Вот и сегодня он возвращался с прогулки, когда на одной из полян увидел "майское дерево". Вокруг бегали детишки, украшая его цветными лентами. Потом они устроили пикник. Неподалеку стоял школьный автобус - желтое пятно среди моря свежей зелени.
Харт вернулся домой, на всякий случай объехав квартал, прежде чем войти. Он проверил автоответчик и сам сделал несколько звонков с очередного одноразового мобильника. Потом отправился в гараж, где оборудовал небольшую столярную мастерскую. Он трудился над вещью, дизайн которой придумал сам. Поначалу он уделял этому занятию час-другой в день. Теперь же мог просидеть за ним до четырех часов кряду. Ничто не помогало ему расслабиться лучше, чем работа по дереву.
Орудуя шлифовальной шкуркой, он мысленно возвращался к той ночи в лесу, припоминая встречавшиеся ему там деревья - дуб, ясень, клен, грецкий орех - твердые породы, дававшие материал для его ремесла. То, что он покупал в магазине в виде аккуратных чурбачков или досок с идеально ровными углами, являлось производным от огромных, внушительных, иногда даже грозных с виду созданий природы, уходивших ввысь ярдов на тридцать, а то и больше. И хотя, с одной стороны, его душу тревожила гибель этих деревьев, в нем жила также и уверенность, что он облагораживает древесину, трансформирует ее в нечто новое, в нечто, чем можно восхищаться.
Он снова оглядел свое детище - инкрустированную шкатулку. Ему нравилось, какой она получалась. Быть может, он даже ее кому-нибудь подарит. Но пока не уверен в этом.
В восемь вечера он поехал в центр Грин Бэя, в отделанный деревянными панелями сумрачный бар, где подавали недурное чили. Под кружку пива он съел целую тарелку, сидя прямо за стойкой. Заказав вторую кружку, он перешел в отдельный зал, где по телевизору показывали баскетбол. Он смотрел игру, потягивая пиво. Репортаж шел с Западного побережья, а здесь было уже поздно. Вскоре другие клиенты стали посматривать на часы, подниматься из-за столов и разъезжаться по домам. Матч близился к завершению со счетом 92:60, и если до перерыва интерес еще сохранялся, то сейчас исход казался предрешенным.
К тому же это был всего-навсего баскетбол, а не игра "Пэкерз".
Харт оглядел стены зала, покрытые фирменными знаками висконсинских пивоварен прошлого. Должно быть, когда-то их продукция была популярна, хотя он ни разу о них не слышал. "Лоуф энд Штейн", "Хейлман", "Фоксхед". С эмблемы пива марки "Хиберния брюинг" зловеще скалилась клыками голова дикого кабана. На плакате рядом был изображен телевизор, с экрана которого смотрели две женщины, а подпись гласила: "Всем привет от Лаверн и Ширли".
Харт попросил проходившую мимо официантку принести счет. Та вела себя вежливо, но с прохладцей, оставив попытки флиртовать с ним после того, как первая - примерно неделю назад - осталась без всякой реакции с его стороны. В барах, подобных этому, второго шанса не давали. Он расплатился, вышел на улицу и отправился в другой бар, располагавшийся неподалеку в районе Бродвея. Оставив машину поблизости, он встал в тени деревьев проходившей мимо аллеи.
Ровно в час ночи из бара вышел мужчина, как делал это в одно и то же время на протяжении почти всей последней недели. Харт ухватил его за воротник, приставил к спине пистолет и затащил в темную аллею.
Фредди Ланкастеру хватило пятнадцати секунд, чтобы понять: непосредственная угроза от Харта гораздо серьезнее, чем не столь очевидная и неминуемая опасность, исходившая от Мишель Кеплер. И он рассказал Харту все, что знал о ней.
Потом взгляд вдоль пустой аллеи, выстрел из пистолета с глушителем, и Харт вернулся к своей машине.
