Сильный ветер, собравшись с силами на Балтийском море, неудержимо проносится между сёрмландскими холмами и без особого труда врывается в Нерке со стороны приозерья. Он мчится над всей равниной Неркеслеттен, но на западе натыкается на высокую стену горной гряды Чильсберген, и она отбрасывает его назад. Тогда, извиваясь словно змей, ветер отступает на юг. Однако там его встречает лесистый склон Тиведен и дает ему такой отпор, что ветер сломя голову мчится на восток. Ну а на востоке есть плоскогорье Тюлескуг, и оно отсылает ветер на север, к горе Чеглан, откуда тот снова поворачивает к Чильсбергену, Тиведену и Тюлескугу.
Так летая, ветер описывает круги - все меньшие и меньшие, - пока не останавливается посреди равнины, где начинает без конца кружиться и скакать, как юла. В такие дни, когда смерчи проносились над равниной, Исеттерс-Кайса не переставала веселиться. Стоя в самой середине вихря, она плясала и вертелась волчком. Ее длинные волосы развевались в вышине среди туч. Шлейф платья волочился и мел землю, вздымая тучи пыли, а вся равнина расстилалась у ее ног, словно огромный танцевальный зал.
По утрам Исеттерс-Кайса обычно сидела на какой-нибудь высокой сосне на макушке горы и оглядывала равнину. Зимой, когда устанавливался хороший санный путь и на дорогах было много путников, она поднимала метели и наметала сугробы, такие высокие, что люди только-только к вечеру добирались домой. Летом же, в благоприятные для сенокоса дни, Исеттерс-Кайса таилась где-нибудь до тех пор, пока не погрузят первые возы с сеном. Вот тут-то она и налетала, а с ней вместе и ливневые дожди, которые уже не давали людям трудиться в тот день.
По правде говоря, Исеттерс-Кайса только и думала о том, как бы досадить людям. Углежоги с горной гряды Чильсберген едва осмеливались сомкнуть глаза. Ведь стоило Кайсе увидеть угольную яму без караульного, она тут же подкрадывалась и раздувала уголья с такой силой, что тотчас вспыхивало яркое пламя. А случись перевозчикам руды из Лаксо и Сварто пуститься в путь поздно вечером, Исеттерс-Кайса окутывала дорогу и всю округу такими густыми туманами, что и люди, и лошади сбивались с пути и тяжелые сани вязли в болотах и топях.
Когда пасторша в селении Глансхаммар накрыла однажды летним вечером стол в саду и подала кофе, а ветер сорвал скатерть со стола, опрокинув и чашки, и блюдца; когда в Эребру ветром снесло шляпу с головы бургомистра и он вынужден был бежать за ней по всей рыночной площади, никто не сомневался, чьи это проделки. И когда на озере Йельмарен сели на мель шхуны, груженные овощами; когда выстиранное белье сдувало ветром и волокло в пыли; когда по вечерам дым не мог выбиться из труб и валил в дома - нетрудно было догадаться, кто это разгуливает по равнине и забавляется.
Хотя Исеттерс-Кайса и досаждала людям всяческими проказами, она была вовсе не такая уж злая. Она не любила тех, кто сварлив, скуп и черств. Но честных людей и бедных маленьких детишек она частенько брала под свою защиту. Старожилы рассказывают, будто однажды, когда загорелась аскерская церковь, откуда ни возьмись налетела как вихрь Исеттерс-Кайса, опустилась на крышу церкви прямо в огонь и дым и отвела беду.
Однако жители Нерке, бывало, уставали от проделок Исеттерс-Кайсы. Зато она никогда не уставала от своих проказ. Сидя на краю грозовой тучи и глядя вниз на приветливую и щедрую провинцию Нерке: на ее великолепные крестьянские усадьбы на равнине, на богатые рудники и фабрики в горной округе, на плавно несущую воды реку Свартон и изобилующие рыбой равнинные озера, на славный город Эребру, раскинувшийся вокруг величавого старинного замка с массивными и прочными башнями по углам, - глядя на все это, Кайса, должно быть, думала: "Кабы не я, людям здесь жилось бы уж слишком спокойно! Они стали бы вялыми и сонными. Потому-то им нужна такая, как я, чтобы встряхивать их и не давать скучать".
