- Так дядя же и прислал. В посылочке кроме обычных его подарков был и десяток одинаковых портсигаров. У меня и сейчас они есть. Завод, на котором работает дядя, продает их в галантерее.
Упавшим голосом, часто утираясь платочком, горничная поведала нам свою историю. Рассказ ее сводился к следующему. Требовалось от нее немногое, но она испугалась, зная, чем ей грозит обнаружение подмены. Незнакомец ее успокоил, сказав, что если мистер Эверт и заметит это, то никаких претензий не предъявит и вида не подаст. Но и его внимания обращать на это не следует. Каждый раз перед приездом Эверта незнакомец встречал ее и передавал деньги - всегда одну и ту же сумму, как сейчас, двадцать пять фунтов он предназначал ей за проделанную работу, а остальные следовало вложить в подмененный портсигар. Никаких сведений незнакомец у нее не требовал, никаких бумаг или писем через нее не передавал. Да она на это и не пошла бы, так как об этом дядя ее предупредил.
- А каким образом? - поинтересовался Холмс.
- Письмом, которое мне доставил незнакомец. У нас с ним давно условлено, что важное, не предназначенное для чужих глаз, он будет вписывать мне между текста.
- И вы подержали письмо над парами йода?
- Верно, хотя не пойму, откуда вы это знаете. В тот раз я взяла письмо, вышла в другую комнату и прочла: "На предложение соглашайся, но, кроме подмены портсигара, ничего на себя не бери. Откажись категорически". Но незнакомец ничего другого мне не предлагал и абсолютно ничем другим не интересовался, в гостинице он появился только один раз, а потом, без какого-нибудь извещения с моей стороны, неожиданно для меня встречался где-нибудь на улице, на бульваре, в магазине, и я передавала ему портсигар. Вот и все, что я могу вам рассказать о своей провинности, все, что мне известно. О незнакомце сообщить не могу почти ничего - у него самый обычный вид. Видится со мной он только в таких случаях. Совершенно необщителен, нелюбопытен, выражается односложно.
Холмс задумался, затем, уставившись на девушку, сказал:
- Вы, Эльза, попали в очень неприятную историю, которая может для вас кончиться скверно. Слушайте меня, внимательно и выполняйте все неукоснительно, если дорожите своей жизнью и благополучием. Сделайте так, как будто бы эта ваша операция прошла обычным путем. Портсигар Эверта я у вас забираю, он останется в уверенности, что получил подмену, как это и предусмотрено. Незнакомцу же при встрече сообщите, что подменять вам было нечего, так как Эверт на этот раз не оставлял своего портсигара в номере.
Девушка слушала Холмса затаив дыхание. Потом она спросила:
- А как же деньги? Ведь я должна их вернуть незнакомцу, да и мистер Эверт, не увидев их в портсигаре, заподозрит меня.
- Нет, нет, ничего этого не произойдет. Деньги, на которые Эверт рассчитывает, он получит, но и незнакомцу его "вклад" вы вернете.
- Но у меня нет таких денег.
- Ватсон, вы располагаете деньгами? - обратился Холмс ко мне.
- У меня есть три такие купюры, - ответил я своему другу.
- Превосходно! Две найду у себя я. Эти деньги вы вернете незнакомцу, а на Эверта придется на этот раз израсходоваться мне и моему другу. Возвратите незнакомцу всю сумму целиком, в том числе и те деньги, что предназначаются вам за услугу. Вы их не поторопились израсходовать?
- Нет, что вы! Я сейчас их принесу вам.
- Не надо приносить. Заберите эти деньги и унесите их отсюда сейчас же. Незнакомец должен получить именно их, а не просто сумму. Совершенно не исключено, что он запомнил или даже записал номера банкнотов. Принесите мне один из хранящихся у вас подложных портсигаров и продолжайте уборку. Мы сразу же уйдем. Хотя мы располагаем сведениями о том, что Эверт весь день будет следить за погрузкой, но как знать - может случиться, что он зачем-нибудь и наведается к себе в номер. В ваших интересах, Эльза, чтобы наше посещение осталось для него тайной. Имейте это в виду.
