Линда Карлё неподвижно стоит на дорожке. Вблизи нее что-то кроется. Но что?
Что-то шевелится в лесу, хотя ветра нет. Кто-то ползет? Зверь? Человек? Запах падали или чистоты? Мысли проносятся в голове, перетекают в сердце и живот, отливаются в страх.
Нет. Я не боюсь.
Лес огромен, от этого она кажется себе маленькой и одинокой, хотя до домов на другой стороне Валлавеген всего несколько сотен метров.
За деревом никакого движения. Но кто-то там есть.
Я уверена.
И тут она снова думает о девушках - одну нашли мертвой, другая бродила в парке, полубезумная, изнасилованная. И тут Линда осознает, какая глупость пускаться в одиночестве по беговой дорожке через лес сейчас, когда настоящее зло показало свое лицо в Линчёпинге.
Есть ли предел человеческой глупости, Линда?
Движение.
Человек на дорожке?
Идет ко мне?
Пот проступил на белой майке. Соски набухли под спортивным лифчиком.
Мне так страшно, что я не могу пошевелиться.
Зак перетаптывается в углу двора.
Никакого вибратора. Никаких сексуальных игрушек.
Вечер удушливо жаркий. Лолло Свенссон осталась в доме, она смотрит через окно кухни, ожидая, когда же они наконец уйдут. В блеклом свете сараи кажутся накренившимися - того и гляди, упадут под тяжестью грустного вечернего неба.
Собаки очнулись и принялись гавкать на псарне.
Машина с полицейскими в форме уезжает прочь по гравиевой дорожке, скоро от нее остается только неуместное в этом пейзаже гудение в густом лесу, пульсирующее среди засыхающего мха.
- Она сумасшедшая, - говорит Зак. - Ты думаешь, это она - Lovelygirl?
- Посмотрим, что удастся разузнать техническому отделу.
- Но ведь она сумасшедшая?
- Потому что достает свои игрушки? Даже не знаю. Но она не такая, как все, - говорит Малин. - Кто знает, какие ужасы с ней случались? Чего не сделаешь, чтобы выжить.
- Мы будем это выяснять?
- А в этом есть необходимость?
- Нам это нужно?
- Не думаю, что она имеет отношение к нашему делу.
- Я тоже не думаю, - кивает Зак. - Но у нее нет алиби.
Сердце.
Где оно?
Там, в нем сосредоточился весь мой страх.
Оно скоро разорвется на части под ребрами.
Линда Карлё бежит, кроссовки оставляют позади метр за метром, лес поворачивается вокруг нее.
Кто-то гонится за мной?
За спиной странный звук, словно что-то гигантское ползет по земле, словно корни деревьев вырываются из почвы, пытаясь повалить меня, пронзить тысячами ответвлений, а затем упрятать под тонкий слой дерна, медленно поедать, но я умею бегать очень быстро.
Быстрее.
Звук копыт. Или?
Она бежит вперед.
Наконец-то лес кончается.
Вот и парковка.
Ее машина - единственная.
Никаких преследователей.
Она кидается в жаркий салон "сеата".
А что, если это всего лишь косуля?
Кто-то следил за мной в лесу.
"В этом я уверена", - думает Линда Карлё, заводя машину и уезжая прочь.
Но что это было?
Звук копыт, исчезающий в лесу. Темнота, пробирающая до поджилок.
28
Площадь Стураторгет залита искусственным светом из ресторанов и окружающих домов. Гостиницы и кафе выставили столы и стулья прямо на асфальт и тротуарную плитку, раскинув над ними огромные балдахины, от которых разговоры гостей превращаются в едва различимый гул, полный радости и предвкушений чего-то приятного.
Начало одиннадцатого.
Народу много, несмотря на воскресенье.
