Я вдруг вспомнил, как точно двигались руки Ямашты, когда он точил нож. Вспомнил, как он смеялся, так что глаза превращались в маленькие, едва заметные щелочки. Как во время пробежек на уроках физкультуры он, обливаясь потом, плелся самым последним характерной трусцой, немного вразвалочку. В ушах у меня звучал его голос: "Ирассяй! Заходите! Добро пожаловать!" - помогая отцу в лавке, этими словами Ямашта приветствовал посетителей. Если он умрет, то все это исчезнет из моей жизни. Я вдруг понял, что я этого больше никогда не увижу и не услышу. Никогда больше не увижу Ямашту. Никогда больше?! Не увижу?! А лето будет продолжаться, пока не наступит осень. Я буду жить, и земной шар будет вращаться, как и раньше, словно ничего не произошло… От этой мысли мне стало страшно!
- Ямашта! Эй, Пончиик!!! Чего ты разлегся! Давай, вставай! - заорал я изо всех сил.
Я вдруг заметил, что щеки у него немного порозовели. Веки начали подрагивать. И вот наконец он открыл глаза.
- Вы чего? - спросил он, глядя на всех нас, сгрудившихся вокруг него.
Мы с Кавабэ дождались, пока Ямашту отпустят из медицинского кабинета, где он отдыхал после происшествия в бассейне, и все вместе пошли домой. Киндо-сэнсэй предложила Ямаште позвонить его маме, но он отказался и попросил вообще его родителям ничего не говорить.
По дороге мы остановились на пешеходном мосту над железнодорожными путями и постояли там некоторое время, наблюдая за проезжающими внизу электричками. Это был тот самый мост, с которого однажды чуть не прыгнул Кавабэ, - если он тогда нам не наврал, конечно.
- Повезло тебе, Пончик. Ты с Киндо-сэнсэй поцеловался, - мечтательно сказал Кавабэ, не глядя на Ямашту.
Ямашта смутился. Киндо-сэнсэй была очень красивая. У нее были большие глаза с длинными ресницами и красивый точеный рот. В ее красоте было что-то неяпонское.
- И правда, тебе повезло… - сказал я.
- Слушай, а что с тобой было-то? - спросил Кавабэ.
- Что было? Я-то откуда знаю, я ж сознание потерял.
- Вот непонятливый, - Кавабэ воззрился на Ямашту. - Я спрашиваю, что с тобой было в то время, когда ты был без сознания, понимаешь? Ты ж чуть не помер в бассейне.
Ямашта с сомнением смотрел на Кавабэ. Он явно не понимал, чего тот от него хочет.
- Я спрашиваю, - вкрадчиво произнес Кавабэ, - как это - умирать? Что ты видел, что чувствовал?
Ямашта собрался было что-то сказать, но вдруг задумался и довольно надолго замолчал.
- Я помню, что у меня свело ногу. А больше ничего не помню.
- Вообще не помнишь?
- Ага.
- Что ты задыхался, что грудь тебе сдавило… Не помнишь?
- Не помню, - виновато сказал Ямашта. - Я просто как будто заснул и видел сон.
- Какой сон? - мы с Кавабэ подались вперед.
- Как будто я плыву по морю на спине у палтуса, а мимо меня проносятся стайки блестящих иваси. Знаете, как это красиво! - Ямашта слегка выставил вверх свой пухлый подбородок.
Кто знает, может быть, тот свет находится на дне моря, глубокого-глубокого. О котором никто никогда не слышал.
- И вот палтус мне говорит: "Дочь морского царя заболела. Вылечить ее может только сашими из палтуса. Поэтому, юный герой, тебе надо будет приготовить сашими из меня".
- А ты что?
- Я подумал, что никогда не готовил сашими из говорящего палтуса. Да и вообще, я из палтуса еще ни разу сашими не делал. Поэтому я сказал ему, что должен вернуться и научиться. А когда научусь, спасу дочь морского царя.
- И что потом?
- А потом я очнулся.
- Ясно.
В тот день, когда Ямашта научится делать сашими из палтуса, он наверняка вспомнит этот свой сон.
- Хорошо, - сказал Кавабэ, - хорошо, что ты все-таки вернулся!
