Они бегут от одной двери к другой, прислушиваются, ищут надписи, но ни одной таблички нет.
Жары и острых лучей света не существует, только пот и усталость, медленно пробивающаяся сквозь адреналин.
Звуки из одного склада.
Шуршание, капанье воды.
Звук полицейских сирен приближается.
Жалюзи опущены, заперты на замок. Солнце всходит, и бетонный пандус залит светом. Малин встает на колени перед замком, пытается взломать его, но руки у нее дрожат.
- Подожди! - кричит Зак и подбегает с оружием в руках. - Отойди!
Зак приставляет пистолет к замку, нажимает на курок.
Выстрел, я слышу выстрел, думает Туве. И нарастающий шум. Где я? Голова раскалывается, тело неподвижно, но все же оно есть.
Я парализована?
Не могу пошевелиться.
Мама, это ты идешь? Папа? Чтобы спасти меня из этого кошмарного сна?
Что-то снова приближается.
Полоса света - это открылась дверь? Меня спасут?
Малин, Янне и Зак ухватились за нижний край жалюзи и тянут вверх, позади нет никаких дверей, вой сирены прекращается, и Малин слышит, как перекликаются полицейские, выкрикиваются команды. Голоса Экенберга и Свена Шёмана? Карима?
Жалюзи подняты. Янне удерживает их в этом положении, и Малин с пистолетом заходит в помещение, видит пустую кушетку, банки, розовую футболку Туве, разрезанную, валяющуюся на полу, ее солнечные очки, книгу - и клетки с кроликами вдоль стен. Баночки с краской, коробку с белыми хирургическими перчатками, бутылки с химикатами, пустые упаковки из-под хлорки, скальпели, капающий кран. Бетонный пол забрызган кровью - кровь давняя, запекшаяся, узкие полосы гниющего мяса, все помещение проникнуто запахом страданий и смерти.
"Проклятье, - думает Малин. - Проклятье! Вы были здесь!"
Она видит, как Янне падает на колени, поднимает тряпку, бывшую футболкой Туве, протягивает ей, произносит:
- Я ей это покупал.
- Проклятье, - кричит Малин, опускается на пол и рыдает от усталости и отчаяния.
Янне подползает к ней, обнимает, и они дышат вместе, готовясь к тому, что ждет их дальше.
Вокруг ходят полицейские в форме, Свен и Карим разговаривают с Заком, который смотрит, как подъезжает машина Вальдемара. Не хватает только Пера Сундстена, но он, наверное, заснул где-нибудь или уехал домой в Муталу.
Малин поднялась. Янне стоит у нее за спиной.
Остальные двери склада открыты - по всей видимости, там нет ничего, имеющего отношения к делу.
- Мы опоздали, - говорит Свен. - Что теперь делать, черт побери?
Выстрел.
Наверное, в лесу кто-то палит из ружья - охотник без лицензии, вышедший пораньше утром.
Но ты проснулась, мой летний ангел.
Пожары остались позади, и я снова усыпила тебя.
Теперь ты спишь в моем фургоне и не проснешься, пока мы не прибудем на место, пока не попадем в последний придел.
Нам уже недалеко осталось, уверяю тебя.
Не надо бояться.
Ты умрешь, но лишь ненадолго, после этого ты станешь прекраснее всех людей.
Малин, Малин!
Сейчас мы кричим хором, я и София.
Думай!
Думай!
Ты сидишь в отчаянии, скрючившись на асфальте перед складом в Торнбю.
Не слушай других.
Еще есть время спасти ее.
Еще есть время помешать ей стать одной из нас.
Подумай и избавь нас от страха, спаси Туве и подари нам покой.
Дай нам отдых, Малин.
Ты знаешь, куда везут Туве, куда едет Вера Фолькман.
Они едут к последнему приделу, скоро они прибудут на место, белый фургон уже приближается.
67
А теперь ты должна бодрствовать.
Я свяжу тебя, и ты увидишь, что я буду делать, и если ты увидишь это, то решишься вернуться - тогда в тебе не останется страха, правда?
Моя дорогая сестра.
Я паркую фургон возле спящего монстра.
На улице запах лета, летнего утра, и в этот чудесный день начнется летний сон, мой маленький летний ангел.
Я открываю задние двери.
Ты стонешь - просыпайся постепенно. Ты можешь увидеть мое лицо, это уже не имеет значения, скоро ты перестанешь существовать, и мне кажется, что лицо вообще не имеет особого значения.
Туве щурится.
Снова свет. Значит, я жива? Я все еще жива, мама? Мне кажется, я жива, все тело болит. И кто-то тянет меня, но это не больно, только становится очень-очень жарко, когда меня вытаскивают на солнце.
Вокруг дома.
Серые бетонные дома, пожелтевшая растительность, здания пятидесятых годов, которые я не узнаю и которые вижу вверх ногами.
