– Следовать вашей буддистской концепции уничтожения боли уничтожением наслаждений – все равно что избегать знания, лишь бы остаться блаженным идиотом. Любовь без запретов побуждает нас к доброте, творчеству, великодушию, щедрости, нежности, любопытству. К жизни. Здесь мы касаемся почти божественного, мистер Лав. Высшего счастья. Вы представляете себе, что стало бы с миром, если бы он последовал вашему кредо?
– А вы считаете себя этаким распущенным Иисусом?
– Перестаньте ссылаться на религии, которые отражают лишь искаженные образы реальности. Иисус плохо взялся за дело, мир не улучшают с помощью мазохизма и мистицизма.
– И как можно стать вашим последователем?
– Чтобы присоединиться к нашей общине, которая не устанавливает никаких правил, требуется лишь не прилагать их к самому себе. Нужно желание уничтожить свое эго, избавиться от предубеждений и суеверий, поставить под сомнение все, что нам вдалбливали в голову с детства. Надо вдребезги разбить оковы нашей свободной воли и открыть глаза на нашу истинную природу.
Речь была отшлифованной, неотразимой.
– Похоже на дзен, – сказал Натан, ища слабину.
– Дзен не верит ни во что. Мы же верим в любовь. Если бы вы не расследовали исчезновение Аннабель, я бы предложил вам остаться на несколько дней, чтобы судить самому.
– Спасибо за приглашение. Можно мне тут осмотреться?
– Мою дочь это не вернет, но если хотите устроить обыск, то мне скрывать нечего. Моя жена все вам покажет. Вы найдете ее рядом.
В соседней комнате, обитой красным бархатом, украшенной зеркалами и пурпурно-фиолетовым ковром, практиковали тестостероновую любовь. Переплетенные нагие тела извивались от наслаждения прямо на полу, усеянном подушками. Какой-то аполлон пригласил их присоединиться. Сильви ответила, что хочет поговорить с Клеа Доманж. Эфеб указал на женщину, кое-какие отверстия которой были заняты.
– Мы подождем во дворе, – сказала Сильви.
– Тебе явно не по себе, – заметил Натан, когда они оказались снаружи.
– А ты, похоже, находишь это нормальным.
– Нормальность не возбуждает.
Сильви захотелось узнать, что он задумал. Но трудно просчитать того, у кого нет "я". Рядом с ними гитарист бренчал мелодию Арло Гатри, мурлыча: "I'll be gone five hundred miles when the day is done". Чуть дальше какой-то старик буквально вытанцовывал движения гимнастики тай-цзи-цюань. Другие читали, курили, рисовали, носили овощи с огорода…
– У вас есть новости о моей дочери? – к ним обращалась Клеа Доманж. На ней было белое платье.
– Мы поговорили с вашим мужем, – сказала Сильви.
– Знаю, я только что его видела. Что там за история с обыском?
– Вы могли бы говорить по-английски, мадам? Мой коллега не понимает по-французски.
Сильви предпочитала, чтобы на вопросы отвечал Натан.
– Я пытаюсь составить ее психологический портрет, – сказал Лав. – Чем он будет точнее, тем больше у нас шансов найти ее.
– Аннабель здесь не бывает. Тут вы ничего о ней не узнаете.
– Она хотела посетить вас в следующем месяце.
– Странно.
– У нее был забронирован билет до Кань-сюр-Мера.
– Кань от Эглена далеко.
– Значит, вы не собирались с ней повидаться?
– Аннабель обладает искусством становиться невидимкой.
– Это уж точно.
– Так что вам тут показать?
– Моя напарница чувствует себя немного неловко. Она подождет меня в машине.
Сильви испепелила его взглядом, но без возражений вернулась к "опелю". Она даже чуть было не уехала сгоряча, оставив Натана выкручиваться в одиночку. Однако быстро опомнилась – не для того она таскалась за ним на край света, чтобы бросить в этой ниццской глуши. Позвонила Тайандье. У того появились новости о похищении Николь Балан. На месте, которое им указал Лав, бригада криминалистов нашла волосы и волокна ткани. В лаборатории как раз изучали эти находки, тем более ценные, что впервые имелось наконец что изучать. Но это было еще не все. На месте предполагаемого преступления обнаружили следы подошв, совсем свежие.
– И догадайся, что еще? – торжествующе спросил Тайандье.
– Брось свои загадки.
– Это отпечатки кроссовок "Nike". A еще точнее, модели "Shox".
– Как у того типа, за которым ты гонялся?
– Точно. Он вернулся на место преступления, как и в Париже. А учитывая количество оставленных следов, можно заключить, что он и тут все обшарил.
