Они ели, пили, и лица у них раскраснелись, потому что в кондитерской было очень жарко.
Розальба подошла к стойке и попросила завернуть ей с собой леденцы, шоколад и халву.
- А твой папа знает об этом внеплановом празднике? - спросил хозяин. - Смотри, счет уже перевалил за 4500 лир.
- Знает-знает! - соврала Розальба. А сама подсчитывала про себя: "Полтора-два месяца на завтрак придется заказывать только горячий шоколад. Никаких пирожных. Или даже стакан молока, он дешевле. Только бы потом не захотеть есть посреди уроков!"
Но она совершенно не жалела о своей щедрости. Аделаиде и Лучана благодаря ей смогли раз в жизни съесть все, действительно ВСЕ пирожные, какие хотели.
- Теперь нам пора, - сказала она, вернувшись за столик. - Элиза почти час уже ждет нас у вас дома. Она наверное, волнуется.
Лучана встала, протягивая руку к блюду, на котором оставалось пять пирожных с кремом. Аделаиде остановила ее злым взглядом.
- Я для детей брала! - оправдывалась Лучана.
- Не беспокойся. У нас есть халва и леденцы.
Когда они вышли из кондитерской, уже стемнело Розальбе показалось, что сестры Гудзон какие-то бледные. Но она решила, что это из-за освещения. Вскоре Лучана начала пошатываться, как пьяная.
- Эй, смотри под ноги! - прикрикнула на нее Аделаиде.
- Мне плохо, - объявила младшая сестра, остановившись у фонаря. - Мне очень плохо. Я умираю.
- Давай мы отведем тебя в больницу, - встревожилась Розальба. А что, если кто-то подсыпал яд в пирожные синьора Манны?
- Какая еще больница! - успокоила ее Аделаиде. - Она всегда так говорит, когда у нее болит живот. Лучана, если ты мне заблюешь ноги, я тебе башку оторву!
Пока Лучану рвало, Аделаиде заботливо поддерживала ее за лоб. Лучана плакала и причитала:
- У меня болит живот! Мне срочно нужно в туалет!
- Давай прямо здесь, тут никого нет.
Когда трагедия закончилась, Аделаида спросила:
- Сколько стоили пирожные и все остальное?
Розальба неопределенно махнула рукой - невежливо называть цену.
- Говорю тебе, не меньше двух тысяч, - заявила Аделаиде, которая не очень-то разбиралась в роскошных кондитерских. - Ну вот, а эта дура тысячу лир проср…ла.
Это было такое нехорошее слово! Розальба его только на заборе читала, но никогда не слышала, чтоб кто-нибудь произносил его вслух, даже Джиджи, рассыльный со склада, самый невоспитанный и грубый мальчишка, которого она знала.
Глава четвертая,
в которой Элиза совершает страшный проступок
На следующий день после школы Элиза и Розальба отправились делать уроки к Приске и всё ей рассказали: про дом Аделаиде, про то, как Розальба пригласила их в кондитерскую, и чем все это закончилось.
- …и Аделаиде сказала: "Тысячу лир проср…ла!" - повторяли они, произнося грубое слово целиком и задыхаясь от смеха.
Они ужасались грубости этого слова и одновременно восхищались, что им хватает смелости его повторять. Весь вечер, вместо того чтобы заниматься, они только и делали, что выдумывали разные истории, которые можно было закончить словами "…и мы все проср…ли!"
- Слушайте, у меня идея! - сказала вдруг Приска. - Отныне Элиза на все вопросы учительницы должна отвечать этим выражением.
- Я не смогу. У меня смелости не хватит… - сказала Элиза.
- Ты хочешь добиться кровавой расправы или нет?
- Да, но… я не могу, Приска, правда не могу!
- Да можешь-можешь! - ободрила ее Розальба. - Помнишь, как легко получилось с туфлей? На этот раз учительница не сможет притвориться, что все в порядке. Она не сможет ударить в грязь лицом перед всем классом. Ей придется отвесить тебе оплеуху или хотя бы ударить палкой…
- А ты расскажешь все дяде Казимиро! - торжествующе заключила Приска. - Но прошу тебя, подожди, пока я не выздоровлю и не вернусь в школу. Я не хочу пропустить это зрелище.
