- Говорят, там такие степи, что за целую неделю можно ни одного человека не встретить.
- Ну и что?
- Ничего,- ответила Нина.- Но, говорят, там по степям рыщут голодные волки и нападают на овец.
- Ну и что? - сказал я.- Этих волков охотники расстреливают прямо с самолетов. От самолета далеко не убежишь.
На прощание Нина сказала:
- Приходи к нам в класс почаще.
- Хорошо,- ответил я.
У подъезда меня поджидал Сашка.
- Ты чего стоишь? - спросил я.- Пошли ко мне.
- Не собираюсь к тебе заходить. Мне у тебя нечего делать. Просто я хотел посмотреть на твою нахальную физиономию.
Сашка был мокрый и злой, как пес, который два часа бегал за кошкой и не поймал ее. Я сразу догадался, что наши проиграли. Сашка был такой усталый, что мог заплакать от обиды.
Глупо, конечно. И со стороны может показаться смешным. Подумаешь - проиграли в футбол. Но я-то знал, что проигрыш для Сашки большое несчастье.
- Да брось ты переживать! Мы еще разделаем их под , орех.
- Воспитатель,- ехидно произнес Сашка.
Значит, он все же видел меня с Ниной. Я промолчал: не сообразил сразу, что ему ответить. А Сашка повернулся и пошел. Ленивой походочкой, помахивая портфелем.
"Это он уже зря,- подумал я.- Смеется. Когда от злости над другим смеются - это всегда зря".
* * *
На следующий день на перемене пришла Наташа.
Я хотел улизнуть, но она окликнула меня:
- Боря, как октябрята?
Вокруг нас собрались ребята. И особенно много было девочек. Ужасно до чего они любили сюсюкать: "Наташенька, Наташенька, какой у тебя симпатичный воротничок!" или "Какой у тебя симпатичный значок!"
Не хотелось при них разговаривать, но другого выхода не было.
- Подтянул одну девочку по арифметике,- сказал я.
Тут откуда-то вынырнул Сашка и закричал:
- Ура! Придуманто воспитал нового математика. Это сенсация!
Так мою фамилию еще никто не переделывал. Я засмеялся вместе со всеми, думал, убью сразу двух зайцев: помирюсь с Сашкой и отделаюсь от Наташи. Но она строго сказала:
- Это частности. А ты глубже смотри на вопрос. Вовлекай весь коллектив в общественную работу.
Ох, какая меня охватила скука, когда она сказала эти слова!
- Кое-что задумал.- Я протянул ей тетрадь с фамилиями октябрят.
Она полистала ее, а все остальные вытянули шеи, чтобы заглянуть, что там такое. Шеи у них стали прямо как у жирафов.
- В чем дело? -спросила Наташа. - Ничего не понимаю.
- Мы пойдем в ГУМ, там ребята сфотографируются в моментальной фотографии. А я наклею эти снимки в тетрадь.
- А зачем? - еще больше удивилась Наташа.
- Фотография автоматическая. Работает без фотографа.
- По-моему, ты пошел не по тому пути. Какие-то фотографии…
Все захихикали.
Я разозлился. Она, конечно, не поняла, что малышам интересно сфотографироваться в моментальной автоматической фотографии.
- Ну, потом будем записывать в эту тетрадь про свои дела,- выдавил я.
Скучно мне было. Даже расхотелось идти к октябрятам.
- Это все не имеет отношения к работе вожатого, но для начала сойдет.- Наташа посмотрела на ребят.- Вожатый- это кто? Воспитатель и политический руководитель своих младших товарищей. А ты, Збандуто, еще не понял этого.
- А что же имеет отношение к работе вожатого? - разозлился я.
- Ну, организуй танцевальный кружок. Разучи, например, танец гопак.
- У него нет никакой склонности к пластике! - снова крикнул Сашка.
Я думал, он убежал, а он еще околачивался тут.
- Я позову Смолина,- ответил я.- Он у нас знаменитый учитель танцев.