Я должна убежать.
Прочь отсюда.
Но как бы я ни пыталась, тело не слушается.
Мама.
Вот оно снова появилось, это лицо, но теперь у него есть очертания, округлые женственные формы.
Она передумала.
Снова заносит меня в темноту.
Я звоню.
Звоню еще.
И еще.
Жду, жду - и ты открываешь, видишь меня, пытаешься закрыть дверь, но теперь я сильнее тебя, я сильнее, я вставляю ногу в щель двери, и ты кричишь, когда я вталкиваю тебя в квартиру, сажаю на диван и связываю тебя, твои холодные белые пальцы, похожие на паучьи лапы. Я кидаю на тебя одеяло - ты уже совсем стар, но злость так очевидна в твоих серых глазах, она никогда не исчезнет, папа.
Подожди. Я принесу ее из машины. Пусть она посмотрит, как ты умираешь.
Твои глаза лезут из орбит от страха, словно веки потеряли способность опускаться, и все твое жилье пронизано запахом спирта, мочи и старого немытого тела, но я, как никто, разбираюсь в чистоте, папа.
Подожди меня здесь.
Она тяжелая, я тащу ее на плече, и мне пришлось заткнуть ей рот тряпкой, чтобы она не закричала и не разбудила весь квартал.
Никто не видит меня.
Утренние глаза Финспонга мертвы.
Я закрываю дверь.
"Как долго я просидела так? - думает Малин. - Слишком долго".
Тело - как аккумулятор, вобравший в себя все чувства: тревогу, злость, отчаяние, усталость, ярость и жару. Перегретый мозг бесполезен как мыслительный инструмент, он не может помочь в этой беде.
Асфальт под ней почти горячий.
У Малин не было сил отойти в тень, солнце беспощадно уже в половине пятого утра.
Янне и Зак рядышком сидят в тени, прислонившись к стене склада, и Малин видит, как они собираются с силами перед следующим действием.
Последний акт?
Свен Шёман садится перед ней на корточки.
- Малин, у тебя есть идеи?
От него пахнет кофе.
Голоса, слушай голоса.
Убивает только страсть…
И Малин выпрямляет спину. Догадка пронзает ее, как неожиданный яркий луч, и она вскакивает, кричит Янне и Заку:
- Поехали, я знаю, где она!
Свен отступает в сторону, дает дорогу Малин, и та кидается к машине.
- Поехали, черт вас подери!
Вокруг них все полицейские на мгновение замерли, словно ее отчаянный голос остановил время, заставил всех на мгновение заглянуть в вечность.
- Куда вы, Малин? - крикнул им вслед Свен.
Но она не ответила, не хотела, чтобы они ехали туда всей толпой и наломали дров - если еще не поздно. Не хотела, чтобы Свен звонил недотепам-коллегам из Финспонга, кто знает, что они могут устроить?
Нет.
Теперь я, мы - против тебя.
Я знаю, где ты, Вера Фолькман, и знаю, почему ты делаешь то, что делаешь.
Твое безумие - горькое безумие. Ты веришь, что сможешь вернуть из мертвых свою сестру? Ее, вашу любовь? Твое безумие - красивое безумие. Но моя задача - положить ему конец, уничтожить его.
Это задача Янне. Зака. Но прежде всего - наша с тобой, Янне. У нас есть ребенок, и мы будем биться за него не на жизнь, а на смерть.
Малин сидит сзади, рядом устроился Янне, положив голову ей на плечо. Оба стараются не спать, обмениваются замечаниями по поводу мест, которые проезжают, чтобы убедиться, что Зак не заснул за рулем.
- Озеро Роксен в утреннем солнце так красиво.
- Монастырь Врета выглядит потрясающе.
- Сейчас мы прикроем эту лавочку.
Уже в машине Малин объяснила, что Вера Фолькман наверняка повезла Туве к своему отцу Стюре Фолькману, чтобы там поставить точку в этом танце смерти, который продолжался слишком долго и которого Линчёпинг с окрестностями никогда не забудет.
Они проносятся мимо монастыря Врета и полей для гольфа на скорости сто пятьдесят километров в час, оставив за собой пустой спящий Юнгсбру.
Они проезжают область лесных пожаров, где автомобили стоят рядами, видят пожарные машины, уезжающие прочь, в кабинах усталые мужчины с закопченными лицами; в глазах их отражается отчаяние, словно огонь и жар оказались сильнее, словно они собираются капитулировать и дать огню превратить все леса Эстергётланда в пустыню.
- Тебе хотелось бы туда? - спрашивает Малин, но Янне не отвечает.
Темно-красные обои. Скрипучий деревянный пол.
Он обездвижен. Ты скоро будешь здесь, на полу.
У меня все готово, сестра моя.
Чтобы ты могла восстать из мертвых.