Горничная убежала и быстро вернулась с новым портсигаром. Холмс сунул его в карман, и мы вышли из номера.
До вечера мы бродили по городу, любовались его достопримечательностями. Хорошо пообедали в немецком ресторане, оценив по достоинству его фирменное блюдо "бифштекс по-гамбургски". Наконец мы опять оказались на борту "Викинга", где нас сразу увидел Эверт. Он появился у нас в каюте, когда пароход вышел уже в море. Он остался очень доволен своим вояжем, так как все оформление и погрузку закупленного им криолита удалось провести очень быстро. Эверт предложил нам свою "Эсмеральду", и в каюте у нас распространился аромат этого замечательного табака. Он стал расспрашивать нас о впечатлении, которое произвел на нас Гамбург. Мы отозвались очень хорошо, хотя, естественно, заметили, что за такой короткий срок наше впечатление могло быть только очень поверхностным.
- Я думаю, - сказал Холмс, - что даже такому Меркурию, как вы, в этом большом городе в каждый ваш приезд открывается что-то новое.
Так коротали мы время в ничего не значащей болтовне. Угощались в очередной раз папиросами, Холмс задержал свой взгляд на крышке портсигара и сказал, что это довольно изящная работа, попросив Эверта дать ему рассмотреть поближе. Он раскрыл портсигар и принюхался к запаху "Эсмеральды", делая это, видимо, с удовольствием. Потом вдруг он неожиданно спросил Эверта, почему он пользуется чужим портсигаром.
- Я не понимаю вашего вопроса, мистер Холмс!
- Ну как же так, ведь вот, на внутренней стороне крышки, можно увидеть отчетливую, хотя и мелкую надпись: "А. Харгривс".
- Что вы городите, какой Харгривс?
- Вы хотите сказать, что не знаете никакого Харгривса?
- Перестаньте мне морочить голову, Холмс, - в приподнятом тоне сказал Эверт, - Харгривс - это американец, крупный специалист алюминиевого производства, он постоянно околачивается на нашем заводе, но мне с ним соприкасаться не приходилось. Как мог его портсигар попасть ко мне? Вы мне его подсунули?
Холмс спокойно наблюдал негодующего Эверта.
- Как я мог его подсунуть вам, когда не подходил к вам близко, Эверт? Видимо, Харгривс как-то подошел к вам слишком близко… Во всяком случае это его портсигар, и в нем ваша замечательная "Эсмеральда". На днях Харгривс прибудет в Лондон и подтвердит, что своего портсигара он вам не дарил и с вами не знаком. Вывод самый логичный: вы присвоили его портсигар. Спрашивается, зачем он вам нужен?
- Какая-то нелепость! Не знаком я с Харгривсом и никогда близко с ним не соприкасался. Вы что-то очень недоброе затеяли против меня, Холмс!
Холмс помедлил, пристально вглядываясь в растерянного Эверта, потом сказал примирительным тоном:
- Напрасно вы, Эверт, так близко к сердцу принимаете эту мелочь. А ко мне вы просто несправедливы: я не злодей вам, а ангел-хранитель. Не делайте изумленного, а тем более возмущенного лица. Представьте лучше себе, что вам грозит, когда будет предъявлен этот портсигар. Будете ли вы в безопасности, когда выявится, что врученный вам портсигар вами не доставлен по назначению.
- Какой такой "врученный", о чем вы говорите?
- Ну, шутки в сторону! У вас действительно не тот портсигар, который вы должны были предъявить. Портсигар вам подменил я, вы же предпочли бы, чтобы это сделал кто-то другой. Этот портсигар принадлежал ранее Харгривсу, он подарил его мне. Вы должны были получить другой портсигар. Ведь если бы не было на этом подписи "А. Харгривс", вы со спокойной душой предъявили бы его и за это бы поплатились. Вы не подозревали того, что вручавший вам портсигар каждый раз вас проверяет. На внутренней части того портсигара, который вы получали в обмен, всегда была отметина, известная только вашему "портсигароотправителю". Если бы ее не оказалось, то и деньги, которые вы ему доставили, вас бы не спасли.
