10
Едва Кук вышел из дверей школы, ему кинули на голову половую тряпку и стали бить.
Федя с Яшкой вышли чуть раньше. Они оглянулись на шум и увидали: бьют Кука старшие, пятиклассники.
- Гады! - заорал Федя. - Гады! Цуру позову! Я всех знаю. Он вас всех убьет.
Ребята отскочили от Кука, забежали за угол. Из школы вышел Мартынов. Глянул через плечо на Кука и прошел мимо.
11
Николай Акиндинович сидел в конторе, неумело двигая костяшками на счетах. Было воскресенье, и Федя тоже сидел в конторе, срисовывал с книги через переводную бумагу танк.
- С бересклетом у нас чепуха получается, - вздохнул отец. - Килограммов сорок еще нужно для плана. А планы в военное время, сам понимаешь, необходимо перевыполнять.
Кусты бересклета всегда манили Федю своими загадочными плодами. В граненых нежно-розовых коробочках таился оранжевый огонь, а в нем черное блестящее зерно.
Федя жалел растения и редко вскрывал коробочки бересклета, но всякий раз, решившись поглядеть, что там внутри, замирал сердцем: а вдруг вместо зернышка явится ему Дюймовочка? Вместо черных зерен попадались белые, ярко-алые, но Дюймовочка так и не встретилась.
Федя знал, что бересклет - важное военное растение. Из коры его корней добывали гуттаперчу, которая заменяла каучук. "Драть" бересклет - это была самая тяжелая работа у лесников, но и самая дорогая.
- А знаешь, кто свой план выполнил, и даже вдвое? - спросил отец. - Настя Смирнова.
- Колина жена! - обрадовался и удивился Федя. - У нее же маленький сынок.
- Настя в лесники пошла. Решила Колю заменить, пока он домой вернется. По лесам ей ходить еще нельзя, вот она и занялась бересклетом. А на втором месте мать твоей одноклассницы.
- Оксаны? - и вдруг Федю осенило. - Папа, а что если нам взяться и помочь лесникам!
- Кому это вам?
- Яшке я скажу, Куку, Оксане.
- Ну, что ж, помогите, - согласился отец. - У нас вон Горбунов отстающий. Я его предупрежу, приходите к нему в объезд, на мельницу, и работайте.
На перемене Федя позвал своих друзей под лестницу.
- Хотите Родине помочь? - спросил он, задохнувшись от важности дела, о котором собрался сказать.
- Хотим! - ответил за всех Яшка.
- Нужно помочь лесникам выполнить план по заготовке бересклета. Драть бересклет очень трудно, но за эту работу много платят. Мы можем набрать деньги на танк. Из бересклета резину делают - одна польза, а заработанные деньги мы отдадим на постройку танка - вторая польза!
- На танк не потянем, - сказал Яшка.
- А на пушку для твоего отца - потянем! На ней так и напишут: "Сын - отцу! Смерть фашистским гадам!"
- Хорошо бы, - сказал Яшка.
- Хорошо бы, - вздохнула Оксана. - Только я знаю, как его драть, этот проклятущий бересклет. С ним - ого как наплачешься!
- А попробовать все равно нужно! - стоял на своем Федя.
- Чего же не попробовать, - решил Яшка. - Попробуем. Ты чего, Кук, молчишь?
- Я согласен, - сказал Кук.
12
Горбунов повел ребят за плотину к тем самым кустам, где купался летом Федя, потянул спрятанную в траве бечевку и вытащил из воды ворох корешков.
- Сколько ни сделаете, все равно будете молодцы! Угощаю жмыхом! - сказал и ушел.
"Жмыхом", - обиделся Федя. Ему нужен был танк, ну, или пушка хотя бы.
Взялись ребята за дело горячо, но сразу же и обожглись. Кора сидела на корнях, словно каждая ее клеточка была прибита гвоздем.
Оксана принесла ножи, но и они не очень-то помогли.
Через полчаса работы у Феди кровоточили ногти на обеих руках. Он терпел, не сдавался, но рассудительный Яшка взглянул на его руки и объявил:
- Шабаш, ребята! Не получились из нас помощники.
