- Садись, Климов, - сказал директор. Вова насторожился. Разговор должен быть коротким, и садиться вовсе не обязательно. Уши у Вовы запылали, узкие недобрые глаза уставились на Андрея Григорьевича. А директор вел себя странно. Он мялся, мычал и никак не мог начать разговор. Такое Вова видел впервые, хотя прожил в интернате уже три года.
- Вот какое дело, Вова Климов. Понимаешь, усыновление твое откладывается. Ну, не получилось. Ты не особенно расстраивайся, в общем, не пойдешь ты домой. Пока. А живи пока здесь. Ну чего ты, чего ты?
Климов жестко ответил:
- Я ничего.
И тут плечи у Вовы затряслись, лицо сморщилось, слезы покатились, горькие, как морская вода.
Директор молчал, отвернулся. Потом сказал:
- Ты взрослый парень, я с тобой по-взрослому буду говорить. - Директор вертел в руке какую-то тетрадку, сердце колотилось, и лекарство, которое он проглотил перед Вовиным приходом, совсем не помогало. Директор продолжил: - Считается, что любой дом лучше, чем интернат. Ну считается, и, наверное, правильно. Так и есть. Дом есть дом. Но, понимаешь, все-таки не любой. Не любой, Вова. И я не могу допустить, чтобы ты опять оказался среди безобразия, среди опустившихся людей. Подонков. Я за тебя отвечаю. Сегодня состоялся суд, были свидетели. Люди знают жизнь твоего отца. И я тебя не отдал. Твой отец, Вова, не начал новую жизнь. Обещал, но не смог. Вот все, парень. Такие дела.
И директор Андрей Григорьевич замолчал, опустил свое толстое лицо. Так они и сидели, Вова Климов и директор. Молчали. Потому что говорить было нечего.
Вова утер рукавом лицо.
- Я пойду?
- Иди, Вова. И держись. Ступай, Климов.
…Об этом разговоре не знал никто. И ни один человек не заметил, что в этот вечер Вова Климов был не похож на себя. Грустный или, например, заплаканный. Да ничего подобного. Он, как всегда, толкался, дразнился, ко всем приставал. Только в самой глубине его узких глаз была печаль. Но кто станет присматриваться к глазам Климова? От его кулаков увернуться - и спасибо.
Незадолго до сна Климов пробрался в спальню и деловито сунул Гоше в постель бутылку с клеем. Так ему захотелось, Климову. Когда Гоша обнаружил эту бутылку, опять никто не удивился. Климов, как обычно, шутит. Нечушкин, как обычно, сердится на Климова. Делов-то.
Когда Галина Александровна заглянула в спальню, чтобы сказать им "спокойной ночи", все было тихо.
Она удивилась и заспешила домой.
Сегодня будет ответ
Почему так бывает: когда чего-то очень сильно ждешь, оно никак не случается? И ты постепенно устаешь надеяться. Ты перестаешь ждать. Отвлекся, забыл - и тут оно как раз случится.
Гоша Нечушкин сильно раскачался на качелях, еще сильнее, еще - и качели подлетали высоко. С высоты он видел весь двор. Черные деревья, футбольное поле. Там сегодня играли большие, и младшие не лезли. Гоша качался, и ветер дул сначала в лоб, потом в затылок. И было весело, и хотелось петь и орать во все горло. Но ни петь, ни орать Гоша не стал.
- А Гоша-то смелый, - вдруг сказала рядом Ира Косточкова. - Вон как летает.
- Смелый-угорелый, - откликнулся сразу Климов. - Да, Ира? Смелый-угорелый! Ха-ха-ха!
Но Ира Косточкова пожала плечами:
- Ах как остроумно!
И пошла тихонечко по дорожке между тополями. Трепыхалась на ветру легкая косыночка, которую Ира повязывает поверх куртки.
"Чего это она?" - удивился Гоша. Но как раз тут Вера Стеклова позвала:
- Гоша Нечушкин! Иди скорее! Бабушка приехала!
Все остальное тут же вылетело из Гошиной головы.
Он рывком остановил качели и помчался через двор. Приехала бабушка! Вот оно и случилось! Сейчас наконец он все узнает. Прошло очень много времени, и мама, конечно, получила письмо. И наверняка прислала ответ. Его мама! Она приедет! Он увидит ее! Может быть, она уже в дороге? Едет в поезде. Или летит на самолете. Или на вертолете. А вдруг она уже в Москве? И теперь едет в троллейбусе? Или в метро? И спешит, спешит к своему сыну. Конечно, спешит - каждая мать спешит к своему сыну.
Бабушка сидела в вестибюле, рядом на скамейке лежал прозрачный пакетик с сушками, еще какие-то гостинцы.
Увидев внука, закивала.
- Подрос вроде, Гошенька.
