- Им уже никого не нужно благодарить, - буркнул Пилат и недовольно дернул веком. - Но если бы им представилась такая возможность, то благодарить нужно было бы не меня и не Афрания… Зачем тебе понадобилось тело этого бродячего философа, Иосиф? У меня от просьб по его поводу уже голова кругом идет! Одни твои соплеменники приходят просить, чтобы я распял его, другие - чтобы помиловал. Ирод Антипа наряжает его в царские одежды, ты просишь тело… Я говорил с ним и не нашел в его речах ничего, что бы заставило меня думать о его избранности. Да, он был неглуп, знал языки, говорил ясно и логично. В отличие от фанатиков, не пытался перегрызть мне горло, но это не делает его особенным. Я, знаешь ли, приговорил к смерти немало разумных людей, злоумышлявших против римской власти, они значительно опаснее фанатиков. Поэтому ответь мне на вопрос, не как простой иудей, а как член Синедриона, человек, уважаемый в общине и за ее пределами. Уж не считаешь ли ты, га-Рамоти, этого Иешуа вашим долгожданным машиахом? Только говори честно, не крути… Если я почую ложь, о своей просьбе можешь забыть!
- Я отвечу тебе честно, прокуратор, - сказал га-Рамоти спокойно, будто говорил не с представителем высшей власти, а со своим старым другом за праздничным столом, и Пилат сразу же понял, что иудей не кривит душой.
Ему просто незачем было это делать. Вопрос, заданный игемоном, был вопросом, на который сам Иосиф искал ответ. Искал, но не находил.
- Я не знаю. Возможно, он действительно был послан нам Всевышним, а мы не узнали его. А, может быть, он - обыкновенный человек, который хотел стать спасителем своего народа, но не понял, что спасти можно только тех, кто хочет того. Никодим слушал его проповеди в Капернауме, я слушал его проповеди в Капернауме, мы посылали туда множество шпионов, но они не сказали о га-Ноцри дурного. Он говорил, как мудрый фарисей, и мог бы стать большим учителем…
- Но не машиахом? - спросил Пилат настойчиво.
- Да, - ответил га-Рамоти твердо. - Если ты, игемон, хочешь узнать мое мнение - не машиахом. Впрочем, какое это теперь имеет значение? Ты убил его, Каиафа празднует победу, а я всего лишь прошу отдать мне тело для погребения… Мертвым он не опасен для Цезаря, и ничем его не оскорбит.
- Ты осуждаешь мое решение, га-Рамоти?
- Я лишь прошу похоронить его по-человечески и в моих словах нет второго дна. Отдай мне его, игемон. Я умею помнить о добре и верну услугу сторицей.
- Хорошо, - согласился Пилат, и лицо его из недовольного стало просто серьезным. - Ты сказал, я услышал сказанное. Забирай тело этого бродяги, и я больше не хочу о нем слышать!
- А вот этого, игемон, я тебе пообещать не могу, - сказал га-Рамоти печально.
- Иди, - прокуратор махнул рукой и снова поморщился от боли.
За окнами Иродова дворца уже вовсю хлестал дождь, гроза смыла с камней Ершалаима пыль прилетевшего из пустыни хамсина, но Пилату легче не стало. Стало почему-то тяжелее.
Иосиф га-Рамоти почтительно поклонился игемону и, почти бесшумно ступая по полированным каменным плитам, вышел вон.
Га-Рамоти сам принес разрешение прокуратора.
Он вымок до нитки, потерял всю важность, приличествующую члену Синедриона. Одежда висела на нем мокрою тряпкой, борода слиплась и с нее стекали струи дождя. Возле крестов стояла охрана, но она даже не пошевелилась, чтобы помочь Иосифу и женщинам погрузить тело на повозку, которую к Лобному месту притащил небольшой ослик.
Солдаты были заняты. Они выдергивали гвозди из ступней казненных, рубили разбухшие веревки крепившие patibulum к simplex palus, и поперечины вместе с трупами падали в жидкую грязь под столбами. За всем этим наблюдали два человека: я и Афраний. Он - открыто, стоя на камнях Голгофы, я - спрятавшись в полусотне шагов от него.
Когда труп равви рухнул у подножия креста, Га-Рамоти попросил у солдат клещи и сам выдернул гвозди, пронзавшие руки Иешуа. Потом он с женщинами положили тело в повозку, и печальная процессия двинулась прочь. Они прикрыли тело га-Ноцри холстиной, но я отчетливо видел его тонкую кисть, свисающую с тележки, и кровавые потеки на ней.