Собрали в одну кучку добытую кору, Яшка взвесил ее на руке.
- Грамм триста будет.
- Триста граммов! - вскричал Федя и тоже понянчил кору на руке.
- Не будет, что ли? - спросила Оксана.
- Может, и будет, - упавшим голосом согласился Федя. Его блестящий план двойной помощи - фронту и тылу - разлетелся в пух и прах.
Появился Горбунов. Увидал плоды труда, но на смех ребят не поднял, обрадовался даже.
- Честное слово, хлопчики, вы - молодцы! А ты, Оксана, в маму работница! Мне этот бересклет во сне снится, кажется, уж лучше с самого бы кожу драли…
Забрал кору, корневища опустил в воду, ушел в дом и вынес полуметровую квадратную плиту подсолнечного жмыха.
- Вас четверо, как раз поровну разделите.
Попрощались мальчишки с Оксаной, пошли домой.
Пальцы у Феди ныли, но было ему все-таки хорошо. Пусть маленькая вышла польза, но все-таки польза.
- Хороший жмышок, жирный! - похвалил Яшка. - Моим карапузам - праздник.
Федя разломил свой кусок пополам и половину отдал Яшке.
- Возьми.
- Ну уж нет, - сказал Яшка. - Этот жмых мы честным трудом заработали. Его грех раздавать.
- А я не раздаю - делюсь, - сказал Федя.
- И я тоже, - разломил свой кусок жмыха Кук. - Нам с мамой и половины вполне достаточно.
- Ладно, ребята! Спасибо! Вернется с войны отец - пир на весь мир устроим!
Глава восьмая
1
На бревне, у ворот, сидели и курили отцовские лесники: мужиков, с Горбуновым, трое, остальные - женщины. Мужики в форменных, довоенных еще, фуражках, женщины в платках.
"На собрание приехали! - возмутился Федя. - Как им только не стыдно в платках в район приезжать?" Самому Феде было стыдно. Отчего это женщины форму носить не любят? Приказывай им, не приказывай. Он мог бы пройти в дом через парадное, но пошел двором, мимо лесников: узнают его или не узнают. В других лесничествах узнавали: "Вылитый отец!"
Феде нравилось быть похожим на отца. Отца все хвалили, называли добрым. Ругали его одни хапуги: сам воровать не умеет и другим не дает.
- А ведь это старший сынок лесничего! - подскочил с бревна, срывая фуражечку, пожилой, но очень проворный человек.
Волос у него как бы и не было, а был тонкий, тоньше паутины, пушок, бесцветный, клочковатый. Припадая на правую ногу, лесник открыл перед Федей калитку и затараторил:
- А я тебя, милый, жду. Тебя, тебя! Вот именно. Погляди-ка, милый, чего раздобыл, памятуя, что у лесничего нашего лесничок подрастает.
- Нам по ежику дядя Митрофан Митрофаныч привез! - кинулись к Феде Милка и Феликс. - А тебе - лисенка!
- Лисенка! Вот именно! - заулыбался Митрофан Митрофаныч и, забегая перед Федей, манил его изуродованной, без указательного пальца рукой.
В глубине двора, в клетке из досок, билось рыжее пламя. Бабка Вера была тут как тут, губки поджаты, глазки умные.
- Всех кур передушит!
- Огневка! - прошептал Федя, садясь на землю возле клетки.
- Огонь! Живой огонь! Гляди, руку не сунь! - предупредил Митрофан Митрофаныч, и Федя опять увидал, что у лесника нет указательного пальца.
"На войне был", - подумал Федя уважительно.
- Спасибо вам! - сказал он. - Вы не беспокойтесь за него. Я его буду любить.
- Мы кормили лисенка, не ест, а наши ежики едят! - похвастала Милка.
- Не едят, а молоко пьют, - уточнил Феликс.
- Молоко для них настоящая еда, - заупрямилась Милка. - Есть существа, которые едят, а есть, которые только пьют.