- Какие деньги?!
- Я думаю, что вы их не успели израсходовать. Вот вам список серий и номеров банкнотов на общую сумму сто двадцать пять фунтов стерлингов. Можете их проверить.
- Я ничего не понимаю!
- Сейчас поймете. Положение ваше безвыходное. Завтра же вы встретитесь с тем, у кого взяли портсигар. Конечно, вы не будете предъявлять ему этот, с пометкой Харгривса, тем более что его я у вас сейчас же заберу - он подарен мне. Рассказать обо всем вы по-опасаетесь, так как оказались тем звеном, которое порвалось. Конечно, портсигар не бог весть какая ценность и вы сможете предварительно приобрести его в магазине, но ведь на нем не будет той метки, которую поставил сам получатель. Вы, Эверт, очень предусмотрительны. Вы ни с кем не разговаривали, никому ничего не передавали и не желали знать, кто подменивает вам портсигар. В случае провала и последующего допроса вы с чистой совестью могли бы положить руку на Евангелие и поклясться в том, что никого не видели, никому своего портсигара не передавали. Но сейчас вас это уже не спасет. Не столько закона приходится вам бояться, сколько "несчастного случая". Чтобы уцелеть, вам ничего не остается, кроме выполнения моих распоряжений. Я возвращаю вам портсигар, который дан вам на подмену, и вы предъявляете его вместе с деньгами так, как будто бы с вами ничего непредвиденного не происходило. И продолжайте свою работу, обо всем помалкивая.
- Но ведь у меня может случиться опять поездка на континент?
- Может, но думаю, что это произойдет не так скоро, а портсигарного поручения вам не будет дано. В качестве компенсации за мою заботу о вас, я надеюсь, вы вернете нам сто двадцать пять фунтов, замените их лично вам принадлежащими.
Холмс протянул Эверту портсигар, вынув его из кармана, взял у него свой, с надписью "А. Харгривс", и деньги - 125 фунтов. Растерянный и понурый Эверт покинул нашу каюту.
Без каких-либо приключений мы прибыли в Лондонский порт и в скором времени смогли отдаться отдыху в своей квартире на Бейкер-стрит. Я удивлялся проницательности Шерлока Холмса, но позволил себе усомниться, в наличии отметины на подменном портсигаре, о котором он говорил Эверту. У меня создалось впечатление, что он такое придумал сам, чтобы ошеломить Эверта.
Однако он быстро рассеял мои подозрения.
- А вы не заинтересовались, Ватсон, зачем мне понадобилось получить от Эльзы еще один портсигар. Конечно, конечно: нужен был предлог, чтобы на некоторое время удалить ее из комнаты. Вы так подумали?
Я согласился, что именно это имел в мыслях.
- И вы правы, но только отчасти. Я подумал, что отправляющий Эверта может наладить свою проверку исполнения. Все обменные портсигары сосредоточены у нее. Заполучив от нее второй, я внимательно их изучал и сопоставлял со своим - тем, что получил в подарок от Харгривса. Отметинку в обоих портсигарах от Эльзы я обнаружил, тогда как в моем она отсутствовала. Таким образом, я вовсе не выдумывал, говоря об этом Эверту, а его это и доконало. Отправитель мне хорошо известен. Это Фрост, мастер по изготовлению штампов. Именно он приходится дядюшкой гамбургской горничной. Я к нему пока не имею в виду наведываться. Совершенно сознательно я и Эверту не назвал его по имени.
Прошло еще несколько дней. Холмс бывал на заводе, рассказывал мне любопытные вещи из технологии алюминиевого производства. Как-то вечером он мне сказал:
- Ну, Ватсон, завтра нам следует подняться пораньше, опять превратиться в морских офицеров. Завтра прибывает "Дакота", и, думается, мы не без удовольствия посетим с вами этот великолепный пароход.
- Что, опять таможенный досмотр?
