Хоть от Витьки и было получено строжайшее предупреждение не обнародовать это событие, но слухи просочились.
Почему Марина, столь яро сопротивлявшаяся ненужным связям, приняла приглашение - она и сама не знала. Наверное, поддалась уговорам Анечки.
Уже в преддверии празднества случился скандал. Лаурка, размазывая слезы по щекам, при всех подошла к Витьке и сказала:
- Почему приглашен Клим и не приглашена я?
- Потому что ты соплюха. Рано тебе еще.
Все (а присутствовала вся группа) разом потеряли дар речи и движения. Первым сориентировался Игорь Иванов. Он подошел к Витьке вплотную и закатил ему такую артистичную, от души, пощечину, что даже строгая Мария Яковлевна, будь она тут, поставила бы ему наконец пять с плюсом за мастерство.
Обиженная, в слезах, Лаурка опять умудрилась не растеряться и с криком: "Хоть один настоящий мужчина!" - повисла на шее теперь уже у Игоря.
Игорь по–медвежьи топтался, но освободиться от Лаурки не сумел.
Марине почему–то бросилось в глаза белое, белее обычного, лицо Анечки, обращенное на Витьку. В глазах у Анечки было такое сострадание к нему, объяснить которое Марина так для себя и не сумела.
Ксанка, вся красная, ни к кому не обращаясь, сказала все же достаточно громко:
- После закатившейся звезды Эдит Пиаф на горизонт выкатилась новая- Лаур Пиявка! - и убежала.
Случилась немая сцена: Игорь с Лауркой на шее, бледная Аня Воробьева, Лагутин, то ли злой до предела, то ли раздавленный, Клим, довольно смущенный, а потому с нагловатой предательской улыбочкой на устах, Марина, растерянная, как бывало с ней зачастую, когда чего–то в только что происшедшем она не понимала, ироничная Жанна, неуязвимая мышка Валя Ермакова (тоже, кстати, не приглашенная Виктором), Стасик…
И тут на пороге аудитории появился странный человек, сопровождаемый процессией детей самых разных возрастов.
В этом явлении не было бы ничего удивительного, если б человек шел так, как положено ходить людям его возраста (а было ему, как все потом рассмотрели, под сорок). Но человек этот очень уверенно шел на руках. Его примеру, с меньшим успехом, правда, следовали и разнокалиберные мальчишки. Девчонки шли гусиным шагом и несли каждая по громадному стеблю гладиолуса (некоторые из них были чуть ли не меньше цветов).
Человек встал с рук на ноги. Он оказался рыжим и лохматым типом высокого роста. У него были выпученные глаза и довольно внушительный нос. Он заговорил:
- Передреева Лаура оказалася не дура. Поступила в институт, и поэтому мы тут…
- Глори, глори, аллилуйя, Передреева Лаура, - молитвенно сложив ручки, запели маленькие бесенята, а девчонки, делая книксен, совали в руки рыдающей теперь уже от хороших чувств Лауре свои гладиолусы.
- Владимир Петрович! - рыдающая Лаура оставила Игоря Иванова и повисла на шее у рыжего. - Владимир Петрович!
Никто ничего не понимал, хотя у каждого, наверное, мелькнула одна и та же мысль о том, что, может быть, Лаура ничего и не врала, и были в природе какие–то там Роальд с Эдвардом, и еще геолог, который каждый год дарит ей эдельвейсы, и тот тип, который, как говорила Ксана, обещал приплыть к ней "на ледоколе с алыми парусами".
- Это же Рокотов, - сказал кто–то тихо.
И Марина узнала его - конечно, Рокотов. Блестящий актер, который вдруг исчез с театрального горизонта, а куда и почему - знала, наверное, одна Лаура.
Немая сцена рассыпалась. Исчез Лагутин, но Марина успела заметить, что на глазах у него были слезы: то ли слезы обиды, то ли…
Дети же визжали вокруг Рокотова и Лауры, облепив их, как мошкара. И Лаурка тискала их, целовала и, как ни странно, знала всех по именам.
Потом они все дружной гурьбой вывалились из аудитории, оставив студентов в печальном недоумении.
