- На прощанье она сказала мне: "Он тебя простит. Он поймет, что ничего дурного у тебя на уме не было". Но всю дорогу сюда как я сожалела о том, что позволила себе эту… эту вольность. - Она совсем поникла головой и закусила губу, обнажив при этом маленькие белые зубки.
- Я не могу поверить… не могу поверить… - продолжал бормотать он, не в состоянии больше ничего вымолвить.
Она стояла как прехорошенькая раскаявшаяся грешница, робко водя зонтиком по земле в ожидании прощения.
- Но вы такая молодая, - восхищенно проговорил он. - И такая хорошенькая, что я даже…
- И из-за этого тоже, - пролепетала она. - На мужчин очень часто производит впечатление симпатичное личико. Я хотела, чтобы наши чувства были гораздо глубже. Долговечнее. Надежнее. Я хотела понравиться вам - если мне это удалось, - понравиться за то, что я о себе писала, за то, какие мысли высказывала, за мой характер, который проявился в письмах, а не за то, как я выгляжу на какой-то глупой фотографии. Я решила, что, возможно, если с самого начала поставлю себя в невыгодные условия, в смысле внешности, возраста и так далее, то потом будет меньше опасности, что ваш интерес ко мне окажется лишь мимолетным увлечением. Другими словами, я поставила препятствия в начале пути, чтобы избежать их в дальнейшем.
Как она разумна, отметил он про себя, как рассудительна, вдобавок к ее внешней привлекательности. Что же, такое сочетание может считаться образцом совершенства.
- Вы не представляете, сколько раз я порывалась написать вам правду, - сокрушенно продолжала она. - И всякий раз мне не хватало смелости. Я боялась, что это только отвратит вас от особы, которая, по ее собственному признанию, виновна в подлоге. Я не могла доверить бумаге такое важное объяснение. - Она беспомощно всплеснула руками. - И вот я здесь, и теперь вам все известно. Известно самое плохое.
- Ну что же здесь плохого? - с живостью возразил он. - Но вы, - продолжал он после минутной паузы, все еще не оправившись от изумления, - вы же все время знали то, о чем я узнал только теперь, что я намного - то есть значительно старше вас. И вы все-таки…
Она опустила глаза, словно намеревалась сделать ему еще одно признание.
- Кто знает, может, это, главным образом, меня в вас и привлекло. Сколько я себя помню, я была способна испытывать, ну, скажем так, романтические чувства, достаточно сильную привязанность и восхищение только к мужчинам старше себя. Меня никогда не интересовали мальчики моего возраста. Не знаю, чем это объяснить. У нас в семье все женщины такие. Моя матушка вышла замуж в пятнадцать лет, а моему отцу было тогда за сорок. И уже одно то, что вам тридцать шесть, меня в первую очередь… - Приличие не позволило ей закончить фразу.
Он не мог оторвать от нее недоверчивого взгляда.
- Вы разочарованы? - неуверенно спросила она.
- Как вы можете об этом спрашивать? - воскликнул он.
- Так, значит, вы меня простили? - последовал робкий вопрос.
- В вашем обмане не было ничего дурного. - Голос его потеплел от нахлынувших чувств. - Напротив, он кажется мне таким милым.
Он улыбнулся, и ее улыбка, все еще слегка смущенная, послужила ему ответом.
- Но теперь мне придется заново к вам привыкать. Заново узнавать вас. Вернуться в самое начало и идти в другом направлении, - весело произнес он.
Она отвернула голову и молча уткнулась ею в свое плечо. И этот жест, который у других мог бы получиться чрезмерно сентиментальным или слащавым, ей удалось представить как шутливую пародию, тем не менее показав, что упрек привел ее в замешательство.
Он усмехнулся.
Она снова повернула к нему лицо.
- И ваши планы, ваши… м-м… намерения не изменились?
- А ваши?
- Я же здесь, - с обезоруживающей простотой ответила она, теперь уже серьезно.