- Нет, на этот раз досмотра не будет, но катер, я договорился, нам предоставят, а на нем мы выйдем на рейд. Кстати, предоставьте, пожалуйста, мне ваш медицинский саквояжик.
Я выложил из саквояжа его содержимое и передал его Холмсу, который перешел с ним в другую комнату и стал в него что-то укладывать. Я же тем временем придирчиво осмотрел нашу морскую форму.
Ранним утром мы появились в порту, где нас уже ожидал таможенный катер. Никого из морских офицеров на нем не было. Три матроса и командующий приветствовали нас, сказав, что обо всем предупреждены и ждут наших распоряжений. Выйдя на рейд, мы увидали приближающуюся "Дакоту". Матрос стал подавать сигналы, и, заметив их, красавец пароход остановился. Мы поднялись на борт.
Проследовав по палубе, мы зашли навестить священника. Тот, увидев нас, спросил:
- Что, опять таможенный досмотр?
- Нет, - мягко ответил ему Холмс, - на этот раз мы одни. У нас свои санитарные дела, но прежде всего мы зашли к вам засвидетельствовать свое почтение.
- Очень тронут вашим вниманием, джентльмены.
После обычных приветствий и вопросов о пути, Холмс сказал, что хотел бы еще раз взглянуть на Евангелие священника, оно произвело на него большое впечатление, это вещь превосходной работы.
- Самое превосходное в ней - это записанное божье слово, - сказал священник.
- Это, конечно, подразумевается, святой отец. Но, кроме того, и в самом земном смысле это произведение большого искусства.
Я видел, что слова Холмса доставляют пастору немалое удовольствие. А он тем временем продолжал:
- Эти массивные застежки - из чистого золота?
- Чистое золото - это слова священного писания, но если вас заинтересовали застежки, то могу вам сказать, что другой металл и не достоин того, чтобы хранить церковную мудрость.
- А у вас никогда не возникало сомнений по этому поводу? - спросил Холмс.
Пастор отрицательно покачал толовой.
- А у меня они все же имеются. Мне приходилось соприкасаться с золотом. Разрешите мне в вашем присутствии испытать этот металл.
Пастор не выказал возражений, только пожал плечами. Холмс раскрыл мой саквояж и достал из него два маленьких пузырька с притертыми пробками и пипетку с очень тонким носиком. На уголок застежки он нанес маленькую капельку из одного пузырька. Она так и осталась на поверхности, не оказав на металл никакого действия. Ваткой Холмс удалил капельку и проделал все снова, нанеся на этот раз капельку из другого пузырька. Опять поверхность металла осталась чистой.
Священник улыбался:
- Ну что, Фома Неверный, убедились в своем посрамлении?
Холмс глядел смущенно (или разыгрывал смущение) и попросил разрешения попробовать еще раз. Получив согласие, он достал из саквояжа еще один пузырек пустой - и в него очень аккуратно отлил из первых двух. Затем он той же пипеткой набрал и нанес на золото капельку смеси. Картина изменилась. Заметно стало, что кислота проникает через металл, образуя в нем тоненькое, как от шила, отверстие. Холмс ваткой удалил остаток капельки, вытащил лупу и предложил посмотреть в тоненькую дырочку, и пастор и я, хорошо подсветив, увидели под слоем золота темную поверхность.
- Чудеса какие-то! - воскликнул священник.
- Пожалуй, чудес нет, святой отец. В пузырьках кислоты - азотная и соляная. Ни одна из них на золото не действует. Но их смеси, называемой у химиков царской водкой, золото уступает. Это игольчатое отверстие показало нам, что золото только наверху застежек, а основу их составляет другой металл.
- Выходит, что святую церковь беспардонно обманули?
Холмс взял еще раз пипеткой соляной кислоты и внес в образовавшееся отверстие. Никакой реакции не последовало.
- Скажите, святой отец, - сказал он священнику, - если кто уведет у бедняка из хлева его козу, это будет грехом?
