4
Федя не замечал, как мелькают дни. То в школьную библиотеку записывался, то о колосках думал, об Оксане. В субботу на большой перемене в класс пришел редактор газеты Илья Ляпунов с фотоаппаратом на треножнике. Появились директор школы и завуч.
Среди бела дня зажгли электрический свет, Мартынова усадили за парту, раскрыли перед ним учебник и попросили быть сосредоточенным, но глядеть мимо глазка объектива.
Редактор Илья Ляпунов сделал снимок, потом сфотографировал Мартынова с учительницей у доски. Звонок уже давно прозвенел, всех усадили по местам, но урок не начинался, у Мартынова брали интервью о начале учебного года и о сборе колосков.
- Когда ты, Виталий, собирал колоски, ты в первую очередь думал о своем воине-отце? - спрашивал Илья Ляпунов, впиваясь глазами в Мартынова и одновременно сильно встряхивая над раскрытым блокнотом самопишущую ручку.
- Я старался, - ответил Виталик, и его желтые глаза глядели мимо всех. - Все старались. Наша учительница…
- Виталик, - быстро перебила его учительница. - Отвечай на вопросы товарища редактора. Ты, конечно, думал о наших славных бойцах-защитниках, думал о своем отце, раненном на поле боя!
- Я думал! - сказал Виталик.
- Прекрасно! - воскликнул Илья Ляпунов. - Записываю.
Однако ручка писать не пожелала.
- Позвольте! - Илья Ляпунов наклонился к Фединой парте, взял его ручку, обмакнул перо в чернильницу и что-то записал в блокноте.
Потом он сунул Федину ручку в карман, сложил гармошку фотоаппарата и удалился.
- Времени у нас еще достаточно. Напишем диктантик! - сказала учительница. - Раскрыли тетрадочки. Страшнов, почему ты сидишь?
- У меня ручку взяли.
- Ах, эти писатели, такие рассеянные! - засмеялась учительница. - Возьми мою.
- Эй! - окликнули Федю, когда он вышел из школы. Из-за угла выглядывала Оксана. - Поди-ка!
Федя подошел.
- Какие уроки задали, покажи!
Федя раскрыл тетрадь и дал списать Оксане домашние задания.
- Как же ты со школой будешь? - спросил Федя.
- Не знаю. Скорее бы Клавдия Алексеевна приезжала. Она - добрая. Ей про все рассказать можно. Вот увидишь. Она даже дочке своей двойки за дело ставит.
- А кто ее дочка?
- Во! - удивилась Оксана. - Ты же сидишь с ней.
- Я с мальчишкой… - И Федя тотчас прикусил язык. Вот это да! - А как же… зовут дочку?
- Лилька она!
- Лилька? - Федя никак не мог заставить себя прекратить краснеть. Он краснел, краснел. - Домой мне надо.
- Иди! Чего, тебя держат, что ли?
Федя бросился бежать.
- А тетради-то?
Пришлось вернуться, и тут их увидал Яшка. Он подошел и сказал:
- Федька, на мельницу, может, сходим? Оксана рыбное место покажет.
- Пошли! - согласился Федя.
И они сразу перебежали дорогу, чтобы подальше от школы быть, чтоб учительница не заметила.
- А вот Кук! - увидал Федя.
Кук стоял на пригорке и глядел в их сторону.
- Пошли с нами! - крикнул Яшка.
И Кук бросился догонять их.
5
По низкому бревенчатому мосту - его перед половодьем разбирают - ребята перебежали на низкий степной берег Истьи. Стежка повторяла изгибы реки, и ребята шли и глядели на воду, на свои отлакированные водой тени.
Река не узнавала их. Она все всплескивала и всплескивала под размытыми берегами, будто старуха бормотала. Она была холодная, как ужинка. На середине течение морщинило отливающую железом речную гладь, и с этой мелкой ряби срывались тощие, едва приметные косицы холодного пара.
- Как зимнее дыхание! - сказал Федя.
Яшка задрал голову.
- Чего же не зимнее. Вон небо-то - совсем пустое.
- Мой папаня пятое ранение получил! - погордилась Оксана. - Слава богу, не сильное. Обещает скоро подлечиться и до Берлина дойти.
- Ты скажи, чего делать будем с учительницей нашей? - Яшка даже остановился от своего вопроса, а потом сел.
И все сели.
- Сказать ей надо, - предложил Федя.
- Какое там! Это не Клавдия Алексеевна. - Яшка кинул комок земли, и все затаили дыхание и послушали, как он булькнет.