– Похитители что-то выпытывают у своих жертв, и это вынуждает их возвращаться на место преступления, – подумала Сильви вслух.
– Во всяком случае, исчезновения на Монмартре и в Фонтенбло связаны. Твой спец дал маху.
– Наконец-то сдвинулись с места, – вздохнула Сильви.
– Ты где вообще?
– Вязну по уши в revival peace and love.Впрочем, тут скорее love, чем peace.
– Надеюсь, ты с ним не путаешься?
– Что, ревнуешь?
– Так, немножко.
– Не вали все в одну кучу, Кристиан.
– Думаешь, этот твой парень так силен?
– Будущее покажет.
– Не чувствую в тебе убежденности.
– Думаю, мы зря теряем здесь время.
– Когда вылетаешь в Вашингтон?
– Завтра.
Она включила радио. "Франс-инфо". Европа трещала по швам, Союз наций, образованный ради обеспечения мира, уже вызывал недоверие и превращался в повод для ссор. Сильви поискала музыку, наткнулась на "American Idiot" группы "Гриндэй", решила, что это неплохо. Натан явился час спустя, как ни в чем не бывало.
– Чем порадуешь? – спросила Сильви холодно.
– Аннабель – не дочь Доманжей.
22
""Карла-2" крейсировала в сторону Сардинии. На ее борту были банкиры, политики, деловые люди. Владимир пригласил самые сливки. Был среди них и какой-то невысокий, похожий на автомат человечек с лишенным выражения взглядом. Его сопровождала молодая, красивая и яркая женщина по имени Ивана. Ее влияние на этого типа заставило меня осознать, что и я сама влияла на Владимира. С тех пор как мы с Владом начали встречаться, он явно прогрессировал.
Лишь полтора года спустя, во время суда над ним, до меня дошло, кто на самом деле был тогда на борту…"
– Мам, а Пифагор – это кто?
Карла отвлеклась от своего рассказа, чтобы ответить на вопрос Леа. Согласно правилу, установленному матерью, девочка задала его по-французски. По понедельникам и вторникам они говорили между собой на языке Мольера. По средам и четвергам на языке Шекспира. По пятницам, субботам и воскресеньям воздавали честь языку Данте. Леа предстояло стать трехъязычной, как и ее мать.
– Пифагор – древнегреческий философ и математик, живший в шестом веке до Рождества Христова.
Раньше Карла не смогла бы ответить на этот вопрос. Но с тех пор как у нее появился вынужденный досуг, она занялась самообразованием, накапливая сведения обо всем, благодаря энциклопедии, которую взяла с собой.
– Учишь его теорему?
– А квадрат плюс В квадрат равно С квадрат, – гордо отчеканила Леа.
– Пифагор верил в силу чисел, думал, что они управляют Вселенной.
Солнечный луч золотил волосы Леа и играл веснушками вокруг ее больших глаз. В четырнадцать лет она встала на путь красоты, открытый ее матерью семнадцать лет назад. Карла подумала: какие же числа сотворили такое совершенство? Она поискала ответ за окном, выходящим на пляж, море, горизонт. Нашла там бесконечность и снова принялась писать:
"…Я узнала, что банкиры были из Монте-Карло, Люксембурга и Швейцарии. Деловые люди оказались крестными отцами русской мафии, желавшими перевести свои деньги в европейские банки. Остальные были французскими политиками, искавшими денег для своих избирательных кампаний, и агентами ФСБ, так называемыми гэбэшными мафиози. Что касается невысокого человека-автомата, то им был сам российский президент. Владимир организовал этот круиз для того, чтобы свести между собой всех этих людей. Вот так русская мафия и приобрела технологии ФСБ, которая контролирует 60 % экономики, природных ресурсов и три тысячи российских банков. И проникла в экономическую и политическую структуру Европы…"
Эти сведения Карла почерпнула не из энциклопедии, а из документов, похищенных у Владимира Коченка.
23
В "Боинге-737" компании "Дельта Эйрлайнз", на котором они с Сильви летели в Вашингтон, Натан говорил об Аннабелъ. По его мнению, та вела себя скорее как верная последовательница, нежели строптивая бунтарка, – разделяла пантеистические воззрения Доманжей, усердно "практиковала" любовь. Она была продуктом общины, куда порой тайно возвращалась. Натан признался Сильви, что, пока она ждала в машине, он резвился с адептами, которые предавались утонченным премудростям "Камасутры". Один из них похвастался, что лично приобщил какую-то молодую женщину, "такую красотку, что аж дух захватывает". Та, правда, недолго оставалась с ними, но потом наведывалась по два раза каждый год ради усовершенствования. Ее звали Антана. И она была не единственной, кого "приобщили".