* * *
И все же я повел ребят в ГУМ. И не зря. Автоматическая фотография - великолепная вещь. Зайдешь, сядешь в кабину и можешь корчить любые рожи - фотографа ведь нет. Потом получай сразу девять фотокарточек. Три - с левого профиля, три - с правого, три - анфасные.
О том, что можно корчить рожицы, я, конечно, никому не говорил. Но Толя Костиков сам догадался и другим рассказал.
Что это было за веселье! Толя Костиков сфотографировался с оскаленными зубами. Гена Симагин к подбородку прилепил обрывок газеты. А Гога Бунятов - тот высунул язык. Все хохотали и никак не могли остановиться.
Взрослые на нас оглядывались и, может быть, даже возмущались. Но я-то уж знал: если смешно, тут ни за что не остановишься. Тогда нужно придумать что-нибудь особенное, и я сказал:
- Сейчас пойдем есть мороженое. Из стаканчиков.
- Ура! Ура! - закричали все.
- А мне мороженого нельзя,- сказал Толя Костиков,- Я болел недавно ангиной.
- Жаль,- ответил я; Толя Костиков сразу скис.- Ну что же, полная солидарность. Мороженое есть не будем. Купим пирожки с повидлом.
- Полная солидарность, полная солидарность! - обрадовался Костиков.- Это я понимаю.
Когда стали покупать пирожки, я увидел, что Гена Симагин отошел в сторону и уставился на витрину с коврами. Точно его с самого рождения интересовали только ковры и всякие там узоры на них.
Ясно: у него не было денег на пирожок. А у меня в кармане лежали три новеньких рубля, которые мне оставил папа. Я должен был на них купить маме подарок ко дню рождения.
Пришлось вытащить один из этих новеньких рублей и купить пирожок Гене Симагину.
Мне ничуть не было жалко денег. Все уплетают за обе щеки пирожки, а один малыш рассматривает в это время какие-то пыльные ковры. Кем надо быть, чтобы такое терпеть? Но я все же вздохнул, потому что прекрасно знал - стоит разменять рубль, и он весь разойдется.
Я подозвал Нину и дал ей пирожок для Гены. Не знаю, что она ему там говорила, но они очень быстро после этого отошли от витрины.
Вечером я расклеил фотографии малышей в тетрадь. И она стала как живая. Интересно было ее перелистывать.
Смешные рожицы у этих малышей. Потом я принялся за уроки. Поучу, поучу и снова полистаю тетрадь с фотографиями.
Захотелось мне придумать для малышей что-нибудь особенное, какое-нибудь тимуровское дело. Думал, думал. Ничего не придумал. Пошел посоветоваться к Ольге Андреевне.
Она сидела в кресле и читала старые письма. Она часто читала эти письма. Это были письма ее мужа к ней, когда они были молодые.
Я ей рассказал о своих делах.
Ольга Андреевна сняла пенсне. Она носила старомодное пенсне на черном плетеном шелковом шнуре. Пенсне часто соскакивало у нее с носа, но она упорно не желала с ним расставаться. Это пенсне подарил ей муж. В общем, у нее в жизни было два "ангела": ее муж и ее сын.
- Организуй хоровой кружок. Хорошо, когда люди поют. А у детей очень звонкие, чистые голоса. Я даже сама могу с ними позаниматься.
Дело в том, что у Ольги Андреевны был редкий голос - контральто. Но ее отец, отсталый человек, не разрешил ей учиться в консерватории.
Мне не хотелось огорчать Ольгу Андреевну, но, по-моему, в пении тоже ничего тимуровского не было.
- Главное не в том, что ты придумаешь,- снова заговорила Ольга Андреевна.- Главное, чтобы твои октябрята росли добрыми, честными людьми.
Я вернулся к себе и снова начал думать. Ничего не придумывалось.
"Ладно,- решил я.- Буду пока их закалять физически. А там разберемся".
В первое же воскресенье я повел весь класс в бассейн. В этом бассейне был детский кружок по плаванию.