Марина поймала себя на том, что завидует Лауре, потому что у той, оказывается, была эта вот прекрасная тайна, эта вот странная компания, эта дружба с Рокотовым и какими–то необычными детьми, и она, при своей болтливости, не выставляла напоказ эту дружбу, не растранжирила ее в пустой болтовне, а ведь это так непохоже на дурочку Лаурку…
Так и получилось, что "малая дионисия" состоялась без Марины, Ксаны и Игоря Иванова. Почему пошла Анечка - осталось тайной. Стасик же пошел следом за ней, впрочем - неохотно.
Марина только собралась позвонить Лиле, но тут же Лиля позвонила сама:
- Ты в праздники будешь, конечно, со своими артистами?
- Нет.
- Что, не получается? Или не зовут?
- Зовут, но не хочу. И так надоели.
- Может, придешь к нам? У меня родители уедут, квартира будет свободная.
Марине очень хотелось пойти к Лиле, но она представила Лилину счастливую супружескую жизнь, и как ей будет неловко, когда они с Сенькой будут обмениваться взглядами, а потому спросила:
- Вы одни будете?
- Нет. Но ты не волнуйся: все хорошие ребята. С завода. Пара Сенькиных приятелей с женами, ну и… Кузьмин, между прочим, будет, можешь заняться… Он разведенный.
- Это что, тот Кузьмин, которым ты была увлечена?
- Ну уж увлечена. Нравился просто. Он и правда очень хороший парень…
- Приду.
Вот и отлично, думала она, собираясь. Посижу со своими заводскими, поболтаю. Все–таки здорово, что не с курсом, без "дионисии".
Тут, как черт из табакерки, явился Стасик.
- Что, идем? Ну идем, а? Не один же Лагутин будет!
- Стасик, я иду в другое место.
- Ну и отлично. Тогда я пойду с тобой.
Тащить его с собой не хотелось. Не потому, что Марина так уж его стеснялась, а просто нечего ему там было делать. Следи еще, чтоб он не перепил, не начал чего–нибудь чинить или докучать всем режиссерской разработкой "Ревизора" (теперь уже все научились этому). Как можно нежней она сказала:
- Стасик, я не могу… Ну пойми, я там должна быть одна.
Стасик ушел не прощаясь, убежал просто. Очень его стало жалко, она даже подумала, что надо было все–таки взять его с собой, но не бежать же следом?
В общем, очень неспокойно стало у нее на душе, когда Стасик убежал не прощаясь.
Еще на лестнице Марина услышала шум и крики. Позвонила.
Хороший же сюрпризик ожидал ее за дверью. Начать с того, что дверь ей открыл Сергей. Он–то, конечно, знал, что Марина придет, но она остолбенела. Он пошел на нее, растопырив руки, и знакомая бесшабашность была в его взгляде. Не успела Марина опомниться, как он сжал ее до боли.
- С мороза… холодная, - говорил он.
Потом как–то так получилось, что они поцеловались, и она почувствовала, что ей сегодня несдобровать.
Выскочила Лиля и сделала вид, что не заметила их объятий.
- Иди, жена волнуется, - насмешливо сказала она Сергею.
Он поморщился и ушел в комнату.
- Почему ты мне не сказала? - спросила Марина.
- Клянусь: не знала! Его Кузьмин приволок.
- И Светку?
- Ничего, скушаешь… Я–то ем. Все этот Кузьмин.
- Они дружат?
- Кузьмин к нему хорошо относится.
- А он?
- Понимаешь, Кузьмин теперь начальник лаборатории, а место заместителя пока свободно, так что…
- Не надо так, Лиля.
- Говорю, что думаю. А ты вообще блаженненькой стала, всех оправдываешь.
Выглядела Лиля очень здорово. Она стала вдруг женственной, тихой и уверенной в себе. И платье на ней было красивое, каких она раньше не носила, и накрашена она была чуть–чуть, в общем - симпатичная женщина, чего Ларина от нее никак не ожидала.