- Хе-хе! - в кулак хохотнул Митрофан Митрофаныч. - Беда с вами, с ребятами! Ну, играйте, а нам пора речи слушать. Вон хозяин из конторы вышел.
Отец отворил калитку и позвал лесников во двор.
- Федя, - сказал он, - возьми ребят и ступайте домой. С лисенком еще наиграешься. У нас производственное совещание. В конторе и тесно, и душно.
- Папа! - взмолился Феликс.
- Потом, потом! - и заулыбался мимо ребят. - О, как вам идет наша лесная фуражка!
Это было сказано подошедшей Цуриной жене.
- Лесник - высший класс! - прохрипел тотчас Горбунов.
Лесники рассаживались на досках, на телегах, отец слегка нахмурился, голос у него загустел:
- Итак, товарищи, обсудим наши показатели за третий квартал.
Федя на цыпочках взошел на крыльцо и скорей домой: поесть и бежать трезвонить о лисенке. Только вот кому первому рассказать? Оксане, кому же еще?
- Федя! - сказала мама. - Митрофан Митрофаныч жмых привез. Чудесный жмых, почти халва. Но - не просить! Получите после обеда.
"Оксану угощу", - обрадовался Федя.
На обед прибежала из столовой тетя Люся.
- На полчасика отпросилась. Евгения! Милка, мама Вера! Глядите.
Она спрятала руки за спину, а потом и выставила правую напоказ.
С толстенького теткиного мизинца трепетало синее прекрасное сияние.
- Бриллиант чистой воды! - бабка Вера схватилась за сердце и села на Федин стул-пенек. - Домá имела, мельницу, золото, а вот бриллиантов - не было… Люська, какая же ты удачливая.
- Мамка, не пропадем! Офицерик один, из десантников, - загнал. Пять бутылок, дьявол, запросил.
- Ой, Люська! - ахнула Евгения Анатольевна. - Смотри, попадешься.
- Волков бояться, сестрица, в лес не ходить. Пять бутылок - дело, конечно, рисковое, но перстенек стоит риска. Где долью, где не долью… За две недели обернусь. Так-то, сестренка! Кто хочет жить, тот рискует… Одна кручина, пальцы толсты, на мизинец едва налез.
- Мама, дай! - Милка косила двумя глазами сразу.
- Все тебе, все тебе останется! - тетя Люся подхватила Милку на руки и стала целовать ее, плакать и смеяться. - Ничего, и без мужика проживем.
Милка, дразня мальчиков, повертела сверху перстеньком, приставила ко лбу.
- А во лбу звезда горит! - сказал зачарованный Феликс и тоже потянулся к бриллианту.
Евгения Анатольевна легонько стукнула его по рукам.
- Такие вещи не для детей. Давайте обедать.
- А у меня лисенок! - сказал Федя тихо. Синий прекрасный пламень горел и не погасал в нем. - Лесник папин привез. Митрофан Митрофаныч.
- Вот и тебе повезло! - тетя Люся погладила Федю по голове. - Через год матери воротник. Не чернобурый лисенок-то?
- Огневка, - сказала мама.
- Красная лиса - это вполне прилично.
"Я не дам убить лисенка!" - поклялся про себя Федя.
- Пусть живет! Зачем мне воротник? - сказала мама.
И Федя кинулся к ней и прижался, до того счастливый, что не смог удержать слез.
- Садитесь, ребятки, ешьте. Сегодня стол богатый. Лесники кусок барсучьего мяса привезли.
2
- Мама, дай мне побольше жмыху! - попросил Федя.
Мама вопросы задавала редко, отломила сыну два хороших куска, каждый с книгу, и отпустила.
Федя пошел через двор, хотелось на лисенка поглядеть, но собрание не кончилось еще. Отец стоял к Феде спиной. И возле него Цурина Прасковья. Одной рукой отец держал ружье, другой чуть обнимал Прасковью за талию. И говорил:
- Вот тебе, лесник, защита от дезертиров и диких зверей. Дробовичок, но все-таки оружие. Наш трофей. У дезертиров захватили.