- Да, - Ямашта передернул плечами.
Внизу прогрохотала очередная электричка.
- Умереть гораздо проще, чем кажется. Ты так не считаешь? - Кавабэ посмотрел на меня. - Можно попасть в аварию, или на тебя что-нибудь сверху упадет, когда ты будешь идти мимо стройки, или в бассейне вот так вот утонешь, и все.
- Или споткнешься, упадешь и голову разобьешь, - сказал я. - Или в разборку мафиозную попадешь случайно, и тебя застрелят.
- Или рыбой фугу отравишься, - добавил Ямашта.
- Я ни за что в жизни не стану есть фугу, - сказал Кавабэ. - Но, честно говоря, это вообще чудо, что мы еще живы!
Я вспомнил, как на уроке природоведения нам показывали фотографию яиц, которые откладывает бабочка. Бабочка откладывает десятки и сотни яиц. Но из всего этого количества получается всего одна бабочка. А иногда и вовсе ни одной. Личинок съедают другие насекомые, или они сами умирают от холода или голода, если не находят подходящих листьев, чтобы питаться. Как будто они и родились-то только для того, чтобы умереть.
- В самой смерти нет ничего странного, - сказал я. - Все в конце концов умирают.
- Угу, - Кавабэ согласно кивнул.
- Но все-таки умирать страшно. Правда?
- Угу.
- Вот это как раз очень странно. Если все равно все умирают, так почему же тогда все боятся смерти? Этого я не понимаю. И, наверное, не пойму, пока сам не умру.
- Я боюсь, - тихо сказал Ямашта, - боюсь, когда думаю о том, что умру, так и не научившись делать сашими из палтуса. Я бы все-таки хотел сначала научиться.
Но, скажем, после того как я научусь - неужели мне будет все равно, когда умереть? Даже не знаю…
Интересно, а я когда-нибудь научусь чему-нибудь такому, чтобы после этого почувствовать, что мне не жалко умирать? Как бы мне хотелось, чтобы в моей жизни была такая цель - тогда даже если я ее и не достигну, то хотя бы буду знать, что она есть. А иначе зачем вообще жить?
Началась вторая неделя августа. Над городом бушевал тайфун. В те редкие минуты, когда прекращались завывания ветра, было слышно, как барабанит в стекло дождь.
Автобусы не ходили, поэтому в летней школе объявили каникулы. Я сидел, приплюснув нос к оконному стеклу, и смотрел на улицу. Казалось, что город проглотило гигантское чудовище. Полдень, а снаружи клубится серый сумрак. На улице - ни души. Мимо окна, как сноуборд, скользящий по невидимому склону, пронеслась сорванная ветром небольшая вывеска.
- Мама.
Мама заснула, сидя на диване.
- Мама!
Она плохо выглядит. Лицо такое усталое. Может быть, это из-за волос? Они падают ей на плечи, закрывая половину лица. Вчера ночью я проснулся оттого, что мама кричала. Прислушавшись, я услышал только невнятное бормотание - папа что-то говорил ей сдавленным шепотом. Но что ответила ему мама, я уже не слышал.
Я приблизил ухо к ее губам.
Раз, второй, третий, четвертый… От ее теплого дыхания ухо стало мокрым. В него будто задувал маленький ветерок, который щекотал меня и заставлял поеживаться.
В комнате очень тихо. Алюминиевая рама окна плотно закрыта. Кондиционер бесшумно охлаждает воздух. Я подумал, что мама может не проснуться, даже если сейчас наступит конец света. Так и будет себе спать, будто все это ее не касается. Как будто мы уже в могиле. Глубоко в прохладной земле, мертвецы с того света, прислушивающиеся к далеким, неясным голосам…
Я тихонько, чтобы не разбудить маму, вышел из комнаты. Открыл входную дверь, едва устоял под мощным порывом налетевшего ветра и побежал, словно ветер гнал меня куда-то.
Так я и думал. Дедов двор превратился в одну большую лужу. Из воды торчали только сорняки. Побитые дождем и ветром стебли космеи полегли в разные стороны. Наверное, им уже ничем не поможешь.