И вот она, дико хохоча и стрекоча как сорока, вихрем неслась вперед и кружилась, плясала по равнине от одного ее края до другого. А когда житель Нерке видел, как троллиха расстилает свой длинный шлейф пыли над равниной, он не мог удержаться от улыбки. Хоть и проказница, хоть и насмешница, а все же добрая она, эта Исеттерс-Кайса! Крестьянам ее забавы были столь же живительны, как равнине - хлещущий ее буйный ветер.
Нынче, правда, говорят, будто Исеттерс-Кайса давно умерла, как и все другие тролли с троллихами. Но поверить в это просто невозможно, как невозможно представить, что над равниной Неркеслеттен никогда больше не будет плясать свежий порывистый ветер, с шумом, свистом и долгими проливными дождями.
Тот, кто думает, будто Исеттерс-Кайса умерла, пусть послушает, что творилось в Нерке в тот год, когда над равниной пролетал Нильс Хольгерссон, и тогда пусть сам скажет - правда это или нет.
ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ЯРМАРКИ
Среда, 27 апреля
То было накануне большой ярмарки скота в Эребру. Дождь лил в тот день как из ведра. Казалось, разверзлись все хляби небесные, и многие про себя думали: "Точь-в-точь как во времена Исеттерс-Кайсы. Больше всего каверз она приберегала как раз к праздничным дням. Такой ливень накануне ярмарки - это в ее духе".
Чем дальше, тем сильнее лил дождь. А под вечер начался настоящий потоп. Дороги размыло, и люди, которые со своей скотиной вышли из дому заблаговременно, чтобы поспеть на ярмарку в срок, попали в страшную переделку. Измученные коровы и волы не желали трогаться с места, а многие из них ложились на землю, не в силах идти дальше. Тем, кто жил у дороги, пришлось распахнуть двери своих домов для направлявшихся на ярмарку гостей и предоставить им приют. Не только дома, но и сараи, и конюшни - все было переполнено.
Те, кому удалось добраться до постоялого двора, пожалели, что не остановились в какой-нибудь лачуге у дороги. Все стойла в хлевах и конюшнях были уже заняты. Лошадей и коров приходилось оставлять на дворе под дождем. Хорошо еще, если повезло их владельцам и они смогли попасть под крышу. На дворе, где некоторые животные стояли прямо в лужах и не могли даже прилечь, было страшно мокро, грязно и тесно. Хорошие хозяева, правда, раздобыли своей скотине солому на подстилку и прикрыли ее попонами. Но нашлись среди крестьян и такие, что сидели на постоялом дворе, бражничали, играли в кости, забыв и думать о своих волах и коровах.
В тот вечер дикие гуси с мальчиком прилетели на каменистый островок на озеро Йельмарен. От суши его отделял такой узкий и мелкий пролив, что в мелководье его легко можно было перейти, не замочив ноги.
На островке, как и повсюду, лил сильный дождь. Мальчик не мог заснуть из-за непрерывно падавших на него капель. Он стал бродить по каменистому островку, надеясь хоть чуточку согреться.
Только он успел сделать несколько шагов, как вдруг услышал плеск воды и увидел среди прибрежных кустов одинокого коня. Такого старого, жалкого и иссохшего коняги мальчику видеть не приходилось! Ноги у него окостенели, а отощал он так, что можно было все ребра пересчитать. На нем не было ни сбруи, ни седла, один лишь старый недоуздок, с которого свисал полусгнивший обрывок веревки. Видно, конь сорвался с привязи.
Он направился прямо к тому месту, где стоя спали гуси, и мальчик испугался, как бы конь их не растоптал.
- Куда идешь? Гляди хорошенько под ноги! - закричал он.
- Наконец-то я тебя отыскал! - сказал конь и подошел к мальчику. - Я прошел целую милю, чтобы встретить тебя.
- Ты слышал обо мне? - удивленно спросил мальчик.
- Как я ни стар, а у меня тоже есть уши. Нынче многие говорят о тебе.