Не любил Федя, когда отец обнимал вот так чужих женщин, до смерти не любил. Он даже не пошел через двор, пошел через парадное. И всю дорогу бежал до мельницы, изо всех сил бежал, чтоб не думалось.
Оксана сидела на запруде, полоскала белье.
- Вот, - сказал Федя. - Тебе!
Он дал ей плитку жмыха. Оксана отерла красные, как у гуся, руки о подол и взяла жмых.
- Пошли, - сказала она.
- А белье?
- Кто его тут возьмет? Да и чего брать? Пеленки старые.
Она схватила Федю за руку, потащила за собой. За кустами остановилась, выглянула.
- Не видали.
Пригибаясь, они проскочили луговину, нырнули сверху в заросли черемухи, высоких высохших трав, ползком пролезли под сводом колючего боярышника и очутились в доме, у которого не было крыши.
- Это мое гнездо, - сказала Оксана, - потому что я - птица.
- Лебедь?
- Нет. Я - журавль, с длинными ногами и с длинным носом.
Гнездо было круглое. Стены его сплела черемуха, трава стояла здесь летом в рост взрослого человека, теперь она полегла, и в центре гнезда глядел в небо синий глаз озера, величиной в детскую ванну.
- Ты думаешь - это лужа? - спросила Оксана. - Это - настоящее озеро. И в нем живет мой карась.
Оксана на коленях подползла к воде и тихонько свистнула.
- Смотри! - прошептала она.
Федя увидел темную тень, потом мелькнуло золотое.
- Он меня знает! - Оксана нажевала жмыху и жижицу рукой опустила в озеро. - Не шевелись.
Раздались чавкающие звуки.
- Оксана, - сказал Федя, - я думал, ты - просто девчонка и девчонка. А ты тоже думаешь о волшебном.
- Нет, - сказала Оксана. - Я о волшебном не думаю, я здесь прячусь, когда слишком много работы и когда меня хотят отколотить. Хочешь, положи голову мне на плечо и давай капельку заснем. Согласен?
Все тело у Феди налилось благодарной лаской. Он осторожно положил голову на маленькое плечо Оксаны и закрыл глаза.
И было тихо, тихо. Только карась посасывал и чавкал в озере, и что-то покачивалось: то ли стебельки трав, то ли растерявшие листья ветки черемух, то ли сама земля.
- Все! - сказала Оксана. - Я проснулась.
- И я.
- Теперь иди домой, а то меня будут искать, будут на меня кричать. И в школе давай с тобой говорить так, как будто ничего не было.
- Я ходил к учительнице. Она сказала, что ты можешь посещать школу.
- Я завтра приду. Но ты ко мне больше не приходи. Обещаешь?
Сердечко у Феди екнуло, но он кивнул. Они выползли из тайника.
- А у тебя Кук или Яшка… карася твоего кормили? - спросил Федя.
- Никто не кормил, - сказала Оксана и убежала стирать пеленки.
- Не кормили, не кормили! - Федя подпрыгнул, развернулся в воздухе и кинулся бежать по лесной дороге к Старожилову. - Не кормили! Не кормили! Не кормили карася!
3
По дороге тащился воз с сеном.
"Догоню!" - решил Федя.
Догнал.
- Федюха, мать честная, здорово! - на возу полеживал Цура.
- А почему ты не на собрании?
- За сеном твой отец послал… Да ничего, к угощению поспею. Тпр-р-ру!
- А разве будет угощение?
- Ну как же без угощения? После собрания полагается. Да тпр-ру! Цепляйся за руку.
Федя уцепился, и Цура подтянул его к себе.
- Дай вожжи подержать, - тотчас попросил Федя.
- Подержи.
Федя принял вожжи, дернул, еще раз дернул.
- Да пошла ты! Пошла!
- Н-но-о! - смилостивился Цура, и лошадь, наконец, пошла. - Умный конь! С одного слова меня понимает.
Цура перевернулся на спину, закрыл глаза, вздохнул.
- Ехать бы так и ехать! И чтоб ничего уже не хотелось, и чтоб не кончалась дорога.
