за врагов великой Германии.
Шевцова должны были казнить на городской площади.
- Ты пойдешь на площадь?- спросил у меня отец Антанас.
- Да, - ответил я.
- Миколас, - сказал отец Антанас, - мы тоже пойдем на площадь. Мы пойдем на площадь втроем.
На площади было тихо. Стояла толпа народа, потом цепь солдат с автоматами. И помост с виселицей. Приехала машина. Из нее вывели Шевцова, Лаунайтиса и Ирену.
Потом приехал Ремер. Его машина подъехала вплотную к помосту. Он поднял руку в перчатке и помахал ею в воздухе. И тогда на помост поднялся гестаповский офицер н прочел приказ о том, что русский майор коммунист Шевцов приговорен к смертной казни через повешение, а литовские граждане Лауиайтис и Ирена Лаунайте за укрывательство - к заключению в концентрационные лагеря.
Солдаты схватили Шевцова и потащили к виселице. Он что-то хотел крикнуть, но офицер выбил у него из-под ног табурет, и Шевцов повис в воздухе.
Ирену и Лаунайтиса увезли, Ремер тут же уехал. Все это заняло не больше пяти минут.
- Все ушли, - сказал отец Антанас. - Нам тоже пора.
Я посмотрел на Миколаса. Он был бледный-бледный.
- Мне плохо,- сказал Миколас. - Меня тошнит…
Когда я оглянулся, то на всей улице не увидел ни одного
человека. Только в конце стояла виселица с Шевцовым. Он чуть-чуть раскачивался от ветра. А рядом - неподвижный солдат с автоматом.
"Как-легко умереть, - подумал я. - Пять минут - и все".
Утром Миколас отказался выходить на улицу. Он боялся Шевцова.
А я пошел на площадь. Она была пуста. Люди перестали по ней ходить. И солдата не было.
Я подошел близко-близко к помосту. Я смотрел на босые ноги Шевцова. Я боялся посмотреть в его лицо и смотрел на ноги.
- Я ухожу… - сказал я Шевцову.
*
- Я ухожу. Пойдешь со мной, Миколас?
- А как ты дойдешь, ведь немцы уже под Москвой?
- Вот так до Москвы и дойду. Пойдешь?
- Пойду. Только я дяде скажу.
- Он тебя не пустит.
- А я все равно уйду.
Мы решили с Миколасом уйти через два дня. Но ушел я один, он не ушел. Вернее, он не смог уйти.
Четыре месяца я шел. А пришел поздно. Отца уже не было в живых. Я поехал в Свердловск, где жила мама с Олей
Когда я вошел во двор их дома, они пилили дрова. Мама стояла ко мне спиной, а Оля - лицом. Она была одета в ватник и толстый шерстяной платок. Но все равно я ее сразу узнал.
- Мама! - закричала Оля. - Леня!..
Мама оглянулась. Мне надо было броситься к ней навстречу, но я не мог ступить ни шагу. И как только мама подбежала ко мне, я заплакал. И мама заплакала.
А Оля стояла рядом и говорила:
- Ну что вы! Ну что вы!..
Потом мы поднялись в комнату по деревянной скрипучей лестнице. В комнате над диваном висела папина фронтовая фотография. Он сидел на лесном пне. Голова у него была выбрита, и жилы надулись на лбу.
- Его ведь не убили, - сказала мама. - Он умер от разрыва сердца. Его все время отправляли в тыл, а он не хотел уезжать с фронта. Так тосковал о тебе.
- Не надо… - попросила Оля.
- Надо, надо! - ответила мама.-У вас ведь был такой хороший отец!
*
На хорах нестройно запели. Отец Антанас снова посмотрел на русского. Как же он сразу не узнал его? Это Леня Телешов, или Пятрас, как они звали его тогда. Наконец он приехал. Как он давно его ждал. Ждал каждый день, каждый час и помнил о том…
Рассказ отца Антанаса
Все началось с того, что Миколас пришел однажды домой и вдруг начал свистеть на всю квартиру.
- Миколас! - крикнул я. - Ты разве не знаешь, что дома свистеть нельзя?
- Я высвистываю новую песенку. Меня научил Леня. Слов я не запомнил, только мотив. Он научил меня высвистывать эту песенку и свистеть в два пальца. - Миколас сложил два пальца колечком, сунул их в рот, скорчил зверскую гримасу, и не успел я его остановить, как он пронзительно засвистел.
- Здорово? - спросил Миколас.