Конь склонил голову, желая получше разглядеть мальчика, и тот вдруг увидел, какие красивые печальные глаза и умная морда у этого старого коня.
"Должно быть, в молодости он был добрым породистым конем, но на старости лет ему пришлось худо", - подумал мальчик.
- Я бы хотел, чтобы ты пошел со мной и помог мне в одном деле, - попросил Нильса конь.
Мальчик понимал, что идти с тем, кто сам так жалок с виду, опасно, и стал отказываться, ссылаясь на непогоду.
- Сидеть на моей спине тебе будет ничуть не хуже, чем лежать здесь, - настаивал конь. - Может, тебе просто боязно идти с такой старой клячей, как я?
- Да нет, я пойду с тобой, - ответил мальчик.
- Тогда разбуди гусей и договорись, куда им завтра прилететь за тобой! - велел конь.
Вскоре мальчик уже сидел у него на спине. Старый конь бежал гораздо быстрее, чем ожидал мальчик. Но все-таки Нильсу пришлось долго ехать сквозь ночь и ненастье, прежде чем они остановились у большого и очень неприютного на вид постоялого двора. К окружавшему его плетню было привязано тридцать-сорок лошадей, волов и коров, ничем не защищенных от дождя. На дворе стояли телеги с высокими ящиками, в которых были заперты овцы и телята, поросята и куры.
Конь встал у плетня. Мальчик по-прежнему сидел у него на спине и молча озирался по сторонам. Он видел, как тяжко приходится лошадям, волам и коровам.
- Как случилось, что вы стоите под дождем? - спросил он.
- Мы направлялись на ярмарку в Эребру, но нам пришлось завернуть сюда из-за дождя. Это постоялый двор, однако сюда понаехало столько путников, что места под крышей на скотном дворе нам уже не досталось.
Не ответив ни слова, Нильс стал смотреть вокруг.
Некоторые животные спали, но всюду слышалось недовольство, ропот и жалобы бодрствующих. У несчастных были причины сетовать, потому что погода стала еще хуже прежнего. Дул леденящий, пронизывающий ветер, а дождь вперемешку со снегом хлестал, будто плетью. Не трудно было догадаться, какой помощи ожидал конь от мальчика.
- Видишь, прямо против постоялого двора - богатая крестьянская усадьба? - спросил конь.
- Да, - ответил мальчик, - вижу и не могу понять, как это ваши хозяева не потребовали там для вас пристанища? Может, и там уже все переполнено?
- Нет, там чужих нет, - ответил конь. - Крестьяне, что живут в усадьбе, такие жадные и негостеприимные, что никому не помогут. Нечего и просить об этом. Я родился и вырос в этой усадьбе, - продолжал конь - Знаю, что там есть большая конюшня и большой скотный двор! А стойла - все пустые! Их просто не счесть! Помоги нам войти туда!
- Не знаю, смогу ли я, - заколебался мальчик.
Но ему было так жаль бедных животных, что он решил попытать счастья.
Прибежав в чужую усадьбу, он тотчас увидел, что конюшни и хлевы заперты на замок, а ключи из замочных скважин вынуты. Он стоял, не зная, на что решиться, как вдруг неожиданно подоспела помощь - с шумом налетел бешеный порыв ветра и распахнул дверь сарая, прямо против которого стоял мальчик. Сарай был пуст.
Мальчик тотчас вернулся назад к коню.
- Попасть в конюшню или на скотный двор нельзя, - сказал он, - но в усадьбе есть большой пустой сарай для сена, который забыли запереть; туда-то я вас и отведу.
- Ну, спасибо тебе! - молвил конь. - Хорошо бы хоть разок переночевать на старом пепелище! Это единственное желание, которое у меня еще осталось.
Между тем в богатой крестьянской усадьбе, стоявшей против постоялого двора, в тот вечер еще не спали.
У хозяина, тридцатипятилетнего мужчины, рослого и статного, было красивое, но довольно хмурое лицо. Днем он попал под дождь, вымок до нитки и за ужином попросил старушку мать, которая, несмотря на старость, еще хозяйничала в усадьбе, развести огонь в очаге. Матушка его развела слабый огонек - в этой усадьбе не привыкли зря переводить дрова, - а хозяин повесил свою куртку на стул и пододвинул его к огню. Поставив ногу на приступок очага, хозяин оперся локтем на колено да так и застыл, глядя на огонь. Он простоял так несколько часов подряд, лишь изредка подбрасывая в очаг полено.