Спустя четыре дня она уже снова сидела за партой.
- Не будь трусихой, умоляю, - шепнула она, сжимая Элизину руку.
Удобный случай представился только около одиннадцати. Учительница только что подробно рассказала об экспедиции Христофора Колумба.
- А теперь посмотрим, кто помнит названия трех кораблей? - сказала она наконец, оглядывая класс. - Давай ты, Серели.
Марина встала:
- Первый корабль назывался "Нинья", что по-испански значит "девочка", "малютка"…
- Достаточно! Теперь ты… Ланди, скажи-ка мне, как назывался второй корабль?
- "Пинта", - ответила Флавия.
- Отлично. А третий?.. Посмотрим… посмотрим… кто мне скажет, как назывался третий…
Учительница медленно обводила взглядом ряды, но ученицы сидели спокойно, ведь ответ знала каждая. Еще бы, они ведь слышали это имя десять минут назад! Только Приска, Розальба и Элиза слышали, как кровь стучит в висках, и трепетали.
- Посмотрим-посмотрим… Ты… Маффеи! Как назывался последний корабль?
Элиза встала. Во рту у нее пересохло. Она открыла рот, но не произнесла ни звука.
- Давай, это очень просто, - ободрила ее учительница.
Молчание.
- Не помнишь? Я тебе подскажу. Он назывался С…
- Сра…ая Мария, - звонко сказала Элиза (она, естественно, произнесла слово целиком. Мы здесь не будем писать его полностью, чтобы не нарываться на неприятности, у нас же нет никакого дяди Казимиро, который нас защитит).
Учительница застыла как соляной столп. Она ушам своим не верила: может, у нее слуховые галлюцинации? Но испуганные лица учениц убедили ее, что она не ослышалась:
- Маффеи! Ты с ума сошла? Как назывался третий корабль Колумба?
- Сра…ая Мария! - повторила Элиза, ей уже было не страшно - все равно как прыгнуть с вышки и обнаружить, что вода держит.
- Это уж слишком! - закричала учительница. - Кто тебя научил такому слову? Кто это был?
- Никто, - ответила Элиза.
- Как это никто?
- Я сама его придумала.
Кое-кто из девочек начал посмеиваться. Одна Подлиза отчетливо прошептала на ухо соседке по парте:
- Сра…ая Мария. Ничего себе придумала!
- Тихо! - взревела учительница.
Никогда они еще не видели, чтобы она так выходила из себя. Она вся взмокла, руки у нее дрожали, она с трудом могла говорить. "Ну теперь-то она точно ее побьет, никуда не денется, - подумала Розальба. - Если она ее не ударит, никто из нас больше не будет ее уважать".
Элиза ждала, гордо выпрямившись, как героиня какого-нибудь романа.
- Маффеи! - сказала учительница, тыкая в нее пальцем. - Если ты мне не скажешь, кто тебя научил этому слову, я тебя… я тебя…
"Ну давай, смелее!" - попыталась передать ей мысли на расстоянии Приска.
- Я тебя… - повторяла учительница, как заевшая пластинка. Но выражение лица у нее было таким свирепым что Притворщицы прекратили хихикать и замолкли. Кролики дрожали, как самые настоящие кролики.
- Кто тебя этому научил? - прогремела синьора Сфорца.
- Я! - вскочила Иоланда. Ей тоже хотелось показать себя героиней перед одноклассницами, как Гарроне, про которого она читала в "Сердце" де Амичиса. Ей хотелось отплатить, единственным возможным для нее способом, Элизе и остальным за рождественский подарок. Она ненавидела чувствовать себя кому-то обязанной. И потом, она вынесла уже столько ударов палкой, оплеух, столько временных исключений с занятий, а Элиза была такая нежная, этакая сладкая куколка.
Элиза, которая этого совсем не ожидала, завизжала:
- Это неправда! Это не она!