По пути домой он размышлял над своими следующими ходами. Харт поверил Фредди, когда тот сказал, что ни он сам, ни Гордон Поттс не знали точно, где живет Мишель, однако полученной от него информации оказалось достаточно, чтобы приступить к более тщательным поискам.
И этим он собирался заняться незамедлительно.
Но сначала следовало покончить с тем, что не давало ему покоя уже несколько недель. Он зевнул и решил сегодня как следует выспаться. Вставать рано завтра утром не было необходимости. Дорога до Гумбольдта, штат Висконсин, занимала всего три часа.
В половине третьего пополудни четвертого мая Кристен Бринн Маккензи расположилась в баре одного из ресторанов Милуоки, заказав себе куриный суп и диетическую колу. Ранее в этот день у нее состоялись встречи с детективом из местной полиции и агентом ФБР, с которыми они обменялись сведениями об итогах расследования апрельских убийств супругов Фельдман и изготовителей мета в округе Кеноша.
Толку от этих бесед не вышло. Цель, которую поставили перед собой городские и федеральные следователи, как ей показалось, заключалась в поисках улик против Манкевица, а не в поимке преступников, походя расстрелявших ни в чем не повинных супругов и цинично бросивших тела на холодном полу кухни их собственного дома.
Когда же она указала им на данный факт, ни на копа, ни на фэбээровца это не произвело никакого впечатления. Они вежливо сложили губки, показывая, что понимают ее точку зрения, но сделали это с заметным раздражением.
Настроения ей это не улучшило, и по окончании второй встречи она решила устроить себе поздний обед, а потом поехать домой.
Занимаясь собственным расследованием, Бринн Маккензи накрутила за последние пару недель больше двух тысяч миль. Ездила она теперь на подержанной "тойоте-камри" - причем изрядно подержанной. Утонувшая "хонда" использовалась в служебных целях, а для страховой компании то был отличный предлог не возмещать ей убытков. Чтобы купить хоть что-то на замену, она потратила личные деньги из своих скудных сбережений, и это больно ударило по ее карману, поскольку уверенности в своем финансовом будущем у нее не было.
Грэм больше не жил с ними.
После восемнадцатого апреля они еще несколько раз серьезно поговорили о сложившейся ситуации. Но Грэм до сих пор не оправился от потрясения, вызванного смертью Эрика Мюнса, в которой по-прежнему винил себя и никогда Бринн - ему и в голову это не приходило. (Вот в чем огромная разница между ним и Кейтом!)
Грэм съехал всего несколько дней назад, сняв себе квартирку в двадцати минутах езды от них. Она печалилась и тревожилась по этому поводу… Но в то же время ощущала облегчение. Помогло и случившееся с ней притупление чувств. Кроме того, разбирательства семейных конфликтов были, в конце концов, ее специальностью, и она не могла не понимать, как много требовалось времени, прежде чем они оба определятся со своей дальнейшей жизнью.
Он по-прежнему оплачивал свою долю приходивших ей счетов - вообще-то говоря, даже большую их часть, покрывая медицинские расходы Анны, превышавшие выплаты по страховому полису. Но все же в прошлой жизни они существовали на общие заработки, и теперь Бринн поневоле приходилось экономить.
Она похлебала еще немного остывавшего супа. Позвонил Джоуи, и она сразу же ответила. Это был просто контрольный звонок, и Бринн бодрым тоном прокомментировала его рассказ об уроке физкультуры и занятиях естественными науками, прежде чем он дал отбой и снова помчался в класс.
Когда она поняла, что Грэм, скорее всего, прав в своих оценках поведения Джоуи - как и ее педагогических методов, - она провела собственное расследование (кое-кого пришлось допросить) и выяснила, что информация о занятиях ее сына фальтингом соответствовала действительности - он катался, прицепившись к грузовикам, и делал это не раз. Только по чистой случайности ему удалось избежать серьезных травм. Прогулы школы тоже подтвердились.