Он еще с минуту внимательно глядел на нее, словно вбирая в себя ее очарование. Затем, внезапно отважившись, он принял решение.
- Вы, наверное, почувствуете себя лучше и перестанете тяготиться, - выпалил он, - если я, в свою очередь, тоже сделаю вам признание?
- Вы? - удивленно спросила она.
- Я - я так же, как и вы, не сказал вам всей правды, - скороговоркой произнес он.
- Но… но ведь я вижу, что вы такой, каким себя описали, такой, как на портрете…
- Дело не в этом, дело в другом. У меня, наверное, были такие же мысли, как и у вас, я хотел вам понравиться, хотел, чтобы вы приняли мое предложение только ради меня самого. Другими словами, приняли бы меня таким, какой я есть.
- Но я вижу, какой вы, и принимаю вас, - недоуменно проговорила она. - Я не понимаю.
- Сейчас поймете, - с готовностью пообещал он. - Я должен признаться вам, что не работаю клерком в торговом доме по импорту кофе.
На ее лице не выразилось ничего, кроме вежливого недоуменного интереса.
- И что я не отложил тысячу долларов, чтобы начать… нашу семейную жизнь.
На ее лице ничего не отразилось. Ни следа разочарования или алчного раздражения. Он пристально наблюдал за ней. Прежде чем он снова заговорил, ее лицо озарила ласковая улыбка, обещавшая ему полное отпущение грехов. Заговорил он не сразу. Сделал долгую паузу.
- На самом деле я - владелец этого торгового дома.
На ее лице ничего не появилось. Кроме слегка натянутой улыбки, такой, с которой женщины слушают, когда мужчины говорят о своих делах, слушают без малейшего интереса, улыбаясь только из вежливости.
- На самом деле у меня почти сто тысяч долларов.
Он ждал, что она что-то скажет. Она молчала. Она, напротив, видимо, ждала, чтобы он продолжал. Словно сказанное было для нее настолько незначительным, настолько лишенным всякой важности, что она не понимала: он уже сказал самое главное?
- Ну вот, я вам тоже признался, - пробормотал он.
- Ах, - проронила она, будто опомнившись. - Ах, так вот в чем дело? Вы имеете в виду… - она беспомощно развела руками, - все, что касается ваших дел и денежных вопросов… - Она сложила вместе два пальца и поднесла их к губам. Чтобы подавить зевок, который он, не будь этого жеста, наверное, и не заметил бы. - Существуют две вещи, в которых мне никогда не хватало ума разобраться, - призналась она. - Одна - это политика, другая - дела и финансы.
- Но вы меня прощаете? - допытывался он. Внутренне ощущая при этом невероятную радость, почти ликование; почти случайно, сам того не ожидая, он встретился с таким бескорыстием, с таким равнодушием к деньгам, на какое не смел и надеяться.
На этот раз она звонко, с шаловливой ноткой в голосе, рассмеялась, как будто он оказывал ей больше доверия, чем она того заслуживала.
- Раз вам необходимо прощение, я вам его дарую, - смилостивилась она. - Но поскольку я не вчитывалась в то, что вы писали по этому поводу в ваших письмах, то вы сейчас просите у меня прощения за неведомую мне вину. Конечно же я прощаю вас, хотя и не совсем понимаю, в чем вы виноваты.
Он вгляделся в нее еще пристальнее, чем раньше, словно обнаружив в ней такое же внутреннее очарование, которое он с первого взгляда заметил в ее наружности.
Тени их сделались длиннее, и, кроме них, на пристани уже никого не осталось. Он огляделся, нехотя пробуждаясь к действительности.
- Я вас здесь уже столько времени задерживаю. - Это замечание было вызвано скорее чувством долга, а не искренним сожалением, ибо оно означало, насколько он мог судить, что им предстоит скорая разлука.
- Вы заставили меня позабыть о времени, - призналась она, не отрывая глаз от его лица. - Хорошая это примета или дурная? Я даже забыла о своем двойственном положении: одной ногой на корабле, другой на берегу, я должна переступить в ту или другую сторону.