- Не пытайся ее защитить! - сказала синьора Сфорца, счастливая, что может свою ярость вылить на Иоланду. - Конечно, она. Кто еще? Я была уверена, что такая порядочная девочка, как ты, такое слово могла услышать только от двух этих сквернословок. Я не просто так не хотела их видеть в своем классе.
- Это неправда! - перебила ее Розальба. - Иоланда тут ни при чем. Я первая и…
- Хватит! Не надо меня путать! Перестаньте наконец вы трое разыгрывать из себя адвокатов. Все равно вам не сбить меня с толку. Вам не удастся спасти этих двух несчастных от справедливого наказания… Надо же научить такому грубому слову, такой омерзительной ругани девочку из хорошей семьи… Если бы это слышала синьора Гардениго… Но ты же не станешь произносить его при бабушке, правда, Маффеи? Это неслыханно! Это очень плохое слово!
Иоланда нетерпеливо подставила руки для ударов палкой. "Давайте уже покончим с этим поскорее!" - говорил ее взгляд.
- Э, нет, моя дорогая. Здесь нужно кое-что другое! - сказала синьора Сфорца. - Марчелла, будь так добра, сходи в туалет и принеси мне тазик с водой и мыло.
- Извините, я не могу. У меня новые туфли, я натерла ногу, - придумала Марчелла, которая не хотела участвовать в наказании Иоланды.
- Тогда пойдет Звева.
- Я вам не слуга, - ответила эта змея.
"Стоит дать слабину, и наступает хаос", - подумала учительница. Но сегодня у нее не было сил бороться на два фронта. Она сделала вид, что не расслышала.
- Хорошо, деточка, - сказала она. - Значит, пойдет Алессандра.
Алессандру не пришлось просить дважды, и она в мгновение ока вернулась с тем, что нужно.
Учительница убрала журнал в шкаф, поставила тазик на учительский стол и приготовила густой мыльный раствор.
- Ругательства загрязняют наш рот, - заявила она. - Значит, тот, кто их произносит, должен вымыть рот с мылом.
"Уж лучше палка. Меня же стошнит перед всем классом", - подумала Элиза.
"Интересно, достаточно ли это серьезное оскорбление, чтобы требовать кровавой расправы?" - гадала Приска.
Но учительница благосклонно кивнула Элизе и сказала.
- Реповик! К доске!
Иоланда пошла к доске, высоко подняв голову, наслаждаясь своей ролью героини.
- Но это несправедливо! Ругательство произнесла Элиза, - запротестовала Розальба.
- Думаешь, я не могу понять, кто развратитель, а кто жертва? - строго сказала учительница. - Твоя подруга Маффеи стала жертвой собственного милосердия. Если бы она держалась подальше от этих негодяек, с ней бы ничего не случилось. А эта злодейка Реповик воспользовалась ее наивностью и чуть не затащила ее в трясину. Чего тут спорить? Она же сама призналась.
Когда Иоланда подошла к доске, учительница скомандовала:
- Высуни язык.
Потом обернулась к Алессандре:
- Намыль его хорошенько.
Алессандра так и сделала.
- А теперь прополощи рот, - сказала учительница, показывая на тазик. Вода в нем была такой мыльной, что, когда Иоланда сделала глоток, поднялась пена.
- Полощи-полощи. Двигай щеками, всюду прополощи. От всей этой грязи, которую ты говорила, не должно остаться ни следа.
Иоланда повиновалась. Она полоскала рот с минуту, потом собралась сплюнуть в тазик.
- Стой! Проглоти это! - приказала учительница. Иоланда задрала голову, сделала вид, что глотает, потом повернулась к учительнице и выплюнула на нее струю пены пополам со слюнями.
Глава пятая,
в которой Приска пишет письмо директору школы
Уважаемый синьор директор,
Вы, наверное, меня не помните. Меня зовут Приска Пунтони, и я учусь в 4 "Г" классе Вашей школы. Я сижу на третьей парте в среднем ряду. Со мной сидит Элиза Маффеи, она блондинка. А слева сижу я, у меня темные волосы. Так что нас не спутать. Мы с Вами знакомы три с половиной года и последний раз виделись в январе, когда Вы приходили в наш класс вручать табели. Я - та ученица, у которой с синьориной Соле всегда была девятка по итальянскому. Но синьора Сфорца поставила мне семерку, потому что говорит, что я слишком много выдумываю.