- Вырастешь, пока тебя дождешься. - Он запыхался, смотрел на нее в упор, ждал.
- Вот сушки привезла твои любимые, чайные. А это леденцы, пососешь, развлечение все же.
- Ты мне про сушки не рассказывай. Ты про главное говори. Про письмо.
- Про письмо? - Блеклые глазки заморгали непонятливо. - Про какое письмо, Гошенька?
- Бабушка! Ты что? Ты отправила письмо-то? - Он хотел сказать "маме", но слово застряло в горле, не выговаривалось. И он сказал: - Которое я тебе дал? Письмо? Отправила?
- Ах, это? А как же? Отправила. Адрес написала, он у меня в белой книжке был записан, адрес и цифры индекса. Я в тот же самый вечер опустила в ящик у аптеки. А как же? Письмо - дело такое. Ты меня, Гоша, знаешь: сказала - отправлю, значит, отправила.
Она посмотрела ему прямо в глаза и повторила:
- Отправила, ящик-то около аптеки, туда дойти мне две минуты. Хотя ноги стали не те, болят ноги. Плохо хожу. Но до аптеки - момент дойти, рядом.
- А ответ? Ответ пришел, бабушка? На письмо ответ.
- Ответ?
Бабушка шевелила губами, часто моргала. Чего она переспрашивает каждое слово? Разве непонятно? Человек написал письмо - человек ждет ответа.
- Ах, ответ. Нет, Гошенька. Чего нет, того нет. Не пришел еще ответ, Гошенька.
Не пришел. Сердце сжалось, стало маленьким. И стало как-то все безразлично, скучно. Не пришел ответ. Мама не написала ему. Как же так? Почему она не пишет? Почему она не едет? Нет, не мчится она в эти минуты на самолете. И в поезде не едет, даже в самом медленном. И простого письма ему не написала.
Бабушка заговорила быстро и энергично:
- Больно ты быстрый, Гоша. Сразу тебе ответ. Надо терпение. Не в голоде живешь, не в холоде. И одет-обут. И на чистой постели спишь. Вон щеки-то отъел. Письмо! Жди, имей совесть.
Он ничего не ответил. Какая-то правота была в ее словах. Одет-обут-накормлен. Так и есть. И даже рубашки у всех разные, чтобы не было казенного вида. И водолазки новые. А у девчонок нарядные платья и бантики в волосах. И кормят нормально. Но как объяснишь, что ничем на свете нельзя заменить дом и маму? Разве можно это объяснить? Гоша и не пытается. Вздохнул, стал грызть сушку. Спасибо еще, что бабушка не стала ругать маму, обзывать ее кукушкой, перелетной птицей. Кукушка бросает своих детей навсегда. А Гошина мама не кукушка. Она напишет ему, она приедет. Он же чувствует: это непременно будет. А пока надо терпеть, ждать. Больно он быстрый.
- Бабушка, как только письмо придет - сразу принеси. Договорились, бабушка?
- А что же? Мне прийти ничего не составляет. Я крепкая. Ноги вот только. - Она сунула ему в руку несколько смятых рублей. - Купи себе конфет. Смотри, деньги не потеряй.
Бабушка пошла шаркающей походкой, у двери обернулась:
- И апельсины, и пианины! Вон как живешь. Грех жаловаться.
- Я хоть раз жаловался? Хоть одно слово сказал?
Так некстати подступают слезы. Но Гоша умеет их проглатывать.
Деньги он сунул поглубже в тумбочку и забыл про них. Не нужны ему конфеты, ему письмо нужно.
Деньги
Сегодня на фабрике платят деньги.
Гоша отошел от окошечка кассы с пятью рублями. Еще и сорок копеек получил. А у Климова было пять шестьдесят. На двадцать копеечек всего больше. Но Климов расхвастался:
- У кого больше всех? У меня больше всех! Я лучше работал! А вы все во! - Он приставил ладони к вискам и помахал ладонями, изображая болтающиеся по ветру уши. - Лопухи!
Галина Александровна остановила:
- Вова, успокойся. Работал, как все, а шумишь больше всех.
- Нет! Не как все! Денежки зря не платят! Правда, Зоя Викторовна?
Бригадир Зоя Викторовна смотрела, как они подходят к кассе, как получают свои заработанные впервые в жизни деньги. Все вели себя по-разному. Ира Косточкова взяла деньги, гордо махнула хвостом - норовистая лошадка. Денис пересчитал рубли, не торопясь, - основательный парень. Лида Федорова тщательно сложила пятерку. Гоша Нечушкин взял деньги и слегка улыбнулся. Доволен, но сдержанно глядит. У таких чувства не напоказ. Хороший какой парень. И такого мать бросила. Разве это матери? Хуже зверей. А вот маленький Женя Палшков, он получил всего четыре рубля. Меньше всех, но нисколько не расстроился. Вот Алеша Китаев получил деньги. Поглядел на них как-то удивленно. Надо же - целая пятерка. Никогда Алеша не держал в руках такой огромной суммы. Повертел, потом убрал. Зое Викторовне хотелось сказать: "Сунь в карман поглубже, потеряешь еще".