Хозяйка, собрав остатки ужина со стола, постелила сыну постель и ушла к себе в маленькую каморку. Время от времени она появлялась в дверях и удивленно глядела на сына, который по-прежнему неподвижно стоял у очага, хотя давно пора было ложиться спать.
- Ничего, ничего, матушка, - успокаивал он ее. - Просто мне вспомнились прежние времена.
Дело в том, что когда давеча он проходил мимо постоялого двора, к нему подошел барышник и предложил купить старую клячу - до того заморенную и неухоженную, что крестьянин спросил парня, в своем ли тот уме. За дурака он его, что ли, считает, предлагая такую дохлятину?!
- Вовсе нет, - ответил барышник. - Просто я думал, раз конь этот прежде принадлежал вам, может, вы приютите его в старости. А ему это ох как нужно!
Тут крестьянин повнимательней взглянул на коня и тотчас признал его. Ведь он сам вскормил, а потом и выездил его! Тем не менее хозяину и в голову не пришло откупить эту старую негодную клячу. Еще чего не хватало! Не таков он, чтобы зря швыряться своими кровными денежками.
Но все-таки встреча с конем пробудила в нем множество воспоминаний. Они-то и растревожили его душу и лишили его сна.
Да, это был красивый, добрый конь! Сколько было радости, когда отец позволил ему, еще совсем юнцу, ходить за конем! Больше всех других животных любил он своего коня, сам объездил его, всегда сам кормил. Отец даже стал пенять, что он его слишком хорошо кормит, так он стал украдкой задавать овес своему любимцу.
В церковь он всегда ездил верхом - только ради того, чтобы похвастаться конем. Хоть сам он ходил в домотканом, сшитом дома платье и тележка у него была самая что ни на есть простая и даже некрашеная, зато его конь был лучшим из всех коней, поднимавшихся на церковный холм.
Однажды он заикнулся отцу о том, что не худо бы ему справить новое, покупное платье, а тележку выкрасить. Отец прямо окаменел! Сыну показалось, что старика вот-вот хватит удар. Тогда он попытался растолковать отцу: раз он ездит на таком красивом, холеном коне, ему и самому надо выглядеть пристойно, под стать коню.
Отец ни слова ему не ответил, но несколько дней спустя поехал в Эребру и продал там коня.
Это было жестоко с его стороны, но отец, видно, боялся, как бы из-за коня сын не ступил на стезю тщеславия и мотовства. Теперь же, когда прошло столько лет, молодой хозяин не мог не признать, что отец был прав. Такой конь, ясное дело, вечно вводил бы его в искушение. Но тогда он страшно горевал. Он, бывало, ездил в Эребру только затем, чтобы постоять на углу улицы и поглядеть, как конь проскачет мимо, или прокрасться к нему в конюшню с куском сахара.
"Когда батюшка помрет, а я унаследую усадьбу, - думал он, - я откуплю своего коня. Это первое, что я сделаю".
Отец умер. И сам он уже несколько лет хозяйствовал в усадьбе, но ни разу так и не попытался откупить коня. И думать о нем давным-давно забыл. Вспомнил только нынче вечером! Как же так получилось, что он совсем позабыл про своего коня? Дело было, пожалуй, в том, что отец его, человек крутой и упрямый, обрел над ним большую власть. Когда сын подрос, стал работать в усадьбе и учиться хозяйствовать, он уверился в том, что отец всегда и во всем прав. И когда унаследовал усадьбу, старался всегда поступать так, как поступил бы его отец.
Он знал, что соседи осуждали отца за жадность. Но, наверно, так и нужно - крепче придерживать кошелек, не швыряться попусту деньгами и не расточать добро, которое тебе досталось. Лучше прослыть скрягой, но зато хозяйствовать в свободной от долгов усадьбе.