Афраний проводил повозку внимательным взглядом. По случаю непогоды он снял отяжелевший капюшон, подставив голову под хлещущие водяные струи - у него было худое, мрачное лицо с тяжелым подбородком и мощным широким лбом. В глазах застыло настороженное выражение, выдававшее его профессию любому наблюдательному человеку. Впрочем, он ее и не скрывал.
Иосиф не повез тело в город. Пещеры, где много лет хранились оссуариис костями членов его семьи, были расположены на небольшом возвышении, сразу за тем место, где дорога, ведущая через Кедронскую долину в Гефсиманию, пересекала бурный водный поток. Повозка, все больше удаляясь от места казни, миновала кладбище, расположенное справа, и только тогда я медленно пошел за ними, держась на расстоянии.
Солдаты, справившись со снятием мертвых тел, как раз бросали поперечины крестов в старую разбитую цистерну, вырытую у самого Лобного места - тут их предполагалось похоронить. Хоронить орудие казни велел обычай. Римляне недоумевали, но исполняли странный иудейский обряд.
Мертвецы же лежали в огромной телеге, запряженной быками, и терпеливо ждали упокоения. Вода смыла с них кровь и грязь, обнажив следы бичевания, раны от гвоздей и ударов копья. Этим троим предстояло лечь в безвестные могилы, расположенные в тайном месте. Римляне уже вырыли их и приготовили мертвецам последний подарок - грубые железные перстни с насечками, чтобы впоследствии при необходимости тела казненных можно было бы опознать.
Я прошел мимо легионеров, не поднимая головы, и они, занятые своим делом, не обратили на меня внимания.
- Человек!
Я продолжал идти по дороге и грязь всхлипывала у меня под ногами.
- Человек! Остановись!
Голос у кричавшего был командным, такой трудно не расслышать даже в бурю, трудно не подчиниться.
Я обернулся.
Афраний стоял в нескольких шагах от меня, чуть опустив лобастую голову. Вблизи он оказался совсем нестарым и куда более значительным, чем я его представлял.
- Возьми, - сказал он, протягивая мне что-то. - Возьми, и если захочешь, передашь…
Он был отважным: протягивать руку больному лепрой - безрассудство. Или он знал, что я вовсе не болен "львиной болезнью"? В любом случае, он не боялся меня. На его ладони лежал железный перстень с насечками. Перстень, который предназначался мертвому Иешуа.
Мне нужно было бы промычать что-то, притвориться непонимающим - маска прокаженного позволяла мне играть до конца, но все-таки я протянул руку и взял кольцо. Сам до сих пор не знаю, зачем я это сделал…
- Для кого оно? - спросил я.
Афраний кивнул сторону, куда скрылась тележка с телом га-Ноцри.
Там, среди струй дождя, все еще можно было разглядеть силуэты, но кто именно идет за повозкой, уже было не рассмотреть. Еще мгновение - и ливень окончательно съест и краски, и тени, но в этот миг я все еще видел, как растворяются в воде и стайка женщин в темном, и повозка с ее страшным грузом, и мокрый грустный осел, терпеливо ее влекущий, и фигура га-Рамоти, что шагал впереди.
Я открыл было рот, чтобы поблагодарить его, но начальник тайной службы уже шагал прочь, по щиколотку утопая в свежей жирной грязи.
Я покрутил кольцо в руках и спрятал его под одежду. Кольцо Иешуа, метка мертвого… Ему оно уже не пригодится - га-Ноцри не суждено лежать в общей могиле. Это мой подарок. Я буду носить его, чтобы, взяв в руки, вспоминать этот день, этот ливень и снова чувствовать пустоту, что вошла в меня, когда пожилой сотник вонзил пилум в грудь Иешуа.
Голгофа исчезла с глаз. Низкое серое небо то и дело взрывалось громовыми раскатами, несколько раз молнии били в камни на склонах, но, хвала Всевышнему, ненастье не вечно. Хотя порывы ветра все еще были яростны, ливень явно ослабевал. Вечер обещал быть еще более прохладным, чем вчерашний, значит, сегодня ночью в Ершалаиме снова будут пылать костры. Планов возвращаться в столицу у меня не было. Я попрощался с городом, который любил, с которым нас так много связывало. Наверное, простился навеки - мир велик и в нем есть множество мест, где мое лицо никому неизвестно. Но, перед тем, как пуститься в долгий, длиною в целую жизнь, путь, мне предстояло сделать то, без чего и предательство, и бегство теряли смысл.
Мне предстояло умереть.
Израиль. Эйлат
Наши дни
В нескольких сотнях метров от госпиталя человек, которого теперь звали Христо, опустил монокуляр. Автомобиль продолжал движение по улице Йотам, направляясь к туристическому центру города.