Воздух по-прежнему раскален, но люди решились выбраться из своих убежищ, тоскуя по запотевшим стаканам с огненной жидкостью. Со стороны Огатан доносится шум и гам, по всей улице сплошные кабаки, и в другое время года там частенько случаются драки по вечерам. Газета "Корреспондентен" исписала метры бумаги о насилии в этих заведениях, но, с другой стороны, люди иногда должны давать выход эмоциям, а для полиции даже удобно, что все источники беспокойства собраны в одном месте. "Мы всегда знаем, откуда ждать неприятностей", - думает Малин, глядя в сторону ресторанов.
Там наверняка нет никого знакомых.
А если даже там случится сидеть человеку, которого я знаю, совсем не факт, что мне захочется встречаться с ним или с ней.
Зак высадил ее возле дома, и под холодными струями душа она почувствовала тоску по Туве, по Янне и Даниэлю Хёгфельдту, захотелось позвонить ему, позвать к себе, обсудить то, что произошло за день.
Он помог бы ей снять стресс.
Но он не отвечал на телефонные звонки, поэтому она пошла и прилегла на кровать Туве, притворяясь, будто охраняет сон дочери, которая на самом деле находится на другом конце земного шара, в раю, вблизи от сумасшедших смертников со взрывчаткой.
Постельное белье пахло Туве. И Малин расплакалась. Разрыдалась самым примитивным образом по поводу того, что все так вышло в ее отношениях с Янне, с самой собой, и о том невысказанном, что увидела Вивека Крафурд, едва взглянув на нее. Но потом Малин поступила так, как поступала обычно. Загнала внутрь слезы и грусть, встала и вышла из квартиры. Одиночество всегда ужасно, но некоторые его формы хуже всех остальных.
Все эти люди, сидящие в уличном кафе. Звон бокалов. Снующие туда-сюда официантки. Жизнь в летнем Линчёпинге не замерла, хотя жара и зло делают все возможное, чтобы втоптать радость в грязь.
"Что же мне, пойти и сесть среди других?"
Малин стоит неподвижно, отдаваясь этому тихому вечеру.
Зло. С чего оно начинается?
Площадь перед глазами превращается в вулканическую породу, между плитами сочится расплавленная магма, черные смертоносные ручейки. Зло, скрытое в сути человека, которое история иногда приводит к извержению - в определенном месте, в одном человеке, в нескольких людях. Иногда ты сам становишься злом или подходишь к нему настолько близко, что ощущаешь его дыхание, и вдруг понимаешь, что твоего лица касается воздух из твоих собственных легких. Злая воля, страх. Однажды, выпив чересчур много виски, Янне сказал ей, что война - суть человеческой природы, что мы все на самом деле стремимся к войне, что Бог есть война и насилие - начало всех начал, а весь мир - одно сплошное насилие, боль, которая исчезнет только вместе с человеком.
- Мы все хотим войны, - сказал Янне. - Зла не существует. Это выдуманное слово, нелепая попытка подобрать название насилию, которое неизбежно проявится. Ты, Малин, вы, полицейские, всего лишь собаки-ищейки, нюхаете и писаете вокруг, пытаясь противостоять очевидным вещам.
Магма льется по ногам людей, попивающих пиво на площади в этом маленьком городе, в этом крошечном уголке мира.
Я стою здесь.
Я должна обнять насилие, полюбить его, как люблю то, что мне дорого. Зло не имеет звука и запаха, его нельзя потрогать, и вместе с тем оно во всех запахах, звуках и впечатлениях о мире, с которыми соприкасается человек.
Девушка, закопанная в землю.
Парень, которого запинали до смерти после вечеринки.
Студентка, которую разорвало на тысячу кусков взрывом в автобусе.
Бомба, зарытая в песке среди пляжного рая.
Я отказываюсь, отказываюсь, отказываюсь верить тебе, Янне.
Но ты видел войну.
Выпить пива на площади?
Нет.
Ваше единение не для меня.
Не сегодня.
"Я как Бэтмен, - думает Малин. - Человек с собственными проблемами, который пытается защищать других".
Она идет дальше по улице Хамнгатан в сторону ресторана "Гамлет". В воздухе ощущается едва уловимый дым лесных пожаров. Заведение открыто; она садится у стойки бара, чувствуя себя вполне уютно среди темных деревянных панелей, которым не один десяток лет.