Чтобы наша невинность могла возродиться в пылающей белизне.
Я в последнем приделе.
68
[В последнем приделе]
Впервые я, Стюре Фолькман, пошел на поводу у своей похоти в семнадцать лет.
В Энгельхольме, возле завода, стоял киоск, в котором она - ей было одиннадцать или двенадцать - покупала сигареты для своей матери.
У нее было белое платье.
Оно заканчивалось гораздо выше колен, и стоял жаркий день, почти такой же, как некоторые дни этого лета.
От киоска она шла по тропинке позади завода, и там цвели азалии, самые прекрасные, какие я когда-либо видел.
Я догнал ее.
Повалил.
У нее не было там волос, и я понимал, что это со мной в первый, но не в последний раз, что эту лавину уже невозможно остановить, и я прочел в ее испуганных глазах, что на самом деле ей понравилось, что она любит меня, как и все мои девочки, хотя некоторые из них потом свихнулись. Я держал кроликов в клетках, чтобы порадовать их. Девочки любят кроликов.
Ее белое платье обагрилось кровью.
Я шептал ей в ухо, держа пальцы у нее на горле:
- Ты будешь молчать об этом, иначе тебя заберет дьявол.
Стыд сильнее любви.
Стыд был моим лучшим союзником все эти годы. Удобнее всего, когда девочки жили у меня в доме, один Бог знает, как я возбуждался от скрипа половиц под ногами, когда шел по ночам к ним в комнату.
Они ждали меня с нетерпением.
Лежали без сна и ожидали меня, мои длинные ловкие пальцы, мое прекрасное тело.
Я был всегда очень осторожен.
Снимал с них одеяло.
Ласкал их нежную белую кожу.
Кровь, моя или чья-либо, меня никогда не волновала. Я дарил свою любовь всем тем девочкам, которые попадались на моем пути.
Ты проснулась, моя девочка, мой прекрасный летний ангел.
Мы уже здесь, в последнем приделе, и сперва ты увидишь, как я сделаю это.
Я забила в деревянный пол четыре больших гвоздя, привязала тебя к ним. Смотри в мою сторону.
Я сажусь рядом с отцом на его диван.
На мне маска, так что мое лицо лишено очертаний, я надела мои белые паучьи лапки, прижимаю ожерелье из когтей кролика к его щекам и рву его кожу, он кричит, старый пень, но на самом деле в нем уже не так много жизни осталось.
Ты отводишь глаза.
СМОТРИ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!
И ты смотришь.
Она голая, на ее лице снова маска.
Голова болит, но Туве отчетливо видит эту сцену, понимает, что находится в затхлой квартире бог знает где и что женщина, совершенно голая, сидит рядом со своим отцом и собирается сделать ему что-то плохое.
Зачем?
Она кричит, чтобы я смотрела, но я не хочу смотреть, и она снова царапает ему щеки, и он кричит.
Она встает.
Ее тонкие белые хирургические перчатки мерцают в слабом свете.
Я не могу подняться.
Запах хлорки, которой мама обычно выводит пятна.
Мама, папа, торопитесь!
Я слышу, как она возится в другой комнате, выдвигает ящики, что-то разыскивая, и мужчина пытается кричать, но она заткнула ему рот тряпкой, как и мне.
Никто из нас не может подняться.
Никто из нас не может бежать.
Нож.
Старый кухонный нож, который мы с Элизабет мечтали вонзить в него, он сохранился - длинный грубый нож с бакелитовой рукояткой.
Я беру его из подставки возле мойки.
Держу в руке. Думаю о том, как неудачно все получилось с Софией Фреден. Я увидела ее, когда она работала в кафе в "Тиннисе" в прошлом году, и у нее была такая же походка, как у тебя, Элизабет, и по поводу нее я подумала, что если сделать все быстро и в одном месте, то мне удастся добиться желаемого результата за счет скорости и шокового эффекта, как при взрыве или бурной химической реакции. Я царапала и рвала ее когтями - она первая, с кем я попыталась это проделать, - но ничего не добилась. Кролики - всего лишь животные, их любовь бессмысленна.
Я отмывала ее дочиста прямо в парке. Работала очень быстро.
Но она повисла у меня на руках, когда я нажала на ее шею.
Она умерла, а ты не возродилась.
Но, дорогая сестра, я не сомневаюсь, что на верном пути. Теперь я знаю, чего не хватало.
Посмотри на меня в своем ожидании.
Вернись ко мне со своей любовью. Знай, что я тоскую по тебе.
В руке у нее нож.
Туве видит, как блестит лезвие, и женщина кричит "Смотри же!", садясь на диван рядом с мужчиной, который, как думает Туве, ее отец.
Она взмахивает в воздухе ножом.
Кричит:
- Это все ерунда!