- Окна с первого по седьмое - палаты интенсивной терапии. В принципе, он должен быть там…
- Черт, - выругался Анри. - В принципе! Кому от этого легче? В городе полно полиции! Госпиталь на особом положении…
- Это точно, - согласился Поль. - В городе полно полиции, контрразведки, армейских, спасателей… Эй, специалисты! Вы что, забыли? Так давайте я вам напомню! В Эйлате был теракт! Еще не разобраны завалы. Еще тела опознают! Вы что, думали, что здесь будут одни курортницы с сиськами?
- Ничего мы не думали, - мрачно возразил Христо. - Но как к нему можно подобраться? Ты же видишь? Охрана по периметру. Две бронемашины, как минимум, и рота солдат. Приемный покой. В коридорах. Я же, fucking shit, не Давид Копперфильд!
- Никак, - подтвердил Анри. - Рыбкой я никогда не был. И птичкой не стану. И через стены проходить уже не научусь. Скажи, умник, ты собираешься проходить сквозь стену или брать госпиталь штурмом?
Поль промолчал.
- Мысли есть? Или ты опять расскажешь нам, что круче тебя нет на свете?
Анри потянулся за сигаретой, но Поль покосился настолько недружелюбно, что испытывать его терпение не захотелось.
- Не я говорил, что задание пустячное, - сказал татуированный. - Не я говорил, что тут мы возьмем легкий куш. И, в конце концов, не я здесь снайпер. Я занимаюсь обеспечением. Я занимаюсь транспортом. Я занимаюсь доставкой.
- Вот и хорошо, - процедил сквозь зубы Христо и потер гладко выбритый подбородок. - Раз ты у нас занимаешься обеспечением, то обеспечь нас информацией. Ты уверен, что объект лежит именно здесь? Госпиталь маленький, я вообще не пойму, как они справились с таким потоком раненых?
- Тут до Бер-Шевы недалеко, - ответил Поль. - В Бер-Шеве очень большой госпиталь - "Сорока". Возили вертолетами. До утра вывезли всех тяжелых туда.
- А его оставили? - спросил Анри, кидая в рот леденец.
Он терпеть не мог леденцы, но курить хотелось, а с таким ненормальным подельником и нынешним запретом на курение в ресторанах и гостиницах сильно не разгонишься.
Татуированный пожал плечами.
- Его утром привезли. Сегодня я буду знать точно, где он лежит.
- И купишь нам танк… - пошутил Христо.
- Надо будет - куплю, - отозвался Поль. - Только танк подобьют. Тут с этим быстро. Так задачу не решить, нужен специальный подход.
- Обязательно. Может, ты и предложишь, умник?
Поль ухмыльнулся.
- Знаете, чем мы с вами отличаемся? - спросил он. - Только одним, ребята. Я не брал аванса. Мне обещали заплатить, а я обещал сделать то, что могу. И, как я посмотрю, могу я гораздо больше вас. Но и отказаться я имею право - и в этом наше второе отличие.
Город был действительно переполнен полицейскими. Патрули стояли на каждом крупном перекрестке, но пикап с прокатными номерами и туристы в "гавайках", сидящие просторном салоне грузовичка, интереса не вызывали. К туристам тут всегда относились с уважением. А с теми, кто не сбежал прочь после событий последних дней, обращались особо трепетно, правда, таких было немного.
Поль запарковал пикап на открытой стоянке (практически все внутренние паркинги гостиниц теперь контролировались на въезде), троица вышла из машины и уже через десять минут они сидели в одном из ресторанчиков, расположенных на променаде.
Устроились на улице в тени деревьев, несмотря на жару и почти полное безветрие, не из любви к свежему воздуху, а из боязни попасть под стационарную прослушку во внутреннем зале.
- Итак? - сказал Христо, усаживаясь поудобнее.
Поль пожал плечами.
- Я не волшебник. У кого-нибудь есть идеи?
- Из винтовки мы его не достанем, - вступил в разговор Анри. - Даже если вычислим комнату, то остаются жалюзи на окнах. Для дальнего выстрела нужна скрытая подготовленная позиция и постоянное дежурство. Причем, сколько придется ждать, пока объект не подставиться снайперу, не знает никто. Здание госпиталя одноэтажное. Высоток вблизи нет. Где подготовить гнездо? Как его не засветить?