Из посетителей здесь только она да несколько тихих алкоголиков за столиком в углу - пиво здесь дешевое.
- Привет, инспектор! - кричат они ей.
Она кивает им, и в это же время на стойку перед ней приземляется пиво.
- Двойную текилу, - говорит она бармену.
- Будет сделано, Малин, - отвечает он и улыбается. - Подходящий сегодня вечер?
- Ты себе даже не представляешь, до чего подходящий, - отвечает она.
Даниэль Хёгфельдт отключил телефон, закончил статью об убийстве в завтрашний номер, потом зашел в помещение для совещаний в редакции и тяжело плюхнулся на неудобный стул.
Хочется побыть в одиночестве.
Тело просит тишины.
Он думает о Малин.
"Где ты сейчас? Мы - две мятущиеся души, кружащие друг возле друга в этом городе. Иногда мы встречаемся и играем все в ту же игру".
Одно время он принимал эту игру за любовь, но это уже прошло. Он знает или думает, что знает, чего ему нужно от Малин Форс и чего ей нужно от него. Канал для выброса сексуальной энергии, и именно потому они так подходят друг другу в постели: оба хотят одного и того же и знают, что чем жестче будет игра, тем лучше.
Но иногда…
Когда она засыпала рядом с ним, а он лежал и смотрел на нее, его посещали сомнения.
А вдруг она - то, чего он ждал?
Его женщина.
Нет, нельзя создавать почву для разочарований. Он мало что о ней знает, но у нее в квартире несколько фотографий ее бывшего мужа Янне. Похоже, она привязана к нему. И к своей дочери.
Форс, где ты сейчас?
Даниэль встает и начинает бродить взад-вперед по комнате, словно стремясь приглушить чувство, что время тянется слишком медленно.
В ее снах пылает огонь.
Такое иногда случается, если она выпьет. Холодные языки огня лижут ее ноги, пытаясь утащить с собой в темноту, и шепчут: "Мы уничтожим тебя, Малин, уничтожим тебя, даже если ты выслушаешь то, что мы хотим высказать".
Чего вы хотите? Что вы хотите сказать?
"Ничего, Малин, ничего. Мы просто хотим уничтожить тебя". Во сне ее опутывают змеи, окружают причудливые звери с копытами, а проснувшись, она отчетливо помнит сны, их накатывающие образы, которые невозможно привести в порядок.
В ее сне есть мальчик.
Малин не знает, кто это, но прогоняет его, словно сознание повинуется ей и во сне. Это самый черный из ее снов, похожий на тот, который является Янне, когда тому снятся дети из Руанды - дети с отрубленными руками, которых он кормил с ложечки в больнице лагеря для беженцев. Их глаза, глаза детей шести, семи, восьми лет, полные осознания того, как дальше сложится их жизнь и какой она могла бы стать.
И снова голос языков пламени:
"Ты думаешь, что можешь уничтожить нас? Высокомерие, тщеславие, жадность - всего с избытком, Малин".
И тут она просыпается и кричит языкам пламени: "Заткнитесь!" Она по-прежнему пьяна, ощущает, как пиво и текила отплясывают в теле, помнит, как она, шатаясь, шла через площадь к церкви Святого Лаврентия и пыталась прочесть надпись на воротах, и слова расплывались у нее перед глазами, но она все же знала, что там написано: "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное".
А потом?
Бессонная ночь: она думала о Туве, тосковала по Туве, вспоминала хорошо знакомое тело Янне, изначальную любовь и в конце концов оказалась возбуждена до предела, к тому времени как дошла в мыслях до Даниэля Хёгфельдта.
Похоть.
Та похоть, которую вызывает алкоголь, - и она принялась ласкать сама себя и беззвучно кончила, стряхнув с себя простыни, укрывавшие ее тело.
Ну теперь-то я засну?