Плавание я выбрал не случайно. Во-первых, этим видом спорта можно заниматься с детства, а во-вторых, всем известно, что с плаванием у нас в стране далеко не все в порядке. В Риме на Олимпийских играх мы получили уйму медалей, а по плаванию - ни одной.
Вот почему я решил записать своих малышей в плавательный кружок. Кто знает, может быть, из них вырастут рекордсмены страны или даже мира. Это было бы, конечно, здорово.
Но не так-то все оказалось просто. Сначала нас не хотели пускать в бассейн. Там у них всё по расписанию и по пропускам.
Малыши притихли, как мыши.
А я долго спорил и кричал, что я вожатый, и что мы всем классом, и что мы не позволим срывать общественное мероприятие.
Наконец появился какой-то длинный мужчина в синем спортивном костюме и велел нас пропустить. Он нас провел в зал и приказал:
- Раздеться и выстроиться по росту!
Все, конечно, запищали и захихикали.
Тогда он оказал:
- Быстро. У меня нет времени.
Пришлось мне раздеться. Надо было показать пример, а то еще этот длинный разозлится и выгонит нас. Остался только в трусиках и майке.
- Майку тоже снять,- приказал длинный.
Следом за мной стали раздеваться ребята. Они стеснялись, конечно, но длинному их ни капельки не было жалко.
Когда я посмотрел на них, мне вдруг стало смешно. Они были смешно одеты. Мальчишки еще ничего. Мальчишки в черных трусах. А девочки были в цветных: голубых, розовых, желтых. Они сбились в стайку и что-то там чирикали. Настоящие страусята - худенькие, тоненькие. Ноги длиннющие, спичками. Как они на них ходят, непонятно.
Построились по росту. Я первый.
- Выходи из строя,- сказал длинный.- Староват для плавания.
Я чуть не упал от неожиданности. Сказать такое! Я уже хотел поговорить с ним более резко, но он повернулся ко мне и снова добавил:
- И грудная клетка узковата. - Он больно щелкнул меня пальцем по ключице.
У меня была куриная грудь. Это было мое несчастье. Но спортом-то я занимался. Еле-еле сдержался. Не хотелось заноситься при ребятах.
А тренер продолжал осмотр. Он измерял ребятам грудные клетки и, если они при этом хихикали от щекотки, свирепо смотрел на них. Ощупывал ноги и руки. А потом подвел к аппарату, которым измеряют объем легких. Для пловца большой объем легких - первое дело.
- Ну вот что, из всей вашей компании, - сказал тренер,- могу взять эту девочку.- Он показал на Зину Босину.
- Почему? - спросил я.
- "Почему, почему"! Это мне судить.- Он повернулся к Зине: - Придешь на занятия в следующее воскресенье. Принесешь мыло, полотенце и купальный костюм.
- Да ,- сказал я.- Неважно у вас поставлено дело.
- Почему - неважно? - спросил длинный.
Раньше он вроде меня и не замечал, а теперь-то заметил и сделал шаг в мою сторону.
- В Риме проиграли на Олимпийских, а когда к вам приходят новенькие, так вы от ворот поворот.
Малыши быстро задвигались, собирая свои вещи. Они явно торопились уйти.
Но длинный ничего мне не ответил. А что скажешь, когда это чистейшая правда.
* * *
Теперь второклашки прибегали ко мне каждую перемену, а после уроков поджидали меня и провожали домой. Сашка прямо не знал, что ему делать.
- Долго ты будешь возиться с ними? - спросил он.
- Весь год. А потом на следующий год снова.
- В общем, до самой смерти?
- Не до смерти, а пока не закончу школу.
- Значит, конец нашей многолетней дружбе?
- Почему - конец? Они тебе не мешают. Они знаешь какие хорошие!
- Я сегодня подслушал, как твой Костиков говорил про тебя,- сказал Сашка.- Будто ты самый сильный среди нас и круглый отличник. Задачки, говорит, решает, как семечки лущит. Это тоже ты им рассказывал?
- Они меня идеализируют. Понял?