- Давайте колоски собирать за себя и за Оксану! - обрадовался придумке Федя.
- Ярослав, а чего ты молчишь? - рассердился Яшка.
Кук вздрогнул.
- Я не знаю, как быть.
- Ты думай!
- Чего тут думать? - Яшка опять кинул в реку комок земли, и опять все послушали, как булькнет. - Я у ней в первом учился. Поучился да и остался на второй год. Она день-другой покричит, а на третий как ничего и не было. Ты, Оксана, не бойся, завтра приходи. Вот увидишь, она тебе ничего не скажет.
Оксана поднялась с земли.
- Побежала. Я одна, бегом. Дел по хозяйству много.
Ребята смотрели девочке вслед, потом опять на воду.
- У нее через неделю день рождения! - сказал Кук.
- Пятнадцатого сентября. - Яшка обеими руками, как большой парень, поправил кепку. - Подарок бы надо ей сделать.
- Давайте все вместе подарим! - загорелся Федя.
- А ты что, тоже ее любишь? - спросил Яшка.
У Феди от такого вопроса макушка вспотела. Яшке неправду сказать нельзя, а скажешь правду, может, и засмеют.
- Люблю!
- Вот и я люблю! - Яшка солидно покачал головой. - И Кук тоже любит. Мы ее двое любили, а теперь вот трое нас.
- Втроем подарок легче купить, - сказал Федя.
- А чего купить? Чего есть-то в сельпо?
- Компас можно купить.
- Матерьялу бы на платье…
- Такое большие дарят.
- Ну, мы тоже не маленькие! - нахмурился Яшка, а Кук вскочил на ноги:
- У мамы есть материя! Бордо! На платье куска этого ей не хватает… Я могу попросить.
- Попросить… - уныло протянул Яшка. - И матерьял, небось, дорогой. Сам говоришь - бордо.
- Бордо! - согласился Кук.
- У меня рубликов пятнадцать припрятано, - сказал Яшка.
- У меня семь рублей! - подхватил Кук.
- А у меня двести!
- Не привирай! - осадил Федю Яшка.
- Я не вру! - Федя не мог сказать про тридцаточки тети Люси. - Мне давали на дни рождения, я не тратил… Вот и накопилось.
- На такие деньги мы чего-нибудь на толкучке приглядим, - раздумался Яшка.
Они пошли домой.
- Как хорошо, что мы все любим Оксану! - не удержал в себе радости Федя. - Ну ведь правда?
- Выходит, что так! - согласился Яшка. - Мы еще пацанье, нам одну любить можно. Это уж потом драться будем.
Федя покосился на Яшку и зябко повел плечами: не хотелось ему ни Кука бить, ни Яшку…
- А как мы подарок будем дарить? - опять спросил Федя.
- Вынем да подарим, - сказал Яшка.
- А лучше привязать к стреле и пустить в форточку.
- Раскокаешь стекло, а попробуй его достань.
Нет, Яшка не понимал таинственного!
6
Когда отца брали в армию, мама научилась прясть шерсть. У нее была хорошая, легкая прялка. Засыпалось под прялку сладко. Колесо ветерки затевает: ж-жу да ж-жу-у педаль поскрипывает. Сколько раз глядел Федя на железную трубочку, через которую пряжа на катушку наматывается, совсем один глядел - никого в доме в то время не было, а все-таки ничего не высмотрел. Будто и маячило что-то, да неясно. Не удалось Феде и через прялку волшебное углядеть.
Опять пришли длинные ночи, опять мама села за прялку. Электричество не горит, солярка, наверное, на станции кончилась. Выручает верная керосиновая лампа. Керосин не чистый, вспыхивает. Оба огненных языка вытягиваются, коптят. Но Федя любит запах копоти, любит смотреть на дрожащий золотой кружок на потолке. У кого керосиновая лампа, у того своя домашняя луна.
Федя сидит, прислонясь спиной к протопленной, теплой печи.
На их класс школьная библиотекарша сегодня дала десять книжек. А Феде самую главную - "Павлика Морозова". Он ведь на первой парте сидит.
Дали книжку всего на два дня, чтоб к Октябрьской, когда третий класс будут принимать в пионеры, все успели прочитать.
Федя, конечно, знает: Павлик Морозов - пионер-герой. Его убили кулаки за то, что он был против кулаков. Убили родственники.
Вон бабка Вера тоже Феликсу и Милке про мельницу свою рассказывает, про свою хорошую старую жизнь.