А Настя прыгает с деньгами:
- Я брошечку в "Галантерее" куплю! Как раз пять рублей. Здесь сердечко, здесь висюлечка, а здесь камушки блестят. Галина Александровна, отпустите меня завтра в "Галантерею"? Там же дорогу переходить не надо. А, Галина Александровна?
- Ха, брошку! А я куплю фотоаппарат. - Денис Крысятников неодобрительно глядит на несерьезную Настю. Брошечка какая-то.
- Фотоаппарат знаешь сколько стоит? - Слава Хватов и сам не знает сколько. Но, конечно, не пять рублей. - Очень много.
- Ничего, накоплю, - отвечает Денис.
- А я куплю взрослые колготки, - объявила Ира Косточкова, - как раз пять рублей.
Вот они уходят и Зоя Викторовна провожает их до проходной.
- Мы в пятницу опять придем, до свидания!
…А вечером сразу у четверых пропали деньги. Первым обнаружил пропажу Гоша Нечушкин.
Во время ужина он вспомнил, что оставил свои пять сорок в кармане куртки, а куртку повесил в раздевалке при входе. Куртка и должна там висеть, а деньги хотелось Гоше оттуда убрать. Чтобы были тут, поближе. Ему было бы приятно время от времени трогать эту пятерку, смотреть на нее, перекатывать в ладони две монетки по двадцать копеек. Заработанные.
Он сразу побежал в раздевалку, это рядом со столовой. Сунул руку в карман - он был пустой. Денег не было. Ни бумажки, ни монеток. Не тот карман? Гоша вспотел. В другом кармане лежал гладкий камешек. Больше ничего. Как так? Потерял? Переложил? Он стал шарить по всем своим карманам - два в джинсах, два на рубашке. Все, нигде денег не было.
Гоша вернулся в столовую, и Галина Александровна только взглянула, сразу спросила:
- Что случилось? Что с тобой, Гоша?
- Деньги были в куртке. Их нет. - Губы пересохли у Гоши, он говорил очень тихо. Но все услышали. Сразу бросились из столовой несколько человек.
Выяснилось: все, кто оставил заработанные деньги в раздевалке, обнаружили пустые карманы. Деньги украли. Кто?
- Кто?
Этот вопрос не задавали вслух. Понятно было, что ответа на него нет. Климов посмеивался:
- Я свои деньги в ботинок положил. Вот они, целы.
- Почему в ботинок? - Лида Федорова отвела со лба прядь. - Ну почему, Климов, в ботинок?
Она хотела сказать: я не хочу думать, что вокруг меня воры. Я сама никогда не ворую, и ни на кого не думала. А деньги я кладу в нормальный карман. Я ни на кого не думаю, и на меня никто не думает. А в ботинок - это противно. Вот так сказала бы Лида золотистая, если бы сумела выразить свою мысль словами.
- Противно быть таким, который кладет деньги в ботинок, - согласился с Лидой Алеша Китаев.
- Ну и сидите без денег. - Вова Климов не стал вдаваться в тонкости. Ему ясно одно: спрятал получше, вот и не украли. А не спрятал - сам виноват.
У Вовы настроение хорошее, он не остался в дураках. Он даже не озабочен тем, что многие подозревают именно его, Вову Климова. Подозревают? Это их дело.
Галина Александровна в полном отчаянии. Климов? Не может быть. Не Климов? А кто же?
Галина Александровна ловила себя на том, что подозревала Вову Климова. Не хотела, а все равно думала. Где был Климов, когда все сидели в столовой и ели рисовую кашу? Он, кажется, сидел на месте. Или выходил? Нет, вроде не выходил. А если даже выходил - разве это доказательство?
Галина Александровна одергивает себя: нельзя так думать о Вове Климове. Кража - это гадость. Подозрение - тоже гадость.
Что делать? Она ехала в тот вечер домой измученная. В метро было мало народа: все нормальные люди давно дома. А ей еще ехать через весь город. А сил нет никаких. Все люди устают на работе - от дел, от нервных нагрузок. Но больше всего мы устаем от неудач и огорчений. Уже глубокой ночью, засыпая, она сказала себе:
- Все-таки не Климов.
Просто похожая девочка
Девчонка опять торчала у забора. Кто же она? Почему приходит сюда? Кого высматривает?
Гоша сегодня издалека заметил ее. Очень она похожа на Светку-Сетку. Быстрые узенькие глаза-рыбки, тонкие брови, длинный тонкогубый рот. И ехидное выражение лица.