После этого разговора я спросил у мамы, почему меня так полюбили малыши.
- Просто ты добрый, - сказала мама. - А маленькие очень привязчивые и старших всегда любят.
Я ничего не ответил маме, но с этого дня каждый день стал заниматься зарядкой и аккуратно готовил уроки. Это оказалось совсем не так трудно. Главное было привыкнуть.
Я купил себе теннисный мячик и целыми днями мял его в кулаке - развивал мускулатуру рук. По-моему, я делал определенные успехи.
Я мечтал о том дне, когда стану настоящим атлетом. Вот тогда придет расплата. Тогда-то я поговорю с тем длинным из бассейна. Неизвестно, кто еще кого щелкнет пальцем по ключице.
Ольга Андреевна, разговаривая со мной, перестала поджимать губы и даже однажды сказала:
- Знаешь, Бока, ты определенно напоминаешь своей настойчивостью Игоря.
Это была высшая похвала, на какую я мог рассчитывать. Ольга Андреевна сравнила меня со своим сыном, с самим Игорем. И все же я ответил:
- Ольга Андреевна, я же просил вас не звать меня Бокой.
- Ах, дорогой мой мальчик! Раз‹ве в имени дело. Моего мужа, который провоевал всю гражданскую, а в эту войну пошел в ополчение и погиб под Москвой, звали Минуткой. В детстве он не выговаривал буквы "ш" и вместо Мишутки называл себя Минуткой. А впрочем, если ты настаиваешь, я постараюсь не называть тебя Бокой.
Между тем приближался день маминого рождения, и пора было покупать подарок.
У нас дома это серьезно. Не подарить маме подарок - значит подвести папу.
Пришлось отправиться в магазин, хотя я ненавижу ходить по магазинам. Все толкаются, к прилавку не подойдешь. Сразу делается жарко, и уже ничего не хочется покупать.
По дороге в магазин я встретил Нину с каким-то высоким, худым мужчиной в очках.
- Боря !- крикнула Нина.- Боря!
Я остановился. Надо сказать, что я не знал, о чем говорить с этими малышами при родителях.
Мужчина посмотрел на меня. У него были толстые стекла в очках и глаз почти не было видно. Честно говоря, мне такие "очкарики" не очень нравились. Он был типичный доктор. Я предпочитал более мужественные профессии, но пришлось все же подойти.
- Папа, это наш Боря. Вожатый,- сказала Нина.- Он учится в шестом классе.
Она говорила обо мне так, точно я академик или народный артист. А этому доктору, может быть, на меня начхать.
Мужчина протянул руку и сказал:
- Очень приятно. Меня зовут Иннокентий Иннокентьевич.
Я ничего не ответил, а подумал, что на этом имени легко сломать язык.
- Мы идем в кино,- сказала Нина.
- Понятно,- ответил я.- Интересная картина?
- Интересная,- вмешался в разговор Иннокентий Иннокентьевич.- Пойдем с нами?
"А почему бы мне в самом деле не пойти в кино? - подумал я.- Попозже в магазинах будет меньше народу".
- Можно,- сказал я.
- Нина, купи Боре билет.- Иннокентий Иннокентьевич протянул ей монету в пятьдесят копеек.
- Нет, что вы,- сказал я и вынул из кармана два оставшихся папиных рубля.- Я сам привык платить за себя.
Иннокентий Иннокентьевич покраснел и сказал:
- Ну что ж, пожалуйста.
В фойе мы купили мороженого в стаканчиках. Я, конечно, опять на свои деньги. Сначала я не хотел покупать мороженого. Но неудобно смотреть им в рот, как они лижут это мороженое. А потом, я побоялся, что этот доктор подумает, что я жадничаю. Купил себе любимое - клубничное. Потом пошли в зал.
Картина была неплохая, но как только в зале погас свет, с меня сразу вся лихость слетела и я испугался, что истратил столько денег.
Да, в эти минуты досталось от меня очкастому Иннокентию Иннокентьевичу.