– Резвился? – резко переспросила Сильви.
– Чем больше себя отдаешь, тем больше узнаешь.
– Так ты занимался групповухой, пока я торчала в машине?
– Даже удивительно, как голый тип с задранной кверху задницей расположен к сотрудничеству.
– Не могу поверить.
– Община Доманжей – образовательный центр.
– Школа разврата – вот что это такое!
– В некотором роде.
Сильви замкнулась в гордом молчании, что позволило Натану углубиться в газеты, которые он купил в аэропорту. Они оценивали состояние мира. Вот уже целый год происходили позитивные сдвиги. Президент США склонял конгресс ратифицировать Киотский протокол и заморозил рост военного бюджета: сорок миллиардов долларов, первоначально предназначенных на оборону, были использованы для разрешения проблемы голода в мире. Двести пятьдесят самых богатых человек на планете собрались в Хартуме и выложили тысячу миллиардов долларов, чтобы искоренить нищету. Израиль договаривался с палестинским государством, Индия с Пакистаном. Даже Северная Корея открывалась навстречу своему южному соседу. Но все эти порывы великодушия и терпимости достигли, казалось, своего предела, а добрые намерения рисковали остаться лишь обещаниями. Европа раскалывалась из-за отсутствия единой конституции, Соединенные Штаты пугали Иран военным вмешательством, а Гэбриэл Стилл, богатейший человек на земле, обставил условиями свою внезапную щедрость. Кардинал Драготти, избранный Папой, заявлял от лица Церкви: "Мы переживаем очень важный момент истории, когда радикальное обмирщение грозит уничтожить гуманизм".
– Знакомишься с положением дел? – спросила Сильви.
– Глубинное значение событий никогда не проявляется сразу. В том и проблема массмедиа. Нужна дистанция.
– Какая тебе нужна дистанция, чтобы понять, что мир тратит силы попусту?
– Мир эволюционирует.
– Атомные бомбы, вирусы, глобальное потепление, загрязнение окружающей среды – это больше похоже на самоуничтожение, чем на эволюцию.
– Китайцы в любом случае останутся.
– Что?
– Так отвечал Мао, когда ему говорили о риске ядерного апокалипсиса.
– Восхищаюсь твоим оптимизмом.
– Это не оптимизм.
– Ах, вот как?
– Космос. Человек всего лишь набор частиц, связанный с великим целым.
– С такой программой далеко не уйдешь.
– Австралийские аборигены считают, что земля должна принадлежать многим, а не кому-то одному. Сегодня их мечта разбита. Но возможны и другие мечты. Если судить по прессе, за прошедший год были похвальные попытки.
– Это длилось недолго.
– Есть вещи, которые нельзя запретить. Этого не смогли сделать ни с алкоголем, ни с наркотиками, ни с проституцией. А с нищетой, насилием, террором и подавно.
– Как же с этим жить?
– Ты сама только что сказала. Жить с этим. Уживаться. Приручать.
– Если мир тебя не пугает, почему ты от него бежишь?
– Я бегу только от человека.
– А по Сократу, Леонардо да Винчи, Шекспиру, Бодлеру, Уэллсу ты не скучаешь?
– Что? По всем этим раздутым "эго"? Человек – муравей, возомнивший себя более значимым, чем он есть.
– Значит, борьба за альтернативное развитие мира напрасна?
– Можно рассматривать два типа революций. Первый, революция крайностей, хочет нас заставить вернуться назад. Второй, революция надежды, состоит в том, чтобы превратить мир в деревню. Твои альтерглобалисты воплощают первую тенденцию.
– Нельзя сказать, что ты способствуешь развитию общей мысли.
– Мир населен спящими, которые болтают о том, как нас разбудить.
– Думаю, что не замедлю присоединиться к спящим. Убаюканная глуховатым гудением самолета, она немедленно провалилась в сон. Когда же проснулась, световые табло призывали пассажиров застегнуть ремни. "Боинг" коснулся посадочной полосы национального аэропорта точно по расписанию.
24
13.30. Конститьюшн-авеню. Стоя перед Вашингтонской Национальной галереей, Сильви беседовала с федеральным агентом Джеймсом Музесом, расследующим исчезновение Галан Райлер. Чуть поодаль Себастьен Легран ожидал, когда его позовут для воссоздания событий. Изучив место предполагаемого преступления, Натан подошел к Музесу:
– Почему Галан села в такси?
– Шел дождь.
– Насколько сильный?