- Об этом я позабочусь, - сказал он, нетерпеливо подаваясь вперед, - если вы дадите свое согласие.
- Но ведь и ваше тоже необходимо, правда? - лукаво спросила она.
- Я согласен, согласен, - поспешно заверил он, едва она успела договорить.
Она не столь торопилась с ответом.
- Не знаю, - протянула она, отрывая кончик парасольки от земли, затем снова опуская его, затем снова поднимая в нерешительности, показавшейся ему нестерпимой. - В случае, если бы вы выказали недовольство, обнаружив мой обман, я намеревалась вернуться на пароход и дождаться, когда он пойдет обратно в Сент-Луис. Может, все-таки разумнее было бы…
- Нет, что вы говорите, - встревоженно перебил он. - Какое недовольство? Да довольнее меня во всем Новом Орлеане не найдешь - я счастливейший человек в этом городе…
Ее опасения, казалось, не так просто было развеять.
- Время еще есть. Лучше теперь, чем после. Вы вполне уверены, что не желаете, чтобы я вернулась? Я не буду жаловаться, я ни слова не скажу. Я прекрасно понимаю, что вы должны испытывать…
На него вдруг нахлынул страх потерять ее. Потерять теперь, когда и получаса не прошло, как он ее обрел.
- Но я испытываю совсем иное! Умоляю вас мне поверить! Совсем наоборот. Что мне сделать, чтобы вас убедить? Вам необходимо время? Дело не во мне, а в вас? Вы это пытаетесь мне сказать? - допытывался он с возрастающим беспокойством.
Ее взгляд на мгновение оставался неподвижным, и он прочел в нем искреннюю доброжелательность и даже, можно сказать, нежность. Затем она покачала головой - очень легким движением, в которое, однако (если он ее правильно понял), она вложила истинно мужскую твердость намерений, а не девичье легкомыслие.
- Я приняла решение, - просто сказала она, - еще тогда, когда села на пароход в Сент-Луисе. Вернее даже, еще тогда, когда получила ваше письмо с предложением и ответила на него. А если уж я на что-то решилась, то не так-то просто передумываю. Вы в этом убедитесь, когда поближе меня узнаете. Если узнаете, - уточнила она, заставив его при этом замечании невольно вздрогнуть.
- Тогда я вот как отвечу, - порывисто произнес он. - Смотрите.
Он достал бумажник, вынул дагерротип, на котором была та, другая женщина - ее тетка, - и энергичными движениями разорвал его на мелкие кусочки, разлетевшиеся по всей пристани. Потом показал ей пустые ладони.
- Я тоже принял решение.
Она благодарно улыбнулась.
- Тогда?..
- Тогда поехали. Нас в церкви уже больше четверти часа дожидаются. Мы здесь порядком задержались.
Он с улыбкой и галантным поклоном предложил ей согнутую в локте руку. Этот жест на первый взгляд мог бы показаться насмешкой, добродушной пародией, но на самом деле все это было проделано серьезно и искренне.
- Мисс Джулия? - обратился он к ней.
Момент, исполненный бесконечного романтизма. Момент их помолвки.
Она вскинула парасольку на противоположное плечо. Ее рука обвилась вокруг его локтя, словно нежный побег. Она подобрала подол юбки на необходимую для ходьбы высоту.
- Мистер Дюран, - ответила она, обращаясь к нему по фамилии и скромно опуская глаза, как и подобало пока что незамужней молодой женщине.
Глава 4
В окна немецкой методистской церкви заглядывают оранжевые лучи клонящегося к закату солнца. Сверкают в его отблесках свинцовые рамы; высокие своды исчезают в сумеречной голубизне. В церкви спокойно и пусто, если не считать пяти человек.