Недаром у меня всегда было какое-то недоверие к людям, которые носили очки с толстыми стеклами. Устроил мне номер, ничего не скажешь. Теперь папа будет говорить, что я ненадежный человек, что дело совсем не в подарке, а в том, что я не выполнил обещания. А Ольга Андреевна снова будет поджимать губы и укорять меня всякими отрывками из басен Крылова.
Из кино мы вышли вместе.
- Хорошо. Грустно и хорошо, когда наступают последние осенние дни,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
Листья в поле пожелтели,
И кружатся, и летят;
Лишь в бору, поникши, ели
Зелень мрачную хранят.
"Листья,- подумал я.- Какое мне дело до листьев, когда у меня от папиных денег остался рубль".
- А не махнуть ли нам во Внуково? - спросил Иннокентий Иннокентьевич.- Там сейчас великолепно.
Мне было все равно, куда махать, и я ответил:
- Можно, пожалуй.
- Я очень довольна, что ты познакомился с моим папой,- сказала Нина.- Хорошо все получилось?
- Хорошо,- ответил я.- Лучше не придумаешь.
Мы пришли на проспект Карла Маркса. Постояли несколько минут у гостиницы "Метрополь", посмотрели на машины иностранных марок. В этой гостинице живут иностранцы. Они приезжают в Москву на своих машинах. И поэтому здесь всегда стоят машины с чужими номерными знаками: пражскими, парижскими или варшавскими.
- Нравятся? - спросил Иннокентий Иннокентьевич.
Это был наивный вопрос - кому же машины не нравятся! Я кивнул.
- Значит, мы с тобой родственные души. Я тоже люблю машины. Могу часами любоваться.
Честно говоря, я больше бы поверил, если бы он сказал, что может любоваться часами осенним листопадом.
- У нас дома есть коллекция, - оказала Нина.- Эмблемы грузовых и легковых машин.
- Я собрал уже пятьдесят эмблем марок автомашин,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
- А я даже не знал, что такие коллекции собирают,- признался я.
- Могу поделиться своим опытом и коллекцией,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
Тут подошел внуковский автобус-экспресс, и я ничего не успел ответить.
Во Внукове было действительно хорошо. На аэродромном поле стояли самолеты: реактивные, беспропеллерные "ТУ", четырехмоторные турбовинтовые "ИЛы". От их крыльев на бетонные плиты аэродрома падали тени. В тени спокойно прятались большие грузовики-бензовозы.
Мне показалось, что это не обыкновенный аэродром, а космодром. Сейчас загудят моторы, и эти самолеты уйдут куда-то в неизвестную высь.
Но тут стайка людей, обыкновенных людей в пальто, в шляпах и даже с ободранными, старыми портфелями и чемоданами в руках, прошла через контроль и направилась к самолету.
Они были такие незаметные, эти маленькие люди, на большом бетонном поле среди могучих, многотонных самолетов.
И летчики были ничуть не лучше всех остальных. Они только немножко увереннее шли по летному полю, разговаривали и смеялись.
Самолет вырулил на взлетную дорожку, дал полный оборот моторам и взлетел.
Он уже превратился в тоненькую горизонтальную полоса ку, а я все смотрел ему вслед и думал про людей, которые сидят там в удобных креслах, и им совсем не кажется удивительным, что они так высоко над землей.
- Я уже летал сотни раз и никак не могу привыкнуть,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.- Страшно, но волшебно. Этакую многотонную штучку подымают в небо.
Прилетел другой самолет. Когда он уже бежал по полю, то на хвосте у него выскочило два маленьких парашюта.
- Посадочная скорость очень большая,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.- Парашюты для торможения.
Прошли пассажиры. Они были веселые, разговаривали и смеялись, а летчики шли молча.
"Устали, - подумал я. - Нелегко, вероятно, управлять самолетом".
- Как вы думаете, Иннокентий Иннокентьевич, меня возьмут в летчики? - Сам не знаю, как у меня выскочил этот вопрос, и теперь я боялся, что он засмеется или начнет говорить об этом слишком громко и нас услышат чужие люди.