Несколько минут я стоял у забора. Дождь заливал мне глаза, я морщился, вытирал лицо рукой. Зонтик я, разумеется, не взял. А даже если бы и взял, вряд ли бы он мне сильно помог.
- Эй, ты чего, с ума сошел? Заходи быстро!
Я увидел деда. Он, приоткрыв дверь, выглядывал наружу через небольшую щель, сантиметров в десять. Лицо у него было сосредоточенное, зубы крепко сжаты - ему было нелегко противостоять сильному напору ветра.
- Ну же, быстро! - он приоткрыл дверь чуть пошире.
Я заскочил внутрь. Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной. Ветер снаружи усилился и загудел еще сильней. Вытирая в прихожей голову полотенцем, которое дал мне дед, я заметил в углу две пары знакомых кроссовок.
- Приветик! - из комнаты выглянул Ямашта.
- Я так и знал, что ты придешь! - откуда ни возьмись на меня наскочил Кавабэ. - Давай, снимай носки!
Я снял насквозь мокрые носки и промокнул мокрую одежду полотенцем. Полотенце намокло, сделалось тяжелым от воды.
- Извините, если помешал! - сказал я, входя в комнату.
- Не помешал. - Кавабэ забрал у меня носки и полотенце и отнес их в ванну.
- Я сижу у себя дома, на втором этаже. Смотрю в окно - кто-то идет, а зонтик у него вывернулся наизнанку, и вода гуда набралась. Я еще подумал: "Кто это может быть?" Оказалось, Кавабэ. - И, сделав вид, будто придерживает очки, Ямашта изобразил бредущего против ветра Кавабэ. - Он мне говорит: "Я вот думаю, что там с цветами, которые мы посадили?" В общем, он позвал меня вместе с ним космею проверять. А тут и ты пришел. Тоже о цветах беспокоился?
- Ага, - сказал я и подумал, что это как-то странно, что они пришли сюда раньше меня.
- Я застирал твои носки, - сказал Кавабэ, вернувшись из ванной, и плюхнулся на пол. Такое ощущение, будто он у себя дома. Чудеса!
- Садись уже, чего стоишь? - Дед как ни в чем не бывало сидел у окна. Похоже, это было его излюбленное место. Я немного стеснялся, но в конце концов сел на пол неподалеку от двери.
- Чего это вы здесь делаете? - спросил я у Ямашты и Кавабэ.
- Да вроде ничего.
- Как это ничего? Алё! - дедуля был в отличном настроении.
- А что такого? - они как-то странно улыбнулись.
- Ну, если вы не хотите говорить…
Да что же это такое, они сговорились, что ли?
- Мы тут это… пари заключили. Придешь ты или нет, - сказал наконец Ямашта.
- Приду я или нет?
- Ага.
- Ну, вы уже вообще! - сказал я и про себя подумал, что они действительно вообще….
- Мы-то не вообще. - И они оба с надутым видом посмотрели на деда.
- Ну хорошо, а кто выиграл?
Деду указательным пальцем показал себе на нос и сказал:
- Так что теперь, миленькие мои, вы должны мне сделать массаж, как договаривались.
Дед разлегся на полу. Ямашта принялся мять ему плечи, Кавабэ - левую ногу, а мне - хотя я так и не понял, при чем здесь я, - досталась правая нога.
- Почему, собственно, я должен делать массаж? Я же пари не заключал. Вы проиграли, вы и массируйте.
- А ты не жалуйся. Это ведь все из-за тебя. Если бы ты не приперся, и массировать бы не пришлось.
- Эй, Кавабэ, не заговаривайся!
Тем временем Ямашта сел деду на спину и методично давил ему на плечи и шею своими пухлыми пальцами.
- Видали, как умею!
- М-м… - дед прикрыл глаза и довольно покряхтывал. Только морщился иногда, если кто-то из нас мял слишком сильно.
- Я папе часто плечи массирую. Привык уже, - говорил Ямашта.
- М-м…
- А у папы плечи, между прочим, в три раза шире.
- М-м…
- Нравится?
- М-м…
- Могу и посильнее, если надо. Вот так.
- Ой-ой-ой… - дед поморщился.
