- Думаю, около недели. Может быть, на пару дней больше, точнее нельзя определить.
"Тереса, что ты там делала? - думает Малин. - Поздним вечером, одна?"
Зло сорвалось с привязи.
Боже, храни нас!
Боже, храни всех девушек, которые остались этим летом в Линчёпинге!
- Тебе удалось выяснить, откуда эти частицы краски?
Зак выражается четко и ясно - отложил в сторону шпильки против Карин, спрятал раздражение где-то в глубине души.
- Понятия не имею. Но это один и тот же предмет, вне всяких сомнений. Определить производителя краски не удалось. Видимо, он не очень известен на шведском рынке. Но преступник в обоих случаях один, будьте уверены.
- Технический отдел проверяет разные виды вибраторов.
- Хорошо, - кивает Карин. - Но их море. Так мне кажется.
- Что-нибудь еще?
- Никаких остатков спермы, ни волос, ни кожи, ни ткани! - Карин не скрывает разочарования.
Ее злит, что она не может им больше ничего дать - ничего конкретного, что могло бы навести на след, за что можно зацепиться мыслью в погоне за тем загадочным злом, которое бродит по городу.
- Дьявол! - сердится Малин.
- Вы возьмете его, - говорит Карин.
- Если это вообще "он", - отвечает Малин.
На парковке перед управлением полиции и зданием криминалистической лаборатории, где находится кабинет Карин, отчетливо заметен дым от пожаров. Теперь горят леса к северу от Юнгсбру, огонь распространяется - экстренные выпуски "Эстнютт" и четвертого канала рассказывают о продвижении огня.
Может быть, это поджоги?
Но кто мог это сделать?
Почему леса загораются во многих местах одновременно?
Зак садится на водительское место.
Остановившись у двери машины, Малин слышит, как он проклинает жару, сама на минутку закрывает глаза, стараясь мысленно проследить запах дыма, стелющийся над городом. Видит внутренним взором, как зной припечатывает к асфальту немногочисленных людей, они крошечные, как черные точки. Мысленно она проплывает дальше над равнинами, выжженными полями и голубеющим Роксеном, видит огонь, пожирающий лес, прорывающийся сквозь чащу, перекидывающийся с одной кроны на другую в неудержимом танце, который уничтожает все на своем пути - но и создает возможности для новой жизни.
Янне, который хотел бы быть дома, рядом с другими пожарными, который только и мечтает о том, чтобы натянуть свою защитную форму и кинуться в кипящую задымленную тьму, чтобы спасти то, что еще можно спасти.
- Малин, ты весь день так будешь стоять?
"Сажа, - думает Малин. - Грязь. Сколько времени пожарные отмывают свои лица после такого дня?"
- Малин!
Она выходит из задумчивости, садится в горячую и душную машину.
Я мертва.
Бороться бесполезно.
Полиэтилен, несмотря на сплошную черноту, похож на пленку для хранения продуктов, он больше не может удержать меня здесь, да и изначально не мог, но в нем я почему-то чувствовала себя защищенной. Я ощутила свою свободу, когда вдруг оказалась у вас, мама и папа, увидела ваше отчаяние, когда хотела рассказать вам, что я все же существую, несмотря ни на что, и у меня в каком-то смысле все в порядке, хотя мне по-прежнему страшно и грустно оттого, что моя жизнь оказалась такой короткой.
Но что такое время?
Мне легко говорить.
Мама и папа.
Я знаю, что для вас время потечет медленно. Ничто так не замедляет время, как боль.
А ваша боль никогда не пройдет.
С годами она изменит цвет, оставит след на ваших лицах, по ней мир будет судить о вас.
Вы будете скорбеть, мама и папа, и в этом есть утешение. Потому что если вы скорбите обо мне, то вы - это немножко я, а если вы - это я, то мы вместе. Правда?
Папа, я хочу утешить тебя.
Когда мне станет хорошо, я сообщу вам.
Только один человек может погасить мою тревогу, и она знает об этом.
Я взлетаю к небу.
Зной, мучающий всех вас, мне не страшен. От жары здесь не остается и следа.
Я парю над машиной, заглядываю в лицо Малин Форс. С каждым днем ее синие глаза становятся все более усталыми, хотя она не подозревает об этом, но и все больше светятся уверенностью.
Только скорбь остается неизменной.
И страх, который она без устали пытается прогнать.
Они направляются к прокурору, одному из тех, кому выпало работать летом, - он не в восторге от необходимости явиться в офис в воскресенье вечером. Тот же прокурор чуть раньше отказался от предложения Свена Шёмана взять на себя ответственность за предварительное следствие - сказал, что они могут продолжать работать сами, пока не придут к чему-нибудь.