Только он подумал об этом, как вдруг вздрогнул всем телом: ему послышалось, будто чей-то резкий, передразнивавший его голос повторил слово в слово: "Лучше крепче придерживать кошелек… Лучше прослыть скрягой, но зато хозяйствовать в свободной от долгов усадьбе".
Голос звучал так насмешливо, словно потешался над его житейской мудростью. Поняв, что все это ему почудилось и он принял завывание ветра в трубе за человеческую речь, крестьянин успокоился и поглядел на стенные часы. И тут они глухо пробили одиннадцать раз.
"На дворе уже ночь! Пора ложиться спать", - подумал он, но вспомнил, что вечером не обошел, как обычно, усадьбу, не проверил, все ли двери и ставни заперты, все ли свечи погашены. С тех пор как он стал хозяином, он никогда не пренебрегал своими обязанностями. Набросив куртку, он вышел навстречу непогоде.
Во дворе все было в порядке, только дверь пустого сарая с сеном распахнуло ветром. Хозяин пошел за ключом, запер сарай, а ключ сунул в карман. Затем вернулся обратно в большую горницу, снял куртку и повесил ее перед очагом. Но и теперь он спать не лег, а стал ходить взад-вперед по горнице. Стояла ужасная погода, дул холодный, пронизывающий ветер, лил дождь, смешанный со снегом. А его старый конь мерз и мокнул под открытым небом, не имея даже попоны, которая укрыла бы его от непогоды. Ему, хозяину такой богатой усадьбы, следовало бы дать пристанище своему старому другу, раз уж тот очутился в здешних краях!
Меж тем мальчик услыхал, как на постоялом дворе старые стенные часы хрипло пробили одиннадцать. И он, разбудив коров, волов и лошадей, начал их отвязывать, чтобы отвести в сарай крестьянской усадьбы. Это отняло довольно много времени. Наконец все было готово, и животные длинной вереницей потянулись в усадьбу жадного хозяина, а мальчик указывал им путь.
За это время хозяин успел запереть сарай, и когда животные пришли туда, они оказались перед запертой дверью. Мальчик был обескуражен и сконфужен. Ну нет, он не допустит, чтобы скотина и лошади остались во дворе! Он войдет в дом и раздобудет ключ!
Раздумывая, как это лучше сделать, он вдруг увидел, что по дороге идут две маленькие девочки. Вот они остановились перед постоялым двором.
- Ну, Бритта-Майя, - сказала одна, - хватит плакать! Наконец-то мы у постоялого двора. Нас, наверно, пустят сюда!
"Вот кто сможет мне помочь", - подумал мальчик и закричал:
- Нет, нет, и не вздумайте идти на постоялый двор! Ничего у вас не выйдет! А в этой крестьянской усадьбе гостей нет! Туда и идите!
Малютки отчетливо расслышали его слова, но не могли разглядеть в такой кромешной тьме, кто с ними говорит. Старшая из девочек тотчас ответила:
- В эту усадьбу мы идти не хотим! Здесь живут жадные и злые люди! Это из-за них мы ходим по дорогам с протянутой рукой.
- Может, оно и так, - согласился мальчик, - но в другом месте вы все равно не найдете пристанища. Вот увидите, все обойдется!
- Ну что ж, попытать счастья можно, но нас и на порог не пустят, - сказали малютки, поднимаясь на крыльцо.
Хозяин по-прежнему стоял у очага и думал о своем коне, когда вдруг раздался стук в дверь. Он пошел посмотреть, кого это принесло в такой поздний час, твердо решив не поддаваться на уговоры путников. Когда он отворил дверь, сильный порыв ветра вырвал ее у него из рук и распахнул настежь. Девочки воспользовались этим и проскользнули в дом.
Вернувшись в горницу, хозяин увидел двух жалких маленьких побирушек, оборванных, грязных и голодных. Они стояли, согнувшись под тяжестью котомок, которые были величиною ничуть не меньше их самих.
- Кто вы такие и почему шляетесь так поздно? - неприветливо спросил хозяин.
Девочки сперва сняли с себя котомки, затем подошли к хозяину и, здороваясь, протянули ему свои маленькие ручки.
- Нас зовут Анна и Бритта-Майя из Энгердета, - сказала старшая, - мы просим разрешить нам переночевать.