- Ну нет, - сказал Федя. - Ехать хорошо, но все-таки есть и другие важные дела.
- А ты ложись, как я!
- А лошадь?
- Чего лошадь? С дороги не свернет.
Федя намотал вожжи на руку, перевернулся на спину и поглядел на небо. Оно было серое. Федя закрыл глаза. Воз покачивался, поскрипывало колесо, сено шептало в самое ухо, и шепот этот уходил в глубины, может, в недра самой земли.
- Ну и как? - спросил Цура.
- Не знаю, - признался Федя.
- Вот я и говорю, ехать бы так и ехать.
Цура взял вожжи у Феди, и лошадь пошла скорее. По Старожилову совсем ходко взяла.
- Дом чует! - объяснил Цура и встал на колени. - Чегой-то? Ты погляди только, Федька! Мать честная!
Федя привскочил и увидел в конце улицы серую колонну медленно шагавших людей.
- Это ж пленная немчура! - ахнул Цура. - Ей-богу, оне!
Махнул кнутом, лошадь рванула, скоком пересекла дорогу и встала у ворот.
Ворота отворил Горбунов.
- С прибытием! Спеши в контору, а то как бы не опоздал, - сказал он Цуре.
- Немцев со станции ведут! - крикнул Цура.
- Да ну! - Горбунов выбежал за ворота, а Федя заскочил домой:
- Немцев ведут!
Домашние припали к окнам. Немцы уже поравнялись с домом. Отец, зашедший из конторы в квартиру, глянул на пленных и сказал:
- На конезаводе будут работать, в райкоме говорили.
- Чего добились! - покачала головой мать. - А сколько горя от них. Ты погляди, морду-то как дерет.
- Ну, остальные далеко не герои, едва плетутся, - сказал отец. - Тоже ведь досталось.
Федя глядел и глядел. По дороге шли враги. Вот уже сколько лет в играх он бьет этих врагов с самолетов, из танков, косит из пулемета. Какие белые у немцев лица, словно под полом сидели.
На улице заголосила женщина.
- Проклятые! Проклятые! Проклятые! - плакала в голос и рвалась из рук баб-лесников. - Пустите! Хоть одному глаза да выцарапаю! Проклятые! Проклятые!
- Лесник Метелкина, - сказал отец. - У нее мужа недавно убили.
А немцы шли и шли.
- Сколько их! - испугалась мама. - Во всем Старожиловском районе столько мужиков не осталось.
А Федю бил озноб. Этих, за окном, ненавидели все, и все они были теперь как самые последние убогие. Их теперь было жалко.
- Можно им дать хлеба? - спросил вдруг Феликс.
В доме замерли.
- Дело божеское, - сказала бабка Вера. - Это же милостыня.
Федя кинулся на кухню, схватил буханку.
- Я отнесу!
- У конвоира спроси! - крикнула вдогонку мама.
Федя выскочил из дома к колонне. По обочине шел наш солдат с автоматом.
- Можно дать? - спросил его Федя шепотом.
Солдат разрешающе махнул рукой.
Шаг, еще шаг, Федя протягивает хлеб. К хлебу потянулась рука. Взяла. Погладила по голове.
Федя с ужасом отскочил назад к воротам.
- Лучше бы лошадь покормил, она сено корове твоей привезла, - сказал Горбунов.
Федя вспыхнул, но сердца стыд не коснулся. Сердце билось, билось, но не от стыда.
…Только лежа в постели, Федя вспомнил о лисенке. Встал. Отец храпел на весь дом. И мама спала.
Федя потихоньку оделся.
- Ты куда? - спросил Феликс.
- Лисенка поглядеть.
- И я.
- Одевайся.
Ребята натянули штаны, закутались в одеяла и тихонько выбрались из дома.
Луна стояла над крышей Цуриной избы.
Лисенок, измученный за день приходившими глядеть его людьми, спал. Он взвизгнул, подскочил, ударился о брусок клетки, забился в угол, показывая острые клычки.
- Пошли, Феликс! - сказал Федя. - Пошли. Мы ему спать мешаем.