Малин переговорила со Свеном по телефону, он одобрил их желание еще поработать с Луисой Свенссон: "Проведите обыск, только не ездите туда одни - кто знает, что она может выкинуть, если вы и впрямь на пути к разгадке".
Свен сказал также, что они наконец-то - "чертовски поздно из-за этих треклятых отпусков" - получили выписку о звонках с мобильного телефона Тересы Эккевед. Выяснилось, что она часто звонила Натали Фальк, иногда Петеру Шёльду, а еще родителям - и больше никому. "Похоже, она была очень одинока", - сказал Свен. Технический отдел пока не получил ответа ни от Yahoo, ни от Facebook, занят тем, что бьется над идентификацией вибратора. Быстрый поиск в Интернете выдал ссылки на девятьсот производителей.
Малин думает о Юсефин Давидссон. Об идее насчет гипноза, которую пока не применяли на практике. Надо взяться за это дело.
Прокурор - недавно назначенный молодой человек по имени Турбен Эклунд.
Малин смотрит в окно машины, но вместо города видит свое лицо, свои глаза, их взгляд и задумывается, что меняется в этом взгляде с годами. Вдруг ей становится страшно, холодок пробегает по жилам и капиллярам, ледяной и острый нездешний холодок. "Это не мое лицо в окне, - думает она, - это лицо Тересы Эккевед". И Малин знает, чего та хочет, о чем взывает ее белая безжизненная кожа, прозрачные бесцветные глаза.
Губы шевелятся.
Что произошло?
Кто?
Что, почему?
Только ты, Малин, можешь помочь мне обрести покой.
Образ тут же исчезает, опять появляется хорошо знакомое собственное лицо Малин. Черты, которые она привыкла воспринимать как данность.
Юсефин Давидссон натягивает на себя тонкую белую простыню, не желает смотреть на свои повязки и думать о ранах, но знает, что они там есть, хочет она того или нет.
Ощущает химический запах больничной палаты, боль, о происхождении которой не помнит. Но она понимает, что эти воспоминания, погребенные где-то в глубине души, очень важны.
Она могла уехать домой еще в пятницу, но предпочла остаться на выходные, и ей разрешили. Врач поняла ее, когда она сказала, что ей так нравится покой.
Она смотрела телевизор в холле, читала на сайтах "Корреспондентен" и других газет про убитую девушку, которую нашли возле пляжа в Стюрефорсе.
"Надо все же разобраться с моей памятью", - думает Юсефин Давидссон. За окном бледнеет предвечернее небо, голубое и пустое, как память. Но воспоминания где-то хранятся - они проходили по биологии, что память сродни электрическому прибору, который можно включить, и что человек при определенных обстоятельствах способен вспомнить все, произошедшее с ним в течение жизни.
Но хочу ли я вспоминать?
Боюсь ли я, что он - или она, или они - появятся снова?
Нет. Меня давно бы уже не было на свете, если бы они этого желали.
Больничная подушка мягкая, такая мягкая, и Юсефин закрывает глаза, засыпает, хотя палата залита ярким светом.
- Без проблем. Я немедленно выпишу ордер на обыск.
Голос Турбена Эклунда столь же нейтрален, как и его кабинет в здании суда первой инстанции на площади Стураторгет, а его узкое серое лицо украшено необъяснимым двойным подбородком.
- Как продвигается расследование? - интересуется он.
- Потихоньку, - отвечает Малин.
- Летом у нас исключительно мало народу, - продолжает Турбен Эклунд. - Поэтому пусть ответственность за предварительное расследование пока остается в руках вашего начальства.
- Нам это подходит, - кивает Зак.
"Юрист, - думает Малин. - Что за профессия? Почему кому-то вообще приходит в голову ее выбрать? Турбен Эклунд - мой ровесник, а выглядит как старый дядька".
Часы с черным циферблатом на некрашеной кирпичной стене, белые стрелки показывают 17.25.
И вдруг Малин пронзает одна мысль.
"В глазах молодых девушек я тоже тетка. А после сорока уже и до могилы рукой подать, не так ли?"
26
Позади них едет черно-белая полицейская машина.
Вечер медленно опускается над дорогой, и лес приобретает свой утраченный зеленый цвет, фальшивый оттенок - как незаточенный нож.
Они с Заком - впереди на "вольво", трое полицейских в форме едут во второй машине. Двое из них только что закончили обучение - парни с могучими мускулами, источающие уверенность, что они в состоянии покончить со всяким дерьмом в обществе. Малин не понимает, как парни такого типа просачиваются через приемную комиссию - наверное, они знают все правильные ответы. Она сама видела в Интернете сайты для желающих поступить в полицейскую академию: "Вот что они хотят от тебя услышать". Естественно, ответы такие, какие нужно, и если ты в состоянии неплохо сыграть свою роль, все проходит гладко.