Агент оторопело на него уставился. Сильви подозвала Себастьена. Натан уточнил:
– Никто не задавался вопросом, почему девушка села в такси, чтобы проехать всего пятьсот метров?
– Началась гроза, – пояснил Себастьен. – Галан была в ужасе оттого, что придется выйти наружу.
– Как и Аннабель, – сказал Натан.
– Но не как Николь, – добавила Сильви.
– Две из трех пропавших боялись дождя.
– Может, это совпадение, – заметил Музее. – В это время года ливней хватает.
– Все связано.
– Что вы хотите сказать?
– Когда похищения готовят так тщательно, не пренебрегают ничем, особенно погодными условиями.
– Галан точно села в такси? – спросил Музес.
– А свидетель точно заслуживает доверия? – спросил Натан.
Оба воззрились на француза.
– Никогда в жизни я не был так серьезен, – уверил он. Музее увлек Натана в сторонку.
– После случившегося он не только не покидал американской территории, но еще и допекает нас каждый день, чтобы быть в курсе. Думаю, он просто влюбился в девчонку, еще до того, как познакомился с ней.
– Нам повезло.
Натан спросил у Себастьена, не помнит ли он, какие духи были у Галан.
– Что-то такое с жасмином.
– Держите этот залах в голове.
Он остановил такси и усадил в него Сильви. Следственный эксперимент начался.
– К Белому дому, – сказал он таксисту.
– Тут же рукой подать, в конце улицы.
– Мы знаем.
Он захлопнул за Сильви дверцу, посмотрел, как машина влилась в уличный поток, потом бросился вдогонку, увлекая за собой Себастьена. Они догнали машину на перекрестке Четырнадцатой улицы. Себастьен открыл дверцу. Сильви вышла.
– Какого черта вы вытворяете?! – завопил шофер.
– Всё, приехали, – отозвался Натан.
– Издеваетесь?
– Сотни долларов вам хватит?
К ним присоединился Музее, чтобы утихомирить таксиста и заплатить за проезд. Себастьен положил руки на сиденье.
– Что мне теперь делать?
– Вы в тот момент ощутили запах духов Галан?
Запах сильнее всего врезается в память.
– Пахло жасмином.
– А чем еще?
Молодой человек сосредоточился. Таксист смотрел на него, ничего не понимая, но считал, что за это неплохо заплачено.
– Пахло еще чем-то химическим… вроде хлора.
– Спасибо, – сказал Натан.
– Ну что, Лав? – потерял терпение Музее.
– Себастьен не ошибся машиной.
– Откуда такая уверенность?
– Уверенность – для глупцов.
Федеральный агент задал вопрос иначе:
– Куда в таком случае подевалась мисс Райлер?
– Себастьен нам рассказал то, что видел, а не то, чего не видел.
– И чего он не видел?
– Галан все еще была в такси.
– Где же?
– Прямо перед ним.
Все ждали продолжения, застыв среди гудящих машин.
– Спинка заднего сиденья в том такси была откидывающейся и состояла из двух частей, как и тут. Это позволяет перевозить длинный и громоздкий багаж, не затаскивая его на крышу. У водителя в багажнике был сообщник, который откинул спинку, усыпил молодую женщину хлороформом и втащил к себе. Учитывая внезапность и тренировку, на это ушло меньше десяти секунд.
– Зачем столько сложностей?
– А тут нет ничего сложного. Достаточно машины, некрупной жертвы, которую не жалко помять, и четырех человек. Водитель, сообщник с хлорформом, лжепассажир, чтобы оправдать остановку такси, и лжепосетитель в галерее, чтобы подать сигнал, что жертва выходит. Надо было только разыграть все как по нотам. И вот женщина исчезает, словно ее никогда и не было, причем на глазах у непредвиденного свидетеля.
– Если эта версия верна, боюсь, нам не отыскать то такси. Тем более что мистер Легран не способен нам дать точное описание шофера.
– Ничего удивительного. Его взгляд был прикован к пустому сиденью.
– Все, что я помню, это что он был похож на южноамериканца. Усатый такой и черноволосый.
– Это значит, что он с таким же успехом мог быть лысым, безусым или пакистанцем.
– А акцент у него был какой?
– Трудно сказать, – признался Себастьен. – Я ведь и сам говорю с акцентом, так что мне трудно утверждать, был он у того типа или нет.
Они отпустили такси и ушли с проезжей части.
– Похитители не поскупились на большие средства ради вполне определенной цели, – сказал Натан. – И сработали так чисто, что свидетели ничего не видят, а полиция ничего не понимает.
– И что же это за вполне определенная цель? – спросил Музес.
– Сбить с толку.