Но сон не приходил. Оргазм как будто задержался в теле, заставил сознание нестись вскачь. Она накрылась одеялом с головой и в слабом свете утра, пробивающемся сквозь жалюзи, изображала мертвую, воображала себя Тересой Эккевед, пыталась прочувствовать ее страх и отчаяние, воссоздать, что же произошло, что на этот раз вызвало извержение вулкана.
Ее тело оставалось живым.
Кровь в жилах казалась магмой.
Ей хотелось еще выпить.
И тут она снова вспомнила Марию Мюрвалль в палате больницы Вадстены.
О том зле, которое загнало ее туда.
Это зло - то же самое?
Мозг словно замаринован.
Фрагменты этого странного дела кружатся в голове.
Вибратор? Синий?
Лесбиянка? Лолло Свенссон. Сексуальный маньяк? Мужчина, утративший свое мужское достоинство? Футбольная команда?
Предрассудки, стереотипы.
Петер Шёльд. Натали Фальк. Тот, кто сообщил в полицию о Юсефин Давидссон?
Тишина. Предчувствия, предрассудки.
Но за что еще мы можем зацепиться? И как обстоят дела с Бехзадом Карами и Али Шакбари из Берги? Эти чертовы семейные алиби. Кто-то из этих парней мог перейти границу и обнаружить, что ему там нравится. Владелица киоска с мороженым?
Тысяча возможностей - словно туча пыли, выпущенная в воздух. И ее предстоит собрать в маленький черный драгоценный камень.
Этого требует город, газеты, потерпевшие и их родственники. И я сама.
Но существует ли единственный верный ответ?
С этой мыслью ее сознание растворилось в сне, и она проспала без сновидений ровно час, а затем проснулась, и начался новый день в расследовании судьбы несчастных девушек из Линчёпинга.
29
Последние остатки вчерашнего алкоголя покидают организм, когда Малин рассекает воду бассейна Тиннербекен.
Прохлада.
Вода могла бы быть похолоднее, но, наверное, слишком дорого поддерживать нужную температуру в такое жаркое лето. Сегодняшняя цель - проплыть два раза туда и обратно. Малин чувствует, как все тело возражает против напряжения, просит отдыха, но вместе с тем наслаждается относительной прохладой.
Здесь куда лучше, чем в душном тренажерном зале полицейского управления.
Тело просыпается.
Можно сойти с ума, если в такое лето негде купаться. Несколько человек из обслуживающего персонала с длинными шестами в руках вылавливают из чаши бассейна преждевременно опавшие листья. Малин смотрит на них, вытираясь ветхим розовым полотенцем.
Перед выходом из дома она быстро пробежала глазами "Корреспондентен". Убийство Тересы Эккевед занимает три разворота: высказывания Карима Акбара, фотографии места, где обнаружили тело, дом ее родителей, но никаких интервью последних. Изображения Тересы: тело в полиэтилене, фотография из паспорта и любительские снимки. В составлении репортажа Даниэлю Хёгфельдту наверняка помог хитрый лис Харри Лавен.
Заголовок на первой странице газеты: "Летняя смерть". Подзаголовок: "Зло свирепствует в Линчёпинге".
Малин уверена, что Даниэль сам придумал заголовки. Наверное, вчера работал как зверь, не отвечал на ее звонки, понимая, что она не хочет говорить о расследовании, ей нужно что-то другое.
Хрен.
Как твердо звучит это слово - даже когда произносишь его мысленно.
Малин собирает вещи и направляется в раздевалку, ощущая ясный, почти пугающе отчетливый запах хлорки, ассоциирующийся с самой чистой чистотой.
Но ты прав, Даниэль. Она пришла в город - летняя смерть.
Репортеры из всех мало-мальски значимых редакций страны слетелись в Линчёпинг. Они толпятся перед полицейским управлением - журналисты с блокнотами и магнитофонами в руках, фотографы со своими всевидящими объективами, машины шведского телевидения и четвертого канала. Летняя смерть - мечта для тех, кому надо чем-то заполнить газетные полосы.