Третий полицейский - старый верный Петтерссон, работающий на полставки из-за проблем со спиной. Иногда Малин замечает, как он мучается, как растопыривает пальцы, пытаясь отвести в них боль, чтобы хоть как-то ее вытерпеть.
Имен двух качков она не помнит, да и не собирается запоминать - кто знает, надолго ли они задержатся? Такие обычно стремятся в Стокгольм, Гётеборг или Мальмё - вот там настоящая жизнь.
Усадьба просвечивает сквозь деревья.
Подозревает ли хозяйка, что мы вернемся?
Замела следы?
Сбежала?
- Я и Форс стучим в дверь, вы выходите и ждете у машины, - диктует Зак остальным по рации. - Понятно?
Тишина. Собачьего лая не слышно.
Где же собаки?
- Да, - раздается затем ответ Петтерссона.
- Отлично, - говорит Зак и останавливает машину возле дома.
Они выходят.
Странная тишина.
Они идут к крыльцу.
Малин держит ордер на обыск.
Она сбежала в леса?
Что там, внутри?
Тайная комната?
Малин оглядывается через плечо.
Позади в ожидании, в боевой готовности стоят Петтерссон и два качка в закрытой синей униформе. Зной по-прежнему давит, но солнце скрылось за пристройками, так что жара переносима.
- Комната пыток, - шепчет Зак. - А вдруг у нее там настоящая комната пыток?
Малин стучит кулаком по белой деревянной двери.
Никто не открывает.
А вдруг изнутри кто-то наводит на них оружейный ствол?
Может быть. Все может случиться. Эта мысль стремительно проносится в голове у Малин: вспоминаются случаи с американскими полицейскими, которые приезжали на заброшенные фермы и получали пулю в голову, происшествие с коллегой, застреленным в Нючёпинге каким-то психом. Малин знала этого полицейского, он учился на год позже ее в академии, но близко они не общались.
Она еще раз стучит в дверь.
Снова тишина.
Лишь шуршание леса, живых деревьев вокруг.
- Наверное, сбежала, - говорит Зак. - Или затаилась внутри.
- Мы вышибем дверь, - говорит Малин.
- Ты сначала проверь, заперта ли она, - усмехается Зак.
Малин медленно подносит руку к дверной ручке, поворачивает ее вниз - и дверь открывается, словно кто-то специально оставил ее незапертой. Словно кто-то хотел, чтобы они вошли.
В холле тряпичные коврики, деревянная скамья на недавно оциклеванном дубовом полу.
"Все такое чистое, ухоженное", - думает Малин.
В доме тихо.
Она заходит в холл. Зак позади нее, она ощущает его горячее дыхание и знает, что он делает прочим знак рассредоточиться вокруг дома, а одному остаться охранять дверь, быть готовыми ворваться внутрь, если что-нибудь случится.
Кухня.
Любовно отремонтированная - видимо, оставшаяся с сороковых годов, кафель в цветочек, опять тряпичные коврики. Вечерний свет красиво падает тонкими лучами через кружевную штору на окне. Кофейник включен на плите, кофе готов, в духовке что-то печется, запах свежих булочек окутывает кухню. Малин видит на столе противень, накрытый полотенцем, - под его изгибами явно скрываются ароматные пшеничные хлебцы.
- Что за чертовщина? - восклицает Зак.
Малин шипит на него. Они проходят дальше в дом, в гостиную, где работает телевизор. И в этой комнате тоже возникает ощущение остановившегося времени.
На письменном столе компьютер.
По скрипучей лестнице они поднимаются на второй этаж. Стены облицованы шпоном, тут и там развешаны трехцветные литографии, изображающие бескрайние поля с тракторами. В спальне, единственной комнате на втором этаже, стены выкрашены в белый цвет, лучи солнца падают через сводчатое окно, на натертом полу снова тряпичные коврики, и все сияет чистотой, словно хозяйка дома пытается за счет этого что-то прогнать - или что-то создать.
- Она где-то здесь, - шепчет Зак.
- Да, она где-то рядом, - отвечает Малин. - Я это чувствую. Она совсем близко.
Малин направляется вниз по лестнице, открывает дверь в подвал - запах масла нарастает с каждым шагом.
Масляная котельная, ярко-зеленая. Помещение идеально чисто. На полочке - моющие средства, но никакой хлорки.
Металлическая дверь, чуть приоткрытая, наводящая на мысль о бункере.
Малин указывает на дверь.
Зак кивает.