И вонзает нож ему в грудь, в живот, еще и еще, его зрачки гаснут, глаза белеют, все тело дрожит, и она снова вонзает в него нож, еще и еще раз, и кровь течет рекой между его коричневым джемпером и серыми брюками.
Теперь он неподвижен.
А я в полном ужасе, но вижу все до мельчайших деталей.
Она берет его руку, мама.
Снова взмахивает ножом и отрезает ему пальцы, так что они валятся на пол, и кровь, мама, кровь.
Рука без пальцев падает на ткань дивана.
Она закончила с ним.
Поворачивается ко мне, мама.
Я бьюсь, рвусь, кричу, плачу.
Но ничего не происходит.
Если ты идешь сюда, поторопись.
69
Финспонг.
Часы показывают четверть седьмого, улицы маленького городка по-прежнему пусты. Зак неправильно поехал на развязке, чуть не сбил полусонного почтальона на велосипеде.
Центр.
Серые здания, павильон быстрой еды, деревья, расправляющие на солнце свои ветви, газоны и клумбы не такие ухоженные, как в Линчёпинге, но все же ощущение сонной идиллии так явно, словно маленький городок хорошо чувствует себя в роли спального района.
Однако что-то здесь происходит.
- Сворачивай сюда! - кричит Малин.
Звонит ее мобильник, она знает, что это Свен Шёман, он звонил уже десяток раз, вызывал их по рации, но это они должны сделать сами.
- Остановись!
Зак резко тормозит, они распахивают двери и выскакивают из машины. Малин бежит к дому, где находится квартира Стюре Фолькмана, вытаскивает из кобуры под жакетом пистолет, Зак мчится за ней тоже с оружием в руке, Янне следует за ними как тень, приседает, словно ожидая очередь вражеского огня из окон белых многоэтажек.
Они бесшумно поднимаются по лестнице.
Прижимаются к стенам.
Малин прикладывает ухо к двери, делает остальным знак молчать, приложив палец к губам, прислушивается к тому, что происходит в квартире.
Стоны.
Женский голос говорит: "Ну вот, ну вот, ну вот".
Как же поступить теперь?
Она прицепила к себе синий предмет, разрезала мои брюки и трусы ножом, я теперь совсем голая.
Этого не произойдет.
Скажите, что это неправда.
Отрезанные пальцы вокруг меня, кольцом, как черви, как безглазые змеи.
Я пытаюсь зажмуриться и заплакать, но она все время держит мне веки, словно ей обязательно нужно, чтобы я все это видела, моя кожа горит, словно она натерла меня чем-то огненным.
Стоя надо мной, она трясет ожерельем из когтей животных.
- Ты видишь пальцы?
Ее лицо закрыто маской, на руках у нее белые резиновые перчатки, а кровь мужчины на диване течет в мою сторону, она уже совсем рядом, я не хочу, чтобы она касалась меня, уйди, кровь, уйди!
Что она делает теперь?
Разговаривает, спрашивает.
- Как лучше?
Голос полон любопытства, ожиданий.
- Синее нечто или паучьи лапы на шее?
Она смотрит в потолок, словно ищет ответа.
Сейчас все произойдет.
Я убью тебя, и ты восстанешь из мертвых.
Пальцы обезврежены.
И затем мы понесемся на велосипедах, ветер будет развевать нам волосы, мы поедем к воде, где любовь вечна, где мы можем лежать рядом на песке и верить, что этот мир желает нам добра.
Я все исправлю.
Вот так, не бойся.
Сначала я обниму так, чтобы жизнь покинула тебя, затем в последний раз вставлю в твое тело синее нечто, и потом ты посмотришь на него, на себя, на мир, безопасный и открытый нам.
Ты увидишь, что я все вернула на свои места.
Мы понесемся вместе по открытым пространствам, как любящие летние ангелы.
Малин!
Не жди больше ни секунды!
Войди туда!
Еще не поздно для Туве - то, что поздно для нас. Истина, ты приблизилась к ней вплотную, она за этой дверью.
Зрелище, которое скрывается за ней, ужасно.
Но ты справишься, вы справитесь - ради той жизни, которую еще можно спасти из этого мрака.
Ты должна положить этому конец.
Уничтожь наш страх, помоги нам насладиться свободой. Дай нашим мамам и папам утешение хотя бы в том, что зло найдено, названо по имени.
Открой дверь. Малин.
Сделай это прямо сейчас.
Время пришло.
Мои руки на твоей шее.
Прекрати извиваться!
Это произойдет быстро, и я понимаю, что ты боишься, что это больно, но ты вернешься как самая чистая любовь, как самое прекрасное человеческое существо на свете.
Твоя кожа теплая, такая теплая, и я нажимаю сильнее.
Не противься, сдайся, вот так, вот так.
Они в сомнениях.
Беззвучно шепчут друг другу:
- Как поступить?
- Войти!
- Но…