- Вы говорите, не стесняйтесь.
- Хватит! Больно!
- Чего ж вы сразу не сказали? - спросил Ямашта, оставив дедушкины плечи в покое.
Дед лежит и пыхтит. Из закатанных до колен штанин торчат худые ноги. Мышцы у деда жидкие, дрожат под моими руками, как желе. В отличие от покрытых волосами ног моего папы, у деда ноги безволосые, как вощеная бумага. Кожа мягкая, дряблая. Когда ее трогаешь, становится как-то не по себе.
- Эй, правая нога! - зовет дед.
- Это вы мне?
- Тебе-тебе. Ты что, никогда раньше массаж не делал?
- Не делал.
- Никчемный ты человек.
Ну ничего себе? Я тут стараюсь, массирую нежно, чтобы больно не сделать, а он… От обиды я начал давить что есть сил.
- Эй, ты что, рассердился? Не сердись… Вот, вот. Уже лучше. Молодец. Включи телик, ладно?
Какой он все-таки наглый, этот дед!
Я встал с пола, включил телевизор. Потом вернулся на свое место и продолжил разминать деду ногу.
В новостях сообщали, что в какой-то далекой стране началась война. На экране появилось изображение ночной взлетно-посадочной полосы и приготовившихся к взлету военных самолетов. Как огромные птицы, самолеты раскинули крылья над снующими вокруг механиками и людьми с флажками. Пилоты в шлемах горделиво машут на прощанье рукой. Прямо как в кино.
- А вы были на войне?
Дед лежал, положив руки на голову, и краем глаза смотрел телевизор. Услышав мой вопрос, он кинул на меня быстрый взгляд и снова повернулся к телевизору.
- Был.
- А на самолете боевом летали?
- Нет.
- A что вы там делали?
- Воевал, - сказал дед, продолжая искоса глядеть в телик. - На войне как на войне.
На экране показывали превратившийся в развалины город.
- Ой, ну расскажите нам про войну! Кем вы на войне были? - У Кавабэ аж глаза заблестели.
- Я ходил по джунглям.
- Ходил? И все? - в голосе Кавабэ, не перестававшего мять дедушкину ногу, послышалось разочарование. - А можно немного поподробнее? Про войну.
Не сказав ни слова, дед поднялся с пола и выключил телевизор. Комната сразу наполнилась звуком льющего за окном дождя. Где-то, как сумасшедший, звонил оставленный хозяевами на балконе ветряной колокольчик.
- Ну пожалуйста! - Кавабэ аж трясся от нетерпения.
- Я все забыл. - Дед уселся на пол, скрестив ноги.
- Так нельзя, - сказал Кавабэ нехорошим голосом.
- Ну что ты привязался ко мне, а?
- Может быть, все-таки расскажете? - поддержал я Кавабэ. - Мы просто хотим понять, что такое война.
Дед помолчал, потом сказал: "Предупреждаю, будет страшно". И снова замолчал. Правое колено у него легонько подрагивало. Он глянул на меня исподлобья, потом плотно закрыл глаза.
Это и вправду было страшно.
Отряд, в котором служил дед, отступая с передовой, застрял в джунглях. В начале бегства - а это было именно бегство - отряд насчитывал двадцать пять человек. Они теряли одного за другим. В какой-то момент их осталось восемнадцать. Жара, голод и жажда были невыносимыми. Они продолжали идти, бросая больных в джунглях на волю случая. Так делали и в других отрядах - бродя по джунглям, они несколько раз натыкались на таких же брошенных. Эти люди превращались в трупы еще живыми. В рот и в глаза им заползали черви, но никто не приходил на помощь… Так или иначе, они умирали. Дед и его товарищи, пытаясь обмануть пустой желудок, жевали горькую траву и корешки, заставляли себя идти без остановки все дальше и дальше. Они боялись остановиться.
Останавливались только ночью, чтобы хоть немного поспать, присев - как курица на насест - на толстые, свитые в кольца корни каких-то неведомых деревьев. В джунглях нет места, чтобы спать лежа. Некоторые от усталости и отчаяния выходили на морской берег, чтобы впервые за долгое время вытянуться и поспать по-людски, - большинство из этих так и остались навсегда на берегу, настигнутые вражеской пулей.