- Сетка, - неуверенно позвал Гоша. И побежал к забору. Он даже оставил мяч посреди поля, и Денис Крысятников из-за этого пропустил гол - очень уж внезапно исчез Гоша Нечушкин. А он летел к забору. Уж больно похожа девчонка на Светку. И сердце подпрыгнуло: "Она!" А поверить Гоша не мог - чего Светке тут делать? Наверное, в сумерках ошибся Гоша Нечушкин. Все-таки позвал еще раз: - Светка! Ты, что ли?
- Еще чего, - отозвалась девчонка и кинулась прочь. Мелькнула, как всегда, светлая курточка. Да смех долетел издалека.
И нет ее. Летят грузовики. Притормозил на остановке автобус. Нет, конечно, не она. Просто похожая девчонка. Мало ли таких же, как Светка.
- Нечушкин! Иди доиграем, пока видно! - звал Денис.
И другие кричали:
- Эй, Гоша! Давай к нам!
А он махнул рукой, не пошел. Хорошо, когда тебя зовут. Но почему-то надоело гонять мяч, носиться и вопить. Хотелось побыть одному, подумать. О чем? А так, обо всем сразу.
Но думал он не обо всем сразу, а о ней, о Светке.
Она была бешеная, к ней нельзя было привыкнуть. Наверное, поэтому ее нельзя забыть. А Гоша хотел забыть ее. Не получалось. Нет, он вовсе не думал о ней часто. Иногда и неделя пройдет, а он ни разу не вспомнит о Светке-Сетке. Дел много поважнее. Но вдруг ни с того ни с сего Светка явится перед его глазами, скорчит рожу или покажет язык. Страшила. А эта девочка у забора красивая, гораздо красивее Светки. Нормальная девчонка. Наверное, близко живет. Может быть, у них скучно во дворе, ей не с кем играть, вот она и торчит у интернатского забора, смотрит, как они возятся, бегают, кувыркаются. Со стороны жизнь интернатских очень даже веселая - они толпа, они шумят. Что еще людям надо?..
- Нечушкин! Ты где? А вот он, на лавочке сидит! - Это звала его Настя.
И подбежал Климов:
- Сидит! Иди давай, - и схватил Гошу за рукав. - Нам теперь все известно! Пошли, пошли. Нечего.
Гоша не понимал. Отбросил Вовину руку.
- Сам иду, чего ты вцепился?
В игровой сидели все ребята, они смотрели на Гошу. И странный вид был у них. И Вера Стеклова, и Денис, и Женя Палшков - все в упор разглядывали Гошу.
- Давай, Нечушкин, сознавайся, - сказал Слава Хватов. - Эх ты, Нечушкин! Каким оказался.
Гоша опять ничего не понимал. Только тоска навалилась - происходило что-то тяжелое, необъяснимое.
- Где Галина Александровна? - спросил он почти неслышно.
- Директор вызвал. Да при чем здесь она?
- Ты сам по себе это сделал, сам и признавайся.
- Теперь уж не обманешь никого!
- Надо же - в тумбочку запрятал и помалкивает!
Гоша озирался, вокруг были недобрые чужие лица.
- Какая тумбочка? Не пойму что-то. Про что вы говорите?
- А вот! - Денис Крысятников выложил на столик пачку смятых рублей. - Вот же! В твоей тумбочке нашли! Что теперь скажешь?
- Скажет - бабка принесла, - захихикал Климов.
- Она и принесла. - Голос у Гоши хилый какой-то, неубедительный. И все засмеялись зло.
Вот оно что! Горячая волна ударила в лицо. И сразу стало холодно. И очень одиноко. И так тяжело, что выдержать было невозможно.
Он стоял и молчал. И понимал: нельзя молчать. Они все думают, что он украл те деньги. Как теперь объяснить? Чем доказать? Деньги оказались в его тумбочке!
И Гоша молчал. Глаза глядели вниз. Он тупо разглядывал пластиковый пол в зеленую и желтую клетку. Выдавил из себя:
- Я не брал. Мне их бабушка дала.
- Ха! Бабушка!
- Все еще отпирается!
- Откуда у твоей бабушки деньги-то?
Тут вошла Галина Александровна.
- Гоша? Ребята, что происходит?
Он хотел объяснить. Она все должна понять. Но деньги оказались в его тумбочке. И говорить было нечего.
- Вот он деньги украл, - ответил Климов. Он сидел на подоконнике и сверху смотрел на всех. - И отпирается. Сознавайся, чего уж теперь. Он и печенье в "Универсаме" своровал еще до интерната, я знаю.
Галина Александровна молча смотрела на Гошу. А он не мог выговорить больше ни слова. Он кинулся к двери, бегом по коридору, вниз. Так и вылетел на улицу.
Все. Ушел из интерната навсегда.
Письмо