Может, Вы лучше помните наш строй, когда мы маршируем к выходу и поем эту смешную песенку. Наша пара седьмая, и тут Вы не ошибетесь, потому что со мной в паре Лаура Бонавенте, единственная рыжая в классе.
Ну а теперь, когда я представилась, я скажу, зачем я Вам пишу.
Дело в том, что в нашем классе была допущена чудовищная несправедливость, и я уверена, что Вам наврали с три короба, чтобы Вы подписали исключение из школы, и Вы даже не знаете, что на самом деле произошло.
Почему Вы выгнали из школы ученицу Реповик Иоланду?
Сторож нам сказал, что Вы обвинили ее в серьезном нарушении дисциплины, потому что она плюнула в учительницу. И что это было последней каплей, которая переполнила чашу терпения, потому что Иоланда уже натворила много бед, но ее всегда прощали, а такой дерзкий поступок уже нельзя простить.
Вы еще написали, что ее присутствие опасно для нас, ее одноклассниц, что она учит нас ругаться и что она - дурной пример для всех. Наши мамы попросили ее устранить. А это все неправда, потому что никто из мам ничего подобного не просил (разве что тайком, а писать анонимные письма - это подло, потому что за свои поступки надо отвечать).
И ругаться она нас не учила. Мы и так умели, а она никогда не ругалась при нас. Она никогда не делала ничего плохого, так что и прощать ее было не за что, тут опять вранье. Почему Вы так написали? Она же не виновата, что ходила немного грязная, у нее дома нет ванны, как у нас, и даже электричества нет. Она даже пыталась помыться в прудике в городском саду, но синьора Сфорца притворилась, что не заметила их усилий, а наоборот, отстригла Аделаиде косы, хотя не имеет права, потому что только мамы могут стричь своих детей.
Я не знаю, кем Иоланда хочет стать, когда вырастет, потому что она никогда мне об этом не говорила. Но я знаю, что все девочки должны учиться и получить хотя бы аттестат. Бабушка Тереза говорит, что диплом не обязательно, но в наши времена без аттестата никуда. А Вы не даете ей даже получить аттестат о начальном образовании. Разве это справедливо? Только за то, что она плюнула в учительницу? Тем более она плюнула не слюнями, а мыльной водой, учительница сама заставила ее пить эту воду. Может быть, она вообще случайно вылилась у нее изо рта. Известно ли Вам, синьор директор, что убийство бывает преднамеренным и непреднамеренным, когда убийца не виноват, потому что убил случайно! А это был непреднамеренный плевок, и Вы должны учитывать это, вынося приговор бедной Иоланде.
Я знаю, что она не очень хорошо училась, оставалась на второй год, по всем предметам у нее были двойки и тройки. Но, если бы она осталась в школе, она бы могла подтянуться. К тому же с ней синьора Сфорца была ужасно нетерпелива, и с Аделаиде тоже.
Кого на самом деле надо судить, синьор директор, так это нашу учительницу синьору Сфорца, она настоящая лгунья и все Подлизы у нее в любимчиках. Вам не следовало бы слушать только учительницу, спросили бы нас тоже, мы же все видели и можем свидетельствовать, что Иоланда была спровоцирована. В процессе же бывает не только обвинение, но и защита, которая имеет право привести своих свидетелей. Я в этих вещах разбираюсь, потому что мой папа адвокат, мой дедушка тоже, и они иногда дают мне подержать листок с речью, когда учат ее наизусть.
Даже у убийц есть адвокат, а у Иоланды нет. Говорю Вам, Вы допустили серьезную следственную ошибку.
Возможно, Вы не виноваты, потому что Вас плохо проинформировали. Но теперь, когда Вы знаете правду, Вы просто обязаны все исправить и позвать Иоланду обратно в школу. Ее родители тоже наверняка поверили в обвинение и побили ее. А теперь пошлют ее работать, хотя по закону до четырнадцати лет работать нельзя. И все из-за этой ведьмы Сфорца! Разве это справедливо?