Это тоже было что-то новое. Раньше он никогда не говорил: "здорово".
- Очень громко, - сказал я.
Миколас засмеялся.
- Когда Леня подымается по лестнице, то высвистывает эту песенку. Он говорит, что по лестнице иначе скучно подыматься. Здорово придумал?
- Плохо воспитан, - ответил я. - Прошу тебя больше не свистеть.
- Дядя, что здесь плохого, если я посвищу, когда мне захочется?
- Миколас, что с тобой? Я не узнаю тебя. Сначала свист и непослушание, - сказал я. - А потом ты забудешь бога. Этот русский мальчик не может быть твоим другом.
- Дядя, но вы его даже ни разу не видели. Позвольте, я приведу его к нам. Он вам понравится.
- Хорошо. Только ради тебя.
Это было глупо, но я волновался, ожидая русского мальчика. Он был первый советский, с которым мне пришлось встретиться и разговаривать.
- Твой отец военный? - спросил я. - В большом чине?
- Он генерал.
Генерал Телешов. Такой красивый и вежливый. Я часто встречал его отца. Он ходил всегда пешком и даже здоровался со мной. Кивнет головой и поднесет вытянутую ладонь к козырьку фуражки.
- Генерал-коммунист. Материалист. И ты тоже материалист?
Он ничего не ответил и почему-то покраснел. Я догадался: он просто не знал, что такое "материалист".
- Миколас, - спросил я, - кто такие материалисты?
- Они не верят в бога, - ответил Миколас. - Коммунисты- все материалисты.
- Ты тоже не веришь в бога, - сказал я. - И, может быть, смеешься над Миколасом, что он ходит в костел?
- Я не смеюсь, - ответил он. - Но в бога я не верю. Это все сказки.
Я не стал с ним спорить - о чем спорить с мальчишкой? Нужно подумать, как сохранить веру у Миколаса. Ведь если у него отнять бога, ему будет так трудно в жизни.
- Бог есть. Он всемогущ. Ты слышишь меня, Миколас? Он творец земной жизни. Он следит за нами, показывает нам верный путь. Учит доброму. Человек без веры - не человек. Не живет, не творит доброе ради ближнего, а думает о смерти и боится ее. А верующий живет вечно. Сначала на земле, потом на небе.
В тот день, идя к вечерне, я принял твердое решение отучить Миколаса от Лени Телешова. Возвращаясь домой, я встретил отца Юлиуса, духовника Миколаса.
- Отец Юлиус, - окликнул я.
Я не очень любил отца Юлиуса. Он всегда держался слишком на виду. Он любил, чтобы на него обращали внимание. Вот тогда, вместо того чтобы просто поздороваться, ои громко сказал:
- Слава спасителю!
- Во веки, - ответил я. - Давно вас не видно.
- Уезжаю, друг мой. Покидаю эту несчастную страну, отдавшую себя в руки дьявола.
- Уезжаете? - удивился я.
- Да. В Германию. У меня там сестра, замужем за немецким офицером. Сейчас все люди нашего круга уезжают. Не хотите ли вы, мой друг, переехать в Германию? Я бы мог выправить нужные документы.
- Все так неожиданно. Бросить родной дом и уехать в Германию. Нет, отец Юлиус, я останусь здесь.
- Смотрите, отец Антанас, пожалеете.
- Бог в помощь слабым, - ответил я.
После разговора с отцом Юлиусом я почему-то не запретил Миколасу дружить с русским мальчиком. Я все чего-то ждал и откладывал этот разговор. А потом я просто передумал. В нашу Литву пришла новая жизнь, и все жили мои ми вой жизнью, и Миколас ею жил.
Но война все перепутала. В ту первую военную ночь я не спал. Поэтому я вскочил при первом осторожном прикосновении к звонку. Но, прежде чем открыть дверь, я выглянул н окно, чтобы посмотреть, кто пришел к нам в такой поздний час.
Это был генерал Телешов с сыном на руках.
- Он ранен, а мы отступаем,-сказал Телешов. - Мы идем пешком, и я боюсь за него.
- Дети не виноваты. Оставьте вашего сына.
Он внес мальчика в комнату и положил на диван. Я проводил его обратно до дверей. Я думал, что он будет просить о сыне. Но он только сказал:
- Простите, я спешу. - Я посмотрел ему в лицо. В лицо, которое уже обожгла война. Нет, он не боялся. - Простите,- сказал он.- Меня ждут. Там бой.