Потом у нее было несколько тяжелых разговоров с мальчиком, причем, к удивлению Бринн, мать настойчиво подталкивала ее к этому.
Бринн обрушилась на своего сына, как спецназовец с вертолета. Кататься на скейтборде ему теперь разрешалось только на специально оборудованной площадке и исключительно в ее присутствии. И в шлеме - никаких вязаных шапочек.
- Брось, мам! Ты это, типа, серьезно?
- Для тебя это единственная возможность. А доску я буду хранить под замком в своей спальне.
Он преувеличенно громко вздохнул, но вынужден был согласиться.
Кроме того, она потребовала, чтобы сын регулярно ей звонил, а домой являлся не позднее чем через двадцать минут после окончания занятий в школе. Ее позабавило выражение его лица, когда она сообщила, что у полиции есть договоренность с местной телефонной компанией, которая позволяет отслеживать местонахождение любого мобильника, даже если тот отключен. (И это была истинная правда, вот только Бринн не сказала, что нарушила бы закон, устроив электронную слежку за членом семьи.)
Но если бунтарские замашки Джоуи ей удалось взять под контроль, то с его реакцией на уход Грэма она ничего не могла поделать. Хотя муж регулярно созванивался с приемным сыном, Джоуи болезненно воспринял их разрыв, и она не знала, как исправить положение. В конце концов, не она же ушла из дома. Что ж, придется справиться и с этим, хотя она понятия не имела - как.
Она отодвинула от себя тарелку с супом, раздумывая о том, сколь многое изменилось после той ночи.
"Та ночь". Эта фраза стала кодом ко всей ее жизни, обозначая куда как больше, чем хронологическая цепь событий.
Она снова осталась одна с раненой матерью на руках и проблемным сыном, за которым нужен глаз да глаз. И все же ничто в мире не могло помешать ей разыскать Мишель и Харта, чтобы над ними свершилось правосудие.
Бринн обдумывала, нельзя ли извлечь хотя бы крупицу полезной информации из недавних встреч с полицейским и агентом ФБР, когда вдруг обратила внимание на воцарившуюся в баре тишину.
Он совершенно опустел. Не было ни официантки, ни мальчишки-уборщика, ни самого бармена.
И тут она вспомнила, что заметила невысокого мужчину, шедшего за ней следом от полицейского участка. Тогда она не придала этому значения, но теперь ей показалось странным, что, стоило ей задержаться у витрины, как мужчина тоже остановился, чтобы позвонить по телефону. Впрочем, он мог только делать вид.
Встревоженная, она хотела подняться, но почувствовала сквозняк от открывшейся с улицы двери и поняла, что в бар кто-то вошел, по меньшей мере двое.
Бринн застыла на месте. Пистолет был у нее под полой пиджака, а поверх него она надела еще и плащ. Она умрет, не успев расстегнуть и двух пуговиц.
Оставалось только обернуться.
Что она и сделала, готовая встретиться взглядом с серыми глазами Харта, наводящего пистолет, чтобы убить ее.
Более высокий и массивный из двоих мужчин, которому было за шестьдесят, сказал:
- Добрый день, детектив. Я Стэнли Манкевиц.
Она кивнула в ответ.
- Я в звании помощника шерифа.
Второй - хлипкий и больше похожий на подростка - был тем самым мужчиной, что шел за ней прежде. На лице его играла легкая улыбка, но не чувство юмора служило ее источником. Он просто молчал.
Манкевиц взгромоздился на соседний с ней высокий стул у стойки бара со словами:
- Вы позволите?
- Уж не собираетесь ли вы меня похитить?
Ее слова его удивили.
- Нет, что вы, помощник шерифа Маккензи, вы свободны уйти отсюда в любой момент. Скажете тоже - похитить!
Он сделал знак своему сопровождающему, и тот уселся за ближайший столик.
За стойкой снова возник бармен и посмотрел на Манкевица.