- Ну, - добавил Поль с неприятной улыбочкой. Под синими узорами на предплечьях перекатывались мышцы. На открытом воздухе он слегка вспотел и распространял пока еще едва слышный, но явственный, острый запах мускуса. - Все верно. Вовнутрь пока не войти. Снаружи не достать. Ждать нельзя. Плохи у вас дела, коллеги.
Христо с тоской посмотрел на застывшее в полусотне шагов Красное море. Пляж был почти пуст. Вода синяя-синяя и гладкая, как лед на катке. Убегающие за горизонт горные гряды. Красота. Но купаться почему-то не хочется. Ничего не хочется. Прав этот разукрашенный попугай! Прав! Все плохо. Все очень плохо!
- Жаль, - сказал он, - что нельзя рвануть все крыло… Было бы гораздо проще.
Подошедший официант поставил на столик бокалы с холодным пивом и удалился.
- Ну, почему же нельзя? - спросил Поль, сделав небольшой глоток. - Можно. Все крыло, конечно, не получится, но я же обещал узнать, где конкретно он лежит. Думаю, что знаю, как решить нашу маленькую проблему.
- И как ты ее решишь? - Анри с недоверием поглядел на собеседника. - Угонишь самолет и устроишь здесь новое 11 сентября?
- Решите ее вы, коллеги, - сказал татуированный. - Я, как уже говорилось, занимаюсь исключительно обеспечением…
Глава 9
Израиль. Шоссе 1
Наши дни
По шоссе, ведущему из Иерусалима в Тель-Авив, быстро, но не превышая лимита скорости, ехал черный внедорожник "Тойота". Номера на джипе были самыми обычными, из потока он ничем не выделялся и лишь очень внимательный взгляд мог определить, что машина несерийная и, скорее всего, серьезно бронирована.
Человека, который сидел на заднем сидении "лендкрузера", звали Ави Дихтер. Когда-то он сделал головокружительную карьеру, начав службу в "Сайерет Маткаль" под началом Эхуда Барака совсем молодым человеком и уйдя в отставку в середине двухтысячных с поста директора "Шабак" в возрасте "слегка за пятьдесят".
Человеку, на счету которого - убийство одного из опаснейших палестинских террористов Ахие Аяша, человеку, под руководством которого контрразведка работала во время второй интифады, следуя тактике нанесения точечных ударов по противнику, бронированная машина нужна до конца жизни, но Ави Дихтер пользовался ею редко. Не потому, что был демонстративно скромен - просто, как настоящий специалист своего дела, знал, что броня может защитить только от случайного покушения. От людей серьезных никакой стальной лист не спасает. Спасает только умение быть непредсказуемым для убийц, ну, и еще везение.
Быть непредсказуемым и одновременно действующим политиком невозможно. Есть расписание встреч, которое известно очень многим людям, есть места, в которых надо появляться в определенное время. Политик - всегда лицо публичное. Так что Дихтер больше полагался на удачу и на хорошую работу своих бывших коллег. Он бы и сегодня не стал задействовать "танк на колесах", но после теракта в Эйлате и утренних событий в Иерусалиме об этом настойчиво попросил нынешний директор "Шин-Бет".
Вот уже несколько лет Ави Дихтер был политиком, но, отдав спецслужбам больше половины своей жизни, оставался контрразведчиком и, если говорить честно, совершенно по этому поводу не беспокоился.
- Мне хотелось бы понять, - сказал Дихтер в трубку мобильного телефона, - что именно произошло с экспедицией профессора Каца. И не стоит говорить мне, что с ней ничего не произошло…
Собеседник ничего не ответил.
- Ты так и собираешься молчать? - спросил Дихтер, поморщившись. - Придумываешь, что соврать? Или считаешь, что я недостаточно влиятелен, чтобы требовать ответа?
- Ави… - послышался из трубки жалобный голос. - Ты же знаешь… Я бы все тебе рассказал… Но не могу! Убей меня - не могу!
- Почему? Черт тебя побери! Почему?
- Да потому, что сам ни черта не знаю! - взорвался собеседник. - Не знаю! Да! Произошло! Да! Мы знали это! Но было распоряжение с самого верха - ничего не предпринимать! 72 часа мы должны были делать вид, что ничего не происходит…
- А потом?
- Потом - по обстоятельствам.
- И какие они?
В телефонной трубке шумно перевели дух.
- Ты сам знаешь… Рвануло в Эйлате. Мы получили информацию, что племянник Каца и его ассистентка работают на арабов. И сам Кац может быть в этом запачкан…
- Ты понимаешь, что это даже не смешно! Египтянин - пособник террористов! Кто придумал эту чушь!?
- Не мы, - ответил голос, и в нем звучала обида. - Но мы обязаны проверить!