Малин пробирается через потную толпу репортеров, сама вспотевшая после велосипедной прогулки до управления, избегает Даниэля Хёгфельдта, который смотрит в ее сторону долгим взглядом, машет рукой, кричит:
- Малин, ты можешь мне что-нибудь сказать? У вас есть какая-нибудь версия?
Но Малин игнорирует его, как и всех остальных. В толпе журналистов она видит немало знакомых, с которыми сталкивалась по поводу других расследований.
В холле ее встречает Карим Акбар, по торжественному случаю одетый в безукоризненно отутюженный бежевый костюм и голубую рубашку, которая особенно идет к его загару, приобретенному в Вестервике.
Малин не удивилась, увидев его, но и не обрадовалась. Ясно было, что он не сможет оставаться в стороне, когда ожидается такое скопление СМИ.
- Малин! - приветствует он ее. - Хорошо, что ты пришла. Я почувствовал, что должен приехать, провести пресс-конференцию и взять расследование под контроль.
- С возвращением, - отвечает Малин. - Но расследование и так под контролем. Ты знаешь, что Свен - один из самых опытных руководителей предварительного следствия шведской полиции. Ты ведь вроде собирался написать книгу?
- О книге можно забыть. Пресс-конференция состоится в девять часов. Пока пусть подождут снаружи.
- Ты знаешь, что будешь говорить, Карим?
- Пока только четверть девятого. Мы немедленно проведем совещание. Мартинссон и Шёман уже на месте. Кстати, почему ты…
Карим хотел еще что-то сказать, но смотрит в глаза Малин, видит ее усталость и сдерживается. Вместо этого он спрашивает:
- Как там Туве на Бали?
- Когда я в последний раз с ней разговаривала, все было хорошо. - Малин улыбается. - Спасибо, что поинтересовался. Но мне будет куда спокойнее, когда она вернется домой.
- Понимаю.
Малин тоже понимает: Карим хочет что-то сказать по поводу исламистов на острове. Он почти ненавидит их, ибо они очень осложняют жизнь всем, кого по внешности могут принять за араба.
Часы показывают ровно половину девятого.
Кондиционер в конференц-зале злобно хрюкает, четверо сотрудников сидят на стульях, жалюзи опущены, чтобы уберечь их от немилосердного солнца. Утро понедельника после выходных, когда трое из них работали. Постепенно наваливается усталость, несмотря на адреналин, который всегда выделяется при расследовании значимого дела.
Четверо полицейских - начальник, руководитель следствия и два инспектора. Их слишком мало для расследования дела такого уровня, и они прекрасно это понимают; они знают, что придется кого-то отзывать из отпуска или привлекать коллег из близлежащих округов. Но есть и еще одна возможность - привлечь Центральное управление криминальной полиции.
Первым берет слово Свен Шёман:
- Для этого дела нас слишком мало, мы это понимаем. Мое предложение - запросить помощи из Центрального управления, тогда нам не придется никого лишать отпуска или звать на помощь другие округа.
- В Центральное обращаться не будем, - возражает Карим, и именно такого ответа ожидала от него Малин. - Я переговорил с Муталой, Мьёльбю и Норрчёпингом. Нам пришлют Сундстена из Муталы и Экенберга из Мьёльбю. В Норрчёпинге у них самих нехватка персонала, так что они никого нам не могу выделить. Но Сундстен и Экенберг присоединятся к нам сегодня или завтра. Бёрье в Африке, а Юхан с семьей где-то в Смоланде.
- Экенберг! - восклицает Зак. - Нам действительно нужен здесь этот громила?
Малин знает, на что намекает Зак, - Вальдемар Экенберг известен своей бесцеремонностью, но всегда выходит сухим из воды при внутренних проверках. Однако в рядах коллег есть его почитатели: Вальдемар Экенберг умеет продвинуть дело вперед, когда это необходимо.
- Придется брать то, что дают, - сухо отвечает Свен. - Я буду лично приглядывать за Экенбергом.
- А Сундстен? Это кто?
- Какой-то новый сотрудник. Год проработал в криминальной полиции в Кальмаре, потом переехал в Муталу. Говорят, светлая голова.