- Мне только кофе. И диетическую колу для моего друга, - кивнул он в сторону столика.
Бармен поставил на стойку кофе и отнес колу приятелю Манкевица.
- Вам принести что-нибудь еще? - спросил он Бринн таким тоном, словно интересовался, не хочет ли она десерт в качестве последнего желания.
Она покачала головой.
- Только счет, пожалуйста.
Манкевиц тщательно подготовился к приему кофе, добавив сливок, пакетик сахара и чуть-чуть сахарозы. Потом сказал:
- Как я слышал, у вас выдалась тяжелая ночка пару недель назад.
"Эта ночь…"
- И откуда же вам об этом известно?
- Я смотрю выпуски новостей.
Он был окружен аурой полнейшей уверенности в себе, которая, с одной стороны, подействовала на Бринн успокаивающе, поскольку она поняла, что в этот момент ее жизни ничто не угрожает, но, с другой, внушала тревогу. Словно он обладал неким иным оружием, неким знанием, с помощью которого мог разрушить ее жизнь, не прибегая к насилию. Казалось, у него все под контролем.
В этом смысле он напоминал ей Харта.
- Владеть информацией очень важно, - продолжал профсоюзный босс. - Когда я был еще мальчишкой, задолго до вашего рождения, у нас передавали местные новости - ровно в пять вечера, а потом общенациональные и международные. Уолтер Кронкайт, Хантли и Бринкли… Но всего полчаса. Мне этого всегда не хватало. Я люблю получать всю доступную информацию. Вот Си-эн-эн - это что надо. Я сделал их новости домашней страничкой на своем "Блэкберри".
- Но это не объясняет, как вы оказались здесь, ведь я и сама зашла сюда совершенно случайно… Если только вы каким-то образом не узнали заранее, что у меня намечена встреча в полицейском управлении Милуоки.
Несколько секунд он колебался - ее слова явно попали если не в цель, то очень близко.
- Допустим, я просто за вами следил.
- Вот он следил точно. - Бринн кивнула в сторону миниатюрного человечка.
Манкевиц улыбнулся, отхлебнул кофе и с сожалением посмотрел на вращающуюся витрину с пирожными.
- У нас с вами есть общие интересы, уважаемая помощник шерифа.
- В чем же?
- В том, чтобы найти убийцу Эммы Фельдман.
- А разве я не смотрю прямо сейчас, как он пьет дрянной кофе всего в полуярде от меня?
- Кофе действительно плохой. Как вы это поняли?
- По запаху.
Он показал на стакан с колой, стоявший рядом с ее тарелкой.
- А вы и мой приятель пьете эту гадость. Вот что воистину вредно. И, нет, вы не находитесь сейчас рядом с ее убийцей.
Она оглянулась через плечо. Второй мужчина попивал колу и просматривал свой "Блэкберри".
Интересно, что у него на домашней странице?
- Вряд ли в округе Кеноша вам приходится расследовать много убийств, - заметил Манкевиц. - И уж точно не таких, как это.
- Не таких, как эти, - поправила она. - Убитых было несколько.
Теперь, когда опасения за свою жизнь рассеялись и бармен был свидетелем разговора, хотя такого легко подкупить, она заговорила с вызовом, даже несколько раздраженно.
- Вы, разумеется, правы, - кивнул Манкевиц.
- Хотите знать, какими преступлениями нам приходится заниматься? - спросила Бринн. - Семейной поножовщиной. Случайным выстрелом из пистолета во время налета на супермаркет или автозаправку. Разборками между изготовителями мета.
- Страшная штука, этот наркотик. Действительно страшная.
"Ты мне будешь рассказывать!"
- Если вы смотрели "Копов", вам прекрасно известно, чем мы занимаемся, - сказала Бринн.
- Но случившееся семнадцатого апреля - это совсем другое. - Он продолжал пить свой кофе. - Вы член профсоюза? Профсоюза служащих правоохранительных органов?