- Конечно, ибо сказано: не пожелай ближнего ни вола его, ни осла его…
- А если тот, кто свел козу, оставил бедняку взамен корову, это тоже следует считать грехом?
Священник улыбнулся.
- Ну, что вы, это благодеяние. Дар бедняку - да не оскудеет рука дающего…
- Не кажется ли вам, что перед нами как раз такой случай? Если кто-то возжелал обмануть святую церковь, то он изготовил бы застежки из простого металла, облицевав их потом золотом. Но то, что кислота, спущенная в отверстие, на него не подействовала, показывает, что металл этот отнюдь не простой, а не менее благородный, нежели золото. Не похоже ли это на корову, оставленную взамен козы?
- Я ничего не понимаю, колдовство какое-то!
- Нет, святой отец, в этом колдовстве не столь трудно теперь разобраться. Застежки на Евангелии прикреплены очень мелкими шурупчиками. Я могу даже, не сходя с борта парохода, найти отвертку, с помощью которой застежки заменились.
- Зачем же это нужно было, раз вы утверждаете, что металл, которым заменено золото, не менее ценен?
- В священном писании приводится текст заповедей господних. Одна из них - "Не укради". По первому впечатлению, она к этому случаю отношения не имеет. Вам, простите, святой отец, вольно или невольно, не приходилось нарушать эту заповедь?
- Вы оскорбляете меня! Я - служитель церкви и должен не только исповедовать священное писание, но и следовать его заветам и предначертаниям!
- Я глубоко сожалею, - сказал Холмс, - что наша беседа приобрела несколько неприятную окраску. Я очень не хочу бросить тень на святую церковь, на у меня сложное положение, ибо я отыскиваю истину, к чему как раз призывает нас священное писание. Я знаю, что при вашем возвращении из Лондона в Нью-Йорк застежки вашего Евангелия будут из чистого золота, причем вы, святой отец, к ним не прикоснетесь.
Лоб пастора покрылся испариной. Холмс же, как бы не замечая его смущения, продолжал:
- Ваши застежки по приходе в Лондон будут заменены на золотые, а при отплытии из Нью-Йорка их опять заменят на такие же. Вы к этому касательства иметь не будете, но вы об этом осведомлены. Я могу немедленно все это доказать вам, но я еще раз повторяю, что мне было бы крайне прискорбно бросить тень на святую церковь. Исповедуйтесь друг другу - сказано в священном писании. Я принес вам свою исповедь, принесите и вы свою.
Пастор понурил голову, помолчал и затем сказал:
- Есть грех на моей душе. Меня поставили в известность, что можно принести жертву святой церкви, и я не устоял. Когда я схожу на берег, то застежки меняются, и я этого не вижу. Но по уходе из Нью-Йорка золотые застежки, замененные на Евангелии, кладутся, мне в столик. Это плата за мое молчание. Но кражи, здесь никакой нет, ибо каждый раз это лишнее золото я передаю в церковную кассу, и в том постоянно исповедывался с самого начала. Предложение это было сделано при исповеди. По форме оно выглядело как лепта на алтарь святой церкви. Я даже растерялся, поняв о чем идет речь. С точки зрения светских законов это выглядело неприглядно, но сообщать об этом властям, хотя бы корабельной администрации, означало для меня нарушение тайны исповеди. Я сообщил все настоятелю, и он, поразмыслив, разрешил мне это, обязав меня не вступать ни в какие контакты, ничего не ведать и не слышать, ни в коем случае не получать какой-либо мзды. "Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых". Я ничего не касался, но каждый раз в своем столике находил застежки золота самой высокой пробы.
- Да, - сказал Холмс, - положение довольно затруднительное. Я благодарю вас за откровенность, которая избавляет меня от более решительных действий. Я прошу вас, святой отец, не проронить ни одного слова, даже жестом каким-нибудь не выразить своего беспокойства нашим разговором. Продолжайте все так же, как будто все идет по-прежнему. Я полагаю, что вся эта авантюра в ближайшее время прекратится сама собой. Я же позабочусь, чтобы не были замараны одежды святой церкви.
Священник молча поклонился.