Предстояло войти. Хорошо, что хоть предупреждение получено, но ноги в коленках все–таки дрожали. И вкус Сережкиного поцелуя на губах - сладок запретный плод, да еще сворованный так нагло. Как себя вести? Весь Ма–ринин опыт ни к черту не годился. Вспомнилась Жанка. Уж она бы, наверное, знала, что делать. Ей пальца в рот не клади.
- Что же ты стоишь, иди! - подтолкнула ее Лиля. Марина вошла, как кинулась в прорубь.
Было уже изрядно оживленно, а стол давно потерял свою первозданность. Несколько знакомых - свои ребята, незнакомые женщины - видно, их жены. Сергей - единственный, кто не посмотрел на нее, когда она вошла. А где Светка?
- О, кто пришел! - услышала Марина ее голос.
Посмотрела на говорившую. Если б встретила ее на улице - не узнала бы. Этой тетке было хорошо за тридцать, она позавчера приехала из тундры и впервые в жизни сделала прическу у парикмахера, который содрал с нее втридорога, но напортачил во всю мощь своего парикмахерского искусства.
- А, привет, - сказала Марина, и дрожь в ногах прошла.
Этой тетки она уже не боялась. Понятно, Сереженька, что такая жена - не подарочек.
"Давай, играй, самое время свести счеты", - подумала она про себя. Когда–то ведь доходила до того, что собиралась отравить Светку, а сейчас поняла, что появление ее в этот вечер в этом доме почище любого отравления.
- Я тут, кажется, всех знаю… - развязно сказала Марина. - Здравствуй, Петя. А это твоя жена? А вы - Димина жена? Привет, Сергей! О! Кого я вижу, уездный донжуан Кузьмин! Как вас величать?
Впервые на лице Кузьмина она увидела смущение. Обычно он был невозмутим. Впрочем, видела–то она его только изредка, в столовой, да и уже давно.
"Что я порю, - думала Марина, - даже этого высокомерного Кузьмина вогнала в краску".
- Ю–юра, - -все же буркнул он.
А он ничего, подумала она про себя, вернее, это не она подумала, а та, которая ломала сейчас всю эту комедию, должна была так подумать. Ей этот Кузьмин никогда не нравился - не подступишься. А уж как разодет - с ума сойти. На виске прядь седых волос - покрасился, красавчик, рубашку напялил голубую, чтоб глаза отсвечивали, тоже голубые, надо же, такая безвкусица - васильковые глаза у человека. Пиджак серый. Он и на заводе всегда в сером костюме ходит, тоже еще один аристократ. Наверное, из тех гусей, что словечка даром не уронят. А уж если развлекают свою очередную жертву, то считают, что ей безумно интересно знать, как они почивали, во сколько встали, что ели на завтрак и по каким дням привыкли ходить в баню.
За столом говорили о любви. О мужчинах и женщинах. Кто ветренее и больше способен на измену. Громче всех вещала Светка. Это было на нее непохоже, ведь обычно она помалкивала, а тут прямо–таки разливалась соловьем. Марина молчала и медленно сгорала от Сережкиных взглядов. Неужели никто этого не замечает?
- Он с ума сошел, - шепнула ей Лиля.
- Глуп, - пожала Марина плечами.
- Нет, лично я за свободную любовь, - вещала Светка, - к черту условности. Любишь - живи, не любишь - уходи! Правда, Маринка? - неожиданно обратилась она к Марине.
- "…где некогда меня встречала, свободного, свободная любовь…" - сказала Марина без всякой задней мысли, а в комнате вдруг повисла душная, томительная пауза.
- Городовой родился, - сказал кто–то.
- Моя женка только говорит так, а ведь она самая верная, самая преданная у меня, - рассмеялся Сергей и обнял Светку, все еще глядя на Марину и с трудом отрывая взгляд.
И вдруг острая ненависть пронзила Марину, будто ржавая толстая игла со скрипом вошла в тело. Так она Сергея никогда еще не ненавидела. Мучилась, ревновала, ненавидела Светку, но его… Все же верила, что он просто разлюбил ее, полюбил Светку, а тут вдруг за секунду все обнажилось до такой пошлости, до такого неприличия.