Малин распахивает дверь, ожидая увидеть Лолло Свенссон свисающей с потолка, в окружении атрибутов средневековых пыток - по контрасту с комнатами наверху, с этой патриархальной крестьянской идиллией.
И тут она видит ее.
Та сидит за столом для пинг-понга, заваленным куклами, яркими деревянными и мягкими игрушками. На ней тонкое розовое платье.
На полке - кукольный домик. Вдоль выкрашенных белой краской бетонных стен составлены штабелями картонные коробки.
Лолло Свенссон улыбается им - это совершенно другой человек, суровые черты лица смягчились, во всем теле, в котором Малин только что ожидала обнаружить душу убийцы, ощущается покорность.
Возможно ли это?
В твоем теле - душа убийцы?
- Я знала, что вы вернетесь, - шепчет Лолло. - Спустилась сюда и стала ждать. Ждала, что вы придете.
"Душа убийцы, - думает Малин. - Она есть в каждом из нас".
27
Лес дышит на Линду Карлё, но его легкие больны.
Только вечером становится достаточно прохладно для пробежки, хотя большинство считает, что по-прежнему стишком жарко. Беговая тропа в лесу Рюда пуста - никого, кроме нее самой. Ноги в новых кроссовках от "Найк" отбивают шаги по дорожке, фонари погашены. Она даже не знает, включают ли их летом, в такое время года светло допоздна, если только небо не затянуто облаками.
Может быть, глупо бегать одной по лесу, учитывая все то, что произошло, пока полиция не поймала преступника. Кто знает, что тебя может подстерегать?
Но она не боится. Набирает полные легкие воздуха, вдох задерживается в теле, в мозгу. Сердце бьется учащенно, но все под контролем - как будто она усилием воли может управлять важнейшей мышцей тела.
Она пробегает не менее двух миль в неделю, в любое время года. Участвует в Стокгольмском марафоне, выступает за границей: зимой, когда бежать особенно тяжело, она думает о Токио, Нью-Йорке, Лондоне, Сиднее, представляет себе, что вокруг не деревья, а небоскребы и огромная толпа. Ей сорок один, и она в отличной форме.
Для человека менее тренированного бегать в такой зной было бы просто опасно.
Но ей легко.
На самом деле здесь, в лесу, местность слишком равнинная, в следующий раз стоит, наверное, проехать на машине до Ульсторпа, там беговая тропа идет по холмам.
Грудь сдавило.
Вперед, Линда, вперед.
Деревья.
Дорожка под ногами.
Фонари. Дерево вон там, впереди.
Ствол неестественно расширен в метре от земли.
А дерево ли это? Или кто-то стоит за ним? Кто-то поджидает. Меня.
Малин стоит неподвижно в кухне Лолло Свенссон и слушает. Пытается понять, потому что в словах Лолло есть намек на те чувства, которые наведут их на правильный путь в этом деле.
Полицейские в форме остались во дворе, бродят туда-сюда, поняв, что вместо ожидаемых бурных событий - скука до зевоты.
Малин и Зак поручили им обыскать сараи и пристройки, но поиски дали нулевой результат. Только хрюкающие свиньи в загончиках и кролики в клетках да еще масса всякого хлама, видимо оставшегося от того крестьянина, у которого Лолло купила усадьбу. Собаки спали на огороженной псарне, усыпленные жарой или чем-то еще. Никаких следов насилия и зла, только вещи - забытые, лишенные памяти, использованные вещи, которые приобретут ценность разве что в глазах археологов последующих цивилизаций.
- Я хотела, чтобы меня оставили в покое, - говорит Лолло Свенссон. - Поэтому я и купила этот хутор. Вы можете это понять?
Она сидит на деревянном стуле возле кухонного стола - нахальная, бесцеремонная и упрямая, как прежде. Тот мягкий образ, который они увидели в подвале среди игрушек, испарился, едва они поднялись по лестнице.
"Человек-стена", - думает Малин. Поверх розового платья накинут серый халат. Что произошло? Как ты стала такой?
Малин видит себя со стороны в этой кухне - человек, копающийся в темноте, бередящий самое личное. Боль.
Тьфу на тебя, Форс!
Как ты стала такой?
- Я не имею ни малейшего отношения к нападению на этих девочек. Может, вам перешерстить всю женскую футбольную команду? Там найдется немало лесбиянок. Пойдите побеседуйте с ними.
- А игрушки в подвале? Как вы это объясните?
Зак не может скрыть своего любопытства, желания понять, уже не имеющего прямого отношения к расследованию.
- Я и не собираюсь ничего объяснять. Это игрушки из моего детства. Я их иногда достаю. В этом нет ничего странного.