Пяти человек, собравшихся в маленькую группу рядом с кафедрой. Один из них поднялся на кафедру, четверо стоят к ней лицом. Четверо молчат, пятый негромко произносит слова. Двое из четверых стоят рядом друг с другом, двое других - по сторонам. Снаружи, словно просеянные сквозь плотную завесу, доносятся едва различимые звуки города - далекие, неясные, приглушенные. Стук конских копыт по мостовой, протестующий скрип колеса на крутом повороте, выкрики уличного торговца, лай собак.
А внутри, в гулкой тишине, раздаются торжественные слова брачной церемонии. Ее совершает преподобный Эдвард А. Клей, венчаются Луи Дюран и Джулия Рассел. Свидетели - Аллан Жарден и Софи Тадуссак, экономка преподобного Клея.
- Берешь ли ты, Джулия Рассел, этого мужчину, Луи Дюрана, в законные мужья…
- Чтобы любить и почитать…
- И одному ему хранить верность…
- В радости и печали…
- В богатстве и бедности…
- В здравии и болезни…
- Пока вас не разлучит смерть?
Молчание.
Затем, будто крошечный колокольчик звякнул в огромном пространстве храма, - ясно, чисто и звонко:
- Беру.
- Теперь - кольцо. Прошу вас, наденьте его невесте на палец.
Дюран протягивает руку назад. Жарден достает кольцо и вкладывает его в слепо ищущую ладонь. Дюран подносит его к заостренному кончику ее пальца.
Тут наступает небольшая заминка. Мерка с ее пальца была снята с помощью нитки, в нужном месте завязанной и посланной в письме. Но либо узел оказался не в том месте, либо ювелир ошибся, кольцо застряло, дальше не идет.
Он сделал вторую попытку, третью, крепче сжав ее руку. Не получается.
Она быстро проводит пальчиком по губам и, смочив его, снова протягивает руку жениху. Теперь кольцо надето и обхватывает основание пальца.
- Объявляю вас мужем и женой.
Затем с профессиональной улыбкой, чтобы помочь влюбленным преодолеть возникшее на людях смущение, ибо чем больше любовь, тем большая робость появляется при посторонних:
- Поцелуйте невесту.
Их лица поворачиваются навстречу друг другу. Глаза встречаются. Головы склоняются одна к другой. Губы Луи Дюрана сливаются с губами Джулии, его жены, в поцелуе, скрепляющем их священный союз.
Глава 5
"У Антуана", хотя время уже близилось к полуночи, было светло как днем; здесь все блестело и сверкало, отражаясь в зеркалах; шум голосов и веселый смех сливались с шипением шампанского; ярко горело полтысячи языков пламени в хрустальных газовых лампах, развешанных по стенам и свисавших с потолка; это был самый веселый и известный ресторан в этой части земного шара, как будто незамутненный грязными водами в устье Миссисипи, здесь непостижимым образом фонтанировал искрящийся источник парижского духа.
Свадебный стол протянулся во всю длину одной из стен; гости сидели лишь с одной его стороны - внешняя часть оставалась незанятой, чтобы представить зал на их обозрение, а их - на обозрение зала.
Уже минуло одиннадцать, и на столе валялись истерзанные салфетки, перегибались через край вазы распустившиеся цветы, стояли помутневшие бокалы, уже неоднократно наполненные и опустошенные. Для белого и красного вина, для шампанского, для вишневой наливки и крошечные наперстки с ликером для дам - и в каждом из них жидкость находилась на разном уровне. А в центре главным украшением стола возвышался сказочный многоярусный торт, покрытый белоснежной глазурью, уже порядком исковерканный - не хватало целого бока. Но на вершине оставались нетронутыми две фигурки-куколки - жених и невеста, он - в игрушечных размеров костюме из черного сукна, она - в прозрачной тюлевой фате.
А напротив сидели два оригинала, в натуральную величину; сидели, прижавшись плечом к плечу и тайком взявшись под столом за руки, и слушали длинные хвалебные речи. Он держал голову прямо, изображая вежливое внимание, ее головка в мечтательном полузабытьи примостилась у него на плече.
