3
Иннокентий шел к дому, мимо риги, через скошенное поле пшеницы. В поле Федя был на виду, и старик его приметил.
- Ну, что же ты робеешь? - сказал Иннокентий громко. - Догоняй!
Федя остановился, так его поразили эти слова. Старик шел, не убавляя шага. Федя подпрыгнул, побежал за стариком, поравнялся с ним.
- Ты - сын нового лесничего, - сказал Иннокентий. - О твоем отце народ хорошо говорит. Кому может, помогает. А помощь в наши времена каждой семье нужна.
Федя видел только босые ноги старика, белые от пыли солдатские штаны под сапоги.
- Смотри, сколько лежит колосков. А взять их не разрешают.
Старик шагнул на поле, поднял два колоска. Один дал Феде. Они вышелушили зерно, пожевали.
Поле кончилось, и теперь начинались луга.
- Посидим? - предложил Иннокентий.
Сели на траву.
- Я знаю, - сказал старик, - ты хочешь узнать у меня, как добыть силу чародея.
Федя закрыл лицо руками и тотчас пожалел, что выдал себя, но старик был серьезен. Федя посмотрел-таки в его глаза и узнал их. Такие глаза бывают у птиц. Под седыми кудрявыми бровями они сияли лучезарно, прекрасно-серые, с пронзительными черными зрачками. Серая борода закрывала старику грудь. Усы терялись в бороде. Зубы у старика были целы. Он и волос не растерял. Они, как грозовые тучи, дыбились над страшно высоким лбом, грубым, мощным, с крутыми шишками ума.
Иннокентий взял из мягкой, теплой пыли, пахнущей колесами телег, засохшую веточку.
- Вот первая заповедь, мальчик. Если тебе нужна палка, поищи, не убивая ради прихоти живое дерево. Неисчерпаемость живого - только видимость.
Федя смотрел на старика, и губы его шептали, повторяя за ним: "Не убивай ради прихоти живое дерево".
- А вот тебе, мальчик, истина истин! - старик раскрыл ладонь, и в ладони у него лежало зернышко пшеницы. - Если ты умом и сердцем поймешь, что все великое, чем богат и высок человеческий род, заключено в зерне, из которого выпекают хлеб, можешь жить смело и весело. Ибо каждый твой поступок будет - правда.
- "Все великое, чем богат и высок человеческий род, заключено в зерне, из которого выпекают хлеб…" - прошептал Федя.
- Эти истины на "потом", - сказал Иннокентий. - Под каким знаком ты родился?
- Не знаю, - признался Федя с отчаянием.
- Не печалуйся, мальчик! Не всякое знание благословенно! Горько мне сказать тебе, но знание тоже не делает человека счастливым. И все же стремись к знанию, ибо из невежества проистекает довольство и покой, подобный покою свиньи, хрюкающей в зловонной луже.
Иннокентий говорил столь возвышенно и страстно, словно слушала его толпа профессоров, а не мальчик, которому предстояло пойти в третий класс. Федя боялся, что голубой старик вдруг догадается об этом, и, действительно, Иннокентий смолк, щуря глаза и как бы выглядывая что-то на поле.
- Так в каком месяце ты родился? - совсем другим голосом, словно бы мимоходом, спросил Иннокентий.
- В августе.
- Ты рожден под знаком Льва, мальчик!
4
Солнце нагрело золотые сосновые доски Фединого сундука. Он лег, согнув ноги - перерос свое ложе, - лег, не подкладывая под голову подушки. Пусть будет жестко, неудобно. Но он сразу же и позабыл про неудобства. В голове вихрь.
Если есть на белом свете такие взрослые, как этот старик, значит, и сказки случаются наяву.
Домишко Иннокентия разве не сказка? Сказка!
"Ты рожден под знаком Льва, мальчик!"
Наверное, это хорошо - родиться под знаком Льва. Лев - самый сильный зверь, но его никто не называет злобным, как тигра.
Сильный может сделать больше добра, чем слабый. А что можно сделать доброго людям теперь, вот сейчас же?
Федя вскочил с сундука, подбежал к матери, прижался к ней. Давно с ним такого не было.
- Мама, пожалуйста, отпусти меня к Яшке. Я тебя очень прошу. Очень! Мы с ним в одном классе будем учиться. Он хороший. Ему надо помочь убрать сено.
- Конечно, помоги. Смотри только с вилами осторожней! А почему ты к Виталику Мартынову не ходишь?