Вы, как самое главное лицо школы, которого все должны слушаться, подумайте об этом и верните Иоланду. Отправьте ее, к примеру, в другой класс.
Спасибо. С уважением,
Приска Пунтони, 4 "Г"
Это письмо Приска не просто написала в одном из своих ежедневников. После долгих колебаний она все-таки переписала его на лист бумаги для протоколов, вложила в конверт и отнесла в школьную канцелярию Приска боялась возможных последствий, ходила сама не своя. Две недели она ждала, что директор вызовет ее к себе и потребует объяснений. Или что передаст письмо учительнице. На то, что ее просьба будет удовлетворена и Иоланда вернется в школу, она не очень-то надеялась, хотя и страстно желала этого.
Иоланда и правда не вернулась, и Аделаиде рассказала, что ее отдали в служанки к богатым господам из деревни ее бабушки. Приска так и не получила никакого ответа на свое письмо, и к директору ее не вызывали.
- Я думаю, что секретарша просто выкинула твой конверт и не стала передавать его адресату, - говорила Розальба.
Но однажды во время Карнавала дедушка повел ее с собой в Городской театр на оперу "Мадам Баттерфляй" Пуччини. Это очень грустная опера об одной японской девушке, на которой в шутку женится американский лейтенант Пинкертон, а потом бросает ее с маленьким ребенком. Она в отчаянии делает себе харакири, то есть вспарывает живот кинжалом. Но сначала завязывает глаза ребенку, чтобы не напугать его.
В антракте Приска с дедушкой встретили элегантно одетого директора школы, который провожал жену в буфет.
- Добрый день, синьор Пунтони! - сказал директор. - Как поживаете? Вам понравился баритон? Вам не кажется, что Судзуки фальшивит? (Судзуки - так звали верную служанку мадам Баттерфляй.)
Дедушка что-то проворчал, потому что не любил обсуждать оперу, которая еще не закончилась, а директор в ответ:
- А это, значит, ваша знаменитая внучка?
- Почему знаменитая? - удивился дедушка.
- Прекрасно соображает! И прекрасно пишет! - сказал директор, противно потрепав Приску по волосам. - Она продолжит семейную традицию, правда? Прирожденный адвокат!
- На самом деле на нее у нас другие планы, - сдержанно сказал дедушка.
- Вы получили мое письмо или нет? - не выдержала Приска.
Директор заговорщицки ей подмигнул.
- Не волнуйся, - сказал он ей, отводя в сторонку. - Я никому его не показывал, и главное - не показал твоей учительнице. Ты не очень-то хорошо о ней отзываешься, правда? Знаешь, я тебя понимаю. Дети в твоем возрасте - такие идеалисты и не могут понять, что на самом деле правильно, а что нет. Как раз для этого и нужны взрослые. Чтобы вас направлять, решать, что для вас лучше. Когда ты подрастешь, ты поймешь, что некоторые люди неспособны пользоваться преимуществами образования. От них в классе один беспорядок, так что лучше их устранять. Ты же знаешь, как написано в Евангелии? "И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя…"
Приска была уверена: Иисус не имел в виду Иоланду. Она почувствовала, как глаза у нее наполняются слезами. Слезами горечи и бессильной злобы.
- Ну, ну, - добродушно сказал директор, потрепав ее по щеке. Потом наклонился к ней и, дурачась, пропел вполголоса арию из оперы, которую только что исполнял тенор:
Не плачь, дитя, не плачь,
Пусть квакают, как жабы!
Никто на белом свете
Не стоит твоих слез -
Ни бонзы, ни родня.
- Боже мой, как ты фальшивишь! Не паясничай! - прикрикнула на него жена. - И оставь в покое девочку! Тебе школы не хватает? Нужно обязательно мучить ее еще и в театре?
- Я слышал вы говорили о каком-то письме. Ты переписываешься с этим синьором? - спросил дедушка, когда директор с женой отошли.
- Нет, - ответила Приска.