- Сережа, - сказала Марина…
Сергей посмотрел на нее со страхом.
"Лицо старого Перпендикьяццо залила смертельная бледность…" В глазах Светки было еще больше страха. Ее взгляд говорил: "Я все знаю, все знаю… только не говори вслух, не называй вещи своими именами. Я ничего не хочу слышать".
"Брат мой, женщина, - высокопарно подумала Марина, - каких же подонков мы с тобой наплодили своей глупостью и жаждой любви, до чего же мы с тобой докатились!"
- Сережа… передай салат, - сказала она.
И почувствовала, как Лиля, сидящая рядом, облегченно вздохнула. Зря боялась, милая Лилька.
- Поэксплуатируем до конца тещину площадь! - крикнул Сенька и врубил магнитофон.
Все задвигались.
- Можно? - с царственным видом уронила Марина Кузьмину.
Боже, за один этот вечер она, чего доброго, растранжирит все свое нахальство.
Кузьмин поднялся и попросил разрешения снять пиджак. Она, подумав, разрешила.
Танцевал он великолепно, будто обучался в школе бальных танцев. Вел легко и непринужденно, а если Марину что и злило, так это то, что он ее совсем не обнимал. Ледышка с голубыми глазами. Боже, знал бы он, как ей хотелось, чтобы ее сейчас кто–нибудь обнял…
- Не стесняйтесь, ребята, - к ним подошел Сергей, - хотите, могу свет потушить.
Кузьмин покраснел. Фу, черт, будто из института благородных девиц.
- А что - и потуши… - сказала Марина с вызовом. Сергей засмеялся и похлопал Кузьмина по плечу.
- Ты ее не знаешь - ведь съест!
Как он активно устранялся, отстранялся от нее.
- А ты откуда знаешь? - невинно спросила она.
- Догадываюсь…
Потом все курили. Светка тоже.
- Я ей иногда позволяю, - пояснил Сергей.
- Х–хорошие стихи есть… "Н–не запп–п–прещайте ж–женщинам к–курить…" - сказал Кузьмин.
Марина вдруг поняла, почему он так мало говорил, - он заикался и, видно, стыдился этого.
- Имей в виду, Маринка, мало того, что он у нас лучший инженер на заводе, он еще и в стихах разбирается лучше тебя… Даже по–французски читает, - сказал Сергей.
- Почитайте, пожалуйста, Вийона, если знаете. Интересно, как это звучит…
Странно, но он не стал отказываться. На французском он читал легко, не заикался, почти пел.
- Первый раз вижу Кузьмина таким смелым, - сказала Лиля.
Потом Сергей достал гитару и все что–то пели.
Марина даже начала по собственному почину: "Не искушай меня без нужды…" Подхватил Кузьмин - у него был хороший слух и низкий густой голос. Нет, он начинал Марине нравиться. Вид у него был уже не такой чопорный, рубашка расстегнута, и глаза блестели не так холодно, как обычно.
Так получилось, что в такси они возвращались домой вчетвером: Сергей со Светкой, Кузьмин и Марина. Светка села рядом с ней - она весь вечер держалась за нее, будто Марина одна могла ее спасти. Укатали же сивку крутые горки! Всю дорогу Сергей говорил Кузьмину о какой–то перестройке, предлагал какие–то планы систематизации, и Кузьмин внимательно слушал его, бросал свои замечания, странное дело, совсем не заикаясь. Марина вдруг представила его на работе: требовательный, жесткий, пунктуальный. Та раскованность, что мелькнула в нем на минуту, исчезла, и он снова стал ее раздражать. По–французски читает, цирлих–манирлих. И вообще - завели разговор, кому это интересно.
- Эй, вы, донжуан, развлекали бы дам, - влезла она.
- Подожди, - деловито сказал Сергей.
- В–вам спеть или с–с–сплясать? - он снова начал заикаться.
Острит тоже. А глаза злые.
- Хорошо замужним женщинам, - не прекращала она, - их хоть до дому довезут.
- Н–не в–волнуйтесь, ч–черт подери…
Светка вдруг хихикнула - Марина как–то и забыла про нее. А зайцы, оказывается, не дремали. Рада, идиотка, отомстила.