- Я его ненавижу, мама.
- Что ты! Так нельзя.
- Мама, Мартынов все гадости делает исподтишка.
Сено!
- Сначала кувыркаемся! - распорядился Яшка.
Ребята сорвались с места, и Федя сорвался. Ребята на крышу, и он на крышу.
- Э-э-э-й-й! - крикнул Яшка, руками схватил себя за ноги, и, кувыркнувшись в воздухе, полетел головой в стожок. Ребята посыпались следом, и Федя вдруг остался один на крыше.
- Чего же ты?! - крикнул Яшка.
Федя придвинулся к краю, но посмотреть вниз не решился. Он смотрел на ласточек, ласточки ловили мошек, разгоняясь по небу, как по льду, замирая вдруг, словно пропускали вперед себя отставший ветер и, обманув его, ныряли к земле.
- Он боится! - крикнул Ванечка, меньшой Яшкин брат.
Федя боялся, но он раскрыл руки, завел их за спину и полетел, удерживая тело прямо, и упал в сено грудью. Оно дохнуло на него коровьими теплыми боками, высохшими, но все еще пахучими летними дождиками.
- О! - крикнули ребята. - Он летел, как ласточка. Федька - птица. Касаточка!
Глава седьмая
1
Тетя Люся, сраженная собственной добротой, разрыдалась. Она купила, да что там купила - охотников купить много - она достала, выклянчила, выхватила, опередив редактора газеты Илью Ляпунова, начальника электростанции Васильева и своего непосредственного начальника, завсельпо Ивана Марковича Флирта, - школьный ранец, на ремнях, с застежками, с потайными внутренними карманами и с двумя явными, внешними, для пенала и для чернил.
- Вот, теперь видно, идет сын лесничего, а не какого-нибудь ночного сторожа! - тетя Люся вытирала слезы косынкой. - Ну, Федька, учись! Мы о таком богатстве, когда сами в школу ходили, и не мечтали. Мать холщовую сумку сошьет - вот и вся обнова.
- Сумки-то, верно, холщовые были, да вас-то десятеро, каждому за портфелем в город ездить накладно, зато на лошадях в школу возили. На своих! - это высказалась бабка Вера.
- Ладно, мамка! Что было, то прошло! - тетя Люся села на табуретку, обняла Милку и Феликса и счастливыми глазами глядела на Федю. - Вылитый отец!.. Ты, Милочка, не куксись. Тебе в школу через год - купим, а Феликсу через два. Все вы у нас с портфелями будете, не хуже других, а может быть, и побогаче… Но с тебя, Федя, спрос теперь особый. Подавай младшим пример.
Федя пример подавал уже два года. Читал он много. Прочитал если не больше, то уж никак не меньше тети Люсиного. Беда его - чистописание и арифметика. По чистописанию то перо кляксу посадит, то рука дрогнет, и какая-нибудь шипящая разъедется на полстроки. По арифметике Федя твердо складывал, но уже в вычитании затруднялся, умножал без ошибок на пять и на десять, разделить без помощи мог на два, на три - пробовал, на четыре или тем более на шесть - голову попусту не ломал. Посидит на контрольной, поглядит, перепишет пример, выведет вожжи, которые означают "равняется" и тоскливо ждет звонка. Перед звонком, чтоб не посчитали за бунтовщика, рядом с вожжами впишет какую-нибудь цифру, наугад, но такую, чтоб учительница не очень уж и возмутилась. К задачам Федя не притрагивался. О эти жуткие велосипедисты и пешеходы! Федя ждал настоящей учебы, когда будет география, история, ботаника! По истории и географии он и в первом классе знал за семилетку.
Учеба учебой, а ранец Феде очень понравился. Наденешь, и как десантник с парашютом. Одно опасно: после такого подарка тетя Люся обязательно будет дневник проверять, требовать тетрадки с домашними работами.
- Федя! - сказала мама, указывая на тетю Люсю:
- Большое спасибо! - опомнился Федя.
Покраснел, дал Милке и Феликсу потрогать пряжки, положил ранец в свой угол и хотел удрать, но бабка Вера была тут как тут.
- Ранец-то повыше убери! На печку, а то дети до школы отделают. Такое богатство не на год.
Федя послушался. Поставил табуретку, положил ранец на печку.
- Ты бы хоть поцеловал тетю! - сказала мама.
Федя чмокнул в рыжеватую, пахнущую духами теткину мягонькую щечку. Чмокнул и бежать.