- …Иван Потапыч, брат вашего прадеда Алексея Потапыча, и сам был не промах на чужое, а жену взял - колдунью, - голос бабки Веры из-за печи, как из бочки, гудит, не хочешь - будешь слушать.
- Так зачем же он колдунью взял? - пугается Милка.
- Он не знал, что она колдунья! - объясняет Феликс.
- Да ведь, конечно, не знал. А там разве поймешь? Сама-то я маленькая была. А братья как поделили мельницу, так и возненавидели друг друга. Может, Иван Потапыч и нарочно колдунью приглядел себе, чтоб братьев своих испортить. Отец у нас все время болел. А ведь молодой был. Тридцать пять для мужика разве возраст? Алевтина болезни напускала. Один раз едва отходили. Спасибо Юшке. Юродивый у нас кормился. Вот Юшка и приходил к нам отъедаться. Особенно зимой. Мать юродивых любила приваживать. Да и, слава богу, места для всех хватало: и гостей принять, и работников положить, и всяких приблудных… Вот отца схватило однажды, помирает и все. Дыхание останавливается… Тут Юшка! Бежит через комнаты к матери:
- Анна Павловна, скорей! - схватил ее за руку и тянет на кухню. На кирпич в печке показывает. - Вынимай!
Печку только затопили, еще как следует не разгорелась, а уже горячо. Мать стоит, не поймет. А Юшка сам в печку с головой сунулся, вынул кирпич.
- А это сама вынимай, своими руками!
Мать в нише пошарила, достала клок волос и кусок материи.
- Узнаешь? - спрашивает Юшка.
А волосы отцовские, золотистые, и материя от его поддевки.
- Кропи святой водой! Колдовство это! - кричит Юшка. - Коли сгорело бы, покойник был бы в доме, а теперь обошлось.
И верно, отпустила болезнь отца. А вы вот и подумайте сами, есть колдуны или нет их.
- А если они есть, как же с ними бороться? - спрашивает Феликс.
- Крестом и молитвами, - отвечает всеведущая бабка Вера.
- Вот она какая, твоя хорошая старая жизнь! - кричит Федя.
Мама вздрогнула.
- Что ж ты пугаешь?
- А чего она?.. И сад у нее, и мясо, а сами за богатство убивали друг друга.
Бабка молчит. Все молчат. Приходит и садится возле старшего брата Феликс. Феликс тоже за то, что старая жизнь была плохая, как в книжках пишут, а не как бабка Вера рассказывает. И отец за то, что старая жизнь была убогая. Он так и говорит, когда сердится на бабку Веру:
- Брось свое вспоминать! Брось придумывать. Убого вы жили. Вся жизнь была убогая.
А мама когда за отца, когда за бабку Веру.
Федя думает о Павлике Морозове, а мысли на Оксану перескакивают. Как же ей помочь? А помочь надо! Настоящий пионер в беде друга не оставит.
- Мама! - говорит Федя. - Мне нужно вот теперь, вот сейчас сходить к нашей учительнице.
Мама останавливает колесо прялки.
- А ты знаешь, где она живет?
- Знаю. В доме учителей, возле школы.
- Не заблудишься ночью? Не испугаешься?
- Мама, меня через два месяца в пионеры будут принимать!
- Хорошо, иди, - говорит мама. Она не спрашивает, зачем сыну вдруг понадобилась учительница. Она помогает ему одеться и сама набрасывает на плечи платок.
- Я один! - дрогнувшим голосом говорит Федя.
- Конечно, один! Я закрою за тобой дверь.
7
"Как темно! Словно под печкой", - так думает Федя, выходя из теплых сеней в ночь. Он закрывает глаза, чтоб не увидать возле крыльца какую-нибудь колдунью: хорошо, мама хоть не торопится закрыть дверь. Федя идет зажмурившись, неги промахиваются мимо земли, попадают в лужи. Федя останавливается, считает до трех и открывает глаза.
Темно. Война еще не кончилась, уличные фонари не горят. А небо все-таки не совсем черное - грязь мерцает. Скользко. Федя поскользнулся раз, другой. "И как это тетя Люся с работы ходит? Отец тоже по ночам ездит. Не боится".
Федя подумал о других и забыл о себе, а когда вспомнил, то уже стоял возле учительского, длинного, как барак, дома.
"Что же я скажу учительнице?" - испугался Федя и поскорее начал стучать в дверь, чтоб не повернуть назад.
- Кто? - спросили со страхом за дверью.
- Я! - крикнул Федя.