- Встретимся девятого, - сказал Сергей, прощаясь. Марине он только кивнул еле–еле.
Кузьмин сел в машину и резко закинул руку ей на плечи, пытаясь придвинуться. Лицо у него было наглое. Она отодвинулась, и он упал на сиденье.
Достукалась.
Он все еще лежал лицом в сиденье и тихо всхлипывал. Она поняла, что он смеется, только тогда, когда он Расхохотался во все горло.
И снял своим смехом ее тревогу и раздражение. Пожалуй, он рад, что к ней, оказывается, не надо приставать и что он останется джентльменом, если просто довезет девушку до дома.
- Хороший вечерок, - сказал он сквозь смех. - Отличный.
- Давайте покатаемся?
- Давайте.
Помолчали, но совсем не напряженно.
- Как вам этот Хромов? - спросила она его потом.
- Отличный м–мужик.
- А вам не кажется, что он жуткий бабник?
- Нет, что вы… Просто ему не везло.
- Ах вот как. А теперь повезло?
- М–мне она не н–нравится, но она его очень любит. Не то, что предыдущая…
- А что за предыдущая?
- С–сбежала с режиссером. К–кинозвезда.
- Кто вам это сказал?
- Он сам. А на з–заводе б–болтают всякую чушь…
- И он не постеснялся сказать вам, что от него сбежала женщина?
- Он очень ч–честный п–парень.
Вот такие новости узнала она в тот знаменательный вечерок. И снова какой–то бес толкнул ее сказать:
- Этой кинозвездой была я.
- В–вы ошиблись, я не настолько пьян, чтоб поверить этому.
- Почему? - обиделась она.
- Потому что вы слишком играете в жизни, да еще плохую роль.
Он еще постоял внизу, пока она не поднялась наверх и не крикнула ему:
- Спасибо, Юра, я дошла.
На ступеньках у самой площадки сидел Стасик и жевал хлеб. Одиночеством, будто сквозняком, тянуло от его сиротливого взгляда.
- С кем это ты? - каким–то странным тоном спросил он.
- Так, один знакомый… А ты что тут сидишь?
- Жду тебя, а мне не открывают.
- Ну так пошли.
- Не стоит. - Опять этот странный тон.
- Стасик, что с тобой? - Марина хотела погладить его по голове, но он резко увернулся и медленно пошел вниз по лестнице.
Мало того, что она пережила этот бредовый, пошлейший вечер, так вот и Стасик уходит.
- Стасик, миленький, не уходи, - противным, дрожащим от слез голосом крикнула она.
Он уходил так, будто навсегда.
Она кинулась вслед за ним, схватила за руку:
- Стасик, зачем же ты–то уходишь от меня? Не уходи не уходи! - она уже плакала и ничего не видела от слез. Потом - его горячее дыхание на щеке, легкие прикосновения губ, а когда она наконец–то поняла, что он ее целует, вырваться было уже невозможно. Да ей уже и расхотелось вырываться. Ну и пусть, думала она, вот я такая. Мне хорошо так. Ну и пусть…
Они сидели на лестничном окне или, может, на ступеньках, не важно. И сколько времени прошло - не важно. Важно только это чудесное состояние - будто смотришь на огонь и не отвести глаз. Они не видели друг друга и не сказали друг другу ни слова, она даже не помнила, как расстались.
Дома ее встретила заспанная Жанка.
- Боже мой, посмотри на себя, - и сунула ей в руки зеркало.
- В чем дело?
- Целоваться не умеют, а туда же. Ну что, не говорила я?
Только тут Марина увидела, что губы ее занимают пол–лица.
- Научимся, - ответила она и почувствовала, что хочет только спать.
Зачем–то сняла старую простыню, постелила свежую крахмальную и только потом блаженно вытянулась на ней.
- А ты когда пришла? - спросила у Жанки.
- Вам видней, я через вас переступила…
- Заткнись, - промямлила Марина, засыпая. Помнила только, что все улыбалась, отчего губы сладко ныли, и была рада, что хоть эта боль осталась от всего только что происшедшего.