- От радости он такой, - сказала бабка Вера. - Замечаю, боится нежным быть. К нему с добром, а он как волчонок.
- Возраст у него такой, - повинилась за Федю мама.
2
Раньше Федя учился в школах-избах, в обыкновенных, деревянных, деревенских. Старожиловская школа была двухэтажная, каменная, с библиотекой, с батареями вместо печек, настоящая городская школа.
Федя не захотел, чтоб его провожали. Ребята засмеют: третьеклассник с мамой пришел. Но и к школе подойти не осмелился. Перед высоким крыльцом кипела школьная братва.
- Гам-гам-гам-гам! - висело окрест.
- Гав-гав-гав! - брехали все собаки Старожилова.
- Гий-гий-гий! - кричали с деревьев школьного парка соскучившиеся по ребятам галки.
Федя стоял под деревом, шагах в пятидесяти от школы, не зная, как ему быть: то ли обратно повернуть, то ли нырнуть в эту кашу и спрашивать, где третий класс.
- Федька, здоров! - кто-то больно трахнул ладонью по плечу.
Это был Яшка.
- Ну, чего? Поучимся?
Яшка положил под дерево свой облупившийся белый дерматиновый портфель и сел на него.
- Садись. Учителя выйдут, тогда и подойдем. А то все орут, как маленькие.
Федя снял с плеч ранец, положил на землю…
- Зачем такую вещь портить? - расстроился Яшка. - На мой садись.
Он подвинулся, а у Феди от благодарности навернулись на глаза слезы: как-никак страшновато в первый же день отделать "тети Люсин" ранец.
- Ну так что, говорю, поучимся?
- Поучимся!
3
Пахло непросохшей побелкой, партами, мелом. Ребята вертелись, перекрикивались, толкали девчонок, девчонки, поднакопив обиду, собирали учебники стопкой и вдруг трахали обидчиков по головам.
Учительница завела ребят в класс, сказала, чтобы садились, как сидели в прошлом году, и, когда Федя остался один, показала ему на первую парту:
- А ты, Страшнов, - сюда.
Федя удивился - учительница уже знает его, и еще больше тому, что посадили его с маленьким мальчиком, наверное, тихоней. Все мальчики сидели с девчонками, даже Мартынов.
Первый урок в новой школе начался необычно, по-городскому.
Учительница, прямая, как спинка стула, с мешочками под глазами (а глаза у нее были как дважды разведенные водой синие чернила) улыбнулась и напряженными тонкими губами сказала четкие слова, словно камушки холодные просыпала:
- Новая программа третьего класса упрощена. Уроки истории будут давать теперь только в четвертом классе. Однако первый урок нового учебного года мы посвятим все-таки истории. Назовите основные победы нашей Красной Армии, которых она достигла летом текущего года.
Руки взметнулись, словно лес вырос.
- Третьего июля взяли Минск.
- Форсирован Буг.
- 1-й Белорусский фронт вошел в Польшу.
- Взяли город Люблин.
- Наши взяли Брест.
- Войска армии Чуйкова форсировали Вислу.
- Еще, ребята! Еще! - говорила учительница, и в глазах у нее почему-то стояли слезы.
- Взят Львов!
- Белосток!
- 20-го августа войска 2-го и 3-го Украинских фронтов разгромили фашистов под Яссами - Кишиневом, - это сказал Мартынов, четко, полным ответом, сразу понятно: сын офицера.
- Молодец, Виталий! - похвалила учительница. - Еще, ребята! Еще!
- В Словакии народное восстание!
- В Крыму и на Украине уничтожено восемнадцать вражеских дивизий!
- Еще, ребята!
Федя перебирал в памяти сводки Совинформбюро. Что же еще взято?
- В последних боях на Украине взято пятьдесят семь городов.
Хотелось поднимать и поднимать руку, и называть, называть взятые у врага города, но вот кто-то сказал:
- Маршалу Жукову во второй раз присвоили звание Героя Советского Союза.
- Ура маршалу! - вдруг звонко крикнула учительница и взмахнула сухим, напряженным, острым кулачком.
И Федя закричал:
- Ура!
И не услышал себя, так все громко закричали.
И потом все ребята оглядывались, смотрели друг на друга, словно это они взяли города, уничтожили дивизии, форсировали реки.
- Спасибо, ребята! - учительница отошла к окну и вытерла глаза белым, почти голубым от белизны платочком.
Но когда вернулась к столу, она была прежняя, сухая, строгая и, наверное, злая.