- Хорошо, что вы спаслись!
Дед помолчал, а когда взглянул на Ямашту, который произнес эти слова, глаза его были совершенно пустыми, будто он смотрел на постороннего, абсолютно незнакомого ему человека.
- В один из дней, - дед снова заговорил, - мы вышли к маленькой деревушке. В ней было несколько хижин, крытых травой и листьями. И все. Больше ничего не было. Мы ужасно обрадовались тому, что сможем хоть несколько дней передохнуть, поесть нормальную еду и попить нормальную воду. Наверное, если бы мы тогда не набрели на эту деревню, то меня бы и на свете уже не было. Я бы в этих джунглях весь и кончился.
Ветер не утихал. Дождь барабанил по стеклу - как будто требовал, чтобы его впустили в дом после долгой утомительной дороги.
- В деревне было несколько женщин, детей и стариков. Мы их всех убили. И женщин, и стариков… и детей.
- Зачем?
- Если бы мы их оставили в живых, они могли бы выдать нас врагам. И тогда убили бы нас.
- Вы их расстреляли, да? Тра-та-та-та-та! - Кавабэ начал дергать ногой.
- Да, - просто ответил дед.
- А как это, убивать людей? Что чувствуешь? - Глаза у Кавабэ горели, но тут Ямашта ткнул его в бок и сказал тихонько: "Оставь, не надо".
- Одна женщина вдруг побежала. Я бросился за ней. Но я был так слаб, так долго не ел и не пил, что когда споткнулся и упал, то чуть не задохнулся. А она была молодой, легконогой, как олень. Ее длинные, собранные в хвост волосы подпрыгивали, когда она бежала, взлетали и опускались ей на спину. Я видел, как напрягаются мышцы ее ног, как равномерно двигаются ее бедра. Это движение заворожило меня. Я поднялся и побежал за ней, ничего уже не понимая. А голове у меня бухало, как будто бил колокол: дон, дон… Я не помнил, кого и зачем я догоняю, но это меня не останавливало. На бегу я вскинул винтовку и выстрелил… Она упала как подкошенная и так и осталась лежать.
Мы молчали.
Мне показалось, что я слышу, как гулко бьет большой колокол: дон, дон, дон… Но, наверное, это всего лишь завывал ветер.
- Пуля попала ей в спину, прошла насквозь и вышла из груди. Она лежала лицом вниз. Я добрался до нее и осторожно перевернул. И только в этот момент заметил… - дед вдруг замолчал, словно слова застряли у него в горле, - она была беременна.
- У нее должен был родиться ребенок? - шепотом спросил Ямашта.
Дед кивнул.
- Я приложил руку к ее круглому, как туго надутый шар, животу и почувствовал движение там, внутри. Хотя она уже была мертва.
Я не мог разглядеть лица деда, так низко он склонил голову.
- Потом я вернулся в деревню. И мы с товарищами набросились на еду. Мы были спасены. Мы выжили, - он помолчал немного и добавил: - На войне как на войне.
Нога у Кавабэ легонько подергивалась. Ямашта сидел с полуоткрытым ртом и бесцельно вглядывался в ручку стоявшего сбоку от него шкафа.
Интересно, давно он так сидит?
Дед потянулся и достал с одной из полок под телевизором пачку сигарет. Вынув сигарету, он взял спички, лежавшие на блюдце с противокомарными палочками, и прикурил. Я первый раз видел, что он курит. Он затянулся, потом посмотрел на красный огонек на конце сигареты и затушил сигарету в блюдце.
- Наверное, лучше бы вам этого не слышать.
- Нет, почему же, - сказал я, но, похоже, никому от этого не стало лучше. Скорее наоборот.
- Очень хорошо, что вы нам рассказали, - вдруг сказал Кавабэ. - Так лучше, чем не рассказать. Понимаете?
Дед посмотрел на него с удивлением.
- Ну, может быть, и так. - С этими словами он уставился за окно.
Дождь ослаб и продолжал тихонько накрапывать, время от времени судорожно всхлипывая, словно уставший от плача, засыпающий младенец.