На нем был подобающий событию вечерний костюм, а она, совершив быструю поездку в магазин готового платья (сначала по ее предложению, а затем - по его настоянию), сменила свое дорожное платье на великолепное одеяние из белого атласа, а волосы ее украшали гардении. Средний палец ее левой руки обхватывала золотая полоска обручального кольца, а на безымянном сверкал чистой воды бриллиант, подаренный мужем жене после заполнения брачного контракта, которое предшествовало этому событию.
Ее глаза не переставали разглядывать эти новые украшения, как это всегда бывает, когда у женщины появляется обновка. Но кто подметит и кто скажет, на каком пальце ее взгляд останавливался чаще - на третьем или на четвертом?
Цветы, вино, улыбающиеся дружеские лица, тосты и пожелания благополучия. Начало двух жизней. Или, скорее, завершение двух, начало одной.
- Может, удерем отсюда? - шепчет он ей. - Скоро уже двенадцать.
- Да. Но сначала станцуем еще разок. Попроси, чтобы они сыграли. А потом мы незаметно исчезнем.
- Как только Аллан закончит говорить, - соглашается он. - Если он вообще когда-нибудь закончит.
Аллан Жарден, его деловой партнер, видимо, настолько запутался в лабиринте поздравительной речи, что не знает, как из него выбраться. Она длится уже десять минут, а им кажется, что сорок.
На лице у супруги Жардена, появившейся здесь только после никому не ведомой, но очень жаркой семейной схватки, крайне суровое и неодобрительное выражение. Она недовольна, но в интересах дел своего мужа изо всех сил пытается казаться доброжелательной. Недовольна миловидностью невесты, ее молодостью или, может, тем, что ухаживание происходило не по общепринятым нормам. Или, может, тем обстоятельством, что Дюран вообще женился после того, как ждал столько лет, и не подождал еще немного, пока не подрастет ее собственная несовершеннолетняя дочь. Втайне взлелеянный ею прожект, о котором даже ее супруг не догадывался, и теперь никогда не догадается.
Достав небольшую карточку, Дюран написал на ней: "Сыграйте вальс". Затем обернул ее в банкнот, подозвал официанта и протянул ему, чтобы тот передал ее оркестру.
Супруга Жардена тем временем начала исподтишка дергать мужа за полу фрака, чтобы остановить поток его красноречия.
- Аллан, - прошипела она. - Хватит. Это свадебный ужин, а не собрание.
- Сейчас закончу, - пообещал он.
- Вот и заканчивай, - не терпящим возражений тоном отрезала она.
- Итак, желаю вам успешного обучения нелегкому делу семейной жизни, Джулия ("Вы разрешите?" - с поклоном в ее сторону) и Луи.
Поднимаются бокалы и снова опускаются на стол. Жарден, с гримасой на лице, наконец сел. Супруга же его, раскрыв рот, помахала перед ним рукой, словно желая избавиться от неприятного вкуса.
Раздались первые аккорды музыки.
Дюран и Джулия поднялись на ноги; их поспешность могла бы показаться неприличной, не будь она столь понятна.
- Простите нас, мы хотим потанцевать.
А Дюран многозначительно подмигнул Жардену, давая тому понять, что к столу они больше не вернутся.
О чем Жарден, прикрыв ладонью рот, незамедлительно сообщил своей жене. Вызвав у нее недовольство в добавление к тому, что она уже испытывала по поводу всего происходящего. С кислым видом она поднесла бокал к ханжески поджатым губам.
Скрипачи в унисон взмахнули смычками и заскользили ими по струнам, извлекая звуки вальса из "Ромео и Джульетты".
Несколько мгновений, пока играли вступление, они стояли друг против друга. Затем она наклонилась, чтобы подобрать подол своего отороченного мехом платья, он расставил руки, и она скользнула в его объятия.
Начался вальс, самый быстрый из всех парных танцев. Круг за кругом в одну сторону, затем поворот, а потом опять, кружась обратно.
Мимо проносились столы и лица, как будто они стояли в центре водоворота, а на стенах и потолке, как кометы, мелькали огни газовых ламп.