- Продолжим урок, - сказала она. - Скажите мне, что вы знаете о героическом прошлом нашей Родины. Назовите полководцев.
Руки бодро поднялись, но когда был назван Суворов, Кутузов, Александр Невский и Минин и Пожарский, увяли.
- Виталик Мартынов, помоги классу! - вызвала учительница.
Виталик встал, глядя желтыми глазами перед собой и слегка улыбаясь, назвал Багратиона, Дмитрия Донского, адмиралов Нахимова, Ушакова, Лазарева.
- Корнилов! - подскочил Федя.
- Адмирал Корнилов. Руку надо поднимать, Страшнов. Еще можешь назвать полководцев?
- Князь Святослав! Князь Олег! Князь Меншиков, Петр Первый, Иван Грозный, князь Потемкин и Барклай де Толли.
- О! - учительница даже глаза закрыла. - Ералаш. Монархи, князья, впрочем, за исключением Потемкина и Барклая де Толли, ответ правильный.
- Суворов командовал корпусом, а Потемкин всеми войсками, - не сдался Федя. - А Барклай де Толли хоть и отступал, но Кутузов тоже отступал и даже сдал Москву.
Учительница посмотрела на Федю так холодно и так долго, словно примораживала.
- Садись, Страшнов! Кто еще добавит?
Мартынов поднял руку.
- Богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович.
- Молодец! - расцвела учительница.
- Никита Кожемяка еще! - пробурчал Федя.
- Ярослав, что ты тянешь руку? - слегка поморщилась учительница.
Федя так и развернулся всем корпусом. Как же он не увидел? На последней, самой большой парте, в углу, сидел маленький Кук. Он теперь встал, но над партой были видны только голова да плечи.
- Забыли назвать адмирала Макарова, генерала Брусилова, генерала Скобелева, Тотлебена, гетмана Богдана Хмельницкого, а из богатырей Садко, богатого гостя.
- Мы не забыли, Ярослав, а не успели как следует сосредо…
- …точиться, - договорил Мартынов.
- Садись, Ярослав. Твои добавления, за исключением Садко, правильные. Кто скажет, почему нельзя было называть Садко?
- Потому что он купец! - сказал Яшка с места.
- Яша, поднимись, отвечай полным ответом.
- Садко - купец! - повторил Яшка. - Он совершил подвиги ради наживы, а не ради народа!
- Молодец! - учительница открыла журнал. - За такой ответ ставлю "отлично". "Отлично" получает также Мартынов. Страшнову - четыре.
- А Куку? - спросил Яшка.
Учительница сердито покраснела.
- Ответ был с ошибкой, а троек в первый день я не ставлю.
В перемену Федя узнал, что учительница у них не настоящая, настоящая в Москве, ей делают операцию. Настоящая - добрая, не то, что эта, нынешняя - историчка, из старших классов.
Федя узнал все это от мальчишки в зеленой длиннющей кофте.
- Это мамкина! - сказал он беззаботно. - У нас дома ветерок гуляет. Папаню в первый год убили, а маманя на всех нас не наработается. Да мы ничего, не горюем. У папани еще три брата на войне.
Федя подошел к Мартынову, постоял возле него, но Мартынов разговаривал с мальчишками из пятого, Федю не заметил.
В горячке новой жизни Федя не разглядел, где сидит Оксана. На уроке он оглядывался, но не нашел ее.
Когда прозвенел звонок, Федя прибежал за свою парту, стал искать, оглядел свой ряд и задние парты, вытягивая шею, - нет, не было Оксаны. И вдруг:
- Хи-хи-хи!
Тихонько, счастливо.
И Федя заалел, как роза: Оксана сидела у него за спиной, на второй парте. Она положила голову на руки, поглядывала на него и хихикала.
- Смышляева, прекращайте смех! - сказала учительница, стремительно пересекая пустое пространство от двери к столу. - После уроков всем классом идем на поле собирать колоски для нашей родной армии.
- Чего же делать-то? - спросила на перемене у Феди и Яшки Оксана. - Маму бересклет драть отправили. Малышня дома одна. Голодные, небось, сидят.
- Сбеги! - посоветовал Яшка.
- Бересклет тоже для армии нужен, - сказал Федя. - Из него каучук делают.
Оксана сбежала. Не будь одной ее, не заметили бы, но беглецов оказалось пятеро.
- В первый же день учебы такое непослушание! - изумилась учительница. - Немедленно отмечу это в журнале.