- Кто это - я?
- Страшнов, Федор.
Дверь приоткрылась. Из двери выглянула учительница.
- Что тебе, Страшнов?
- Не выгоняйте с уроков Оксану. Она не нарочно за колосками не ходила. Ее маму послали бересклет драть, дома одни малыши остались. Оксана - хорошая.
- Не шуми, Страшнов. Люди спать ложатся. - Учительница вышла из комнаты. - Дисциплину, Страшнов, никому нарушать не позволено. Я человек в вашем классе временный, но мне не все равно, какими вы растете. Пусть Оксана сидит на уроках, однако отметку за поведение я ей снижу.
- Спасибо вам, - сказал Федя. - Как пойдем еще за колосками, она вдвое соберет. Честное слово! Мы с Яшкой и Куком собирать будем колоски. Для нее.
- Да не надо ничего! Никаких колосков. Ступай! Ступай! - И учительница повернула Федю к себе спиной и подтолкнула к выходу из общих сеней.
Дверь тотчас захлопнулась. Федя прислонился спиной к стене, и было ему не страшно и не холодно.
- Порядок! - сказал он и пошел темной улицей не сутулясь, не замирая, не вглядываясь опасливо во тьму - не стоит ли кто впереди?
8
На уроках Федя исподтишка разглядывал Лильку. Кожа на лице у нее была как папиросная бумага, даже светилась. Губы чуть-чуть розовые и сложены так беспомощно, так доверчиво, что только чурбан мог не разглядеть - девочка это, истинная девочка.
Лилька вдруг повернулась к нему и, сияя маленькими, как незабудки, глазками, спросила:
- Ты что на меня смотришь?
- Я не смотрю! - очень глупо сказал и еще глупее отвернулся.
Она взяла его за локоть и потянула к себе, он ощетинился, как зверек, а она, вся светясь, сияя, прошептала:
- Завтра мама приезжает.
Учительница покосилась на Лильку, но улыбнулась ей.
- Да, ребята! Завтра, после успешной операции, возвращается Клавдия Алексеевна. Тише! Я понимаю вашу радость. Мне, как педагогу, импонирует детская любовь к своему первому учителю, но предупреждаю - вам придется еще потерпеть. Клавдия Алексеевна сразу не сможет выйти на работу. Ей надо отдохнуть. И еще я вас порадую сегодня. Последний урок у вас - военное дело.
- А военрук - фронтовик? - спросили ребята.
- Кажется.
Это "кажется" сбило с толку, и "ура" было недружным.
9
- Нет, парни! - сказал военрук. - На фронте не был. Служил в тыловых частях, но выполнял особые задания, в том числе с бандеровцами сражался. Получил три ранения сразу.
- Награды есть? - спросил Яшка.
- Именное оружие. Годится?
- Годится, - сказал Яшка.
- А теперь: "Взвод - стройся!"
Мальчишки и девчонки выскочили из-за парт, построились возле доски.
- Так, - сказал военрук. - Командирами назначаю: Мартынова - взводным, Страшнова - командиром первого отделения, Лилю… фамилию подскажите…
- Веселова!
- Веселову командиром второго отделения. А командиром третьего будешь ты, - военрук показал на Яшку. - Товарищи командиры, шаг вперед. Займите свои места в строю.
И маленький Федя теперь стоял вторым, за Мартыновым.
Пошли на улицу, ходили строем, учились сдваивать ряды. Потом прыгали в парке через окоп, прошли вдоль линии обороны - когда-то в Старожилове ждали немцев.
- Это вот - форменное пулеметное гнездо! - показал военрук широкий окоп. - Кто мне скажет, как станковый пулемет называется?
- Максимка! Максимка! - закричали ребята.
- Верно. А ты чего руку тянешь?
Руку тянул Кук.
- Неправильно. Пулемет называется "Мáксим", потому что его сконструировал американец Хайрем Мáксим.
Военрук почернел.
- Ты бы вот что, как тебя? Подскажите…
- Пресняков! Кук! - закричали ребята.
- Ты бы, Пресняков, катился отсюда. Я ребятам военные тайны буду доверять. Кое-какие. А военные тайны не для твоих ушей.
Маленький Кук стоял тоненький-тоненький, и его ветром, как сухую былинку, покачивало. Он облизнул треснувшие на ветру, с кровяными корочками, губы и пошел. Прямой, хоть качал его ветер, но прямой. Пошел сначала куда глаза глядели, в парк, а потом повернул и пошел к школе.