- Нет. В Кеноше он не работает.
- А вот лично я верю в профсоюзы, мэм. Я верю трудягам и считаю, что каждый должен получить справедливый шанс вскарабкаться вверх по служебной лестнице. Это как образование. Школа уравнивает в правах. Профсоюзы выполняют ту же миссию. Если ты в профсоюзе, мы обеспечиваем тебе самое необходимое. Ты можешь довольствоваться этим. Забирай свою почасовую оплату, и да благословит тебя Бог. Но ты можешь воспользоваться нами как доской для прыжков, чтобы взлететь в жизни как можно выше.
- Доской для прыжков в воду?
- Я, наверное, выбрал неправильное слово. Не такой уж я большой говорун. Но вы хотя бы знаете, в чем меня обвиняют?
- Детали мне неизвестны. В каких-то махинациях, связанных с нелегальными иммигрантами.
- Мне вменяется в вину, что я выдаю людям поддельные документы - лучше тех, которые они могли бы купить на улице. Они получают работу в компаниях, где нет профсоюзных ячеек, а потом организуют их.
- Это правда?
- Нет, - улыбнулся он. - Это всего лишь обвинения. А хотите знать, как власти заподозрили меня в этих преступлениях? Та юристка, Эмма Фельдман, работала на одного из своих клиентов и обнаружила, что большое число легальных иммигрантов являлись в одной из компаний членами профсоюза - их пропорция там была гораздо выше, чем в большинстве местных отделений по стране. А потом, исходя из этого, кто-то пустил слух, будто я торгую поддельными документами. Хотя все "зеленые карты" были абсолютно подлинными. Выпущенными правительством США.
Бринн задумалась. Он говорил убедительно. Хотя кто знает?
- Зачем это кому-то понадобилось? - спросила она.
- Чтобы нанести удар по профсоюзу. Это их единственный мотив - простой и ясный. Пошли сплетни, что я взяточник. Что местное отделение номер четыреста восемь покрывает террористов. Что я натащил иностранцев, которые отбирают рабочие места у наших сограждан… Хоп, и собрание голосует за выход из союза.
Он явно оседлал любимого конька.
- Позвольте объяснить, почему на меня пытаются повесить уголовное дело. Почему кое-кто заинтересован, чтобы Стэнли Манкевиц ушел со сцены. Потому что я не ненавижу иммигрантов. Потому что я на их стороне. По мне, так лучше нанять дюжину мексиканцев, китайцев или каких-нибудь болгар, приехавших в нашу страну - на законных, заметьте, основаниях - и готовых упорно трудиться, чем сотню родившихся здесь ленивых разгильдяев. И вот я попал меж двух огней. Работодатели считают меня врагом, поскольку я глава профсоюза. А рабочие, члены моего профсоюза, - потому что я помогаю тем, кто для них не амэриканец.
Он умышленно исказил это слово.
- Так возник заговор с целью меня скомпрометировать.
Бринн вздохнула. Она уже забыла и о супе, и о коле, в которой изначально не хватало пузырьков, и на вкус она была, должно быть, такой же скверной, как кофе, хотя и не пахла.
- А вы знаете, что это я спас вам жизнь семнадцатого апреля? - спросил Манкевиц, понизив голос.
Вот теперь он полностью завладел ее вниманием. Она нахмурилась. Старалась не выдать эмоций, но у нее не вышло.
- Я послал мистера Джейсонса на защиту моих интересов, - продолжал он. - Я-то знал, что не имею отношения к гибели Эммы Фельдман и ее мужа. Поэтому мне требовалось выяснить, кто убийца. От него тянется прямая нить к людям, пытающимся меня подставить.
- О, ради бога, не надо… - Она окинула его скептическим взглядом. Но при этом щеку пронзила боль, и пришлось придать лицу другое выражение.
Манкевиц оглянулся.
- Джеймс, можно тебя?
Джейсонс подсел к стойке бара, захватив свой дипломат.